The Wilson Song:))

[murzum]

спешали фор shepa) не знаю, почему, просто вот так

ржал долго и немилосердно)
про автора умолчим, ибо лень искать... кажись, в конце про него написано, про автора-то.

собсно, да

@темы: фан-видео, Джеймс Уилсон

---

Good Morning Sunshine!

[murzum]

название: Good Morning Sunshine! [Доброе утро, Солнышко!]
[альтернативное название: Four Times Wilson Was Late For Work and One Time He Wasn't]
автор: murzum
пейринг: Хилсон
рейтинг/жанр: не слишком ЭнЦешный флафф наверняка Эр. и еще пытался быть йумор.
отказ: всё принадлежит вечности
предупреждение: тотальный ООС всех подряд, относительная бессюжетица, сопли-слюни, масса намеков и капелька сомнительного секса. полнейший бред, в общем.
оправдание: сиделось на работе, хотелось розовосопливого и пушистого. писалось практически само по себе. я почти не представляю этих двоих в подобных ситуациях. большая просьба не обращать внимания на псевдо-медицинские аспекты, ибо я в этом совершенно не секу, да и не в медицине здесь суть. и я уже говорила, что это бред?..
время: параллельная вселенная
саммари: сказ про то, как добросовестный Уилсон четырежды опоздал на работу и один раз пришел вовремя (и даже раньше).

фидбэк вэлкамд

инджой

ПОНЕДЕЛЬНИК

Уилсон был уже вымыт, побрит и полностью одет, как всегда аккуратно и стильно, и почти готов к очередному рабочему дню. Оставалось только нацепить легкую улыбку, переставить генераторы оптимизма и дружелюбия в режим "будни" и разбудить Хауса.

С последнего пункта он и решил начать.

- Хаус. Эй, Хаус.

Не открывая глаз, Хаус хмурится и поворачивается на другой бок, спиной к Уилсону. Уилсон обреченно вздыхает, наклоняется чуть ниже, кладет руку на плечо Хауса и слегка встряхивает его, чем вызывает громкое неодобрительное мычание.

- Хаус, просыпайся, нам через 15 минут выходить.

Неодобрительное мычание перерастает в угрожающее рычание, и Хаус еще глубже зарывается лицом в подушку. Уилсон закатывает глаза.

Во многих аспектах жизнь с Хаусом похожа на воспитание маленького ребенка. Попытки воспитания. Сначала он не желает просыпаться, потом отказывается есть "вкусную и полезную" пищу, а ближе к вечеру его невозможно загнать домой: он либо спасает чужие жизни, либо пытается угробить свою, рассекая черт знает где на мотоцикле. И за их совместную жизнь он ни разу даже не задумался о том, чтобы предупредить, что задержится! Поначалу Уилсон, конечно, места себе не находил от беспокойства, заламывал руки, бился в истериках и закатывал грандиозные скандалы, когда Хаус заявлялся-таки домой, но чуть позже понял, что все это абсолютно бессмысленно.

Единственное, с чем у них не возникает проблем, так это с отходом ко сну. Точнее, с перемещением в спальню. Точнее, с принятием горизонтального положения, ибо это положение не всегда застает их в спальне и не всегда ближе к ночи. Вот уж в чем в чем, а в этом Хаус неизменно настойчив и чрезвычайно инициативен. И уж конечно тот факт, что они рано ложатся в постель, вовсе не означает, что Уилсон выспится этой ночью. Чаще всего это значит прямо противоположное.

- Хаус!

Уилсон резко тянет его за плечо, переворачивая на спину. Хаус снова мычит - на сей раз жалобно - и приоткрывает один глаз. И даже через узенькую щелочку между веками он умудряется взглянуть на Уилсона так, что тот чувствует себя фашистским инквизитором с воспаленной совестью. Он виновато улыбается, ладонью поглаживая грудь Хауса. Мол, понимаю, дружище, но надо, значит надо. И слишком поздно замечает, как единственный открытый глаз Хауса хитро прищуривается, а противоположный уголок губ дергается, складываясь в намек на ухмылку.

В следующее мгновение он хватает Уилсона за руку и резко дергает на себя, а потом опрокидывает его на спину и наваливается сверху, попутно запутывая его ступни в простынях, надежно прижимая его к матрасу всем своим весом, закидывая правую ногу на ноги Уилсона.

- Хаус, что ты делаешь?

- А как ты думаешь?

Еще одна хитрая ухмылка, на этот раз полноценная. Голос хриплый после сна, глаза еще толком не фокусируются на окружающих предметах, и он полусонно тычется губами и носом в щеку, шею, губы Уилсона. И тот чисто физически не может противостоять всему этому, тем более что в противовес сонным поцелуям и манипуляциям слабых пальцев с узлом галстука, в бедро Уилсона упирается совсем не сонное и уж точно не слабое свидетельство бодрствования. И Хаус неосознанно трется этим самым свидетельством о вышеупомянутое бедро, целует Уилсона куда попало, пальцами ерошит его аккуратно уложенные волосы, мнет его тщательно отглаженную рубашку и едва слышно мурлычет какой-то милый утренний бред в его ухо, и его грудь слегка вибрирует под рукой Уилсона.

А потом он толкается чуть сильнее, чуть более осознанно и настойчиво, и Уилсон вздыхает. Он замирает еще на одно - совсем крошечное - мгновение, чтобы мысленно попросить прощения у всех своих пациентов разом, потому что у него нет ни времени, ни желания вспоминать имя того несчастного, с которым у него назначена встреча всего лишь через полчаса. Потому что он знает, каким нетерпеливым бывает Хаус по утрам.

И поэтому Уилсон уверенно кладет руку на его плечо и легко опрокидывает его на спину. Хаус затихает под ним, весь смирение и предвкушение, и только широко распахнутые глаза выдают его нетерпение. Последний виноватый взгляд на часы - и Уилсон сам стягивает с себя галстук, расстегивает рубашку, скидывает на пол ботинки и ныряет вниз, чтобы своим языком стереть эту чертову улыбку триумфатора с губ Хауса.


ВТОРНИК

На следующий день Уилсон, наученный горьким опытом, предпочитает держаться от Хауса подальше. (Разумеется, сам опыт не был таким уж горьким, и даже наоборот...даже очччень наоборот. Но после того, как они вместе заявились в больницу с полуторачасовым опозданием и до неприличия довольными физиономиями, Кадди бросила на него такой взгляд, что у Уилсона мороз пошел по коже, и он твердо пообещал себе больше не экспериментировать с терпением начальства.) В общем, дабы избежать повторения событий понедельника, Уилсон просто грубовато треплет Хауса по голове пятерней и гораздо громче, чем нужно, возвещает о наступлении нового дня. В ответ Хаус хмурится, рычит, огрызается и швыряет в него подушкой, но Уилсон уже исчезает за дверью, так что подушка падает на пол с придушенным шлепком. Хаус воет от негодования и разочарования, но все же встает и топает в душ.

Через двадцать минут кофе начинает остывать, а Уилсон - закипать. "Какого черта можно так долго делать в душе?!" - злится он, широкими шагами пересекая пространство хаусовой квартиры. Он даже не пытается сбросить скорость, когда достигает полу прикрытой двери в ванную, распахивает ее широким, уверенным жестом, так что ручка впечатывается в стену с громким стуком, и...застывает на месте, выпучив глаза и открыв рот, потому что манера Хауса принимать душ внезапно парализует все разумное, цивилизованное и рациональное, что в нем есть. Или вернее сказать "еще осталось"?..

Хаус стоит в ванной, спиной привалившись к стене, глаза закрыты, голова, насколько возможно, откинута назад, рот приоткрыт...и он снова не закрыл занавеску, мелькает на периферии сознания Уилсона, и вода капает прямо на пол, но это сейчас не важно, так чертовски не важно, потому что правая ладонь Хауса жестко сжимает его собственный член - мышцы предплечья и плеча нервно перекатываются под кожей, выдавая напряжение от подавляемых порывов - и медленно, почти невыносимо медленно даже для Уилсона, двигается сначала вверх, а потом в таком же смертельно медленном темпе вниз, открывая почти пурпурного цвета головку, по которой он так же неторопливо проводит большим пальцем, потом слегка массирует между большим и указательным и тихо выдыхает, и выгибается чуть сильнее, ногти левой руки скребут по кафелю...и Уилсон понимает, что ледяные взгляды Кадди уже совершенно его не пугают.

Он делает почти неосознанный шаг в сторону ванны, завороженный манипуляциями руки Хауса, наступает прямо в лужу и только чудом не поскальзывается. Он осторожно - больше увлеченный наблюдаемым процессом, нежели соображениями безопасности - забирается внутрь; в какой-то момент член Хауса во всем своем великолепии оказывается прямо перед его лицом, костяшки пальцев почти задевают его нос, когда рука движется вверх и вниз все в том же ровном, убийственно медленном темпе. Уилсон замирает на пару мгновений; желание дотронуться переполняет его и уже готово перелиться через край, и сейчас сделать это так просто, так близко...но в этот момент он встает в ванну обеими ногами. Ботинки мгновенно промокают - и черт возьми, это были его новые французские ботинки! - так же, как и вся одежда вообще, и ему плевать, ему совершенно плевать абсолютно на всё, потому что теперь он чувствует движение руки в районе живота - и собственного болезненно пульсирующего члена, туго обтянутого насквозь мокрыми брюками.

Они стоят так близко в тесной ванне под струями стремительно остывающей воды, но Хаус, кажется, не замечает его. Его глаза по-прежнему закрыты - даже зажмурены, - голова запрокинута, рот приоткрыт; с каждым коротким вдохом, с каждым пульсирующим выдохом его грудь приподнимается и опускается - неровно, толчками, всё быстрее по мере того, как сбивается и учащается его дыхание, - и он судорожно облизывает пересохшие губы и убыстряет темп.

Уилсон дотрагивается до его руки - правой - легко, только кончиками пальцев до тыльной стороны ладони; он и сам не уверен, что значит это прикосновение, но Хаус реагирует незамедлительно: спина прогибается еще немного сильнее, рука снова замедляет свои движения и ослабляет хватку, и несмотря на это из его горла вырывается тихий, но достаточно очевидный стон. В конце концов его рука окончательно замирает, а потом и вовсе безвольно падает на бедро.

Уилсон воспринимает это как приглашение. Ничтоже сумняшеся, он опускается на колени...хм...пытается опуститься на колени, но оказывается сидящим на краю ванны. Что ж, так даже лучше. Но в общем и целом ему всё равно - сейчас он вполне согласился бы сделать то, что он собирается сделать, хоть в открытом космосе, причем без скафандра. Но в этом, похоже, не острой необходимости, по крайней мере пока, так что и край ванны сойдет.

Он старается не думать о том, как глупо выглядит, как глупо выглядят они оба. Впрочем, Хаус совершенно очевидно не беспокоится ни о чем, кроме того, чтобы загнать свой член как можно глубже в горло Уилсона и вместе с тем по возможности избежать рвотных рефлексов и летальных исходов - задача, между прочим, не такая уж простецкая, - так что по-идиотски выглядит один только Уилсон: полностью одетый, насквозь промокший, в странной позе, с болезненным стояком в задраенных на все застежки штанах и без единой возможности быстро эти чертовы застежки ликвидировать. Но думать ни о чем не хочется, да и терять ему уже особенно нечего - всё, что сейчас на нем надето, придется как минимум отдать в химчистку, как максимум выбросить, - так что когда Хаус издает этот особенный звук - нечто между стоном и всхлипом, но Уилсон не вполне уверен в формулировке, - означающий приближение его оргазма, Уилсон сжимает себя свободной рукой через то, что раньше было его брюками, а теперь превратилось в тяжелую от влаги тряпку, и пытается сделать пару движений вверх-вниз, не особенно, впрочем, уверенный в успехе. Но и этой сомнительной стимуляции хватает, чтобы сбросить его за край одновременно с Хаусом, и от одного только факта этой одновременности Уилсон еще глубже погружается в пост-оргазменную сентиментальную эйфорию.
* * *
- Хаус, мы больше не можем заниматься сексом по утрам.

- Говори за себя. Еще пять минут, и я готов ко второму раунду.

- Хаус, - Уилсон неодобрительно зыркает на него и возвращается к пуговицам на рубашке, которые никак не хотят расстегиваться. - Я не об этом. И, кстати, никакого второго раунда не будет...да черт возьми!

Нервозность все-таки вырывается наружу, и Уилсон резко дергает края рубашки; пуговицы летят во все стороны, рубашка летит в мусорную корзину.

Хаус с интересом наблюдает за ним, сидя на закрытой крышке унитаза, ступни на ширине плеч и повернуты носками внутрь, локти опираются на сведенные вместе колени, подбородок на ладонях. А для полноты наивно-невинного образа он делает большие, по-собачьи жалобные глаза, внутренние уголки бровей подняты вверх. Но Уилсона, похоже, не пронять.

- И не смотри на меня так, - он сидит на краю ванной и с отвращением пытается стряхнуть брюки. - Кадди кастрирует меня тупыми ножницами, если я опоздаю еще хоть раз. Хочешь секса по утрам - вставай на час раньше.

Хаус морщится, но тут же оживляется, внимательно наблюдая за тем, как Уилсон опять забирается в ванну - на этот раз без одежды - хмурится и ёжится под прохладными струями: горячая вода почти закончилась, ибо кое-кто сегодня явно переусердствовал с принятием водных процедур. Но плевать. Уилсон рывком задергивает занавеску, а через мгновение высовывает голову и одаривает вскочившего было с места Хауса таким взглядом, что тот обреченно вздыхает и послушно опускается обратно, всем своим видом излучая крайнее неодобрение.


СРЕДА

В среду Уилсон просыпается от того, что в спальню врывается ураган. Или даже вернее сказать, смерч. Он носится по комнате, поднимая в воздух разнообразные предметы и скидывая их в рюкзак. Как ни странно, двигается он чрезвычайно тихо, но очень быстро. Очевидно, именно непривычно активное движение воздуха вокруг и разбудило Уилсона. Он смотрит на часы - и снова на стихийное бедствие, сонно и недоверчиво.

- Хаус, еще даже семи нет, а ты уже встал? И...оделся?? Я все еще сплю?

- Утята позвонили, - Хаус вытаскивает из шкафа два пиджака, придирчиво их оглядывает, затем кивает - и один из пиджаков летит обратно в шкаф, второй он быстро натягивает на себя. - Случай Века!

Уилсон понимающе хмыкает. Его глаза закрываются сами собой - накануне вечером Хаус был настроен поиздеваться (в отместку за утренние нотации), так что любовные игрища заняли немного больше времени, чем обычно - и он с головой забирается под одеяло, надеясь этим компенсировать отсутствие человеческого тепла рядом. Суррогат работает, и Уилсон успевает погрузиться в вязкую полудрему, прежде чем его будит поток холодного воздуха. Он сонно хмурится и пытается сфокусироваться на голубых глазах, не вполне понимая, почему они вдруг оказались так близко. А через пару секунд он улыбается, потому что глаза тоже улыбаются ему.

- Соня, - ласково шепчет Хаус и треплет его по волосам. А потом наклоняется еще чуть ниже и целует в лоб. Потом в висок. И в щеку. В нос. Чмокает в губы. Потом в подбородок...

- Иди уже, - бормочет Уилсон, жмурясь от удовольствия, - а то помрет твой "случай века", а ты так и не узнаешь, что с ним было. А потом меня живьем съешь за...

- Вечером.

- Что?

- Съем тебя вечером.

Хаус многообещающе - и теперь уже по-настоящему - целует его в губы, одновременно укутывая одеялом, пробегает пальцами по щеке и лбу, снова теребит волосы...и когда он наконец выпрямляется, Уилсон уже снова мирно сопит, счастливо улыбаясь во сне. С точно такой же улыбкой на губах Хаус выскальзывает из комнаты, проходит через гостиную, выходит из квартиры и тихо запирает за собой дверь.


ЧЕТВЕРГ

Однако, обещанному "ужину" так и не суждено было состояться.

В тот день (плавно переходящий в вечер, плавно перетекающий в ночь) Уилсон ждал Хауса до победного - то есть пока некто более разумный в его голове не повернул рубильник и не выключил все ненужные (по его мнению) функции уилсоновского организма. Глубоко за полночь, уже почти под утро краем сознания он уловил щелчок замка входной двери и тихий шорох шагов, потом шелест снимаемой одежды и то, как прогнулся матрас, и как прохладный воздух скользнул по коже, когда приподнялось одеяло. А в следующее мгновение остался только знакомый запах, легкое прикосновение длинных пальцев к его волосам, лбу, щеке, колючесть щетины и ей в противовес – мягкое касание губ на шее, прямо под ухом, и тепло, разливающее от спины по всему телу, и руки, обнимающие его. И Уилсон, только теперь почувствовав себя в безопасности, снова провалился в сон, на этот раз глубокий и безмятежный.

Утром его будит телефонный звонок. Мобильник Хауса надрывно пиликает и вибрирует минуты три, прежде чем Уилсон обнаруживает нарушителя спокойствия в кармане пиджака, который валяется около кровати.

- Уилсон слушает, - бурчит он в трубку осипшим после сна голосом.

- Э...хм... Доброе утро, доктор Уилсон, - обескуражено приветствует его Форман.

- Доброе. Хаус спит. Что-то случилось?

- Э...да. У пациента открылось кровотечение, внутреннее и внешнее разом. Мы думаем, что это реакция на антибиотики, которые мы дали ему ночью. Мы его стабилизируем, но Хаусу нужно срочно приехать.

- Хорошо, я разбужу его. Счастливо.

Уилсон уже собирается повесить трубку, но Форман снова привлекает его внимание; звучит он так, будто еще не знает, правильно ли поступает, задавая свой следующий вопрос:

- Эм...доктор Уилсон?

- Что еще?

- Может быть, это не мое дело...но что вы там делаете?

Всё еще сонный и туго соображающий Уилсон никак не может понять, должен ли он ответить, и если да, то как. А потому он просто действует по привычке – и отвечает правду:

- Я здесь живу, - и по шокированному молчанию в трубке понимает, что только что сказанул лишнего.

- У вас же есть своя квартира... – осторожно напоминает Форман, и Уилсон буквально слышит, как шевелятся шестеренки в его голове, складывая разрозненные кусочки мозаики в правильную картинку.

- Эрик, мне кажется, тебе есть чем заняться помимо того, чтобы вмешиваться в мою личную жизнь, - немного слишком грубо обрывает он мысли собеседника, потому что внезапно его начинает не просто раздражать, а очень даже бесить тот факт, что все вокруг всегда лучше знают, где ему жить, с кем ему спать и как себя вести. И он бесцеремонно нажимает клавишу “отбой” и уже замахивается, чтобы швырнуть телефон в произвольном направлении, но вовремя вспоминает, что, во-первых, телефон не его, а во-вторых, хозяин этого телефона всё еще спит. Уилсон бросает взгляд на кровать - и вся его злость испаряется.

Хаус лежит на боку почти по диагонали кровати: ногами на своей половине, головой на подушке Уилсона, обхватив ее руками и уткнувшись в нее носом. Он хмурится во сне и выглядит уставшим, глаза его беспокойно бегают под веками, и, кажется, он даже пытается что-то говорить – губы едва заметно шевелятся. Когда у Хауса появляется новая загадка, он теряет последние крохи своего спокойного сна. Конечно, с тех пор как они с Уилсоном спят вместе, сон Хауса значительно улучшился, но не на сто процентов, и в особенно тяжелые дни он все равно просыпается измотанным, даже если беспробудно спит все положенные восемь часов.

Уилсону так отчаянно не хочется будить его. Но кто будет спасать человечество, если единственный и неповторимый гений медицины будет спать? К тому же Хаус точно не оценит такого проявления сострадания.

Со вздохом Уилсон осторожно садится на кровать. Его рука непроизвольно тянется к Хаусу, пальцы зарываются в растрепанные, немного влажные волосы и он тихонько шепчет:

- Хаус.

Как ни странно, тот реагирует на звук: вздыхает и слегка трется о руку Уилсона, а потом, всё еще не открывая глаз и толком не просыпаясь, сворачивается вокруг него полукольцом: голова и частично грудь - на коленях, ноги прижаты к пояснице, руки оборачиваются вокруг талии. Носом он утыкается в живот Уилсона, рядом с выпирающей тазовой косточкой, чуть сжимает и сразу расслабляет кольцо рук и снова вздыхает. Уилсону же ничего не остается, кроме как положить руки на плечи и голову Хауса, поглаживать его по спине как огромного серого кота и умиляться, когда Хаус начинает утробно мурлыкать от удовольствия, а губы его растягиваются в счастливую улыбку. Уилсон склоняется над ним, насколько это возможно, и снова шепчет, на этот раз немного громче и настойчивее:

- Хаус, проснись. Твои ребята звонили. Из вашего пациента кровь хлещет фонтаном.

- Н’и чрт’с ним... – бормочет гениальный врач и пытается глубже зарыться лицом в живот Уилсона, на что тот протестующее охает.

Хаус усмехается, носом приподнимает уилсоновскую футболку и принимается скользить по обнаженной коже губами, одни участки слегка прихватывая зубами, другие облизывая языком, продвигается сначала к боку, а потом возвращается к пупку и спускается ниже, пока не натыкается на пояс пижамных штанов, и дальше перемещается вдоль него, одновременно пытаясь оттянуть его настолько, чтобы забраться под.

- Эй-эй! – Уилсон пытается отстраниться, но Хаус подтягивает колени к себе и сжимает кольцо рук, чем полностью обездвиживает свою жертву. С помощью рук он всё-таки справляется с поясом штанов, и Уилсон чувствует влажную настойчивость его языка на своем животе, всё ниже и ниже, пока он не останавливается перед очередной преградой – поясом боксеров. Хаус испускает стон отчаяния и в отместку сильно прикусывает чувствительную кожу: - Ауч! Хаус, прекрати это!

Впрочем, Уилсон не особенно надеется на послушание. А Хаус, что вполне ожидаемо, приступает к более решительным действиям.

Он убирает ноги из-за спины Уилсона и головой толкает его в живот, так что тот падает спиной на кровать и не успевает толком очухаться от удивления, а Хаус уже сидит верхом на его коленях, подцепив пальцами оба зловредных пояса. Уилсон успевает заметить только довольно-самодовольную ухмылку на его физиономии и озорной блеск голубых глаз, когда Хаус быстро ныряет вниз...и к своему великому стыду Уилсон капитулирует и понимает, что больше не может и не желает думать или беспокоиться ни о чем, кроме блаженного тепла и влажности хаусового рта. И раз уж сам Хаус считает, что им некуда торопиться...что ж...Уилсон закрывает глаза, а его пальцы совершенно машинально зарываются в лохматые, всё еще немного влажные волосы.


ПЯТНИЦА

То, что Хаус остался на ночь в больнице вместо того, чтобы вернуться домой, скорее закономерно, чем наоборот. И то, что сам Уилсон так толком и не поспал этой ночью и потому приперся на работу на полтора часа раньше, тоже закономерно: несколько часов он ворочался в постели, тщетно пытаясь найти удобное положение, а потом просто взял подушку с одеялом и ушел спать на всё такой же неудобный диван; задремал он только под утро, уткнувшись носом в подушку, которая почти неуловимо пахла Хаусом...

...и теперь он чувствует себя сопливой школьницей, которая "не может прожить без него ни дня" и по ночам плачет в подушку. О, боже. Докатился.

"Проходя мимо" отделения диагностики, Уилсон совершенно не стесняясь заглядывает внутрь через прозрачные стены. В "аквариуме" включен свет, жалюзи открыты, так что он без труда оценивает обстановку: рабочий стол и частично пол в кабинете Хауса завален рентгеновскими снимками, некогда белая доска исписана вдоль и поперек разноцветными маркерами, прозрачный стол заставлен чашками с остатками кофе, стулья выдвинуты. В общем, сразу видно: всю ночь люди работали. Но признаков самих трудоголиков нет. Значит, пациент стабилен, кто-то из команды дежурит у его постели (или сладко дремлет в кресле рядом, что более вероятно), остальные занимаются тем же, но в более комфортабельном месте...а вот где может быть их босс, если не в своем кабинете?..

Уилсон разочаровано вздыхает - он так надеялся поймать хотя бы взгляд Хауса этим утром, чтобы оно не казалось таким безрадостным - и плетется обратно к собственному кабинету, на ходу доставая ключи и продолжая крайне трагично вздыхать. Мысленно он пытается просканировать весь Принстон на предмет выдающегося диагноста и позволяет своему телу автоматически воспроизводить ежедневный ритуал: ключ в левой руке, вставить в замочную скважину, повернуть два раза против часовой, зацепить ручку указательным пальцем и нажать, одновременно вытаскивая ключ, толкнуть дверь плечом, правой рукой нашарить выключатель, нажать...

Уилсон подскакивает на месте, когда за спиной вдруг раздается тихое, но крайне недовольное "мммммнн" и скрип дивана. Справившись с испугом, он оборачивается. Хаус лежит на его диване, свернувшись клубком, сжимая в тесных объятиях какую-то мятую белую тряпку. Приглядевшись внимательнее, Уилсон признает в этой тряпке собственный халат - в котором ему еще предстоит сегодня работать, между прочим, а халат уже выглядит совершенно непрезентабельно и даже почти неприлично - но вместо праведного гнева он чувствует ошеломляющую волну нежности, потому что Хаус ворчит что-то нечленораздельное в полусне, и немного поёрзав, подтягивает материю поближе к лицу, утыкается носом в то место, где предположительно располагается воротник, и делает пару глубоких вдохов, после чего успокаивается, и Уилсону кажется, что даже морщинки у него на лбу и вокруг глаз разглаживаются.

Повинуясь порыву, Уилсон быстро пересекает кабинет и присаживается на единственный свободный краешек дивана - у живота Хауса. Сначала он просто смотрит на спящего, не решаясь прикоснуться, и через некоторое время ловит себя на том, что бессознательно теребит край халата, чтобы хоть чем-то занять руки. В конце концов он наклоняется и трется носом о колючую щеку, касается губами виска, потом лба, носом зарываясь в седые волосы, вдыхая их запах - немного более резкий, чем обычно. Хаус слабо шевелится и бормочет что-то вроде "Влсн", поворачивает и слегка запрокидывает голову, подставляя лицо, открывая шею. И Уилсон с удовольствием и благодарностью ныряет ниже, покрывая легкими поцелуями предложенные участки кожи, а Хаус довольно мурлычет, всё еще не желая выбираться из сладкой полудремы.

- Эй, - тихонько выдыхает Уилсон в его ухо, - ты как?

- Мммрррррммммффф, - отвечает Хаус, и его рука медленно и лениво ползет вверх по внутренней стороне бедра Уилсона. Тот издает короткий смешок и продолжает:

- Как пациент?

- Гггррррррр, - на этот раз отвечает Хаус, и всё еще не открывая глаз, хмурится: то ли от напоминания, то ли от того, что его заставляют проснуться. Так или иначе, он наконец говорит хриплым после сна голосом: - Идиот пациент оказался лживой пациенткой.

- Операция по смене пола?

- А-аххха-ф, - соглашается Хаус, зевая. - Причем в сельском коровнике, который не чистили со времен Линкольна.

- Захватывающе. И что с ней...с ним...в общем, что дальше?

- А что дальше? Будет себе жить, не слишком долго и весьма безрадостно, питаясь в основном таблетками. Короче, скука смертная, тоска зеленая и всё в том же духе.

Уилсон только хмыкает и решает больше не вдаваться в подробности. Их он сможет узнать и позже, когда они будут в менее интимной обстановке, а сейчас...

Он снова склоняется над Хаусом, одной рукой обхватывая его плечи, пальцами забираясь в волосы на затылке, другой еще немного поворачивает его голову и начинает прокладывать дорожку поцелуев к его губам, и уже у самой своей цели бормочет:

- Я так скучал по те...

Договорить ему не удается, как впрочем и поцеловать Хауса, потому что вовремя не запертая дверь широко распахивается и в уютную полутьму кабинета врывается не кто-нибудь, а доктор Эллисон Кэмерон. Уилсон успевает только отметить, что утята совсем отбились от рук и нахватались-таки от шефа вредных привычек, и что кабинет его стал как проходной двор, и что никто и ни во что его больше не ставит, и что надо было всё же запереть дверь, и...

- Ох... - выдыхает Кэмерон и усиленно старается не пялиться на парочку на диване, которая пялится на нее в ответ, не спеша отклеиваться друг от друга. Кэмерон стремительно краснеет, вся ее решимость испаряется, и она начинает мямлить: - Х-хаус, п-па-циент...

- ...идет на поправку, но чувствует себя подавлено, - Кэмерон ошеломленно кивает, и он совершенно спокойно поворачивается к Уилсону, который так и не подумал о том, что неплохо было бы соблюсти хоть какие-нибудь крохи приличия и выпрямиться, и их носы почти сталкиваются, когда Уилсон автоматически поворачивается к нему. - Ну, что я тебе говорил? Скукотища! - и уже Кэмерон: - Если у тебя всё, можешь идти. Я тут слегка занят, если ты не заметила.

Эллисон открывает рот, чтобы что-то сказать, но передумывает и только кивает еще раз, а потом резко разворачивается на каблуках и уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Каким-то чудом обалдевший Уилсон выдавливает из себя многозначительное "хм", но Хаус не позволяет ему продолжить. Он зарывается пальцами в волосы на затылке Уилсона, и хитро улыбаясь, притягивает его ближе.

- Забудь о ней. На чем мы там остановились, м?..


КОНЕЦ

@темы: слэш, Грегори Хаус, фанфики, Джеймс Уилсон

---

^^

[Leilina]

@темы: фото, olivia wilde, актеры

---

[Smth_Blue]

Хаус/Чейз



Счастливо,

@темы: слэш, Роберт Чэйз, Грегори Хаус, фанарт

---

Вопрос есть

[Susan Ivanova]

Leverage/Метод воздействия - есть окончание?
у меня только до того момента, как Хаус перехватил инициативу

@темы: фанфики, прошу помощи зала

---

Historia Morbi [1]. Status praesens subjectivus. Закончен

[Createress]

Status praesens subjectivus
Автор: Createress
Бета: Remi.Influence ака Elinberg
Рейтинг: PG-13
Размер: миди
Пейринг: Уилсон/ОМП, Хаус
Жанр: Drama
Отказ: Ну, я бы написала, что все мое - но вы же все равно не поверите, правда? Так что, персонажи, события и места, чьи названия покажутся вам знакомыми, принадлежат тем, кому принадлежат
Цикл: Historia Morbi [1]
Аннотация: Хаус узнает ранее не известные ему факты о лучшем друге. У Уилсона новый роман. А на диагностическое отделение поступает пациент, у которого по непонятной причине очень часто повторяются пневмонии.
Комментарии: Тайм-лайн: вскоре после третьего развода Уилсона.
Канон, соответственно, учитывается частично.

Все медицинские случаи взяты из практики - очень редко моей, в основном моих преподавателей, кураторов и профессоров.

Огромная благодарность Remi.Influence ака Elinberg за быструю и качественную работу.

Status praesens subjectivus (лат.) - в точном переводе "Субъективное состояние на настоящий момент", в истории болезни соответствует разделу "Жалобы больного"

Предупреждения: слэш, OOC, AU
Статус: Закончен

«Больной предъявляет жалобы на невозможность дышать».
Из студенческой истории болезни.

Глава 9

Вообще-то подчиненные к характеру и манерам Хауса привыкли, но, тем не менее, Кэмерон, положив перед боссом результаты анализов 27-го декабря, так поспешно убрала руку, будто боялась, что Хаус ее укусит.
— Иммунограмма не выявила никаких специфических изменений, а гематолог снял подозрения на лейкоз.
— И эта ниточка тоже оборвалась, — раздраженно констатировал Хаус, глядя на доску, где были перечислены выявленные симптомы, которые выглядели почти издевательски. Хаус прицельно запустил в доску мячиком, и тот предсказуемо отскочил в угол. Клиническая картина от этого яснее не стала, и идея, где же они что-то упустили, в гениальных мозгах не сверкнула. – Кэмерон, апорт. Еще идеи есть?
Все трое синхронно отвели взгляды и попытались слиться с окружающей обстановкой. Даже Форман, у которого обычно всегда находилась еще пара версий, причем строго противоположным тем, которые выдвигал его начальник, в этот раз предпочел сделать вид, что он тут вообще не причем.
— Поразительно, — ядовито пробормотал Хаус, якобы обращаясь сам к себе. – Три дрессированные мартышки с дипломами врачей не могут даже разобраться с банальной пневмонией.
— Так ведь и от четвертой мартышки, которая работает врачом двадцать лет, толку не больше, — заметил Форман.
— Ты уволен. И вы, двое, тоже, — сказал Хаус, поднимаясь со стула, опершись на трость.

Уилсон, пытавшийся разобраться с документами, накопившимися в отделении всего-то за пару дней отсутствия заведующего, только вздохнул, когда в его кабинет, вместе с холодным воздухом, ворвался Хаус, нараспашку открыв балконную дверь.
— Эти рождественские гномики так ничего и не придумали по поводу того мужика с пневмонией, — пожаловался он, падая в кресло.
— А у меня ощущение, что, как только я исчезаю из больницы больше чем на двенадцать часов, все мои подчиненные начинают половину данных класть не мне на стол, а в шредер. А рождественские гномики стараются, чтобы даже обрывков не оставалось. Если я когда-нибудь воспользуюсь настоящим рождественским отпуском в десять дней, то, выйдя на работу, на своем отделении не найду уже ни больных, ни врачей… Какого черта ты ешь шоколадного Санта-Клауса с моего стола? – поднял, наконец, глаза Уилсон.
— Он был твой?
— Ну, вообще-то нет, он был твой. Тейлз передал мне его рядом с буфетом в холле для моего супруга. Тейлз – это твой священник с пневмонией, на случай, если ты забыл.
— Какого хрена он делал в буфете?
— Его перевели на общебольничный режим. Ходил себе за йогуртом, очевидно.
— Ты даже сегодня не опоздал на работу? – заметил Хаус и закатил глаза, когда Уилсон нахмурился. – Я тебя умоляю, Уилсон — я прекрасно знаю, что когда ты приезжаешь впритык к началу рабочего дня, то обходишься кофе из автомата, а если заранее, то спускаешься в буфет. Не очень-то хорошо характеризует твоего актера то, что он позволяет тебе вылезти из постели так рано, что ты успеваешь на работу заранее.
— У Виктора съемки начались в пять утра – я успел еще поспать после того, как он уехал.
— У меня к тебе ненавязчивый вопрос… Так, просто к слову. Когда ты его уже бросишь?
— Почему он тебя так раздражает? – с деланным любопытством поинтересовался Уилсон. Он был уверен, что Хаусу не нужны особые причины.
— Как ты вообще уживаешься с этим «Наш Иисус лучше твоего Иисуса»?
— Он не из Юты1. А я не фанатик, и даже мицвот не соблюдаю. Виктор, кстати, тоже вполне адекватен. Откуда столько нетерпимости, Хаус?
— Одна мысль о том, что в двадцать первом веке люди еще верят в креационизм, наполняет меня желанием попросить «Разрушителей легенд» заняться этим в одном из следующих выпусков.
— У религии много других задач, Хаус, — пожал плечами Мистер Терпимость, и Хаус, еще раз оценив, как на Уилсоне смотрится новый галстук, снова напомнил себе взять что-нибудь не отстирывающееся сегодня в столовой. – Она поддерживает людей в трудных ситуациях… не говоря уже о том, как она снижает количество абортов, тяжких преступлений и самоубийств… Разумеется, не стоит становиться… Хаус? – оборвал сам себя Уилсон, потому что его друг встал и поспешно захромал к выходу.
— Пока, Джимми-бой, — пробормотал рассеянно Хаус, — увидимся в обед. Купи мне томатного супа.
Уилсон улыбнулся, поняв, что Хауса опять осенило, и вернулся к своим бумагам. Если диагносту удастся разгадать, в чем дело с преподобным Тейлзом, Уилсон, так и быть, в самом деле, купит ему обед. Хотя раньше он за Хаусом любви к томатному супу не замечал…

Чейз вздрогнул и чуть не выронил чашку из рук, когда Хаус со всего размаху шарахнул дверью об стенку, пнув ее тростью.
— У Тейлза давнее истощение с выраженным дефицитом веса? – с порога вопросил диагност.
— Да, но он перенес несколько…
— Он лечился в центре психоневрологической помощи? – перебил его Хаус, обводя симптомы в кружок на доске.
— Да, но причем…
— И он ест только жидкую и полужидкую пищу, несмотря на то, что зубы у него в порядке? – Хаус, уже даже не слушая ответа, перечертил доску еще парой линий. – Вы снова взяты на работу. Чейз, пошел делать эзофагоскопию. Форман, закажи эзофагометрию. Кэмерон, договорись о рентгене с контрастированием и принеси мой мячик.
— Эзофагоскопия? Хаус, но какое отношение…
— У него стеноз пищевода и пневмония из-за аспирации пищевых масс. А теперь брысь!
*
Через шесть часов Хаус, расслабленно развалившись в кресле, увлеченно нажимал кнопки на гейм-бое, а остальная команда занимала свои места за столом. Уилсон, без галстука и с пятном от томатного супа на рубашке, стоял рядом с кофеваркой.
— Ты был прав. У него стеноз пищевода высокой степени. Поразительно, что ему вообще удавалось еще хоть что-то глотать, — сообщила Кэмерон.
— Ну и, конечно, шел обратный заброс пищевых масс — они попадали в легкие, и развивалась пневмония, — добавил Форман.
— Еще нет всех нужных данных, но, похоже, что стеноз развился…
— … из-за рубца после химического ожога, — закончил за Чейза Хаус. – Ставлю пять к одному, что он лежал в центре психоневрологической помощи не из-за депрессии, а из-за попытки самоубийства. Он выпил кислоту или щелочь после смерти жены. Выжил, конечно, а из-за ожога очень медленно, но сформировался рубцовый стеноз.
— Я только не понимаю одного… — глядя на Хауса сказала Кэмерон. — Все эти изменения формировались постепенно, и он не мог их не замечать… Он не мог не отмечать изжогу, жжение за грудиной, боль и затруднения глотания, рвоту, в конце концов! Почему он не предъявлял никаких жалоб на эту симптоматику? Он вообще ни на что не жаловался со стороны пищеварительной системы. Он что, не понимал, что происходит?
— Он лгал вам, — пожал плечами Хаус. – Все пациенты вам всегда будут лгать, почему священник должен оставаться в меньшинстве? Хирурги готовы его взять на операцию?
— Просят подождать еще немного, когда он окончательно оправится от пневмонии, так что его прооперируют через месяц.
Хаус поднял ладонь, показывая, что это его уже не волнует. Форман, Чейз и Кэмерон, переглянувшись, вышли из комнаты. Через пару минут Хаус поднял голову от гейм-боя и посмотрел на Уилсона.
— Ну, а ты что тут делаешь?
— Смотрю за работой профессионального диагноста, — улыбнулся Уилсон. – Отлично сделанной работой, надо сказать. Хотя за галстук я тебя еще убью.
— Свободен, Джимми-бой.
— Хочешь, чтобы я ушел?
— Вовсе нет, — после паузы тихо ответил Хаус, не глядя на друга, — останься, если хочешь.
— Хочу, — сказал на это Уилсон, садясь в соседнее кресло. – Тут хотя бы не надо разбираться с бумажками… И сестры боятся меня искать у тебя.
— Посидим где-нибудь после работы? – предложил Хаус после долгого спокойного молчания в пустом кабинете, освещенном только светом из окна. – Можешь покормить меня суши.
— Не сегодня. Я обещал Виктору вернуться пораньше – ему надо что-то со мной обсудить.
— А ну да… конечно… — пробормотал Хаус в ответ, по-прежнему не поднимая глаз.

~~~
1 "Наш Иисус лучше твоего Иисуса" - это неофициальный девиз штата Юты, где сильны мормонские течения.

Глава 10

Глава 10.
Джеймс в соседней комнате вот уже минут десять решал по телефону финансовые вопросы с одним из попечителей больницы, предупредив, что если Хаус ему помешает, то останется без зарплаты на следующий год. Так как такое в планы Хауса не входило, а Уилсон, похоже, не шутил, то Грег ему не мешал, но уже отчаялся развлечься чем-то в сверх аккуратной квартире Виктора. Сам хозяин квартиры, внимательно читавший распечатки текста не отреагировал даже, когда Хаус проверял, сколько хрустальных рюмок можно построить в пирамиду.
— Я, возможно, не такой хороший жонглер, как думаю, — заметил, наконец, диагност.
— А это не мой хрусталь, так что на здоровье. Я слышал от Джеймса про того священника – чем дело кончилось? Ему сделали операцию?
— Не знаю. Я не интересуюсь судьбами пациентов после того, как ставлю им диагноз.
— Тебе даже не любопытно? Поразительно.
— У меня есть и другие развлечения в жизни. Не все ищут хобби в Библии.
— О, нет-нет, я на это не куплюсь, — поднял ладони Виктор. – Ты можешь дискутировать на схоластические темы столь долго, сколько тебя это забавляет, а мне нужно учить текст.
— Как ты прилежен… — язвительно отметил Хаус, ставя на пирамиду еще одну рюмку.
— А ты думал, меня берут сниматься только за красивые глаза? – Виктор поднял голову от текста.
— Нет, я думал, тебя берут сниматься, потому что ты спишь с режиссерами, — парировал Хаус.
Актер все же отложил распечатки в сторону.
— Тебе звонили из шестидесятых: просили вернуть их одежду и сказали, что небритость добавляет мужчине минимум десять лет, а ты уже не можешь себе это позволить. Будем продолжать в том же духе?
— Почему нет? Слушаю тебя и понимаю, почему актеров запрещали хоронить на кладбищах.
— Смешно. За что ты так ненавидишь меня, Хаус? Дело ведь в Джеймсе, да? Проблема в том, что я – мужчина? Или именно я настолько не подхожу ему по твоему мнению?
— Ты ему подходишь… Ты вообще всем подошел бы…
В этот момент у Виктора зазвонил телефон, и он поднял трубку, сделав извиняющийся жест.
— Привет, очень рад тебя слышать! Как дела?.. О, замечательно, я просто счастлив за тебя!.. Ты в Джерси?.. О, я, к сожалению, за рулем сейчас, записать твой номер не смогу… Увидеться? Конечно, я с удовольствием с тобой пообедаю, скажем, в ближайший…
Не договорив, он захлопнул крышку мобильного телефона и отключил его.
— И я въехал в тоннель, — заключил он, а поймав саркастический взгляд Хауса, пояснил, — Этот мужик – жутко занудный подонок и, кроме того, еще и нацист, судя по всему.
Хаус понимающе кивнул, оставляя, наконец, пирамиду в покое. Он вытащил таблетку викодина из пузырька, подбросил ее и поймал ртом, проглотил, и через паузу заговорил снова.
— Вот за это я тебя и ненавижу. Ты идеально любезен с тем, кого считаешь подонком, празднуешь Хануку, будучи методистом, и будучи методистом же не пьешь алкоголь, потому что соблюдаешь запрет, но без угрызений совести нарушаешь другие, более важные, ты заказываешь рыбу, потому что ее хочет Джимми, хотя собирался есть мясо.
— Да, я не думаю, что из каждой мелочи стоит идти на конфликт, что в этом плохого?
— Ничего. Люди это любят. Я даже уверен, что и этот подонок-нацист скажет о тебе, что ты приятный человек. О тебе все так говорят. Ты так стараешься, чтобы никто не сказал о тебе ничего дурного, что лжешь уже на автомате, просто из желания говорить ложь. Ты сделал это и профессией, и стилем жизни…
— Хаус, я знаю о твоей позиции: вытащить правду, которую пытаются скрыть, и ткнуть ее всем в нос. Да, Уилсон действительно много говорит о тебе, и нет, во время секса он повторяет мое имя. Позиция достойная, что и говорить, но, к сожалению, травмоопасная и, определенно, не располагающая к тебе окружающих. Она хороша всем, кроме одного – ты, в итоге, всегда остаешься в одиночестве. Возможно, живи мы в идеальном обществе, это было бы не так, но … черт, да ни с одним дураком в таком случае разговаривать нельзя! Придется ему в глаза говорить, что он дурак.
— А зачем вообще говорить с дураками? – меланхолично поинтересовался Хаус.
Виктор несколько секунд внимательно смотрел на него, будто не веря своим ушам, а потом, поднял руки, показывая, что сдается.

— Почему ты снова ищешь квартиру? – спросил Хаус, глотая пиво в баре, нахально украшенном уродливыми сердечками в честь дня святого Валентина. – Не делай такие глаза, Уилсон, у тебя в машине валяется сегодняшняя газета, а на странице с недвижимостью маркером выделены объявления. Тебя, наконец, достало проживание с мольеровским Филинтом?
— Виктор уезжает. Съемки подходят к концу. Он мне это сказал еще на Рождество.
— Сочувствую, — без намека на искренность ответил Хаус. – Сколько ты должен ему алиментов?
— Это не развод, Хаус.
— Как скажешь. Ты – профессионал. Вообще-то это похоже на развод…
— Это не развод! Мы изначально знали, что у нас только несколько месяцев.
— К чему было все это затевать?
— Будь это идеальный мир, мы бы все встречали одного единственного человека раз и навсегда. К сожалению, это не так. Если не удается получить идеал, то большинство из нас, Грег, удовлетворяются другими вариантами. Это называется компромисс. Глянь в словаре дома.
— Даже смотреть не хочу. Но могу глянуть, не найдется ли для тебя место на кушетке, если хочешь.
— Спасибо, — тепло поблагодарил Уилсон, — но не стоит. Я себя и так чувствую кочевником – мне пора, наконец, найти себе нормальное жилье.
— Чем моя квартира не нормальна?
— Под нормальным жильем, я подразумеваю то, где мне не будут вырубать горячую воду в душе, не станут воровать завтрак, подпускать крыс в постель и закрывать унитаз прозрачной пленкой.
— У тебя слишком большие запросы, Джимми-бой. Как ты уже заметил, это – не идеальный мир.
Уилсон неопределенно пожал плечами, и разговор прекратился.
Это действительно не идеальный мир, думает Хаус. В идеальном мире можно было бы ходить без трости, жить без боли, там викодин не добивал бы его печень, Уилсон определенно принадлежал бы только ему, а никаких его любовников не существовало бы в природе.

Вечером, когда Джеймс, от которого слегка пахло алкоголем, вернулся, наконец, с его похода с Хаусом в бар, Виктор все же спросил:
— Как ты вообще его терпишь?
— Вот и ты задался этим вопросом, — улыбнулся Уилсон. – Ну, я не знаю, что тебе ответить… Мне интересно с ним, он умен, он бывает бескорыстен так, как бывают бескорыстны только гении и творцы… Для него быть врачом – это не профессия и не стиль жизни, а устройство мозга. Он готов на все, чтобы разгадать очередную загадку. Когда он полон вдохновения от музыки ли, или очередной загадки, он потрясающий… В нем поразительная энергия, и каждый раз меня захватывает его энтузиазмом. Мне нравится его чувство юмора, хоть оно и довольно ядовитое… Пока он не доведет меня до белого каленья, я обожаю его ребяческие выходки: и когда он спорит просто из желания спорить, и когда сопротивляется рутине – пусть даже своими мятыми футболками, которые одевает на работу вместо халата. Он все время стимулирует меня — своим ли безжалостным юмором на работе или своей ли саморазрушающей нетерпимостью к любым правилам в жизни. И я чувствую, что мне его близость не позволяет погрязнуть в монотонности, заставляет все время искать какие-то новые подходы, решения… Ну, и в конечном итоге, мне просто всегда лучше с ним, чем без него… Хотя иногда я его убить готов. Он – enfant terrible, порой просто невыносим, словно трудный подросток, но я люблю его еще и за то, что остается полон этого мальчишества в сорок с лишним, и я знаю, что он останется таким столько, сколько ему вообще отпущено. Ну, и кроме того… когда с ним очень тяжело, я напоминаю себе, что он испытывает боль… все время… каждую минуту, каждую секунду… Я не считаю, что это индульгенция, и что он может творить все, что ему заблагорассудится, прикрываясь этим, но я всегда, всегда сострадаю ему… и мне легко прощать и принимать его… снова…
— Да ты по уши влюблен в него, Джеймс… — негромко произнес в ответ Виктор.
Уилсон посмотрел на него немного растерянно, как будто вообще успел забыть о его существовании.
— Эта реплика сразу сделала беседу очень неловкой.
— Мои съемки заканчиваются через пару дней, и я уеду через неделю – мы с тобой уже можем обсудить все, что угодно. Я думаю, что знаю, почему Хаус меня ненавидит…
— Ему не нужны причины. Хаус любит ненавидеть людей.
— «Мизантроп» Мольера, знаю, читал. Я думаю, тут все банальнее – это ревность.
— Ревность? Виктор, ты – потрясающий, но ты не во вкусе Хауса, — заметил осторожно Уилсон. Его собеседник несколько раздраженно вздохнул.
— Он, дорогой, ревнует и не меня. Джеймс, ты бы видел его взгляд, когда он смотрит на тебя… И если ты веришь, что я хоть немного разбираюсь в людях, то это не только платоническая ревность.
Уилсон долго смотрел в пространство, а потом покачал головой.
— Знаю, — коротко отозвался он, наконец.
— Ты… ты что? – пораженно спросил Виктор.
— Что тебя так удивляет? Я знаком с Хаусом двенадцать лет, да я понял это еще раньше его самого.
— И… как давно?
— Лет шесть.
— Господи… а ты?
— Чуть дольше… почти также.
Виктор какое-то время молчал, нервным и, на взгляд Уилсона, чересчур драматическим жестом потирая кончиками пальцев лоб.
— Почему я чувствую себя таким идиотом? – риторически вопросил он, наконец. – И вы до сих пор не объяснились, ребята?
— Хаус никогда не сделает первого шага – в наших отношениях доминанта все равно я, сколько бы он ни наслаждался собственной крутизной, а я этого не хочу.
— Почему?
— Сначала он был со Стейси… а потом был… Короче, в любви всегда больше опасностей, чем в дружбе, а я не настолько безрассуден.
— И все эти годы ты просто молчал? И он тоже? Неудивительно, что между вами искры летят… Да это круче любого сериала…
— Да уж, — тихо подтвердил Уилсон, глядя в пустоту, — сериалам до этого далеко…

Глава 11

Глава 11
У многих врачей весьма избирательная память на больных – они их не узнают вне привычного антуража. Как только врач вспоминает, на какой койке от входа лежал больной, он сразу вспоминает и диагноз, и историю болезни, и осложнения, и даже номер горшка. Однако, видя своего прежнего больного в нормальной одежде, а не в больничной рубашке, не подключенным к аппаратам и вне больничных стен, очень немногие из них могут толком вспомнить его.
Но какой отвратительной ни была бы память большинства врачей, у Хауса она отличалась особой вдохновенностью. В сущности, он всегда подчеркивал, что забывает больных в тот момент, когда им выставлен верный диагноз.
Однако не так много людей в белом пасторском воротничке могли поздороваться с ним и Уилсоном в больничном холле полным умиления замечанием, о том, «какая они прекрасная пара», поэтому преподобного Тейлза, прооперированного несколько недель назад, он узнал сразу.
Очевидно, слуховой аппарат священник исправить так и не удосужился. Возможно, решил Хаус, так преподобному было легче выслушивать исповеди и отпускать после этого грехи. Ему самому точно было бы.
— И не стыдно вам было обманывать врачей, преподобный?! – громко поинтересовался с насмешкой Хаус у Тейлза, игнорируя укоризненный взгляд Уилсона. – Ложь, между прочим, страшный грех!
— Я не мог сказать, что пытался сделать… Это был грех куда более страшный… Я поддался унынию. Я забыл, как прекрасна жизнь… всегда прекрасна, какой бы она ни была... жить, просто жить, это такое великое счастье!..
Хаус произнес что-то вроде «Ну да. Конечно», однако, сарказм на повышенных тонах передать было не так просто, и Тейлз только радостно закивал с согласной улыбкой.
— Вам очень повезло, что вы есть друг у друга… но, возможно, именно это вам и позволит понять, что я почувствовал, когда моя жена умерла…
Хаус представил на пару мгновений, на что бы это было похоже — узнать, что Уилсон мертв, и это было страшно.
— Так, — пробормотал Уилсон между тем, наклонившись к священнику поближе, — это зашло слишком далеко. МЫ НЕ СОСТОИМ В БРАКЕ!
На них тут же обернулись все в холле, и Джеймс нервно потер шею, осознав, что привлек всеобщее внимание. Тейлз смотрел на него совершенно растерянно.
— Но… но… — бормотал он, переводя взгляд с одного на другого. – Но это неправильно… Вы не должны жить в грехе. Вы должны пожениться. Нельзя жить в грехе…
Уилсон с беспомощной улыбкой опустил руки, в то время как освободившийся хирург, наконец, пригласил все еще возмущенно-ошеломленного священника на консультацию.
— Я сдаюсь, Хаус. Я надеюсь, ты не против, что он считает нас парой?
— Вовсе нет. Мне жаль, что он только считает парой, — бездумно отозвался тот и тут же спохватился, поймав взгляд Уилсона. – Мне бы не помешали алименты, Джимми.
— Не сомневаюсь, но сегодня тебе придется обойтись даже без бесплатной кормежки, потому что я уезжаю проводить Виктора и вернусь на работу только вечером.

Уилсон застал Виктора чуть ли не в последний момент, когда все чемоданы и сумки были давно уложены, а их хозяин бесцельно бродил из угла в угол квартиры, явно не зная, чем себя занять в ожидании такси.
— Джеймс! Я уже думал, что ты не приедешь!
— Разве я мог не попрощаться?
Когда они разорвали поцелуй, Уилсон пробормотал, погладив Виктора по щеке:
— Я буду скучать.
— Ты можешь поехать со мной. Я уверен, квалифицированный онколог без проблем найдет себе работу.
Уилсон улыбнулся и покачал головой.
— Нет. Я должен остаться здесь.
— Знаю. Просто я должен был тебе это предложить, иначе жалел бы потом, понимаешь?
— Конечно. Мне стоит просить тебя остаться?
— Нет. На самом деле у нас все равно ничего не вышло бы, Джеймс. Ты отличный человек, добрый, ласковый, отзывчивый, умный… Но тебе кругом не хватает драматизма… Большинство мужчин вообще-то эмоциональные встряски не любят – они себя чувствуют неуютно, а ты наоборот от них подзаряжаешься. А я достаточно устаю от такого на работе, чтобы дома хотеть больше всего на свете спокойствия. Ты бы заскучал. Ты – классический «серый кардинал», тебе не нравится самому участвовать в каких-то безумствах, но нравится быть в зоне их действия, направлять, ограничивать, поощрять… И я понял, почему ты трижды в разводе – видишь ли, большинство людей чувствуют и не любят, когда ими манипулируют…
— Возможно… хотя Хауса вот по-моему развлекает, когда мне удается обвести его вокруг пальца.
— Охотно верю. В общем, лучшее, что мы можем сделать, это расстаться друзьями и быть благодарными за чудесное время вместе.
— Согласен, — подтвердил Уилсон, осторожно прижимая Виктора к себе, — мне отвезти тебя в аэропорт?
— Нет, — ответил тот, легко отстраняясь и глядя на часы. – Мое такси приехало.
*
В кабинете Уилсона было неожиданно темно, когда Хаус туда зашел. Уилсон сидел за столом, на котором горела лампа, уткнувшись в какие-то документы.
— Давай, Уилсон, заканчивай, ты обещал покормить меня ужином.
— Не обещал, — покачал головой тот.
— Ладно, не обещал, — легко согласился Хаус. – Давай, заканчивай, я есть хочу.
— Подожди, мне надо дочитать протокол вскрытия – я не присутствовал, потому что ездил попрощаться с Виктором.
— Он уехал? Надеюсь, снег не помешает его отлету. Надеюсь — из альтруистических чувств.
— Ты не знаешь, что такое альтруистические чувства по определению.
— Эй, я могу выключить режим «язвительный засранец» минут на пятнадцать. Ты расстроен?
— Нет. Это были хорошие полгода. А теперь помолчи пару минут, если хочешь, чтобы я закончил побыстрее.
Минут через десять Уилсон наконец отложил протокол.
— Пойдем. Куда ты хочешь?
— Суши? Все равно ты платишь.
— Ну, кто бы сомневался… — отозвался Уилсон, застегивая кожаную папку.
— Уилсон… что ты нашел в том парне? Кроме смазливой мордашки?
— Режим уже включился снова, так что я, пожалуй, воздержусь от ответа.
— Брось, теперь-то ты можешь сказать. Не похоже, чтобы он нуждался в непреходящем сочувствии, но он был таким же тихим, ровным и спокойным, как и все твои прочие… кого я знал. Ты снова вытаскиваешь неподходящий тебе вариант независимо от пола.
— Судя по твоей собственной личной жизни, твой опыт и рассуждения даже бесплатного ужина не заслуживают.
— У меня не такая провальная личная жизнь.
— Потому, что у тебя ее вообще нет.
— У меня есть личная жизнь, — раздраженно заметил Хаус, неосознанно отбивая тростью об пол какой-то мотив.
— Да, полагаю, у тебя есть моя личная жизнь, подробностями которой ты и наслаждаешься.
— Уилсон, — после паузы спросил вдруг Хаус, вдохнув поглубже, словно перед прыжком в воду, — а если бы, чисто гипотетически, я был бы по этой части… ты бы захотел встречаться со мной?
У Уилсона перехватило дыхание, и в голове заплясало сто мыслей разом. Он понял сразу же и безо всяких пояснений, что хотя этот вопрос оформлен как шутливый, задает его Хаус всерьез и отвечать тоже надо всерьез, но как будто шутливо. Более того, невероятно, что Хаус вообще решился даже на такую косвенную попытку. И Уилсон, намеренно не глядя на друга, чтобы не видеть его лица, ответил чистую правду.
— Хаус, даже если бы мы с тобой остались последними выжившими людьми на планете, я бы и тогда не захотел с тобой никаких других отношений, кроме дружеских, — он сделал паузу, а потом, посмотрев на Хауса, сказал уже ложь. – Дело не в тебе.
Хаус, очевидно, успел справиться со своей реакцией, как Уилсон и рассчитывал, давая ему паузу, и выглядел спокойным, разве что рука его сжимала трость слишком сильно.
— Да, похоже, я не котируюсь в гей-среде, — заметил он, тяжело вставая с кресла, и все мышцы ноги тут же взорвались болью, заставив поморщиться и полезть в карман за таблетками. – Ну что, пойдем, наконец, или я тут спокойно скончаюсь от голода?

Конец 1ой части.

запись создана: 30.06.2010 в 00:15

@темы: слэш, Грегори Хаус, фанфики, Джеймс Уилсон

---

Хилсон-клипы

[Alisa060290]

Решила и здесь выложить фанвидео по самой важной паре этого сериала!!!

House/Wilson - L.O.V.E.

Хаус/ Уилсон - песня Кота и Пирата

House/Wilson - o_surdato_nnamurato

Хаус/Кадди/Уилсон- Проказница

@темы: слэш, фан-видео, Грегори Хаус, Джеймс Уилсон

---

[[Arctic Wolf]]

Ох, господи, я умир XDDD

Извините, если повтор

@темы: шутки юмора

---

большая и толстая просьба

[murzum]

добрые, сострадательные люди,
сделайте, пожалуйста, клип по хилсону на песню "Bei mir bist do schoen" в исполнении Pasadena Roof Orchestra.
пожаааааааалуйста!!)
там такие чудесные слова, и музыка, и вообще...
пожалуйста)

я б сама, но я совсем не умею(

p.s. если нужна песня/перевод/всёчтоугодно - посодействую с превеликим)

@темы: фан-видео, прошу помощи зала

---

i'm not gay :)))

[murzum]

нашел и умер от смеха))


автор dooodlebug26

@темы: видео, Грегори Хаус, Джеймс Уилсон

---

Фанвидео.

[Паша Тупицина]

@темы: Лиза Кадди, команда Хауса, фан-видео, Грегори Хаус

---

[Катин дневник]

что сделал Хаус с ухом своего мертвого отца?
серия 4, 5 сезон

@темы: Грегори Хаус, о сериале

---

[Маленький товарищ Микки-Маузер]

Новый персональный сайт Оливии Уайлд wildethings.org/about

Ведет сама, наполнение активно обсуждает в твиттере. Зайка, как и всегда

@темы: команда Хауса, рекомендации

---

[Томатная паста]

Такого же, вроде, ещё не было?

@темы: Грегори Хаус, фанарт

---

Ирландский Прометей

[south_fics]

Название: Ирландский Прометей
Автор: Кривер
Бета: Нет, но нужна
E-mail: [email protected]
Рейтинг: PG-13
Фандом: Хаус, Саус Парк
Жанр: джен, юмор, кроссовер, ООС
Пейринг: Нет
Содержание: Необычный пациент попадает в клинику к доктору Картману
Статус: Завершён
Размер: Мини
Дисклаймер: всё принадлежит ТиМ и Дэвиду Шору
Размещение: Любое, со ссылкой

www.diary.ru/~SouthFics/p113231471.htm#more1

@темы: фанфики, джен

---

[Лунница]

Уважаемые сообщники! Я - новичок в фандоме и только-только осваиваюсь в море сайтов и сообществ. Но, увы, все, что было доступно на русском по моему ОТП, я уже прочитала. Итак, внимание, вопрос! Посоветуйте, пожалуйста, хорошие макси-фики с пейрингом Хаус/Уилсон (или Уилсон/Хаус, не суть важно) на английском. Жанр и рейтинг не имеют значения. Не забывайте ссылки, пожалуйста! Заранее всем спасибо!

@музыка: Nine Inch Nails - Closer

@настроение: сонное

@темы: прошу помощи зала

---

[Mary Fallen]

мне было интересно, как же все-таки снималась сцена в караоке клубе. и я нашла вот это:

приятного просмотра)

@темы: Роберт Чэйз, Эрик Форман, видео, фан-видео, Хью Лори, актеры

---

Фото со съемок 7 сезона (light spoilers)

[South.]

тыц

18.06.2010 в 13:47

Пишет  greg_house_ru:

Фото со сьемок премьеры 7 сезона

Хью Лори и Лиза Эдельштейн на съемках сцены на пляже Малибу.

 

 

 
           

    

 

  
       

         

 

Все благодарности за фото - ВЕТРЕННАЯ

 

@темы: фото, 7 сезон, актеры

---

[lego-comics]

Новое видео от лего-комиксов

@темы: команда Хауса, фан-видео, шутки юмора, !на модерирование

---

очаровательнейший Хилсон:)

[murzum]

видео, конечно, не моё. автор kathryned1991.

качество, конечно, жуткое но видео прекрасно лично меня пленяет именно нарезка, о сообразности кадров и музыки можно поспорить. но эти взгляды...о божебожебоже)

в общем, инджой)

 

 

 

@настроение: сдал последний экзамен

@темы: фан-видео, Грегори Хаус, Джеймс Уилсон