О чем невозможно говорить, о том следует молчать
Status praesens subjectivus
Автор: Createress
Бета: Remi.Influence ака Elinberg
Рейтинг: PG-13
Размер: миди
Пейринг: Уилсон/ОМП, Хаус
Жанр: Drama
Отказ: Ну, я бы написала, что все мое - но вы же все равно не поверите, правда? Так что, персонажи, события и места, чьи названия покажутся вам знакомыми, принадлежат тем, кому принадлежат
Цикл: Historia Morbi [1]
Аннотация: Хаус узнает ранее не известные ему факты о лучшем друге. У Уилсона новый роман. А на диагностическое отделение поступает пациент, у которого по непонятной причине очень часто повторяются пневмонии.
Комментарии: Тайм-лайн: вскоре после третьего развода Уилсона.
Канон, соответственно, учитывается частично.
Все медицинские случаи взяты из практики - очень редко моей, в основном моих преподавателей, кураторов и профессоров.
Огромная благодарность Remi.Influence ака Elinberg за быструю и качественную работу.
Status praesens subjectivus (лат.) - в точном переводе "Субъективное состояние на настоящий момент", в истории болезни соответствует разделу "Жалобы больного"
Предупреждения: слэш, OOC, AU
Статус: Закончен
«Больной предъявляет жалобы на невозможность дышать».
Из студенческой истории болезни.
Глава 9Вообще-то подчиненные к характеру и манерам Хауса привыкли, но, тем не менее, Кэмерон, положив перед боссом результаты анализов 27-го декабря, так поспешно убрала руку, будто боялась, что Хаус ее укусит.
— Иммунограмма не выявила никаких специфических изменений, а гематолог снял подозрения на лейкоз.
— И эта ниточка тоже оборвалась, — раздраженно констатировал Хаус, глядя на доску, где были перечислены выявленные симптомы, которые выглядели почти издевательски. Хаус прицельно запустил в доску мячиком, и тот предсказуемо отскочил в угол. Клиническая картина от этого яснее не стала, и идея, где же они что-то упустили, в гениальных мозгах не сверкнула. – Кэмерон, апорт. Еще идеи есть?
Все трое синхронно отвели взгляды и попытались слиться с окружающей обстановкой. Даже Форман, у которого обычно всегда находилась еще пара версий, причем строго противоположным тем, которые выдвигал его начальник, в этот раз предпочел сделать вид, что он тут вообще не причем.
— Поразительно, — ядовито пробормотал Хаус, якобы обращаясь сам к себе. – Три дрессированные мартышки с дипломами врачей не могут даже разобраться с банальной пневмонией.
— Так ведь и от четвертой мартышки, которая работает врачом двадцать лет, толку не больше, — заметил Форман.
— Ты уволен. И вы, двое, тоже, — сказал Хаус, поднимаясь со стула, опершись на трость.
Уилсон, пытавшийся разобраться с документами, накопившимися в отделении всего-то за пару дней отсутствия заведующего, только вздохнул, когда в его кабинет, вместе с холодным воздухом, ворвался Хаус, нараспашку открыв балконную дверь.
— Эти рождественские гномики так ничего и не придумали по поводу того мужика с пневмонией, — пожаловался он, падая в кресло.
— А у меня ощущение, что, как только я исчезаю из больницы больше чем на двенадцать часов, все мои подчиненные начинают половину данных класть не мне на стол, а в шредер. А рождественские гномики стараются, чтобы даже обрывков не оставалось. Если я когда-нибудь воспользуюсь настоящим рождественским отпуском в десять дней, то, выйдя на работу, на своем отделении не найду уже ни больных, ни врачей… Какого черта ты ешь шоколадного Санта-Клауса с моего стола? – поднял, наконец, глаза Уилсон.
— Он был твой?
— Ну, вообще-то нет, он был твой. Тейлз передал мне его рядом с буфетом в холле для моего супруга. Тейлз – это твой священник с пневмонией, на случай, если ты забыл.
— Какого хрена он делал в буфете?
— Его перевели на общебольничный режим. Ходил себе за йогуртом, очевидно.
— Ты даже сегодня не опоздал на работу? – заметил Хаус и закатил глаза, когда Уилсон нахмурился. – Я тебя умоляю, Уилсон — я прекрасно знаю, что когда ты приезжаешь впритык к началу рабочего дня, то обходишься кофе из автомата, а если заранее, то спускаешься в буфет. Не очень-то хорошо характеризует твоего актера то, что он позволяет тебе вылезти из постели так рано, что ты успеваешь на работу заранее.
— У Виктора съемки начались в пять утра – я успел еще поспать после того, как он уехал.
— У меня к тебе ненавязчивый вопрос… Так, просто к слову. Когда ты его уже бросишь?
— Почему он тебя так раздражает? – с деланным любопытством поинтересовался Уилсон. Он был уверен, что Хаусу не нужны особые причины.
— Как ты вообще уживаешься с этим «Наш Иисус лучше твоего Иисуса»?
— Он не из Юты1. А я не фанатик, и даже мицвот не соблюдаю. Виктор, кстати, тоже вполне адекватен. Откуда столько нетерпимости, Хаус?
— Одна мысль о том, что в двадцать первом веке люди еще верят в креационизм, наполняет меня желанием попросить «Разрушителей легенд» заняться этим в одном из следующих выпусков.
— У религии много других задач, Хаус, — пожал плечами Мистер Терпимость, и Хаус, еще раз оценив, как на Уилсоне смотрится новый галстук, снова напомнил себе взять что-нибудь не отстирывающееся сегодня в столовой. – Она поддерживает людей в трудных ситуациях… не говоря уже о том, как она снижает количество абортов, тяжких преступлений и самоубийств… Разумеется, не стоит становиться… Хаус? – оборвал сам себя Уилсон, потому что его друг встал и поспешно захромал к выходу.
— Пока, Джимми-бой, — пробормотал рассеянно Хаус, — увидимся в обед. Купи мне томатного супа.
Уилсон улыбнулся, поняв, что Хауса опять осенило, и вернулся к своим бумагам. Если диагносту удастся разгадать, в чем дело с преподобным Тейлзом, Уилсон, так и быть, в самом деле, купит ему обед. Хотя раньше он за Хаусом любви к томатному супу не замечал…
Чейз вздрогнул и чуть не выронил чашку из рук, когда Хаус со всего размаху шарахнул дверью об стенку, пнув ее тростью.
— У Тейлза давнее истощение с выраженным дефицитом веса? – с порога вопросил диагност.
— Да, но он перенес несколько…
— Он лечился в центре психоневрологической помощи? – перебил его Хаус, обводя симптомы в кружок на доске.
— Да, но причем…
— И он ест только жидкую и полужидкую пищу, несмотря на то, что зубы у него в порядке? – Хаус, уже даже не слушая ответа, перечертил доску еще парой линий. – Вы снова взяты на работу. Чейз, пошел делать эзофагоскопию. Форман, закажи эзофагометрию. Кэмерон, договорись о рентгене с контрастированием и принеси мой мячик.
— Эзофагоскопия? Хаус, но какое отношение…
— У него стеноз пищевода и пневмония из-за аспирации пищевых масс. А теперь брысь!
*
Через шесть часов Хаус, расслабленно развалившись в кресле, увлеченно нажимал кнопки на гейм-бое, а остальная команда занимала свои места за столом. Уилсон, без галстука и с пятном от томатного супа на рубашке, стоял рядом с кофеваркой.
— Ты был прав. У него стеноз пищевода высокой степени. Поразительно, что ему вообще удавалось еще хоть что-то глотать, — сообщила Кэмерон.
— Ну и, конечно, шел обратный заброс пищевых масс — они попадали в легкие, и развивалась пневмония, — добавил Форман.
— Еще нет всех нужных данных, но, похоже, что стеноз развился…
— … из-за рубца после химического ожога, — закончил за Чейза Хаус. – Ставлю пять к одному, что он лежал в центре психоневрологической помощи не из-за депрессии, а из-за попытки самоубийства. Он выпил кислоту или щелочь после смерти жены. Выжил, конечно, а из-за ожога очень медленно, но сформировался рубцовый стеноз.
— Я только не понимаю одного… — глядя на Хауса сказала Кэмерон. — Все эти изменения формировались постепенно, и он не мог их не замечать… Он не мог не отмечать изжогу, жжение за грудиной, боль и затруднения глотания, рвоту, в конце концов! Почему он не предъявлял никаких жалоб на эту симптоматику? Он вообще ни на что не жаловался со стороны пищеварительной системы. Он что, не понимал, что происходит?
— Он лгал вам, — пожал плечами Хаус. – Все пациенты вам всегда будут лгать, почему священник должен оставаться в меньшинстве? Хирурги готовы его взять на операцию?
— Просят подождать еще немного, когда он окончательно оправится от пневмонии, так что его прооперируют через месяц.
Хаус поднял ладонь, показывая, что это его уже не волнует. Форман, Чейз и Кэмерон, переглянувшись, вышли из комнаты. Через пару минут Хаус поднял голову от гейм-боя и посмотрел на Уилсона.
— Ну, а ты что тут делаешь?
— Смотрю за работой профессионального диагноста, — улыбнулся Уилсон. – Отлично сделанной работой, надо сказать. Хотя за галстук я тебя еще убью.
— Свободен, Джимми-бой.
— Хочешь, чтобы я ушел?
— Вовсе нет, — после паузы тихо ответил Хаус, не глядя на друга, — останься, если хочешь.
— Хочу, — сказал на это Уилсон, садясь в соседнее кресло. – Тут хотя бы не надо разбираться с бумажками… И сестры боятся меня искать у тебя.
— Посидим где-нибудь после работы? – предложил Хаус после долгого спокойного молчания в пустом кабинете, освещенном только светом из окна. – Можешь покормить меня суши.
— Не сегодня. Я обещал Виктору вернуться пораньше – ему надо что-то со мной обсудить.
— А ну да… конечно… — пробормотал Хаус в ответ, по-прежнему не поднимая глаз.
~~~
1 "Наш Иисус лучше твоего Иисуса" - это неофициальный девиз штата Юты, где сильны мормонские течения.
Глава 10 Глава 10.
Джеймс в соседней комнате вот уже минут десять решал по телефону финансовые вопросы с одним из попечителей больницы, предупредив, что если Хаус ему помешает, то останется без зарплаты на следующий год. Так как такое в планы Хауса не входило, а Уилсон, похоже, не шутил, то Грег ему не мешал, но уже отчаялся развлечься чем-то в сверх аккуратной квартире Виктора. Сам хозяин квартиры, внимательно читавший распечатки текста не отреагировал даже, когда Хаус проверял, сколько хрустальных рюмок можно построить в пирамиду.
— Я, возможно, не такой хороший жонглер, как думаю, — заметил, наконец, диагност.
— А это не мой хрусталь, так что на здоровье. Я слышал от Джеймса про того священника – чем дело кончилось? Ему сделали операцию?
— Не знаю. Я не интересуюсь судьбами пациентов после того, как ставлю им диагноз.
— Тебе даже не любопытно? Поразительно.
— У меня есть и другие развлечения в жизни. Не все ищут хобби в Библии.
— О, нет-нет, я на это не куплюсь, — поднял ладони Виктор. – Ты можешь дискутировать на схоластические темы столь долго, сколько тебя это забавляет, а мне нужно учить текст.
— Как ты прилежен… — язвительно отметил Хаус, ставя на пирамиду еще одну рюмку.
— А ты думал, меня берут сниматься только за красивые глаза? – Виктор поднял голову от текста.
— Нет, я думал, тебя берут сниматься, потому что ты спишь с режиссерами, — парировал Хаус.
Актер все же отложил распечатки в сторону.
— Тебе звонили из шестидесятых: просили вернуть их одежду и сказали, что небритость добавляет мужчине минимум десять лет, а ты уже не можешь себе это позволить. Будем продолжать в том же духе?
— Почему нет? Слушаю тебя и понимаю, почему актеров запрещали хоронить на кладбищах.
— Смешно. За что ты так ненавидишь меня, Хаус? Дело ведь в Джеймсе, да? Проблема в том, что я – мужчина? Или именно я настолько не подхожу ему по твоему мнению?
— Ты ему подходишь… Ты вообще всем подошел бы…
В этот момент у Виктора зазвонил телефон, и он поднял трубку, сделав извиняющийся жест.
— Привет, очень рад тебя слышать! Как дела?.. О, замечательно, я просто счастлив за тебя!.. Ты в Джерси?.. О, я, к сожалению, за рулем сейчас, записать твой номер не смогу… Увидеться? Конечно, я с удовольствием с тобой пообедаю, скажем, в ближайший…
Не договорив, он захлопнул крышку мобильного телефона и отключил его.
— И я въехал в тоннель, — заключил он, а поймав саркастический взгляд Хауса, пояснил, — Этот мужик – жутко занудный подонок и, кроме того, еще и нацист, судя по всему.
Хаус понимающе кивнул, оставляя, наконец, пирамиду в покое. Он вытащил таблетку викодина из пузырька, подбросил ее и поймал ртом, проглотил, и через паузу заговорил снова.
— Вот за это я тебя и ненавижу. Ты идеально любезен с тем, кого считаешь подонком, празднуешь Хануку, будучи методистом, и будучи методистом же не пьешь алкоголь, потому что соблюдаешь запрет, но без угрызений совести нарушаешь другие, более важные, ты заказываешь рыбу, потому что ее хочет Джимми, хотя собирался есть мясо.
— Да, я не думаю, что из каждой мелочи стоит идти на конфликт, что в этом плохого?
— Ничего. Люди это любят. Я даже уверен, что и этот подонок-нацист скажет о тебе, что ты приятный человек. О тебе все так говорят. Ты так стараешься, чтобы никто не сказал о тебе ничего дурного, что лжешь уже на автомате, просто из желания говорить ложь. Ты сделал это и профессией, и стилем жизни…
— Хаус, я знаю о твоей позиции: вытащить правду, которую пытаются скрыть, и ткнуть ее всем в нос. Да, Уилсон действительно много говорит о тебе, и нет, во время секса он повторяет мое имя. Позиция достойная, что и говорить, но, к сожалению, травмоопасная и, определенно, не располагающая к тебе окружающих. Она хороша всем, кроме одного – ты, в итоге, всегда остаешься в одиночестве. Возможно, живи мы в идеальном обществе, это было бы не так, но … черт, да ни с одним дураком в таком случае разговаривать нельзя! Придется ему в глаза говорить, что он дурак.
— А зачем вообще говорить с дураками? – меланхолично поинтересовался Хаус.
Виктор несколько секунд внимательно смотрел на него, будто не веря своим ушам, а потом, поднял руки, показывая, что сдается.
— Почему ты снова ищешь квартиру? – спросил Хаус, глотая пиво в баре, нахально украшенном уродливыми сердечками в честь дня святого Валентина. – Не делай такие глаза, Уилсон, у тебя в машине валяется сегодняшняя газета, а на странице с недвижимостью маркером выделены объявления. Тебя, наконец, достало проживание с мольеровским Филинтом?
— Виктор уезжает. Съемки подходят к концу. Он мне это сказал еще на Рождество.
— Сочувствую, — без намека на искренность ответил Хаус. – Сколько ты должен ему алиментов?
— Это не развод, Хаус.
— Как скажешь. Ты – профессионал. Вообще-то это похоже на развод…
— Это не развод! Мы изначально знали, что у нас только несколько месяцев.
— К чему было все это затевать?
— Будь это идеальный мир, мы бы все встречали одного единственного человека раз и навсегда. К сожалению, это не так. Если не удается получить идеал, то большинство из нас, Грег, удовлетворяются другими вариантами. Это называется компромисс. Глянь в словаре дома.
— Даже смотреть не хочу. Но могу глянуть, не найдется ли для тебя место на кушетке, если хочешь.
— Спасибо, — тепло поблагодарил Уилсон, — но не стоит. Я себя и так чувствую кочевником – мне пора, наконец, найти себе нормальное жилье.
— Чем моя квартира не нормальна?
— Под нормальным жильем, я подразумеваю то, где мне не будут вырубать горячую воду в душе, не станут воровать завтрак, подпускать крыс в постель и закрывать унитаз прозрачной пленкой.
— У тебя слишком большие запросы, Джимми-бой. Как ты уже заметил, это – не идеальный мир.
Уилсон неопределенно пожал плечами, и разговор прекратился.
Это действительно не идеальный мир, думает Хаус. В идеальном мире можно было бы ходить без трости, жить без боли, там викодин не добивал бы его печень, Уилсон определенно принадлежал бы только ему, а никаких его любовников не существовало бы в природе.
Вечером, когда Джеймс, от которого слегка пахло алкоголем, вернулся, наконец, с его похода с Хаусом в бар, Виктор все же спросил:
— Как ты вообще его терпишь?
— Вот и ты задался этим вопросом, — улыбнулся Уилсон. – Ну, я не знаю, что тебе ответить… Мне интересно с ним, он умен, он бывает бескорыстен так, как бывают бескорыстны только гении и творцы… Для него быть врачом – это не профессия и не стиль жизни, а устройство мозга. Он готов на все, чтобы разгадать очередную загадку. Когда он полон вдохновения от музыки ли, или очередной загадки, он потрясающий… В нем поразительная энергия, и каждый раз меня захватывает его энтузиазмом. Мне нравится его чувство юмора, хоть оно и довольно ядовитое… Пока он не доведет меня до белого каленья, я обожаю его ребяческие выходки: и когда он спорит просто из желания спорить, и когда сопротивляется рутине – пусть даже своими мятыми футболками, которые одевает на работу вместо халата. Он все время стимулирует меня — своим ли безжалостным юмором на работе или своей ли саморазрушающей нетерпимостью к любым правилам в жизни. И я чувствую, что мне его близость не позволяет погрязнуть в монотонности, заставляет все время искать какие-то новые подходы, решения… Ну, и в конечном итоге, мне просто всегда лучше с ним, чем без него… Хотя иногда я его убить готов. Он – enfant terrible, порой просто невыносим, словно трудный подросток, но я люблю его еще и за то, что остается полон этого мальчишества в сорок с лишним, и я знаю, что он останется таким столько, сколько ему вообще отпущено. Ну, и кроме того… когда с ним очень тяжело, я напоминаю себе, что он испытывает боль… все время… каждую минуту, каждую секунду… Я не считаю, что это индульгенция, и что он может творить все, что ему заблагорассудится, прикрываясь этим, но я всегда, всегда сострадаю ему… и мне легко прощать и принимать его… снова…
— Да ты по уши влюблен в него, Джеймс… — негромко произнес в ответ Виктор.
Уилсон посмотрел на него немного растерянно, как будто вообще успел забыть о его существовании.
— Эта реплика сразу сделала беседу очень неловкой.
— Мои съемки заканчиваются через пару дней, и я уеду через неделю – мы с тобой уже можем обсудить все, что угодно. Я думаю, что знаю, почему Хаус меня ненавидит…
— Ему не нужны причины. Хаус любит ненавидеть людей.
— «Мизантроп» Мольера, знаю, читал. Я думаю, тут все банальнее – это ревность.
— Ревность? Виктор, ты – потрясающий, но ты не во вкусе Хауса, — заметил осторожно Уилсон. Его собеседник несколько раздраженно вздохнул.
— Он, дорогой, ревнует и не меня. Джеймс, ты бы видел его взгляд, когда он смотрит на тебя… И если ты веришь, что я хоть немного разбираюсь в людях, то это не только платоническая ревность.
Уилсон долго смотрел в пространство, а потом покачал головой.
— Знаю, — коротко отозвался он, наконец.
— Ты… ты что? – пораженно спросил Виктор.
— Что тебя так удивляет? Я знаком с Хаусом двенадцать лет, да я понял это еще раньше его самого.
— И… как давно?
— Лет шесть.
— Господи… а ты?
— Чуть дольше… почти также.
Виктор какое-то время молчал, нервным и, на взгляд Уилсона, чересчур драматическим жестом потирая кончиками пальцев лоб.
— Почему я чувствую себя таким идиотом? – риторически вопросил он, наконец. – И вы до сих пор не объяснились, ребята?
— Хаус никогда не сделает первого шага – в наших отношениях доминанта все равно я, сколько бы он ни наслаждался собственной крутизной, а я этого не хочу.
— Почему?
— Сначала он был со Стейси… а потом был… Короче, в любви всегда больше опасностей, чем в дружбе, а я не настолько безрассуден.
— И все эти годы ты просто молчал? И он тоже? Неудивительно, что между вами искры летят… Да это круче любого сериала…
— Да уж, — тихо подтвердил Уилсон, глядя в пустоту, — сериалам до этого далеко…
Глава 11 Глава 11
У многих врачей весьма избирательная память на больных – они их не узнают вне привычного антуража. Как только врач вспоминает, на какой койке от входа лежал больной, он сразу вспоминает и диагноз, и историю болезни, и осложнения, и даже номер горшка. Однако, видя своего прежнего больного в нормальной одежде, а не в больничной рубашке, не подключенным к аппаратам и вне больничных стен, очень немногие из них могут толком вспомнить его.
Но какой отвратительной ни была бы память большинства врачей, у Хауса она отличалась особой вдохновенностью. В сущности, он всегда подчеркивал, что забывает больных в тот момент, когда им выставлен верный диагноз.
Однако не так много людей в белом пасторском воротничке могли поздороваться с ним и Уилсоном в больничном холле полным умиления замечанием, о том, «какая они прекрасная пара», поэтому преподобного Тейлза, прооперированного несколько недель назад, он узнал сразу.
Очевидно, слуховой аппарат священник исправить так и не удосужился. Возможно, решил Хаус, так преподобному было легче выслушивать исповеди и отпускать после этого грехи. Ему самому точно было бы.
— И не стыдно вам было обманывать врачей, преподобный?! – громко поинтересовался с насмешкой Хаус у Тейлза, игнорируя укоризненный взгляд Уилсона. – Ложь, между прочим, страшный грех!
— Я не мог сказать, что пытался сделать… Это был грех куда более страшный… Я поддался унынию. Я забыл, как прекрасна жизнь… всегда прекрасна, какой бы она ни была... жить, просто жить, это такое великое счастье!..
Хаус произнес что-то вроде «Ну да. Конечно», однако, сарказм на повышенных тонах передать было не так просто, и Тейлз только радостно закивал с согласной улыбкой.
— Вам очень повезло, что вы есть друг у друга… но, возможно, именно это вам и позволит понять, что я почувствовал, когда моя жена умерла…
Хаус представил на пару мгновений, на что бы это было похоже — узнать, что Уилсон мертв, и это было страшно.
— Так, — пробормотал Уилсон между тем, наклонившись к священнику поближе, — это зашло слишком далеко. МЫ НЕ СОСТОИМ В БРАКЕ!
На них тут же обернулись все в холле, и Джеймс нервно потер шею, осознав, что привлек всеобщее внимание. Тейлз смотрел на него совершенно растерянно.
— Но… но… — бормотал он, переводя взгляд с одного на другого. – Но это неправильно… Вы не должны жить в грехе. Вы должны пожениться. Нельзя жить в грехе…
Уилсон с беспомощной улыбкой опустил руки, в то время как освободившийся хирург, наконец, пригласил все еще возмущенно-ошеломленного священника на консультацию.
— Я сдаюсь, Хаус. Я надеюсь, ты не против, что он считает нас парой?
— Вовсе нет. Мне жаль, что он только считает парой, — бездумно отозвался тот и тут же спохватился, поймав взгляд Уилсона. – Мне бы не помешали алименты, Джимми.
— Не сомневаюсь, но сегодня тебе придется обойтись даже без бесплатной кормежки, потому что я уезжаю проводить Виктора и вернусь на работу только вечером.
Уилсон застал Виктора чуть ли не в последний момент, когда все чемоданы и сумки были давно уложены, а их хозяин бесцельно бродил из угла в угол квартиры, явно не зная, чем себя занять в ожидании такси.
— Джеймс! Я уже думал, что ты не приедешь!
— Разве я мог не попрощаться?
Когда они разорвали поцелуй, Уилсон пробормотал, погладив Виктора по щеке:
— Я буду скучать.
— Ты можешь поехать со мной. Я уверен, квалифицированный онколог без проблем найдет себе работу.
Уилсон улыбнулся и покачал головой.
— Нет. Я должен остаться здесь.
— Знаю. Просто я должен был тебе это предложить, иначе жалел бы потом, понимаешь?
— Конечно. Мне стоит просить тебя остаться?
— Нет. На самом деле у нас все равно ничего не вышло бы, Джеймс. Ты отличный человек, добрый, ласковый, отзывчивый, умный… Но тебе кругом не хватает драматизма… Большинство мужчин вообще-то эмоциональные встряски не любят – они себя чувствуют неуютно, а ты наоборот от них подзаряжаешься. А я достаточно устаю от такого на работе, чтобы дома хотеть больше всего на свете спокойствия. Ты бы заскучал. Ты – классический «серый кардинал», тебе не нравится самому участвовать в каких-то безумствах, но нравится быть в зоне их действия, направлять, ограничивать, поощрять… И я понял, почему ты трижды в разводе – видишь ли, большинство людей чувствуют и не любят, когда ими манипулируют…
— Возможно… хотя Хауса вот по-моему развлекает, когда мне удается обвести его вокруг пальца.
— Охотно верю. В общем, лучшее, что мы можем сделать, это расстаться друзьями и быть благодарными за чудесное время вместе.
— Согласен, — подтвердил Уилсон, осторожно прижимая Виктора к себе, — мне отвезти тебя в аэропорт?
— Нет, — ответил тот, легко отстраняясь и глядя на часы. – Мое такси приехало.
*
В кабинете Уилсона было неожиданно темно, когда Хаус туда зашел. Уилсон сидел за столом, на котором горела лампа, уткнувшись в какие-то документы.
— Давай, Уилсон, заканчивай, ты обещал покормить меня ужином.
— Не обещал, — покачал головой тот.
— Ладно, не обещал, — легко согласился Хаус. – Давай, заканчивай, я есть хочу.
— Подожди, мне надо дочитать протокол вскрытия – я не присутствовал, потому что ездил попрощаться с Виктором.
— Он уехал? Надеюсь, снег не помешает его отлету. Надеюсь — из альтруистических чувств.
— Ты не знаешь, что такое альтруистические чувства по определению.
— Эй, я могу выключить режим «язвительный засранец» минут на пятнадцать. Ты расстроен?
— Нет. Это были хорошие полгода. А теперь помолчи пару минут, если хочешь, чтобы я закончил побыстрее.
Минут через десять Уилсон наконец отложил протокол.
— Пойдем. Куда ты хочешь?
— Суши? Все равно ты платишь.
— Ну, кто бы сомневался… — отозвался Уилсон, застегивая кожаную папку.
— Уилсон… что ты нашел в том парне? Кроме смазливой мордашки?
— Режим уже включился снова, так что я, пожалуй, воздержусь от ответа.
— Брось, теперь-то ты можешь сказать. Не похоже, чтобы он нуждался в непреходящем сочувствии, но он был таким же тихим, ровным и спокойным, как и все твои прочие… кого я знал. Ты снова вытаскиваешь неподходящий тебе вариант независимо от пола.
— Судя по твоей собственной личной жизни, твой опыт и рассуждения даже бесплатного ужина не заслуживают.
— У меня не такая провальная личная жизнь.
— Потому, что у тебя ее вообще нет.
— У меня есть личная жизнь, — раздраженно заметил Хаус, неосознанно отбивая тростью об пол какой-то мотив.
— Да, полагаю, у тебя есть моя личная жизнь, подробностями которой ты и наслаждаешься.
— Уилсон, — после паузы спросил вдруг Хаус, вдохнув поглубже, словно перед прыжком в воду, — а если бы, чисто гипотетически, я был бы по этой части… ты бы захотел встречаться со мной?
У Уилсона перехватило дыхание, и в голове заплясало сто мыслей разом. Он понял сразу же и безо всяких пояснений, что хотя этот вопрос оформлен как шутливый, задает его Хаус всерьез и отвечать тоже надо всерьез, но как будто шутливо. Более того, невероятно, что Хаус вообще решился даже на такую косвенную попытку. И Уилсон, намеренно не глядя на друга, чтобы не видеть его лица, ответил чистую правду.
— Хаус, даже если бы мы с тобой остались последними выжившими людьми на планете, я бы и тогда не захотел с тобой никаких других отношений, кроме дружеских, — он сделал паузу, а потом, посмотрев на Хауса, сказал уже ложь. – Дело не в тебе.
Хаус, очевидно, успел справиться со своей реакцией, как Уилсон и рассчитывал, давая ему паузу, и выглядел спокойным, разве что рука его сжимала трость слишком сильно.
— Да, похоже, я не котируюсь в гей-среде, — заметил он, тяжело вставая с кресла, и все мышцы ноги тут же взорвались болью, заставив поморщиться и полезть в карман за таблетками. – Ну что, пойдем, наконец, или я тут спокойно скончаюсь от голода?
Конец 1ой части.
Автор: Createress
Бета: Remi.Influence ака Elinberg
Рейтинг: PG-13
Размер: миди
Пейринг: Уилсон/ОМП, Хаус
Жанр: Drama
Отказ: Ну, я бы написала, что все мое - но вы же все равно не поверите, правда? Так что, персонажи, события и места, чьи названия покажутся вам знакомыми, принадлежат тем, кому принадлежат
Цикл: Historia Morbi [1]
Аннотация: Хаус узнает ранее не известные ему факты о лучшем друге. У Уилсона новый роман. А на диагностическое отделение поступает пациент, у которого по непонятной причине очень часто повторяются пневмонии.
Комментарии: Тайм-лайн: вскоре после третьего развода Уилсона.
Канон, соответственно, учитывается частично.
Все медицинские случаи взяты из практики - очень редко моей, в основном моих преподавателей, кураторов и профессоров.
Огромная благодарность Remi.Influence ака Elinberg за быструю и качественную работу.
Status praesens subjectivus (лат.) - в точном переводе "Субъективное состояние на настоящий момент", в истории болезни соответствует разделу "Жалобы больного"
Предупреждения: слэш, OOC, AU
Статус: Закончен
«Больной предъявляет жалобы на невозможность дышать».
Из студенческой истории болезни.
Глава 9Вообще-то подчиненные к характеру и манерам Хауса привыкли, но, тем не менее, Кэмерон, положив перед боссом результаты анализов 27-го декабря, так поспешно убрала руку, будто боялась, что Хаус ее укусит.
— Иммунограмма не выявила никаких специфических изменений, а гематолог снял подозрения на лейкоз.
— И эта ниточка тоже оборвалась, — раздраженно констатировал Хаус, глядя на доску, где были перечислены выявленные симптомы, которые выглядели почти издевательски. Хаус прицельно запустил в доску мячиком, и тот предсказуемо отскочил в угол. Клиническая картина от этого яснее не стала, и идея, где же они что-то упустили, в гениальных мозгах не сверкнула. – Кэмерон, апорт. Еще идеи есть?
Все трое синхронно отвели взгляды и попытались слиться с окружающей обстановкой. Даже Форман, у которого обычно всегда находилась еще пара версий, причем строго противоположным тем, которые выдвигал его начальник, в этот раз предпочел сделать вид, что он тут вообще не причем.
— Поразительно, — ядовито пробормотал Хаус, якобы обращаясь сам к себе. – Три дрессированные мартышки с дипломами врачей не могут даже разобраться с банальной пневмонией.
— Так ведь и от четвертой мартышки, которая работает врачом двадцать лет, толку не больше, — заметил Форман.
— Ты уволен. И вы, двое, тоже, — сказал Хаус, поднимаясь со стула, опершись на трость.
Уилсон, пытавшийся разобраться с документами, накопившимися в отделении всего-то за пару дней отсутствия заведующего, только вздохнул, когда в его кабинет, вместе с холодным воздухом, ворвался Хаус, нараспашку открыв балконную дверь.
— Эти рождественские гномики так ничего и не придумали по поводу того мужика с пневмонией, — пожаловался он, падая в кресло.
— А у меня ощущение, что, как только я исчезаю из больницы больше чем на двенадцать часов, все мои подчиненные начинают половину данных класть не мне на стол, а в шредер. А рождественские гномики стараются, чтобы даже обрывков не оставалось. Если я когда-нибудь воспользуюсь настоящим рождественским отпуском в десять дней, то, выйдя на работу, на своем отделении не найду уже ни больных, ни врачей… Какого черта ты ешь шоколадного Санта-Клауса с моего стола? – поднял, наконец, глаза Уилсон.
— Он был твой?
— Ну, вообще-то нет, он был твой. Тейлз передал мне его рядом с буфетом в холле для моего супруга. Тейлз – это твой священник с пневмонией, на случай, если ты забыл.
— Какого хрена он делал в буфете?
— Его перевели на общебольничный режим. Ходил себе за йогуртом, очевидно.
— Ты даже сегодня не опоздал на работу? – заметил Хаус и закатил глаза, когда Уилсон нахмурился. – Я тебя умоляю, Уилсон — я прекрасно знаю, что когда ты приезжаешь впритык к началу рабочего дня, то обходишься кофе из автомата, а если заранее, то спускаешься в буфет. Не очень-то хорошо характеризует твоего актера то, что он позволяет тебе вылезти из постели так рано, что ты успеваешь на работу заранее.
— У Виктора съемки начались в пять утра – я успел еще поспать после того, как он уехал.
— У меня к тебе ненавязчивый вопрос… Так, просто к слову. Когда ты его уже бросишь?
— Почему он тебя так раздражает? – с деланным любопытством поинтересовался Уилсон. Он был уверен, что Хаусу не нужны особые причины.
— Как ты вообще уживаешься с этим «Наш Иисус лучше твоего Иисуса»?
— Он не из Юты1. А я не фанатик, и даже мицвот не соблюдаю. Виктор, кстати, тоже вполне адекватен. Откуда столько нетерпимости, Хаус?
— Одна мысль о том, что в двадцать первом веке люди еще верят в креационизм, наполняет меня желанием попросить «Разрушителей легенд» заняться этим в одном из следующих выпусков.
— У религии много других задач, Хаус, — пожал плечами Мистер Терпимость, и Хаус, еще раз оценив, как на Уилсоне смотрится новый галстук, снова напомнил себе взять что-нибудь не отстирывающееся сегодня в столовой. – Она поддерживает людей в трудных ситуациях… не говоря уже о том, как она снижает количество абортов, тяжких преступлений и самоубийств… Разумеется, не стоит становиться… Хаус? – оборвал сам себя Уилсон, потому что его друг встал и поспешно захромал к выходу.
— Пока, Джимми-бой, — пробормотал рассеянно Хаус, — увидимся в обед. Купи мне томатного супа.
Уилсон улыбнулся, поняв, что Хауса опять осенило, и вернулся к своим бумагам. Если диагносту удастся разгадать, в чем дело с преподобным Тейлзом, Уилсон, так и быть, в самом деле, купит ему обед. Хотя раньше он за Хаусом любви к томатному супу не замечал…
Чейз вздрогнул и чуть не выронил чашку из рук, когда Хаус со всего размаху шарахнул дверью об стенку, пнув ее тростью.
— У Тейлза давнее истощение с выраженным дефицитом веса? – с порога вопросил диагност.
— Да, но он перенес несколько…
— Он лечился в центре психоневрологической помощи? – перебил его Хаус, обводя симптомы в кружок на доске.
— Да, но причем…
— И он ест только жидкую и полужидкую пищу, несмотря на то, что зубы у него в порядке? – Хаус, уже даже не слушая ответа, перечертил доску еще парой линий. – Вы снова взяты на работу. Чейз, пошел делать эзофагоскопию. Форман, закажи эзофагометрию. Кэмерон, договорись о рентгене с контрастированием и принеси мой мячик.
— Эзофагоскопия? Хаус, но какое отношение…
— У него стеноз пищевода и пневмония из-за аспирации пищевых масс. А теперь брысь!
*
Через шесть часов Хаус, расслабленно развалившись в кресле, увлеченно нажимал кнопки на гейм-бое, а остальная команда занимала свои места за столом. Уилсон, без галстука и с пятном от томатного супа на рубашке, стоял рядом с кофеваркой.
— Ты был прав. У него стеноз пищевода высокой степени. Поразительно, что ему вообще удавалось еще хоть что-то глотать, — сообщила Кэмерон.
— Ну и, конечно, шел обратный заброс пищевых масс — они попадали в легкие, и развивалась пневмония, — добавил Форман.
— Еще нет всех нужных данных, но, похоже, что стеноз развился…
— … из-за рубца после химического ожога, — закончил за Чейза Хаус. – Ставлю пять к одному, что он лежал в центре психоневрологической помощи не из-за депрессии, а из-за попытки самоубийства. Он выпил кислоту или щелочь после смерти жены. Выжил, конечно, а из-за ожога очень медленно, но сформировался рубцовый стеноз.
— Я только не понимаю одного… — глядя на Хауса сказала Кэмерон. — Все эти изменения формировались постепенно, и он не мог их не замечать… Он не мог не отмечать изжогу, жжение за грудиной, боль и затруднения глотания, рвоту, в конце концов! Почему он не предъявлял никаких жалоб на эту симптоматику? Он вообще ни на что не жаловался со стороны пищеварительной системы. Он что, не понимал, что происходит?
— Он лгал вам, — пожал плечами Хаус. – Все пациенты вам всегда будут лгать, почему священник должен оставаться в меньшинстве? Хирурги готовы его взять на операцию?
— Просят подождать еще немного, когда он окончательно оправится от пневмонии, так что его прооперируют через месяц.
Хаус поднял ладонь, показывая, что это его уже не волнует. Форман, Чейз и Кэмерон, переглянувшись, вышли из комнаты. Через пару минут Хаус поднял голову от гейм-боя и посмотрел на Уилсона.
— Ну, а ты что тут делаешь?
— Смотрю за работой профессионального диагноста, — улыбнулся Уилсон. – Отлично сделанной работой, надо сказать. Хотя за галстук я тебя еще убью.
— Свободен, Джимми-бой.
— Хочешь, чтобы я ушел?
— Вовсе нет, — после паузы тихо ответил Хаус, не глядя на друга, — останься, если хочешь.
— Хочу, — сказал на это Уилсон, садясь в соседнее кресло. – Тут хотя бы не надо разбираться с бумажками… И сестры боятся меня искать у тебя.
— Посидим где-нибудь после работы? – предложил Хаус после долгого спокойного молчания в пустом кабинете, освещенном только светом из окна. – Можешь покормить меня суши.
— Не сегодня. Я обещал Виктору вернуться пораньше – ему надо что-то со мной обсудить.
— А ну да… конечно… — пробормотал Хаус в ответ, по-прежнему не поднимая глаз.
~~~
1 "Наш Иисус лучше твоего Иисуса" - это неофициальный девиз штата Юты, где сильны мормонские течения.
Глава 10 Глава 10.
Джеймс в соседней комнате вот уже минут десять решал по телефону финансовые вопросы с одним из попечителей больницы, предупредив, что если Хаус ему помешает, то останется без зарплаты на следующий год. Так как такое в планы Хауса не входило, а Уилсон, похоже, не шутил, то Грег ему не мешал, но уже отчаялся развлечься чем-то в сверх аккуратной квартире Виктора. Сам хозяин квартиры, внимательно читавший распечатки текста не отреагировал даже, когда Хаус проверял, сколько хрустальных рюмок можно построить в пирамиду.
— Я, возможно, не такой хороший жонглер, как думаю, — заметил, наконец, диагност.
— А это не мой хрусталь, так что на здоровье. Я слышал от Джеймса про того священника – чем дело кончилось? Ему сделали операцию?
— Не знаю. Я не интересуюсь судьбами пациентов после того, как ставлю им диагноз.
— Тебе даже не любопытно? Поразительно.
— У меня есть и другие развлечения в жизни. Не все ищут хобби в Библии.
— О, нет-нет, я на это не куплюсь, — поднял ладони Виктор. – Ты можешь дискутировать на схоластические темы столь долго, сколько тебя это забавляет, а мне нужно учить текст.
— Как ты прилежен… — язвительно отметил Хаус, ставя на пирамиду еще одну рюмку.
— А ты думал, меня берут сниматься только за красивые глаза? – Виктор поднял голову от текста.
— Нет, я думал, тебя берут сниматься, потому что ты спишь с режиссерами, — парировал Хаус.
Актер все же отложил распечатки в сторону.
— Тебе звонили из шестидесятых: просили вернуть их одежду и сказали, что небритость добавляет мужчине минимум десять лет, а ты уже не можешь себе это позволить. Будем продолжать в том же духе?
— Почему нет? Слушаю тебя и понимаю, почему актеров запрещали хоронить на кладбищах.
— Смешно. За что ты так ненавидишь меня, Хаус? Дело ведь в Джеймсе, да? Проблема в том, что я – мужчина? Или именно я настолько не подхожу ему по твоему мнению?
— Ты ему подходишь… Ты вообще всем подошел бы…
В этот момент у Виктора зазвонил телефон, и он поднял трубку, сделав извиняющийся жест.
— Привет, очень рад тебя слышать! Как дела?.. О, замечательно, я просто счастлив за тебя!.. Ты в Джерси?.. О, я, к сожалению, за рулем сейчас, записать твой номер не смогу… Увидеться? Конечно, я с удовольствием с тобой пообедаю, скажем, в ближайший…
Не договорив, он захлопнул крышку мобильного телефона и отключил его.
— И я въехал в тоннель, — заключил он, а поймав саркастический взгляд Хауса, пояснил, — Этот мужик – жутко занудный подонок и, кроме того, еще и нацист, судя по всему.
Хаус понимающе кивнул, оставляя, наконец, пирамиду в покое. Он вытащил таблетку викодина из пузырька, подбросил ее и поймал ртом, проглотил, и через паузу заговорил снова.
— Вот за это я тебя и ненавижу. Ты идеально любезен с тем, кого считаешь подонком, празднуешь Хануку, будучи методистом, и будучи методистом же не пьешь алкоголь, потому что соблюдаешь запрет, но без угрызений совести нарушаешь другие, более важные, ты заказываешь рыбу, потому что ее хочет Джимми, хотя собирался есть мясо.
— Да, я не думаю, что из каждой мелочи стоит идти на конфликт, что в этом плохого?
— Ничего. Люди это любят. Я даже уверен, что и этот подонок-нацист скажет о тебе, что ты приятный человек. О тебе все так говорят. Ты так стараешься, чтобы никто не сказал о тебе ничего дурного, что лжешь уже на автомате, просто из желания говорить ложь. Ты сделал это и профессией, и стилем жизни…
— Хаус, я знаю о твоей позиции: вытащить правду, которую пытаются скрыть, и ткнуть ее всем в нос. Да, Уилсон действительно много говорит о тебе, и нет, во время секса он повторяет мое имя. Позиция достойная, что и говорить, но, к сожалению, травмоопасная и, определенно, не располагающая к тебе окружающих. Она хороша всем, кроме одного – ты, в итоге, всегда остаешься в одиночестве. Возможно, живи мы в идеальном обществе, это было бы не так, но … черт, да ни с одним дураком в таком случае разговаривать нельзя! Придется ему в глаза говорить, что он дурак.
— А зачем вообще говорить с дураками? – меланхолично поинтересовался Хаус.
Виктор несколько секунд внимательно смотрел на него, будто не веря своим ушам, а потом, поднял руки, показывая, что сдается.
— Почему ты снова ищешь квартиру? – спросил Хаус, глотая пиво в баре, нахально украшенном уродливыми сердечками в честь дня святого Валентина. – Не делай такие глаза, Уилсон, у тебя в машине валяется сегодняшняя газета, а на странице с недвижимостью маркером выделены объявления. Тебя, наконец, достало проживание с мольеровским Филинтом?
— Виктор уезжает. Съемки подходят к концу. Он мне это сказал еще на Рождество.
— Сочувствую, — без намека на искренность ответил Хаус. – Сколько ты должен ему алиментов?
— Это не развод, Хаус.
— Как скажешь. Ты – профессионал. Вообще-то это похоже на развод…
— Это не развод! Мы изначально знали, что у нас только несколько месяцев.
— К чему было все это затевать?
— Будь это идеальный мир, мы бы все встречали одного единственного человека раз и навсегда. К сожалению, это не так. Если не удается получить идеал, то большинство из нас, Грег, удовлетворяются другими вариантами. Это называется компромисс. Глянь в словаре дома.
— Даже смотреть не хочу. Но могу глянуть, не найдется ли для тебя место на кушетке, если хочешь.
— Спасибо, — тепло поблагодарил Уилсон, — но не стоит. Я себя и так чувствую кочевником – мне пора, наконец, найти себе нормальное жилье.
— Чем моя квартира не нормальна?
— Под нормальным жильем, я подразумеваю то, где мне не будут вырубать горячую воду в душе, не станут воровать завтрак, подпускать крыс в постель и закрывать унитаз прозрачной пленкой.
— У тебя слишком большие запросы, Джимми-бой. Как ты уже заметил, это – не идеальный мир.
Уилсон неопределенно пожал плечами, и разговор прекратился.
Это действительно не идеальный мир, думает Хаус. В идеальном мире можно было бы ходить без трости, жить без боли, там викодин не добивал бы его печень, Уилсон определенно принадлежал бы только ему, а никаких его любовников не существовало бы в природе.
Вечером, когда Джеймс, от которого слегка пахло алкоголем, вернулся, наконец, с его похода с Хаусом в бар, Виктор все же спросил:
— Как ты вообще его терпишь?
— Вот и ты задался этим вопросом, — улыбнулся Уилсон. – Ну, я не знаю, что тебе ответить… Мне интересно с ним, он умен, он бывает бескорыстен так, как бывают бескорыстны только гении и творцы… Для него быть врачом – это не профессия и не стиль жизни, а устройство мозга. Он готов на все, чтобы разгадать очередную загадку. Когда он полон вдохновения от музыки ли, или очередной загадки, он потрясающий… В нем поразительная энергия, и каждый раз меня захватывает его энтузиазмом. Мне нравится его чувство юмора, хоть оно и довольно ядовитое… Пока он не доведет меня до белого каленья, я обожаю его ребяческие выходки: и когда он спорит просто из желания спорить, и когда сопротивляется рутине – пусть даже своими мятыми футболками, которые одевает на работу вместо халата. Он все время стимулирует меня — своим ли безжалостным юмором на работе или своей ли саморазрушающей нетерпимостью к любым правилам в жизни. И я чувствую, что мне его близость не позволяет погрязнуть в монотонности, заставляет все время искать какие-то новые подходы, решения… Ну, и в конечном итоге, мне просто всегда лучше с ним, чем без него… Хотя иногда я его убить готов. Он – enfant terrible, порой просто невыносим, словно трудный подросток, но я люблю его еще и за то, что остается полон этого мальчишества в сорок с лишним, и я знаю, что он останется таким столько, сколько ему вообще отпущено. Ну, и кроме того… когда с ним очень тяжело, я напоминаю себе, что он испытывает боль… все время… каждую минуту, каждую секунду… Я не считаю, что это индульгенция, и что он может творить все, что ему заблагорассудится, прикрываясь этим, но я всегда, всегда сострадаю ему… и мне легко прощать и принимать его… снова…
— Да ты по уши влюблен в него, Джеймс… — негромко произнес в ответ Виктор.
Уилсон посмотрел на него немного растерянно, как будто вообще успел забыть о его существовании.
— Эта реплика сразу сделала беседу очень неловкой.
— Мои съемки заканчиваются через пару дней, и я уеду через неделю – мы с тобой уже можем обсудить все, что угодно. Я думаю, что знаю, почему Хаус меня ненавидит…
— Ему не нужны причины. Хаус любит ненавидеть людей.
— «Мизантроп» Мольера, знаю, читал. Я думаю, тут все банальнее – это ревность.
— Ревность? Виктор, ты – потрясающий, но ты не во вкусе Хауса, — заметил осторожно Уилсон. Его собеседник несколько раздраженно вздохнул.
— Он, дорогой, ревнует и не меня. Джеймс, ты бы видел его взгляд, когда он смотрит на тебя… И если ты веришь, что я хоть немного разбираюсь в людях, то это не только платоническая ревность.
Уилсон долго смотрел в пространство, а потом покачал головой.
— Знаю, — коротко отозвался он, наконец.
— Ты… ты что? – пораженно спросил Виктор.
— Что тебя так удивляет? Я знаком с Хаусом двенадцать лет, да я понял это еще раньше его самого.
— И… как давно?
— Лет шесть.
— Господи… а ты?
— Чуть дольше… почти также.
Виктор какое-то время молчал, нервным и, на взгляд Уилсона, чересчур драматическим жестом потирая кончиками пальцев лоб.
— Почему я чувствую себя таким идиотом? – риторически вопросил он, наконец. – И вы до сих пор не объяснились, ребята?
— Хаус никогда не сделает первого шага – в наших отношениях доминанта все равно я, сколько бы он ни наслаждался собственной крутизной, а я этого не хочу.
— Почему?
— Сначала он был со Стейси… а потом был… Короче, в любви всегда больше опасностей, чем в дружбе, а я не настолько безрассуден.
— И все эти годы ты просто молчал? И он тоже? Неудивительно, что между вами искры летят… Да это круче любого сериала…
— Да уж, — тихо подтвердил Уилсон, глядя в пустоту, — сериалам до этого далеко…
Глава 11 Глава 11
У многих врачей весьма избирательная память на больных – они их не узнают вне привычного антуража. Как только врач вспоминает, на какой койке от входа лежал больной, он сразу вспоминает и диагноз, и историю болезни, и осложнения, и даже номер горшка. Однако, видя своего прежнего больного в нормальной одежде, а не в больничной рубашке, не подключенным к аппаратам и вне больничных стен, очень немногие из них могут толком вспомнить его.
Но какой отвратительной ни была бы память большинства врачей, у Хауса она отличалась особой вдохновенностью. В сущности, он всегда подчеркивал, что забывает больных в тот момент, когда им выставлен верный диагноз.
Однако не так много людей в белом пасторском воротничке могли поздороваться с ним и Уилсоном в больничном холле полным умиления замечанием, о том, «какая они прекрасная пара», поэтому преподобного Тейлза, прооперированного несколько недель назад, он узнал сразу.
Очевидно, слуховой аппарат священник исправить так и не удосужился. Возможно, решил Хаус, так преподобному было легче выслушивать исповеди и отпускать после этого грехи. Ему самому точно было бы.
— И не стыдно вам было обманывать врачей, преподобный?! – громко поинтересовался с насмешкой Хаус у Тейлза, игнорируя укоризненный взгляд Уилсона. – Ложь, между прочим, страшный грех!
— Я не мог сказать, что пытался сделать… Это был грех куда более страшный… Я поддался унынию. Я забыл, как прекрасна жизнь… всегда прекрасна, какой бы она ни была... жить, просто жить, это такое великое счастье!..
Хаус произнес что-то вроде «Ну да. Конечно», однако, сарказм на повышенных тонах передать было не так просто, и Тейлз только радостно закивал с согласной улыбкой.
— Вам очень повезло, что вы есть друг у друга… но, возможно, именно это вам и позволит понять, что я почувствовал, когда моя жена умерла…
Хаус представил на пару мгновений, на что бы это было похоже — узнать, что Уилсон мертв, и это было страшно.
— Так, — пробормотал Уилсон между тем, наклонившись к священнику поближе, — это зашло слишком далеко. МЫ НЕ СОСТОИМ В БРАКЕ!
На них тут же обернулись все в холле, и Джеймс нервно потер шею, осознав, что привлек всеобщее внимание. Тейлз смотрел на него совершенно растерянно.
— Но… но… — бормотал он, переводя взгляд с одного на другого. – Но это неправильно… Вы не должны жить в грехе. Вы должны пожениться. Нельзя жить в грехе…
Уилсон с беспомощной улыбкой опустил руки, в то время как освободившийся хирург, наконец, пригласил все еще возмущенно-ошеломленного священника на консультацию.
— Я сдаюсь, Хаус. Я надеюсь, ты не против, что он считает нас парой?
— Вовсе нет. Мне жаль, что он только считает парой, — бездумно отозвался тот и тут же спохватился, поймав взгляд Уилсона. – Мне бы не помешали алименты, Джимми.
— Не сомневаюсь, но сегодня тебе придется обойтись даже без бесплатной кормежки, потому что я уезжаю проводить Виктора и вернусь на работу только вечером.
Уилсон застал Виктора чуть ли не в последний момент, когда все чемоданы и сумки были давно уложены, а их хозяин бесцельно бродил из угла в угол квартиры, явно не зная, чем себя занять в ожидании такси.
— Джеймс! Я уже думал, что ты не приедешь!
— Разве я мог не попрощаться?
Когда они разорвали поцелуй, Уилсон пробормотал, погладив Виктора по щеке:
— Я буду скучать.
— Ты можешь поехать со мной. Я уверен, квалифицированный онколог без проблем найдет себе работу.
Уилсон улыбнулся и покачал головой.
— Нет. Я должен остаться здесь.
— Знаю. Просто я должен был тебе это предложить, иначе жалел бы потом, понимаешь?
— Конечно. Мне стоит просить тебя остаться?
— Нет. На самом деле у нас все равно ничего не вышло бы, Джеймс. Ты отличный человек, добрый, ласковый, отзывчивый, умный… Но тебе кругом не хватает драматизма… Большинство мужчин вообще-то эмоциональные встряски не любят – они себя чувствуют неуютно, а ты наоборот от них подзаряжаешься. А я достаточно устаю от такого на работе, чтобы дома хотеть больше всего на свете спокойствия. Ты бы заскучал. Ты – классический «серый кардинал», тебе не нравится самому участвовать в каких-то безумствах, но нравится быть в зоне их действия, направлять, ограничивать, поощрять… И я понял, почему ты трижды в разводе – видишь ли, большинство людей чувствуют и не любят, когда ими манипулируют…
— Возможно… хотя Хауса вот по-моему развлекает, когда мне удается обвести его вокруг пальца.
— Охотно верю. В общем, лучшее, что мы можем сделать, это расстаться друзьями и быть благодарными за чудесное время вместе.
— Согласен, — подтвердил Уилсон, осторожно прижимая Виктора к себе, — мне отвезти тебя в аэропорт?
— Нет, — ответил тот, легко отстраняясь и глядя на часы. – Мое такси приехало.
*
В кабинете Уилсона было неожиданно темно, когда Хаус туда зашел. Уилсон сидел за столом, на котором горела лампа, уткнувшись в какие-то документы.
— Давай, Уилсон, заканчивай, ты обещал покормить меня ужином.
— Не обещал, — покачал головой тот.
— Ладно, не обещал, — легко согласился Хаус. – Давай, заканчивай, я есть хочу.
— Подожди, мне надо дочитать протокол вскрытия – я не присутствовал, потому что ездил попрощаться с Виктором.
— Он уехал? Надеюсь, снег не помешает его отлету. Надеюсь — из альтруистических чувств.
— Ты не знаешь, что такое альтруистические чувства по определению.
— Эй, я могу выключить режим «язвительный засранец» минут на пятнадцать. Ты расстроен?
— Нет. Это были хорошие полгода. А теперь помолчи пару минут, если хочешь, чтобы я закончил побыстрее.
Минут через десять Уилсон наконец отложил протокол.
— Пойдем. Куда ты хочешь?
— Суши? Все равно ты платишь.
— Ну, кто бы сомневался… — отозвался Уилсон, застегивая кожаную папку.
— Уилсон… что ты нашел в том парне? Кроме смазливой мордашки?
— Режим уже включился снова, так что я, пожалуй, воздержусь от ответа.
— Брось, теперь-то ты можешь сказать. Не похоже, чтобы он нуждался в непреходящем сочувствии, но он был таким же тихим, ровным и спокойным, как и все твои прочие… кого я знал. Ты снова вытаскиваешь неподходящий тебе вариант независимо от пола.
— Судя по твоей собственной личной жизни, твой опыт и рассуждения даже бесплатного ужина не заслуживают.
— У меня не такая провальная личная жизнь.
— Потому, что у тебя ее вообще нет.
— У меня есть личная жизнь, — раздраженно заметил Хаус, неосознанно отбивая тростью об пол какой-то мотив.
— Да, полагаю, у тебя есть моя личная жизнь, подробностями которой ты и наслаждаешься.
— Уилсон, — после паузы спросил вдруг Хаус, вдохнув поглубже, словно перед прыжком в воду, — а если бы, чисто гипотетически, я был бы по этой части… ты бы захотел встречаться со мной?
У Уилсона перехватило дыхание, и в голове заплясало сто мыслей разом. Он понял сразу же и безо всяких пояснений, что хотя этот вопрос оформлен как шутливый, задает его Хаус всерьез и отвечать тоже надо всерьез, но как будто шутливо. Более того, невероятно, что Хаус вообще решился даже на такую косвенную попытку. И Уилсон, намеренно не глядя на друга, чтобы не видеть его лица, ответил чистую правду.
— Хаус, даже если бы мы с тобой остались последними выжившими людьми на планете, я бы и тогда не захотел с тобой никаких других отношений, кроме дружеских, — он сделал паузу, а потом, посмотрев на Хауса, сказал уже ложь. – Дело не в тебе.
Хаус, очевидно, успел справиться со своей реакцией, как Уилсон и рассчитывал, давая ему паузу, и выглядел спокойным, разве что рука его сжимала трость слишком сильно.
— Да, похоже, я не котируюсь в гей-среде, — заметил он, тяжело вставая с кресла, и все мышцы ноги тут же взорвались болью, заставив поморщиться и полезть в карман за таблетками. – Ну что, пойдем, наконец, или я тут спокойно скончаюсь от голода?
Конец 1ой части.
@темы: слэш, Грегори Хаус, фанфики, Джеймс Уилсон
-
-
09.07.2010 в 20:40Александра Ойди, спасибо. я в основном и делаю ставку на проступающий юмор. рада, что вам понравилось
-
-
15.07.2010 в 17:01просто потрясающе. в прямом смысле. вот тебе и неэмоциональный текст))) да у меня прямо мурашки по спине бегали почти все время.
ах, ты ж, блин, Уилсон... нимагу прямо. ну, что за безобразие?))) Хаус же сто раз предлагать не будет. *переживает, значит*
конец первой части... а вторая когда? *нетерпеливо выглядывает из угла*
-
-
20.07.2010 в 19:50спасибо, я ценю, когда эмоции пробиваются сквозь внешне ровный тест.
Хаус же сто раз предлагать не будет.
ну, сто определенно не будет)))
вторая часть будет, наверное, через месяц.
-
-
20.07.2010 в 20:12