"Почему ты, сука, не можешь сделать мою жизнь яркою и насыщенной?"
Название: One for sorrow, Two for joy. Одна сорока – к печали, две – к радости.*
Автор: Mer
Переводчик: фаргаш
Персонажи: Вилсон, Хаус, Кадди
Рейтинг: PG
Саммари: Вилсон чувствует, что его отодвинули в сторону, когда в Принстоне появляется старый друг Хауса. Пленительный ревнующий Вилсон.
Дисклеймер: Мой только Джонас Стеттнер, хотя, по большому счету, он мне не нужен.
читать дальше
* «One for sorrow;
Two for joy;
Three for a girl;
Four for a boy;
Five for silver;
Six for gold;
Seven for a story that’s never been told». – английская считалка про сорок
Автор: Mer
Переводчик: фаргаш
Персонажи: Вилсон, Хаус, Кадди
Рейтинг: PG
Саммари: Вилсон чувствует, что его отодвинули в сторону, когда в Принстоне появляется старый друг Хауса. Пленительный ревнующий Вилсон.
Дисклеймер: Мой только Джонас Стеттнер, хотя, по большому счету, он мне не нужен.
читать дальше
Грань между восхищением и завистью очень тонка, но большую часть своей жизни Джеймс Вилсон с легкостью балансировал между ними. Он был средним ребенком, привыкшим к поиску собственного пути между оберегаемым, но беспокойным первенцем и обожаемым малышом. Юный Джеймс спокойно собирал школьные награды, делал кое-какие успехи на футбольном поле и зарабатывал репутацию, как положено любимому маменькиному сыночку.
Позже он обнаружил, что обладает талантом вызывать любовь не только у матери, и окунулся в череду романов, иногда развивавшихся параллельно. Одновременно у него открылся нюх на «большую больничную» политику, и уже через несколько лет после того, как он отработал свою стипендию в обучающем госпитале «Лиги Плюща», он нашел себя главой отделения онкологии в другом обучающем госпитале «Лиги Плюща», а также членом нескольких ключевых коллегий и комитетов.
Иногда он окидывал взглядом свою жизнь и удивлялся тому, чего достиг, но напротив лежали три потерпевших крушение брака и ключ от гостиничного номера в кармане, и «самый молодой глава отделения» понимал, что ничего настоящего не построил. За исключением дружбы с Грегори Хаусом. Это были странные отношения, замешанные на унижении и восхищении, основанные на глубокой привязанности. С самого начала Хаус высмеивал его, вытаскивая на свет недостатки, регулярно доводя до бешенства, часто для этого ему даже не приходилось говорить.
В плохой день, когда статистика смертей совершала необъяснимый скачок, или Хаус был разбит попытками решить трудный случай, постоянные провокации и подгоны могли вынуть душу даже через самое непрошибаемое хладнокровие. Но он подставлял свое эго под каждый удар, унизительные комментарии и открытое презрение Хауса, что подстегивало последнего раз за разом сознательно искать его общества. Так же, как он гордился образом успешного врача и хорошего сына, он был горд званием единственного настоящего друга Грегори Хауса.
Дружба Хауса, конечно, не закрытый клуб. Он знал, были друзья детства, рассеянные в кильватере военной карьеры его отца; прежние соседи по комнате, товарищи по команде и одноклассники, о которых Хаус упоминал с симпатией; музыканты, которых он действительно уважал. Вилсон, возможно, даже мог назвать происходящее между Хаусом и их боссом Лизой Кадди чем-то вроде дружбы, хотя бурное подводное течение этих отношений могло утопить и самого выносливого пловца.
Но тем, к кому Хаус приходил, когда хотел куда-нибудь поехать, или составить очередной заговор, или просто выговориться, был Вилсон. Трудно чувствовать себя избранным, когда Хаус прерывает твою консультацию, требуя немедленно времени и безраздельного внимания, но в хорошие дни он наслаждался знанием, что является главной целью хаусовых устремлений.
Обычно Вилсон ел у себя в офисе или в кафетерии. Иногда присутствовал на деловых обедах во время официальных встреч и презентаций или отмечал очередную дату с текущей женой или подругой. Но при любой возможности он предпочитал схватить журнал или папку и устроиться в кресле, спокойно углубившись в чтение. При определенной удаче, он получал пятнадцать-двадцать минут мира перед тем, как ворвется Хаус, чтобы пожаловаться на Кадди, или свою команду, или бедного пациента, последнюю жертву его медицинских экспериментов, останавливая поток своего красноречия только для того, чтобы забросить в рот кусок вилсоновского ланча.
Иногда Вилсон думал, что Хауса как сороку бесконечно влечет к объектам, ему не принадлежащим. Он играл, хитрил и тащил все, на его взгляд, плохо положенное, но проезжал мимо подарков судьбы, почти не раздумывая. Вилсон не возражал. Пятнадцать или двадцать минут покоя было всем, что ему нужно, а уникальная смесь остроумия и желчности, источником которой был Хаус, встряхивала его нервную систему эффективней двойного эспрессо.
Поэтому Вилсон удивился, когда в кафетерии Хаус прошел мимо него, даже не задержавшись, чтобы украсть кусок жаркого или щелкнуть по затылку. Он повернулся, выяснить, что могло настолько захватить его внимание. Не слышалось грохота посуды, не было характерного запаха, предвещавшего кулинарную катастрофу. И он не заметил, чтобы кто-нибудь из знакомых начал вдруг демонстрировать странные симптомы, которые могли привлечь диагноста с наклонностями сороки. Но он давно обнаружил, что любопытство Хауса не знало ни границ, ни объяснений.
Хаус по прямой двинулся к угловому столику, и у Вилсона медленно отвисла челюсть, когда он поприветствовал сидящего дружеским похлопываньем по плечу и рукопожатием. Вилсон не мог вспомнить, когда Хаус последний раз касался его руки. Когда мужчина встал и стиснул Хауса в крепком объятии, а не вломил в ответ, Вилсон выдохнул. Он оттолкнул недоеденный ланч. Есть почему-то больше не хотелось, по крайней мере жаркого уж точно.
Хаус подсел к незнакомцу, и Вилсон передвинул свой стул так, чтобы видеть их стол, но не сделать свой интерес очевидным для всего кафетерия. Собеседника Хауса он не узнал – но Хаус удобно ссутулился в его присутствии, и это значило, что он является другом, или как минимум не является врагом, что исключало его из 90% населения земного шара. Мужчина носил лабораторный халат и больничный бейдж, так что не был ни пациентом, ни посетителем. Вилсон считал, что знает всех докторов и сотрудников в Принстон-Плейнсборо, но, возможно, это был гастролирующий лектор, или Хаус даже пригласил специалиста для консультации. Хотя ему казалось, что у Хауса в данный момент не было дела.
Пока он размышлял, вошла Кадди и обратилась к незнакомцу с той же легкой фамильярностью. Вилсон начал раздумывать, не пойти ли представиться, но сдержался. Не то чтоб он думал, что его общества не ждут, но почему-то почувствовал, что не вписывается.
После ланча Хаус засел в кабинете на пару с загадочным врачом. Вилсон вышел на балкон с чашкой кофе, надеясь, что Хаус выйдет и представит его, но дверь осталась закрытой. Он видел, как Хаус посмотрел на него и однажды даже начал вставать, но его посетитель что-то говорил, Хаус бросил еще один короткий взгляд в сторону балкона и снова засмеялся. Вилсон пошел назад, говоря себе, что это только потому, что он сам вел себя холодно.
Позже он принес Кадди эспрессо и вскользь спросил, с кем она говорила в кафетерии. Его деланная небрежность никого не одурачила.
- Джонас Стеттнер. Он здесь по программе долговременного обмена от Медицинского Центра UCLA. Объявление висит уже неделю.
- Я думал, что это на следующий месяц.
Слишком быстро текло время, дни смешались друг с другом, только ассистент и ежедневник не давали ему сойти с трассы.
- Он твой старый друг?
Кадди опять легко услышала невысказанную часть вопроса.
- Он жил в Мичигане. В один год с Хаусом. Я знакома не столько с ним, сколько с его репутацией. Но они с Хаусом делили комнату в общежитии, а затем вместе работали. Я думала, они потеряли контакт, когда Стеттнер нанялся на работу в UCLA, но, как выяснилось, нет.
Хаус никогда не упоминал Стеттнера при Вилсоне, зато всегда стремился проинформировать его о своих врагах, вместо меда ностальгических воспоминаний о коллегах, которые ему нравились. Вилсон также знал, что Хаус мог поддерживать связь через медицинские журналы и конференции.
- Он вроде гематолог?
- Один из лучших в стране, - с удовлетворением подтвердила Кадди. - Надеюсь, за время своего пребывания в Принстоне, он сможет внести в деятельность нашего отделения гематологии пару свежих идей.
Если исключить случайные встречи, когда Хаус проходил мимо него в холле, следующие несколько дней Вилсон Хауса не видел; они ни разу не разговаривали. Хаус вылечил пациента, но не вызвал Вилсона для привычной консультации с целью исключить рак, хотя Кэмерон упомянула, что лимфома все еще в списке. Позже она извиняющимся тоном сказала ему, что Стеттнер исключил лимфому и Хаус без вопросов принял его мнение.
Спустя несколько дней, Вилсон допоздна засиделся в кабинете, сводя бюджет нового проекта. Безхаусная жизнь, может, была лишена красок, но творила чудеса в деле ликвидации бумажных завалов. В то утро он оставил кофе и пончик на столе Хауса лишь затем, чтобы зайти попозже и увидеть их нетронутыми. Он выяснил от Чейза, что Хаус задержался у себя ровно настолько, чтобы успеть взять какой-то файл, все рабочее время он провел в гематологии со Стеттнером.
В ответ на внезапно раздавшийся стук Вилсон крикнул «войдите». Это не мог быть Хаус. Он никогда не стучал. Кроме того, Хаус и без предупреждения не врывался к нему несколько дней. Вилсон никогда не думал, что будет весь день с нетерпением ждать, чтобы этот день пустили под откос.
Дверь открылась, и вошла Кадди. Она обвела комнату хмурым взглядом, а Вилсон задался вопросом, не пропустил ли он важную встречу или последний срок сдачи отчета. Следующим номером шел вопрос, что мог опять вытворить Хаус. Вилсон ушел в оборону:
- Что бы он ни сделал, я об этом ничего не знаю.
Кадди имела склонность сначала наказать, а искать виновных позже.
- Он ничего не сделал, - отмахнулась она. - Буквально. Отказался от нескольких случаев, а его команда закрывает ему часы в клинике, хотя я предупредила, что может даже не рассчитывать на сокращение своей задолженности за счет других. Он заявил, что помогает Джонасу Стеттнеру с исследованием, но у меня нет ни одного свидетельства того, что их работа имеет шанс выйти за пределы лаборатории.
- Хаус – ленивая сволочь, если не увлечен медицинской загадкой, но Стеттнеру нужно поддерживать репутацию. Я уверен, он просто еще на ранних стадиях.
- Ты не знаешь? – ошарашенно протянула Кадди. - Хаус не рассказал тебе, чем занят?
Вилсон поморщился от напоминания, что больше не включен в круг избранных.
- Хаус редко сообщает мне, что делает. Особенно, когда считает, что это может дойти до тебя.
Кадди покачала головой.
- По общему мнению, он тестирует новые маркеры для раннего обнаружения рака яичников. Стеттнер сказал, что ты подписал разрешение на клинические испытания в твоем отделении.
Вилсон едва ли произнес в сторону Стеттнера больше двух слов с тех пор, как тот прибыл, но у него не было ни малейшего сомнения, что документ был представлен и должным образом оформлен. Хаус был мастером составлять и подписывать документы, но только когда не имел на это никакого права.
- Если это был стандартный запрос, то, вероятно, разрешение прошло через моего ассистента. Хочешь, чтобы я посмотрел, насколько они продвинулись?
Кадди обладала безошибочным чутьем на проекты, которые выпадали из обоймы или как минимум из бюджета. Если она беспокоится, значит, причина веская.
- Ты действительно не в курсе происходящего? - спросила Кадди, всаживая нож еще глубже. - Что происходит между тобой и Хаусом? Обычно вы и двух дней не можете обойтись друг без друга.
- Мы решили пожить раздельно, – сообщил Вилсон.
Он улыбнулся, как будто сказал нечто невероятно забавное, вот только трудно было удерживать уголки рта приподнятыми.
- Что? Пришлось вернуть обручальное кольцо? - Кадди поддержала шутку и понимающе вздохнула, когда улыбка Вилсона проиграла битву с гравитацией. - Что-то ты не выглядишь слишком счастливым. Догадываюсь, это был не твой выбор.
- А когда он вообще был моим?
Вилсон не знал, почему Хаус выбрал его, сделав единственным другом и соучастником, хотя, очевидно, случайностью это не было. Он принял это и мучился этим и тщательно вымерял, о чем его могут попросить и чего ждут в ответ. В течение многих лет он думал, что их дружба продолжается, потому что Хаусу от него что-то нужно. И вот все перевернулось: это он оказался просителем, это он нуждался, нуждался в Хаусе.
- Ерунда, - он надеялся, что смог улыбнуться. Через пару недель Стеттнер уедет, и ты же знаешь Хауса. С глаз долой - из сердца вон.
Бог свидетель, за последнюю неделю он испытал это на своей шкуре.
Кадди пыталась поймать его взгляд.
- Стеттнер подал заявление на штатную должность в гематологии. Бреннан увольняется через шесть месяцев, но я смогу найти деньги уже сейчас, особенно если он сможет добиться дополнительного субсидирования.
Вилсон обладал несомненным талантом сохранять бесстрастное выражение лица – даже Хаусу, а это золотой стандарт обмана, не удавалось его спалить - но он знал, что становится открытой книгой, стоит обрушить ему на голову действительно неожиданную информацию. И он знал, что сейчас Кадди читает на его лице ужас, написанный очень крупным шрифтом.
- Думаешь, он способен стать для госпиталя источником неприятностей?
Вилсон хотел крикнуть "Да!", но знал, что это будет нечестно. Возможно, Стеттнер в своих исследованиях и не соблюдал всех установленных протоколов, но это не значило, что он не является прекрасным приобретением для любой больницы. Вилсон доверял суждению Хауса, по крайней мере в вопросах медицины.
- Конечно, нет. Это подтверждают его рекомендации. Просто я эгоист.
Он виновато улыбнулся.
- Я не хочу этого признавать, но я скучаю по Хаусу, разносящему вдребезги мою жизнь.
- Ты ревнуешь к Стеттнеру?
Вилсон видел, насколько это смешно, но так ли уж невероятно.
- Считаешь, у меня есть повод? Хаус едва смотрит на меня с тех пор, как появился Стеттнер.
Вилсон понимал, что ведет себя как обиженный ребенок, но Кадди наняла Хауса. Она привыкла к работе с капризными детьми.
- Ты никогда не ревновал к Стейси.
- Там другое. Он любил ее. Я не мог ни на что претендовать. Да и не хотел. Хотел, чтобы он был счастлив.
Но Вилсон не упомянул, что, когда Стейси вернулась, он ревновал, как оставшийся верным брат отказывается открыть объятия тому, кто предал, а теперь подобно блудному сыну возвращается домой. Он видел, что Хаус получил второй шанс на счастье, и разрывался между дружеским долгом и желанием, чтобы она отправилась куда-нибудь подальше, как можно дальше отсюда. По крайней мере, хоть ее здесь сейчас не было.
- Он тоже тебя любит, - мягко сказала Кадди. – По-своему, так, как на это способен Хаус. И в его мире это чувство распознается как нечто странное, но удивительно напоминающее любовь.
- Он терпит меня. Или по крайней мере использует.
Сейчас Вилсон действительно тонул в жалости к самому себе, но его это уже не заботило. Кадди была другом, к которому склонял слух тот друг, который его оставил.
- Вчера я вызвал его на консультацию в клинику. Он прислал Формана. Мне пришлось объяснять, что я фактически не нуждаюсь во втором мнении; я только хотел, чтобы Хаус посмотрел, что один слабоумный сумел запихнуть в свою прямую кишку.
- Держу пари, Хаус со Стеттнером хорошо посмеялись.
Он покаянно кивнул, когда Кадди открыла рот.
- До того, как ты что-либо скажешь: я знаю, это недопустимо, превращать пациентов клиники в забаву.
Хотя когда-то это было их с Хаусом любимым времяпрепровождением.
- Вообще-то, я только собиралась спросить, что ты нашел, - спокойно ответила Кадди. - Ведь это по-любому не может быть замороженный свиной хвост.
Вилсон моргнул.
- Зачем кому-то замораживать свиной хвост?
- Вот-вот. Это и есть самая странная часть истории. Пойдем, посмотрим. Оно в Зале славы Извлеченных Объектов?
Предположительно, Кадди не должна была знать о собрании инородных предметов, которое содержал штат клиники и отделения «скорой», постоянно обновляя коллекцию трофеев. Но собрание существовало в каждой из тех больниц, где Вилсон когда-либо работал, а Кадди не всю жизнь была администратором.
- Полный набор рычагов и шаров. Догадываюсь, что все еще не исчерпывающий.
Он улыбнулся, на этот раз искренне.
- Фактически, одна из причин, по которой мне нужен был Хаус, - то, что я забыл, чего не хватает для полного комплекта, и не хотел рисковать, упуская детали.
- Думаю, трофей заслуживает внимания, учитывая, что я об этом ничего не знаю, - Кадди тоже улыбалась. - А Хаус просто слишком увлечен сейчас. Ты знаешь, на что он похож, когда находит новую игрушку. Он неделю ни с кем не разговаривал, после того, как заполучил свой проклятый ГеймБой.
Правда, Хаус разрешал и ему поиграть, конечно, но только чтобы показать, насколько хорош сам в любой игре.
- Думаю, будь здесь Стеттнер, он наверняка протестовал бы против того, чтобы быть названным игрушкой, - Вилсон говорил, стараясь, чтобы Кадди не услышала в его словах ни горечи, ни надежды. - И почему Хаусу должно стать скучно? У них общее прошлое. Хаус восхищается им.
- Он восхищается тобой.
- Он считает меня скучным, - Вилсон пожал плечами, стремясь выглядеть беспечным. - Степень его увлеченности всегда была только вопросом времени, я удивлен, что он так долго остается заинтересованным.
Кадди покачала головой.
- Это уже просто смешно. Ты для него постоянная величина, и ты всегда рядом. Без твоей дружбы он будет абсолютно потерян.
Но Вилсон давно научился не считать ничего и никого само собой разумеющимся. Он заплатил по счетам, жены ушли, братья исчезли. Друзья то ли были, то ли нет. И сейчас он сделает все, чтобы не потерять Хауса. Если Хаусу надоел тот Вилсон, который у него был, то он должен стать кем-то еще.
Вилсон фактически не говорил со Стеттнером, кроме нескольких обменов вежливыми репликами, когда они случайно оказывались в одном лифте или направлялись в одну сторону, поэтому у него не было никаких идей по поводу того, чем же тот переманил внимание Сороки. Он получил ключ к разгадке, когда увидел, как однажды утром Стеттнер заехал в крытый больничный паркинг на спортивном Дукати. Мотоцикл вполне тянул на роль яркой и блестящей вещи, и это был шанс.
Позже он наблюдал, как Хаус со Стеттнером уносились со стоянки, рев двигателей, работающих на максимальных оборотах, слышался даже с балкона четвертого этажа. Вилсон представил широкую радостную ухмылку на лице Хауса и знал, что сам не смог бы ее вызвать.
Не то чтобы он неодобрительно относился к мотоциклам. Он только неодобрительно относился к еще одному найденному Хаусом способу себя убивать. Но он смотрел, как Хаус летит по асфальту, видел, как он упивается властью и скоростью, которую отнял у него инфаркт, и всегда молчал, за исключением тех дней, когда не находил себе места от беспокойства и дурных предчувствий, а гололед превращал дороги в каток и никакое мастерство не могло гарантировать безопасности.
Мысль самому сесть на мотоцикл никогда его не занимала.
Но если он собирается заинтересовывать собой Хауса, придется начать с того, чтобы разделить с ним его интересы. Можно было, конечно, еще пересмотреть все дневные сериалы, прежде чем сойти с ума, так как видеоигры отпадали: в них Вилсон никогда не был хорош.
В результате возле госпиталя была найдена автошкола и оплачен урок вождения, а время рассчитано с учетом занятости Хауса. Письменные тесты были решены влегкую, но когда он оседлал мотоцикл и в первый раз включил зажигание, сердце загнанно заколотилось.
Это был обычный мотоцикл, простой и спокойный, и настолько безопасный, насколько вообще может быть безопасным двухколесное транспортное средство, развивающее скорость до 140 миль в час. Хаус возненавидел бы такой. Вилсон же был уверен, что ничего более опасного никогда в жизни не оказывалось между его ног (он практически слышал, как Хаус, измываясь, уверяет его, что кое-что наверняка было).
Вместе с обретенным равновесием пришло понимание, что все может быть не так уж и плохо. Вообще-то в детстве он был бесшабашным велосипедистом, пытающимся не отстать от еще более безбашенного старшего брата. Было что-то возбуждающее в этом состоянии открытости дороге и близкой опасности. Поездка на мотоцикле была подобна дружбе с Хаусом, как только он это понял, его охватило уютное ощущение знакомого риска.
Он даже успел почувствовать уверенность, что дела идут хорошо, пока все не пошло ужасающе неправильно. Не было визга тормозов и эффектного крушения, он просто перевернулся. В одну минуту он заворачивает за угол, в следующую – распростерт между асфальтом и тяжелой металлической конструкцией. Он ехал недостаточно быстро, чтобы серьезно пораниться или повредить мотоцикл, но так и остался лежать в каком-то оцепенении, позволяя инструктору помочь ему выпутаться из мотоцикла и встать.
Он был не столько травмирован, сколько унижен, поэтому бесцеремонно отмахнулся от обеспокоенного сотрудника автошколы, резко напомнив, что является врачом и вполне может позаботиться о себе. Это было грубо, но Вилсон знал, что не вернется для следующего урока.
Потратив некоторое время и обаяние на дежурную медсестру, он получил в свое распоряжение свободную смотровую в клинике и быстро убрался туда, не забывая по дороге успокаивающе улыбаться.
- Легкое падение, - сообщил он, - нет необходимости отнимать ничье время.
Он едва успел промыть самую серьезную ссадину, как дверь широко распахнулась. Вилсон уже приготовился к очередным заверениям, что с ним все в порядке, когда поперхнулся заготовленными словами, натолкнувшись на взгляд Хауса.
- Что ты с собой сделал на этот раз? - Хаус требовал ответа, его глаза обшаривали комнату, отмечая разложенные марлю, бинты, дезраствор и общий беспорядок в одежде Вилсона.
- Что ты здесь делаешь? - Вилсон выбрал встречный вопрос.
- Я первый спросил.
И он направился к Вилсону, который инстинктивно начал отступать.
- Я не собираюсь причинять тебе боль, - раздраженно оскалился Хаус. Он хмурился. - Ты подрался?
Глубоко под завалами напускного презрения Вилсон услышал заботу, и ее оказалось достаточно, чтобы он расслабился и ответил:
- Я упал. Простое дорожное безрассудство, ничего, что могло бы потребовать диагноста. Но если у меня разовьется почечная недостаточность или внезапная лихорадка, первым, к кому я обращусь, будешь ты.
- Каким же образом ты упал? Твой велосипед в гараже со времен развода номер два, и в последний раз, когда я видел тебя на роликах, президентом был Клинтон.
- Моя очередь, - перебил Вилсон. - Почему ты здесь? Установил очередную сигнальную лампочку, для тех случаев, когда я нахожу новый способ опозориться?
- Медсестры предупреждены, что должны сообщать мне, если ты поступаешь в клинику для лечения. Особенно для самолечения, с тех пор, как я понял, что ты слишком глупый или гордый, чтобы попросить о помощи.
Он схватил руку Вилсона и обозрел качество обработки.
- Ты хоть антибиотики какие-нибудь использовал?
Он потянулся к столу с перевязочным материалом.
- Надеюсь, со своими пациентами ты справляешься лучше, иначе ты явно нуждаешься в страховке от злоупотребления служебным положением.
Вилсон отнял руку.
- Я думал, ты со Стеттнером, развлекаешься на лекции по урологии.
- Я и развлекался, пока ты не обломал весь кайф своим идиотизмом.
Хаус не добавил «как обычно», но Вилсон услышал.
- Возвращайся на лекцию. Твоя помощь мне не нужна.
Он взял кусок марли и начал неловко пристраивать его к предплечью. Получалось, безусловно, стильно, но нефункционально.
Но Хаус никуда не ушел. Вместо этого он отнял марлю и сделал удивительно аккуратную повязку для того, кто совершенно не обеспокоен результатами своей работы.
- Ты так и не сказал мне, что случилось.
Вилсон знал, что Хаус не позволит ему отдохнуть, пока не получит полной картины.
- Мотоцикл, - он решился пробормотать это, уставившись в пол. - На повороте.
Он вдруг обнаружил, что Хаус застыл, сжимая его руку. Попытавшись высвободиться, Вилсон задел стол и зашипел от боли.
- Какого черта ты вытворяешь? - раздраженно вопросил Хаус, но движения его рук, исследующих поврежденное запястье, были легкими и очень бережными.
- Учился ездить на мотоцикле, - ответил Вилсон, поморщившись, когда пальцы Хауса нашли болезненную точку.
- Обычный ушиб, - сообщил Хаус. – Получишь лед, когда мы закончим.
Он смотрел на Вилсона, как будто тот был особенно озадачившим его симптомом на доске для диф. диагноза.
- Ты ненавидишь мотоциклы.
- Я не ненавижу мотоциклы, - уточнил Вилсон, хотя уже начал пересматривать это мнение. – Я только считаю их опасными. И очевидно, я прав.
- Опасны не мотоциклы, опасны мотоциклисты. Тебе нужно что-нибудь с более безумной скоростью. Скутер, например.
Вилсон знал, что Хаус просто стремится в очередной раз достать его с помощью Насмешки № 500, но ему было плохо, его все еще шатало после аварии, и он был не в настроении терпеть измывательства, поэтому встал и молча подтолкнул Хауса к двери. Лед он мог получить и в онкологии, разорив морозилку. Открыв дверь, он увидел, как Стеттнер, перегнувшись через конторку, флиртует с дежурной медсестрой.
- Извините, что прервал веселье, - пробормотал Вилсон, проходя мимо, - он весь ваш.
Оглядываться Вилсон не хотел, не хотел видеть, как Хаус и Стеттнер будут смеяться над ним.
К сожалению, исследования Стеттнера предметом для шуток не являлись.
- Он ищет единый маркер для идентификации рака яичников на 1-ой стадии, - объяснил Вилсон Кадди, проведя свой собственный анализ результатов работы Стеттнера.
Вилсон дождался, когда Хаус уедет на целый день, перед тем, как прийти к Кадди: Хаус имел очень неприятный талант появляться точно в середине самых неудобных бесед.
- СА125 диагностирует заболевание только у 80% пациентов, и имеет очень высокую погрешность, таким образом, более надежный идентификатор, который позволит раннее медицинское вмешательство, - Священный Грааль для онколога. На уровне LPA проводились многообещающие исследования, но в последнее время работа идет в направлении разработки комплекса маркеров.
- И в чем же проблема? - поинтересовалась Кадди. – Потому что я предполагаю, что ты сейчас открывал бы шампанское, сделай, действительно, Стеттнер такое открытие.
- Его методики не корректны. Он утверждает, что сумел изолировать специфический антиген рака яичников, но условия проведенных им тестов, на основе которых сделаны выводы, произвольно варьировались, а методы контроля не приведены к единому стандарту. И он ссылается в работе как минимум на одно исследование, которое давно дискредитировано, - Вилсон пожал плечами. - Возможно, он мог бы закончить тесты, внеся необходимые исправления, но, с моей точки зрения, все выглядит так, как будто он стремится опубликовать результаты до того, как полученные данные можно будет назвать окончательными. И я предполагаю, что он использует репутацию Хауса, чтобы отмести любые сомнения, которые могли бы возникнуть у редакционного совета.
- Ты собираешься рассказать Хаусу? – спросила Кадди.
Последнее, чего хотел Вилсон, видеть Хауса разочарованным. Доверие Хауса было очень хрупкой и редкой вещью, новое крушение иллюзий только укрепило бы его уверенность, что между собой и остальным миром необходима стена. И все же какая-то часть Вилсона хотела бросить в лицо Хаусу эту информацию, чтобы доказать, что Стеттнер не достоин его дружбы. Как всегда Вилсон приложил все усилия, чтобы проигнорировать свою темную сторону.
- Я прослежу за всем этим, - произнес он в конце концов. - Я могу задействовать свои контакты в Слоан-Кеттеринге, пропущу пару намеков - возможно, это вынудит Стеттнера пересмотреть некоторые заключения. И я должен быть убежден, что имя Хауса не упоминается ни в одной из статей. «Плевать не Стеттнера, пусть катится вниз, но Хаусу я подставиться не позволю».
Как обычно, однако, не было никакой необходимости рассказывать что-либо Хаусу. Двумя днями позже он влетел в кабинет мимо пациента, который уже уходил, и остановился, уставившись исподлобья на Вилсона, в ожидании, пока они останутся одни.
- Ну и что, твою мать, ты делаешь? - Хаус как всегда требовал.
Вилсон поднял брови в вежливом замешательстве.
- Я беседовал с мистером Грэйнджером. Собираюсь пересмотреть его историю и подготовить новые назначения. А что?
Вид младенческого неведения всегда был неплохим ходом. Ничто не вызывало у Хауса такого же специфического недовольства.
- Ты сунул свой нос в то, что тебя не касается.
- Да что ты говори-и-шь, - он растягивал слова, идя на сознательную провокацию.
Хаус занял позицию перед столом Вилсона.
- Ты знаешь, о чем я. Ты отозвал свое разрешение на проведение тестов в Онкологии. Я не могу получить последние данные.
- Ты имеешь в виду разрешение, которого я, начнем с этого, не давал? - поинтересовался Вилсон. – Почему бы тебе просто снова не подделать мою подпись?
- Я не подделывал твою подпись, - пробормотал Хаус. – Я просто обошел некоторые формальности. Заботился об окружающей среде.
Он протягивал форму допуска:
- Подпиши это.
- Где-то погибло очередное дерево, - мрачно изрек Вилсон. - Спасибо, я – пас. Прибереги для следующего лоха.
И он демонстративно углубился в тщательное изучение истории болезни. Не то, чтобы он ожидал, что Хаус сдастся. Хаус не признавал поражений, даже спустя годы после сражения.
Хаус преувеличенно вздохнул.
- Превосходно. Ты придаешь этому большое значение. Я должен оформить все официально. Сделаю это сейчас.
Он положил документ поверх папки и прижал ладонью.
- Подпиши.
- Не подпишу, - повторил Вилсон, - и по официальным каналам тоже ничего не получится.
Кадди активировала сигнальную сеть собственных источников информации и сообщила Вилсону, что не предложит Стеттнеру штатную должность.
- Мой отдел не заинтересован в этих исследованиях.
Он замер в ожидании взрыва.
Но Хаус только смотрел на него с презрением, которое было намного хуже открытого бешенства.
- Отлично. Стеттнер так или иначе не хотел тебя вовлекать, но я думал, что окажу тебе услугу, зафиксировав твое участие в проекте.
Резануло сознание, что Стеттнер намеренно изолирует его от Хауса, хотя Вилсон знал, что это в большей степени защитная мера, чем пренебрежение.
- Он использует тебя. Его карьера летит в трубу, и он цепляется за тебя, чтобы получить кредит доверия за твой счет.
- Что тебе известно? - Хаус хотел немедленного ответа.
- Я ознакомился с его исследованиями. А ты? - отозвался Вилсон. – Потому что в такое не верят на слово. Если бы кто-нибудь из твоих ребят показал тебе подобное, ты б размазал недоумка, не забыв отразить процесс в резюме.
Хаус отвел глаза, и Вилсон понял, что попал в точку. Хаус не читал монографию Стеттнера, ограничившись непосредственно описанием тестов.
- Джонас Стеттнер – признанный лидер в своей области.
- С каких пор это имеет для тебя значение? – возразил Вилсон. – Стеттнер, возможно, мог бы блистать, если бы не был самонадеянным ублюдком, срезающим углы в надежде, что никто не заметит, положившись на его репутацию. Или твою!
- Здорово, - откликнулся Хаус, - только годы публикаций говорят иначе.
- Он годами не издавался, - продолжил Вилсон.
Это было преувеличением, но Хаус опять уставился в стену, и Вилсон понял, что тот в курсе.
- У него был период спада. Такое случается.
- Кадди провела небольшую проверку. От его последних статей – которые он, между прочим, просто пережевывает заново в этом своем исследовании – отказались с полдюжины журналов. UCLA не планирует продление его контракта. Он отчаянно хочет вернуться в игру, и он знает, что твое имя под следующей статьей гарантирует публикацию.
Хаус молча смотрел на него, и до Вилсона дошло, что он перегнул палку.
- Ты вовлек в это Кадди?
- Она пришла ко мне со своими опасениями, - он не стал добавлять, что если бы Хаус обеспокоился возможными проблемами сам, у Кадди их не было бы. Хаус не нуждался в уроках по заметанию следов. - Которые я разделяю.
- Это ни разу не твое дело.
- Стеттнер претендовал на штатную должность, что делает это делом Кадди. И он использует мое отделение, что делает это моим делом тоже.
- Ах вот оно что, - фыркнул Хаус, - ты расстроен, что кто-то забрался на твою территорию.
Вилсон опустил глаза. В каком-то смысле это была правда.
- Ты скорее предпочтешь, чтобы работа Стеттнера осталась неопубликованной, чем позволишь ему тебя раскусить, - продолжил Хаус. – Это очень трогательно. Ты строишь из себя святого покровителя умирающих, но думаешь только о том, как выглядишь со стороны.
Вилсон выслушал достаточно.
- Ты знаешь, сколько женщин, которых я наблюдал, умерли потому, что рак был слишком поздно диагностирован, - Вилсон почти шипел. – Если бы я думал, что Стеттнер находится на пути к обнаружению более надежного раннего маркера, я бы вложил в исследования все доступные ресурсы. Но его работа – профанация. Я не жду, что ты мне поверишь, поэтому прочти, это тебе.
Он вытащил файлы с информацией, которую собрал по Стеттнеру, и вручил Хаусу. Стук в дверь предупредил дальнейшие расспросы.
- У меня пациент, - он боялся все испортить лишним словом и дожидался, пока Хаус выйдет, чтобы можно было прикрыть глаза и глубоко вздохнуть. Разговор прошел так, как ожидалось.
Хаус избегал Вилсона несколько дней, но каждый раз, заглядывая через стеклянную дверь общего балкона, Вилсон видел Хауса либо погруженным в изучение документов, либо читающим что-то с экрана монитора.
- Я так поняла, ты поговорил с Хаусом, - сказала Кадди, заходя к Вилсону после того, как не смогла ни угрозами, ни подкупом вытащить Хауса из кабинета.
- Даже больше, чем поговорил, – он на меня наорал, - поделился Вилсон. – Я отозвал свое разрешение после того, как Джин Гриерсон сообщила мне, что Стеттнер использовал мое имя, чтобы получить доступ к результатам пробных клинических тестов в Слоан-Кеттеринге. На Хауса большее впечатление всегда производили действия, чем слова. Ему вряд ли понравилось то, что мне пришлось сказать, когда он наконец начал слушать.
Он печально улыбнулся:
- Хаус - не принимая в расчет остальных прекрасных его качеств - сговорчив приблизительно в той же степени как питбуль, почувствовавший угрозу, и столь же опасен. Он не скоро меня простит.
- Я бы не стала на этот счет волноваться, - успокоила его Кадди. – Он угрожает уволиться, если я не найму Стеттнера, но не думаю, что это искренне. Ему необходимо больше, чем пара дней, чтобы признать, что ошибся.
У Вилсона такой уверенности не было. Хаус точно не был известен способностью признавать, что мог быть не прав, особенно когда это касалось его суждений.
- Что ты собираешься делать? - мягко, заметив его растерянность, спросила Кадди.
- Ничего, - отозвался он. - Я защитил госпиталь, защитил свою репутацию. Если я предприму что-нибудь еще, Хаус просто обвинит меня в том, что я сознательно саботирую работу Стеттнера.
Все, что он мог делать теперь, это ждать и верить в Хауса.
- Тебе его не хватает, - сочувственно заметила Кадди.
Сочувствие раздражало, напоминая о том, что у него отняли, и все же он был благодарен за понимание. Ему не хватало Хауса. Не хватало наглого вмешательства в свои дела и допросов настолько же, насколько не хватало дружеского трепа и бесконечных авантюр, наполнявших его дни.
- Это делает меня безумным? - просто спросил он.
Кадди нежно прикоснулась к его плечу.
- Это делает тебя его другом.
Вилсон мог только надеяться, что Хаус поймет все так же, когда мыльный пузырь стеттнеровского проекта в конце концов лопнет и ситуация разрешится.
Направляясь вечером домой, Вилсон почти прошел мимо Диагностического отделения, когда увидел Хауса и Стеттнера, которые убивали друг друга взглядами, стоя посередине комнаты для диф. диагноза. Он намеревался продолжить движение и позволить им самим разобраться, но Стеттнер наклонялся к Хаусу как-то слишком близко, поэтому Вилсон решил сначала убедиться, что все в порядке.
Хаус что-то говорил приглушенным голосом, что именно, Вилсон разобрать не мог, но выражение лица он узнал, поэтому уже влетал в дверь, когда Стеттнер толкнул Хауса на доску для записи симптомов. Доска покачнулась и упала, но Хаус сумел удержать равновесие, вцепившись в стул и неловко прыгая на здоровой ноге.
- Если ты ее сломал, купишь новую, - Хаус цедил слова, указывая взглядом на пострадавший предмет обстановки, - хорошую доску найти сложно. Хотя, очевидно, не настолько, как хорошего врача.
Стеттнер занес руку, чтобы ударить снова, но Вилсон успел перехватить это движение.
-Прекратите! – предупредил он. - Или я вызову охрану.
Стеттнер развернулся к Вилсону, судорожно сжимая кулаки.
- Доктор Вилсон. Зашли, чтобы полюбоваться последствиями проблемы, причиной которой стали?
Он шагнул ближе - Вилсон заставил себя остаться на месте. Он не был трусом, но неприкрытая ненависть, отражавшаяся на лице Стеттнера, лишала решительности.
- Ну что, вперед! Зовите на помощь. Жалкая уловка для мужчины, хотя вы перебирающий бумажки администратор, суетящийся вокруг пациентов, пока они не умрут. Ни на что другое вы не способны, поэтому вы топчете всех вокруг себя, это, наверное, помогает чувствовать свою значимость.
Бывали дни – а чаще ночи в безликом гостиничном номере – когда Вилсон сам оценивал себя ненамного выше. Он являлся способным врачом, способным главой отделения, умел заставить систему работать на него, но у него не было Дара, того вызывающего зависть и восхищение блеска, которым он любовался в Хаусе. Шарм – бледная замена гениальности. Но Стеттнер не Хаус, и у Вилсона была только одна причина завидовать ему, и ни одной, чтобы восхищаться.
- Забавно, - Вилсон говорил ровно, - вы так не считали, когда сообщали Гриерсон, что я поддержал вашу работу.
Волна ярости захлестывала его, ломая напускное спокойствие.
- Хаус сказал, что добьется от меня нужного вам содействия, или вы решили, что легче потом попросить прощения, чем изначально разрешения?
- Вы должны были быть благодарны, что я привлек ваш отдел к своим исследованиям, - резко ответил Стеттнер. - Вы окажетесь в неприятной ситуации, когда выплывет наружу факт, что вы заблокировали мою работу из профессиональной ревности.
Вилсон мог играть и за плохих парней:
- Какую работу? Клинические испытания с некорректными методиками контроля и неубедительными результатами? Вы дали себе труд поговорить с Родригесом, прежде чем цитировать его статью? Потому что я разговаривал с ним в прошлом месяце и узнал, что последние полученные им результаты ведут совсем в другом направлении. О чем я с удовольствием сообщил бы вам, если бы вы захотели спросить. Но я понимаю, намного легче надергать подтверждающих теорию фактов, чем потратить годы на реальную исследовательскую работу.
Многолетних препирательств с Хаусом оказалось достаточно, чтобы научиться безошибочно определять, когда ситуация рисковала перейти в физическую фазу, поэтому Вилсон легко избежал удара в голову, блокировав неловкий замах Стеттнера.
- Вы как всегда ничего не добились, - ухмылка получилась приглашающей.
- Хватит! – рявкнул Хаус. - Пошел вон! Немедленно.
У Вилсона перехватило дыхание, в голосе Хауса не было ничего, кроме гнева и презрения. Он почувствовал, что оглушен, гораздо сильнее, чем если бы удар Стеттнера достиг цели. Совершенно раздавленный, он какое-то мгновение не двигался с места, затем медленно кивнул и отвернулся, не желая смотреть на стеттнеровскую триумфальную улыбку. Вилсон терял своего лучшего друга, но он не потеряет достоинства.
- Не ты, ты идиот, - сообщил Хаус, и на этот раз Вилсон услышал в его голосе не только раздражение, но и привязанность. - Ты будешь давным-давно потерянным восьмым гномом.
Вилсон повернулся обратно, борясь с тем, чтобы радостное удивление и ощущение счастья слишком явно не отразились на его лице. Хаусу не обязательно давать в руки лишнего оружия. Но он не сумел удержаться от собственной торжествующей ухмылки, когда увидел, каким взглядом Хаус смотрит на Стеттнера.
- «Американский Журнал Клинической Онкологии», - произнес Хаус. - «Ланцет онкологии», «Журнал Американской Медицинской Ассоциации». Это за прошлый год. Где ты публиковался, Джонас?
У Вилсона округлились глаза, когда он понял, что Хаус перечисляет его недавние статьи и выступления. Он задался вопросом, знает ли Стеттнер, что обращение по имени не самый хороший знак. Затем его заинтересовало, успеет ли он добежать до торгового автомата с чипсами до того, как развернутся основные события.
- Занятно, я не видел тебя больше десяти лет, а потом ты, по удивительному совпадению, организуешь обмен с моей больницей ровно за неделю до того, как UCLA объявит, что не намерена продлевать твой контракт, - размышлял Хаус, - можно было бы почти подумать, что ты надеялся въехать на моих связях на новую работу.
- Твои связи? – Стеттнер резко засмеялся. – Твои связи так изношены, что не выдержат и блоху. Из скольких больниц тебя выперли за эти годы? Ты думаешь, что еще работал бы здесь, если бы не сумел каким-то образом промыть мозги, а потом шантажировать Лизу Кадди?
Он пренебрежительно взглянул на Вилсона:
- Или нашел себе персонального лакея, чтобы он пел тебе хвалебные гимны, а в свободное время защищал от остальных сотрудников?
Вилсону никогда не приходило в голову ударить человека, кроме как защищаясь. Но когда он с удовлетворением впечатал кулак в нос Стеттнера, привлекательность этого способа решения вопросов стала очевидной. Морщась, он тряс ушибленной рукой, пока Стеттнер картинно опрокидывал собой стол.
- Надо было бить правой, - комментировал Хаус, наблюдая как Стеттнер принимает вертикальное положение. – Он не стоит того, чтобы ломать свою ведущую руку.
- Я умею рассчитывать удар, - Вилсон протестовал, зная, однако, что пару дней не сможет держать ручку. - Вам необходима медицинская помощь, - обратился он к Стеттнеру, пытающемуся остановить кровотечение. – Кажется, какие-то проблемы со свертываемостью крови. У вас нет на примете хорошего гематолога?
Его мать пришла бы в ужас, имей она возможность все это видеть и слышать, но он никогда не был более доволен собой, чем когда Стеттнер, не сказав ни слова, выскользнул из комнаты. Поворачиваясь к Хаусу, Вилсон все еще скалился:
- Если бы ты знал, какое это потрясающее ощущение.
- Соответствует паре таблеток викодина, залитых бурбоном. Ты дерешься как девчонка, - продолжил критику Хаус, - тебе повезло, что у Стеттнера слабый носовой хрящ.
- Тебе виднее, поскольку весь прошлый месяц это касалось твоей задницы.
Вилсон не знал, что взвинчивало его больше, выброс адреналина или возможность опять препираться с Хаусом. Сейчас нервное возбуждение схлынуло, и он почти упал в кресло, вымотанный, но совершенно счастливый.
- Ты выглядишь на редкость довольным собой, - заметил Хаус.
- Кажется, я имею право некоторое время упиваться победой.
- Ты даже не послал его в нокаут.
- Это не та победа, которую я имел в виду, - ответил Вилсон. Но благоразумно не стал уточнять. Правда, Хаус не нуждался в разъяснениях, ему хватило сказанного. Скорее всего, оно тоже было лишним, судя по самодовольной ухмылке, расползавшейся по его лицу.
- Теперь я знаю, как чувствовал себя Гэри Ивинг, когда Вал и Эбби боролись за него, - мечтательно произнес Хаус.
- Не уверен, что меня устраивают предложенные варианты, - пожаловался Вилсон, - я либо злобная стерва, либо свихнусь в течение сезона.
- Зачем ограничивать себя в выборе? - возразил Хаус. – Как насчет Скотти Болдуина и Люка Спенсера? Продажный адвокат и исправившийся насильник.
- Ха, - Вилсон фыркнул, - ты же не думаешь, что Стеттнер дрался бы за твое бездыханное тело?
Он понял, что сам дрался бы. Дрался бы за Хауса, за его тело, ум и душу, верит Хаус в существование души или нет.
- Стеттнер выступает в легком весе, - Хаус говорил успокаивающе, - в любой области.
Он состроил гримасу. - Я полагаю, теперь ты собираешься прочесть мне лекцию на тему «Я же тебя предупреждал»?
Вилсон покачал головой:
- Я не собираюсь читать тебе лекцию, играя привычную роль. Или стараясь добиться от тебя понимания. Он, возможно, был паршивым исследователем, но по крайней мере он не был скучным.
Вилсон не собирался этого говорить, но насмешки Хауса имели свойство жалить годами. Он встал, готовый немедленно сбежать в безопасность своего кабинета, но Хаус схватил его за руку, задев полузажившую ссадину.
- Это причина, по которой ты учился ездить на мотоцикле? – спросил он. – Потому что думаешь, что ты скучный?
Вилсон освободился от захвата.
- Я знаю, что скучен. И не нуждаюсь в напоминаниях. У меня Вольво. Я держу ручки в карманном протекторе. Я ношу галстуки на работе, а в выходные играю в гольф. Я смотрю гольф по телевизору. Я скучно благопристоен.
Но не с Хаусом. Вилсон никогда не скучал, когда был с ним. Испытывал страх, иногда, приходил в бешенство, часто, но никогда не скучал.
- Возможно, мне нравится скука, - ответил Хаус. - Возможно, мне необходимо скучать. При условии, что ты прав насчет себя, - добавил он, - а ты не бываешь прав.
«Типичный Хаус, - вздохнул Вилсон, - даже комплименты успевает завернуть в оскорбление или провокацию».
- Я не собираюсь продираться через весь твой бред, - продолжал Хаус, - но вождение мотоцикла не сделает тебя интересным. А вот его отсутствие – вполне.
Он так знакомо ухмыльнулся, что у Вилсона пропала решимость защищаться от насмешек.
- А если я решу спрыгнуть с утеса, ты тоже сиганешь?
«Да», - подумал Вилсон.
- Только сначала столкну Стеттнера, - произнес он вслух. - У него пар из ушей, смогу использовать для парения.
- Ты и близко не такой славный парень, как притворяешься, - радостно сообщил Хаус. – А Стеттнер даже приблизительно не столь интеллектуален, как хочет казаться. Что я и объяснял ему непосредственно перед твоим появлением.
- Он дурачил тебя, - заметил Вилсон.
- Но не тебя, так что у меня никаких причин для волнения.
В мире Хауса это считалось признанием своих ошибок. И Вилсон принял его единственным образом, который Хаус оценил бы: промолчал.
Хаус кивнул, подошел к упавшей доске, поставил ее на место и критически осмотрел.
- Выглядит неплохо, - прокомментировал он.
Вилсон молча наблюдал за Хаусом, пока тот не оглянулся.
- Да, - он был согласен, - все в порядке.
Позже он обнаружил, что обладает талантом вызывать любовь не только у матери, и окунулся в череду романов, иногда развивавшихся параллельно. Одновременно у него открылся нюх на «большую больничную» политику, и уже через несколько лет после того, как он отработал свою стипендию в обучающем госпитале «Лиги Плюща», он нашел себя главой отделения онкологии в другом обучающем госпитале «Лиги Плюща», а также членом нескольких ключевых коллегий и комитетов.
Иногда он окидывал взглядом свою жизнь и удивлялся тому, чего достиг, но напротив лежали три потерпевших крушение брака и ключ от гостиничного номера в кармане, и «самый молодой глава отделения» понимал, что ничего настоящего не построил. За исключением дружбы с Грегори Хаусом. Это были странные отношения, замешанные на унижении и восхищении, основанные на глубокой привязанности. С самого начала Хаус высмеивал его, вытаскивая на свет недостатки, регулярно доводя до бешенства, часто для этого ему даже не приходилось говорить.
В плохой день, когда статистика смертей совершала необъяснимый скачок, или Хаус был разбит попытками решить трудный случай, постоянные провокации и подгоны могли вынуть душу даже через самое непрошибаемое хладнокровие. Но он подставлял свое эго под каждый удар, унизительные комментарии и открытое презрение Хауса, что подстегивало последнего раз за разом сознательно искать его общества. Так же, как он гордился образом успешного врача и хорошего сына, он был горд званием единственного настоящего друга Грегори Хауса.
Дружба Хауса, конечно, не закрытый клуб. Он знал, были друзья детства, рассеянные в кильватере военной карьеры его отца; прежние соседи по комнате, товарищи по команде и одноклассники, о которых Хаус упоминал с симпатией; музыканты, которых он действительно уважал. Вилсон, возможно, даже мог назвать происходящее между Хаусом и их боссом Лизой Кадди чем-то вроде дружбы, хотя бурное подводное течение этих отношений могло утопить и самого выносливого пловца.
Но тем, к кому Хаус приходил, когда хотел куда-нибудь поехать, или составить очередной заговор, или просто выговориться, был Вилсон. Трудно чувствовать себя избранным, когда Хаус прерывает твою консультацию, требуя немедленно времени и безраздельного внимания, но в хорошие дни он наслаждался знанием, что является главной целью хаусовых устремлений.
Обычно Вилсон ел у себя в офисе или в кафетерии. Иногда присутствовал на деловых обедах во время официальных встреч и презентаций или отмечал очередную дату с текущей женой или подругой. Но при любой возможности он предпочитал схватить журнал или папку и устроиться в кресле, спокойно углубившись в чтение. При определенной удаче, он получал пятнадцать-двадцать минут мира перед тем, как ворвется Хаус, чтобы пожаловаться на Кадди, или свою команду, или бедного пациента, последнюю жертву его медицинских экспериментов, останавливая поток своего красноречия только для того, чтобы забросить в рот кусок вилсоновского ланча.
Иногда Вилсон думал, что Хауса как сороку бесконечно влечет к объектам, ему не принадлежащим. Он играл, хитрил и тащил все, на его взгляд, плохо положенное, но проезжал мимо подарков судьбы, почти не раздумывая. Вилсон не возражал. Пятнадцать или двадцать минут покоя было всем, что ему нужно, а уникальная смесь остроумия и желчности, источником которой был Хаус, встряхивала его нервную систему эффективней двойного эспрессо.
Поэтому Вилсон удивился, когда в кафетерии Хаус прошел мимо него, даже не задержавшись, чтобы украсть кусок жаркого или щелкнуть по затылку. Он повернулся, выяснить, что могло настолько захватить его внимание. Не слышалось грохота посуды, не было характерного запаха, предвещавшего кулинарную катастрофу. И он не заметил, чтобы кто-нибудь из знакомых начал вдруг демонстрировать странные симптомы, которые могли привлечь диагноста с наклонностями сороки. Но он давно обнаружил, что любопытство Хауса не знало ни границ, ни объяснений.
Хаус по прямой двинулся к угловому столику, и у Вилсона медленно отвисла челюсть, когда он поприветствовал сидящего дружеским похлопываньем по плечу и рукопожатием. Вилсон не мог вспомнить, когда Хаус последний раз касался его руки. Когда мужчина встал и стиснул Хауса в крепком объятии, а не вломил в ответ, Вилсон выдохнул. Он оттолкнул недоеденный ланч. Есть почему-то больше не хотелось, по крайней мере жаркого уж точно.
Хаус подсел к незнакомцу, и Вилсон передвинул свой стул так, чтобы видеть их стол, но не сделать свой интерес очевидным для всего кафетерия. Собеседника Хауса он не узнал – но Хаус удобно ссутулился в его присутствии, и это значило, что он является другом, или как минимум не является врагом, что исключало его из 90% населения земного шара. Мужчина носил лабораторный халат и больничный бейдж, так что не был ни пациентом, ни посетителем. Вилсон считал, что знает всех докторов и сотрудников в Принстон-Плейнсборо, но, возможно, это был гастролирующий лектор, или Хаус даже пригласил специалиста для консультации. Хотя ему казалось, что у Хауса в данный момент не было дела.
Пока он размышлял, вошла Кадди и обратилась к незнакомцу с той же легкой фамильярностью. Вилсон начал раздумывать, не пойти ли представиться, но сдержался. Не то чтоб он думал, что его общества не ждут, но почему-то почувствовал, что не вписывается.
После ланча Хаус засел в кабинете на пару с загадочным врачом. Вилсон вышел на балкон с чашкой кофе, надеясь, что Хаус выйдет и представит его, но дверь осталась закрытой. Он видел, как Хаус посмотрел на него и однажды даже начал вставать, но его посетитель что-то говорил, Хаус бросил еще один короткий взгляд в сторону балкона и снова засмеялся. Вилсон пошел назад, говоря себе, что это только потому, что он сам вел себя холодно.
Позже он принес Кадди эспрессо и вскользь спросил, с кем она говорила в кафетерии. Его деланная небрежность никого не одурачила.
- Джонас Стеттнер. Он здесь по программе долговременного обмена от Медицинского Центра UCLA. Объявление висит уже неделю.
- Я думал, что это на следующий месяц.
Слишком быстро текло время, дни смешались друг с другом, только ассистент и ежедневник не давали ему сойти с трассы.
- Он твой старый друг?
Кадди опять легко услышала невысказанную часть вопроса.
- Он жил в Мичигане. В один год с Хаусом. Я знакома не столько с ним, сколько с его репутацией. Но они с Хаусом делили комнату в общежитии, а затем вместе работали. Я думала, они потеряли контакт, когда Стеттнер нанялся на работу в UCLA, но, как выяснилось, нет.
Хаус никогда не упоминал Стеттнера при Вилсоне, зато всегда стремился проинформировать его о своих врагах, вместо меда ностальгических воспоминаний о коллегах, которые ему нравились. Вилсон также знал, что Хаус мог поддерживать связь через медицинские журналы и конференции.
- Он вроде гематолог?
- Один из лучших в стране, - с удовлетворением подтвердила Кадди. - Надеюсь, за время своего пребывания в Принстоне, он сможет внести в деятельность нашего отделения гематологии пару свежих идей.
Если исключить случайные встречи, когда Хаус проходил мимо него в холле, следующие несколько дней Вилсон Хауса не видел; они ни разу не разговаривали. Хаус вылечил пациента, но не вызвал Вилсона для привычной консультации с целью исключить рак, хотя Кэмерон упомянула, что лимфома все еще в списке. Позже она извиняющимся тоном сказала ему, что Стеттнер исключил лимфому и Хаус без вопросов принял его мнение.
Спустя несколько дней, Вилсон допоздна засиделся в кабинете, сводя бюджет нового проекта. Безхаусная жизнь, может, была лишена красок, но творила чудеса в деле ликвидации бумажных завалов. В то утро он оставил кофе и пончик на столе Хауса лишь затем, чтобы зайти попозже и увидеть их нетронутыми. Он выяснил от Чейза, что Хаус задержался у себя ровно настолько, чтобы успеть взять какой-то файл, все рабочее время он провел в гематологии со Стеттнером.
В ответ на внезапно раздавшийся стук Вилсон крикнул «войдите». Это не мог быть Хаус. Он никогда не стучал. Кроме того, Хаус и без предупреждения не врывался к нему несколько дней. Вилсон никогда не думал, что будет весь день с нетерпением ждать, чтобы этот день пустили под откос.
Дверь открылась, и вошла Кадди. Она обвела комнату хмурым взглядом, а Вилсон задался вопросом, не пропустил ли он важную встречу или последний срок сдачи отчета. Следующим номером шел вопрос, что мог опять вытворить Хаус. Вилсон ушел в оборону:
- Что бы он ни сделал, я об этом ничего не знаю.
Кадди имела склонность сначала наказать, а искать виновных позже.
- Он ничего не сделал, - отмахнулась она. - Буквально. Отказался от нескольких случаев, а его команда закрывает ему часы в клинике, хотя я предупредила, что может даже не рассчитывать на сокращение своей задолженности за счет других. Он заявил, что помогает Джонасу Стеттнеру с исследованием, но у меня нет ни одного свидетельства того, что их работа имеет шанс выйти за пределы лаборатории.
- Хаус – ленивая сволочь, если не увлечен медицинской загадкой, но Стеттнеру нужно поддерживать репутацию. Я уверен, он просто еще на ранних стадиях.
- Ты не знаешь? – ошарашенно протянула Кадди. - Хаус не рассказал тебе, чем занят?
Вилсон поморщился от напоминания, что больше не включен в круг избранных.
- Хаус редко сообщает мне, что делает. Особенно, когда считает, что это может дойти до тебя.
Кадди покачала головой.
- По общему мнению, он тестирует новые маркеры для раннего обнаружения рака яичников. Стеттнер сказал, что ты подписал разрешение на клинические испытания в твоем отделении.
Вилсон едва ли произнес в сторону Стеттнера больше двух слов с тех пор, как тот прибыл, но у него не было ни малейшего сомнения, что документ был представлен и должным образом оформлен. Хаус был мастером составлять и подписывать документы, но только когда не имел на это никакого права.
- Если это был стандартный запрос, то, вероятно, разрешение прошло через моего ассистента. Хочешь, чтобы я посмотрел, насколько они продвинулись?
Кадди обладала безошибочным чутьем на проекты, которые выпадали из обоймы или как минимум из бюджета. Если она беспокоится, значит, причина веская.
- Ты действительно не в курсе происходящего? - спросила Кадди, всаживая нож еще глубже. - Что происходит между тобой и Хаусом? Обычно вы и двух дней не можете обойтись друг без друга.
- Мы решили пожить раздельно, – сообщил Вилсон.
Он улыбнулся, как будто сказал нечто невероятно забавное, вот только трудно было удерживать уголки рта приподнятыми.
- Что? Пришлось вернуть обручальное кольцо? - Кадди поддержала шутку и понимающе вздохнула, когда улыбка Вилсона проиграла битву с гравитацией. - Что-то ты не выглядишь слишком счастливым. Догадываюсь, это был не твой выбор.
- А когда он вообще был моим?
Вилсон не знал, почему Хаус выбрал его, сделав единственным другом и соучастником, хотя, очевидно, случайностью это не было. Он принял это и мучился этим и тщательно вымерял, о чем его могут попросить и чего ждут в ответ. В течение многих лет он думал, что их дружба продолжается, потому что Хаусу от него что-то нужно. И вот все перевернулось: это он оказался просителем, это он нуждался, нуждался в Хаусе.
- Ерунда, - он надеялся, что смог улыбнуться. Через пару недель Стеттнер уедет, и ты же знаешь Хауса. С глаз долой - из сердца вон.
Бог свидетель, за последнюю неделю он испытал это на своей шкуре.
Кадди пыталась поймать его взгляд.
- Стеттнер подал заявление на штатную должность в гематологии. Бреннан увольняется через шесть месяцев, но я смогу найти деньги уже сейчас, особенно если он сможет добиться дополнительного субсидирования.
Вилсон обладал несомненным талантом сохранять бесстрастное выражение лица – даже Хаусу, а это золотой стандарт обмана, не удавалось его спалить - но он знал, что становится открытой книгой, стоит обрушить ему на голову действительно неожиданную информацию. И он знал, что сейчас Кадди читает на его лице ужас, написанный очень крупным шрифтом.
- Думаешь, он способен стать для госпиталя источником неприятностей?
Вилсон хотел крикнуть "Да!", но знал, что это будет нечестно. Возможно, Стеттнер в своих исследованиях и не соблюдал всех установленных протоколов, но это не значило, что он не является прекрасным приобретением для любой больницы. Вилсон доверял суждению Хауса, по крайней мере в вопросах медицины.
- Конечно, нет. Это подтверждают его рекомендации. Просто я эгоист.
Он виновато улыбнулся.
- Я не хочу этого признавать, но я скучаю по Хаусу, разносящему вдребезги мою жизнь.
- Ты ревнуешь к Стеттнеру?
Вилсон видел, насколько это смешно, но так ли уж невероятно.
- Считаешь, у меня есть повод? Хаус едва смотрит на меня с тех пор, как появился Стеттнер.
Вилсон понимал, что ведет себя как обиженный ребенок, но Кадди наняла Хауса. Она привыкла к работе с капризными детьми.
- Ты никогда не ревновал к Стейси.
- Там другое. Он любил ее. Я не мог ни на что претендовать. Да и не хотел. Хотел, чтобы он был счастлив.
Но Вилсон не упомянул, что, когда Стейси вернулась, он ревновал, как оставшийся верным брат отказывается открыть объятия тому, кто предал, а теперь подобно блудному сыну возвращается домой. Он видел, что Хаус получил второй шанс на счастье, и разрывался между дружеским долгом и желанием, чтобы она отправилась куда-нибудь подальше, как можно дальше отсюда. По крайней мере, хоть ее здесь сейчас не было.
- Он тоже тебя любит, - мягко сказала Кадди. – По-своему, так, как на это способен Хаус. И в его мире это чувство распознается как нечто странное, но удивительно напоминающее любовь.
- Он терпит меня. Или по крайней мере использует.
Сейчас Вилсон действительно тонул в жалости к самому себе, но его это уже не заботило. Кадди была другом, к которому склонял слух тот друг, который его оставил.
- Вчера я вызвал его на консультацию в клинику. Он прислал Формана. Мне пришлось объяснять, что я фактически не нуждаюсь во втором мнении; я только хотел, чтобы Хаус посмотрел, что один слабоумный сумел запихнуть в свою прямую кишку.
- Держу пари, Хаус со Стеттнером хорошо посмеялись.
Он покаянно кивнул, когда Кадди открыла рот.
- До того, как ты что-либо скажешь: я знаю, это недопустимо, превращать пациентов клиники в забаву.
Хотя когда-то это было их с Хаусом любимым времяпрепровождением.
- Вообще-то, я только собиралась спросить, что ты нашел, - спокойно ответила Кадди. - Ведь это по-любому не может быть замороженный свиной хвост.
Вилсон моргнул.
- Зачем кому-то замораживать свиной хвост?
- Вот-вот. Это и есть самая странная часть истории. Пойдем, посмотрим. Оно в Зале славы Извлеченных Объектов?
Предположительно, Кадди не должна была знать о собрании инородных предметов, которое содержал штат клиники и отделения «скорой», постоянно обновляя коллекцию трофеев. Но собрание существовало в каждой из тех больниц, где Вилсон когда-либо работал, а Кадди не всю жизнь была администратором.
- Полный набор рычагов и шаров. Догадываюсь, что все еще не исчерпывающий.
Он улыбнулся, на этот раз искренне.
- Фактически, одна из причин, по которой мне нужен был Хаус, - то, что я забыл, чего не хватает для полного комплекта, и не хотел рисковать, упуская детали.
- Думаю, трофей заслуживает внимания, учитывая, что я об этом ничего не знаю, - Кадди тоже улыбалась. - А Хаус просто слишком увлечен сейчас. Ты знаешь, на что он похож, когда находит новую игрушку. Он неделю ни с кем не разговаривал, после того, как заполучил свой проклятый ГеймБой.
Правда, Хаус разрешал и ему поиграть, конечно, но только чтобы показать, насколько хорош сам в любой игре.
- Думаю, будь здесь Стеттнер, он наверняка протестовал бы против того, чтобы быть названным игрушкой, - Вилсон говорил, стараясь, чтобы Кадди не услышала в его словах ни горечи, ни надежды. - И почему Хаусу должно стать скучно? У них общее прошлое. Хаус восхищается им.
- Он восхищается тобой.
- Он считает меня скучным, - Вилсон пожал плечами, стремясь выглядеть беспечным. - Степень его увлеченности всегда была только вопросом времени, я удивлен, что он так долго остается заинтересованным.
Кадди покачала головой.
- Это уже просто смешно. Ты для него постоянная величина, и ты всегда рядом. Без твоей дружбы он будет абсолютно потерян.
Но Вилсон давно научился не считать ничего и никого само собой разумеющимся. Он заплатил по счетам, жены ушли, братья исчезли. Друзья то ли были, то ли нет. И сейчас он сделает все, чтобы не потерять Хауса. Если Хаусу надоел тот Вилсон, который у него был, то он должен стать кем-то еще.
Вилсон фактически не говорил со Стеттнером, кроме нескольких обменов вежливыми репликами, когда они случайно оказывались в одном лифте или направлялись в одну сторону, поэтому у него не было никаких идей по поводу того, чем же тот переманил внимание Сороки. Он получил ключ к разгадке, когда увидел, как однажды утром Стеттнер заехал в крытый больничный паркинг на спортивном Дукати. Мотоцикл вполне тянул на роль яркой и блестящей вещи, и это был шанс.
Позже он наблюдал, как Хаус со Стеттнером уносились со стоянки, рев двигателей, работающих на максимальных оборотах, слышался даже с балкона четвертого этажа. Вилсон представил широкую радостную ухмылку на лице Хауса и знал, что сам не смог бы ее вызвать.
Не то чтобы он неодобрительно относился к мотоциклам. Он только неодобрительно относился к еще одному найденному Хаусом способу себя убивать. Но он смотрел, как Хаус летит по асфальту, видел, как он упивается властью и скоростью, которую отнял у него инфаркт, и всегда молчал, за исключением тех дней, когда не находил себе места от беспокойства и дурных предчувствий, а гололед превращал дороги в каток и никакое мастерство не могло гарантировать безопасности.
Мысль самому сесть на мотоцикл никогда его не занимала.
Но если он собирается заинтересовывать собой Хауса, придется начать с того, чтобы разделить с ним его интересы. Можно было, конечно, еще пересмотреть все дневные сериалы, прежде чем сойти с ума, так как видеоигры отпадали: в них Вилсон никогда не был хорош.
В результате возле госпиталя была найдена автошкола и оплачен урок вождения, а время рассчитано с учетом занятости Хауса. Письменные тесты были решены влегкую, но когда он оседлал мотоцикл и в первый раз включил зажигание, сердце загнанно заколотилось.
Это был обычный мотоцикл, простой и спокойный, и настолько безопасный, насколько вообще может быть безопасным двухколесное транспортное средство, развивающее скорость до 140 миль в час. Хаус возненавидел бы такой. Вилсон же был уверен, что ничего более опасного никогда в жизни не оказывалось между его ног (он практически слышал, как Хаус, измываясь, уверяет его, что кое-что наверняка было).
Вместе с обретенным равновесием пришло понимание, что все может быть не так уж и плохо. Вообще-то в детстве он был бесшабашным велосипедистом, пытающимся не отстать от еще более безбашенного старшего брата. Было что-то возбуждающее в этом состоянии открытости дороге и близкой опасности. Поездка на мотоцикле была подобна дружбе с Хаусом, как только он это понял, его охватило уютное ощущение знакомого риска.
Он даже успел почувствовать уверенность, что дела идут хорошо, пока все не пошло ужасающе неправильно. Не было визга тормозов и эффектного крушения, он просто перевернулся. В одну минуту он заворачивает за угол, в следующую – распростерт между асфальтом и тяжелой металлической конструкцией. Он ехал недостаточно быстро, чтобы серьезно пораниться или повредить мотоцикл, но так и остался лежать в каком-то оцепенении, позволяя инструктору помочь ему выпутаться из мотоцикла и встать.
Он был не столько травмирован, сколько унижен, поэтому бесцеремонно отмахнулся от обеспокоенного сотрудника автошколы, резко напомнив, что является врачом и вполне может позаботиться о себе. Это было грубо, но Вилсон знал, что не вернется для следующего урока.
Потратив некоторое время и обаяние на дежурную медсестру, он получил в свое распоряжение свободную смотровую в клинике и быстро убрался туда, не забывая по дороге успокаивающе улыбаться.
- Легкое падение, - сообщил он, - нет необходимости отнимать ничье время.
Он едва успел промыть самую серьезную ссадину, как дверь широко распахнулась. Вилсон уже приготовился к очередным заверениям, что с ним все в порядке, когда поперхнулся заготовленными словами, натолкнувшись на взгляд Хауса.
- Что ты с собой сделал на этот раз? - Хаус требовал ответа, его глаза обшаривали комнату, отмечая разложенные марлю, бинты, дезраствор и общий беспорядок в одежде Вилсона.
- Что ты здесь делаешь? - Вилсон выбрал встречный вопрос.
- Я первый спросил.
И он направился к Вилсону, который инстинктивно начал отступать.
- Я не собираюсь причинять тебе боль, - раздраженно оскалился Хаус. Он хмурился. - Ты подрался?
Глубоко под завалами напускного презрения Вилсон услышал заботу, и ее оказалось достаточно, чтобы он расслабился и ответил:
- Я упал. Простое дорожное безрассудство, ничего, что могло бы потребовать диагноста. Но если у меня разовьется почечная недостаточность или внезапная лихорадка, первым, к кому я обращусь, будешь ты.
- Каким же образом ты упал? Твой велосипед в гараже со времен развода номер два, и в последний раз, когда я видел тебя на роликах, президентом был Клинтон.
- Моя очередь, - перебил Вилсон. - Почему ты здесь? Установил очередную сигнальную лампочку, для тех случаев, когда я нахожу новый способ опозориться?
- Медсестры предупреждены, что должны сообщать мне, если ты поступаешь в клинику для лечения. Особенно для самолечения, с тех пор, как я понял, что ты слишком глупый или гордый, чтобы попросить о помощи.
Он схватил руку Вилсона и обозрел качество обработки.
- Ты хоть антибиотики какие-нибудь использовал?
Он потянулся к столу с перевязочным материалом.
- Надеюсь, со своими пациентами ты справляешься лучше, иначе ты явно нуждаешься в страховке от злоупотребления служебным положением.
Вилсон отнял руку.
- Я думал, ты со Стеттнером, развлекаешься на лекции по урологии.
- Я и развлекался, пока ты не обломал весь кайф своим идиотизмом.
Хаус не добавил «как обычно», но Вилсон услышал.
- Возвращайся на лекцию. Твоя помощь мне не нужна.
Он взял кусок марли и начал неловко пристраивать его к предплечью. Получалось, безусловно, стильно, но нефункционально.
Но Хаус никуда не ушел. Вместо этого он отнял марлю и сделал удивительно аккуратную повязку для того, кто совершенно не обеспокоен результатами своей работы.
- Ты так и не сказал мне, что случилось.
Вилсон знал, что Хаус не позволит ему отдохнуть, пока не получит полной картины.
- Мотоцикл, - он решился пробормотать это, уставившись в пол. - На повороте.
Он вдруг обнаружил, что Хаус застыл, сжимая его руку. Попытавшись высвободиться, Вилсон задел стол и зашипел от боли.
- Какого черта ты вытворяешь? - раздраженно вопросил Хаус, но движения его рук, исследующих поврежденное запястье, были легкими и очень бережными.
- Учился ездить на мотоцикле, - ответил Вилсон, поморщившись, когда пальцы Хауса нашли болезненную точку.
- Обычный ушиб, - сообщил Хаус. – Получишь лед, когда мы закончим.
Он смотрел на Вилсона, как будто тот был особенно озадачившим его симптомом на доске для диф. диагноза.
- Ты ненавидишь мотоциклы.
- Я не ненавижу мотоциклы, - уточнил Вилсон, хотя уже начал пересматривать это мнение. – Я только считаю их опасными. И очевидно, я прав.
- Опасны не мотоциклы, опасны мотоциклисты. Тебе нужно что-нибудь с более безумной скоростью. Скутер, например.
Вилсон знал, что Хаус просто стремится в очередной раз достать его с помощью Насмешки № 500, но ему было плохо, его все еще шатало после аварии, и он был не в настроении терпеть измывательства, поэтому встал и молча подтолкнул Хауса к двери. Лед он мог получить и в онкологии, разорив морозилку. Открыв дверь, он увидел, как Стеттнер, перегнувшись через конторку, флиртует с дежурной медсестрой.
- Извините, что прервал веселье, - пробормотал Вилсон, проходя мимо, - он весь ваш.
Оглядываться Вилсон не хотел, не хотел видеть, как Хаус и Стеттнер будут смеяться над ним.
К сожалению, исследования Стеттнера предметом для шуток не являлись.
- Он ищет единый маркер для идентификации рака яичников на 1-ой стадии, - объяснил Вилсон Кадди, проведя свой собственный анализ результатов работы Стеттнера.
Вилсон дождался, когда Хаус уедет на целый день, перед тем, как прийти к Кадди: Хаус имел очень неприятный талант появляться точно в середине самых неудобных бесед.
- СА125 диагностирует заболевание только у 80% пациентов, и имеет очень высокую погрешность, таким образом, более надежный идентификатор, который позволит раннее медицинское вмешательство, - Священный Грааль для онколога. На уровне LPA проводились многообещающие исследования, но в последнее время работа идет в направлении разработки комплекса маркеров.
- И в чем же проблема? - поинтересовалась Кадди. – Потому что я предполагаю, что ты сейчас открывал бы шампанское, сделай, действительно, Стеттнер такое открытие.
- Его методики не корректны. Он утверждает, что сумел изолировать специфический антиген рака яичников, но условия проведенных им тестов, на основе которых сделаны выводы, произвольно варьировались, а методы контроля не приведены к единому стандарту. И он ссылается в работе как минимум на одно исследование, которое давно дискредитировано, - Вилсон пожал плечами. - Возможно, он мог бы закончить тесты, внеся необходимые исправления, но, с моей точки зрения, все выглядит так, как будто он стремится опубликовать результаты до того, как полученные данные можно будет назвать окончательными. И я предполагаю, что он использует репутацию Хауса, чтобы отмести любые сомнения, которые могли бы возникнуть у редакционного совета.
- Ты собираешься рассказать Хаусу? – спросила Кадди.
Последнее, чего хотел Вилсон, видеть Хауса разочарованным. Доверие Хауса было очень хрупкой и редкой вещью, новое крушение иллюзий только укрепило бы его уверенность, что между собой и остальным миром необходима стена. И все же какая-то часть Вилсона хотела бросить в лицо Хаусу эту информацию, чтобы доказать, что Стеттнер не достоин его дружбы. Как всегда Вилсон приложил все усилия, чтобы проигнорировать свою темную сторону.
- Я прослежу за всем этим, - произнес он в конце концов. - Я могу задействовать свои контакты в Слоан-Кеттеринге, пропущу пару намеков - возможно, это вынудит Стеттнера пересмотреть некоторые заключения. И я должен быть убежден, что имя Хауса не упоминается ни в одной из статей. «Плевать не Стеттнера, пусть катится вниз, но Хаусу я подставиться не позволю».
Как обычно, однако, не было никакой необходимости рассказывать что-либо Хаусу. Двумя днями позже он влетел в кабинет мимо пациента, который уже уходил, и остановился, уставившись исподлобья на Вилсона, в ожидании, пока они останутся одни.
- Ну и что, твою мать, ты делаешь? - Хаус как всегда требовал.
Вилсон поднял брови в вежливом замешательстве.
- Я беседовал с мистером Грэйнджером. Собираюсь пересмотреть его историю и подготовить новые назначения. А что?
Вид младенческого неведения всегда был неплохим ходом. Ничто не вызывало у Хауса такого же специфического недовольства.
- Ты сунул свой нос в то, что тебя не касается.
- Да что ты говори-и-шь, - он растягивал слова, идя на сознательную провокацию.
Хаус занял позицию перед столом Вилсона.
- Ты знаешь, о чем я. Ты отозвал свое разрешение на проведение тестов в Онкологии. Я не могу получить последние данные.
- Ты имеешь в виду разрешение, которого я, начнем с этого, не давал? - поинтересовался Вилсон. – Почему бы тебе просто снова не подделать мою подпись?
- Я не подделывал твою подпись, - пробормотал Хаус. – Я просто обошел некоторые формальности. Заботился об окружающей среде.
Он протягивал форму допуска:
- Подпиши это.
- Где-то погибло очередное дерево, - мрачно изрек Вилсон. - Спасибо, я – пас. Прибереги для следующего лоха.
И он демонстративно углубился в тщательное изучение истории болезни. Не то, чтобы он ожидал, что Хаус сдастся. Хаус не признавал поражений, даже спустя годы после сражения.
Хаус преувеличенно вздохнул.
- Превосходно. Ты придаешь этому большое значение. Я должен оформить все официально. Сделаю это сейчас.
Он положил документ поверх папки и прижал ладонью.
- Подпиши.
- Не подпишу, - повторил Вилсон, - и по официальным каналам тоже ничего не получится.
Кадди активировала сигнальную сеть собственных источников информации и сообщила Вилсону, что не предложит Стеттнеру штатную должность.
- Мой отдел не заинтересован в этих исследованиях.
Он замер в ожидании взрыва.
Но Хаус только смотрел на него с презрением, которое было намного хуже открытого бешенства.
- Отлично. Стеттнер так или иначе не хотел тебя вовлекать, но я думал, что окажу тебе услугу, зафиксировав твое участие в проекте.
Резануло сознание, что Стеттнер намеренно изолирует его от Хауса, хотя Вилсон знал, что это в большей степени защитная мера, чем пренебрежение.
- Он использует тебя. Его карьера летит в трубу, и он цепляется за тебя, чтобы получить кредит доверия за твой счет.
- Что тебе известно? - Хаус хотел немедленного ответа.
- Я ознакомился с его исследованиями. А ты? - отозвался Вилсон. – Потому что в такое не верят на слово. Если бы кто-нибудь из твоих ребят показал тебе подобное, ты б размазал недоумка, не забыв отразить процесс в резюме.
Хаус отвел глаза, и Вилсон понял, что попал в точку. Хаус не читал монографию Стеттнера, ограничившись непосредственно описанием тестов.
- Джонас Стеттнер – признанный лидер в своей области.
- С каких пор это имеет для тебя значение? – возразил Вилсон. – Стеттнер, возможно, мог бы блистать, если бы не был самонадеянным ублюдком, срезающим углы в надежде, что никто не заметит, положившись на его репутацию. Или твою!
- Здорово, - откликнулся Хаус, - только годы публикаций говорят иначе.
- Он годами не издавался, - продолжил Вилсон.
Это было преувеличением, но Хаус опять уставился в стену, и Вилсон понял, что тот в курсе.
- У него был период спада. Такое случается.
- Кадди провела небольшую проверку. От его последних статей – которые он, между прочим, просто пережевывает заново в этом своем исследовании – отказались с полдюжины журналов. UCLA не планирует продление его контракта. Он отчаянно хочет вернуться в игру, и он знает, что твое имя под следующей статьей гарантирует публикацию.
Хаус молча смотрел на него, и до Вилсона дошло, что он перегнул палку.
- Ты вовлек в это Кадди?
- Она пришла ко мне со своими опасениями, - он не стал добавлять, что если бы Хаус обеспокоился возможными проблемами сам, у Кадди их не было бы. Хаус не нуждался в уроках по заметанию следов. - Которые я разделяю.
- Это ни разу не твое дело.
- Стеттнер претендовал на штатную должность, что делает это делом Кадди. И он использует мое отделение, что делает это моим делом тоже.
- Ах вот оно что, - фыркнул Хаус, - ты расстроен, что кто-то забрался на твою территорию.
Вилсон опустил глаза. В каком-то смысле это была правда.
- Ты скорее предпочтешь, чтобы работа Стеттнера осталась неопубликованной, чем позволишь ему тебя раскусить, - продолжил Хаус. – Это очень трогательно. Ты строишь из себя святого покровителя умирающих, но думаешь только о том, как выглядишь со стороны.
Вилсон выслушал достаточно.
- Ты знаешь, сколько женщин, которых я наблюдал, умерли потому, что рак был слишком поздно диагностирован, - Вилсон почти шипел. – Если бы я думал, что Стеттнер находится на пути к обнаружению более надежного раннего маркера, я бы вложил в исследования все доступные ресурсы. Но его работа – профанация. Я не жду, что ты мне поверишь, поэтому прочти, это тебе.
Он вытащил файлы с информацией, которую собрал по Стеттнеру, и вручил Хаусу. Стук в дверь предупредил дальнейшие расспросы.
- У меня пациент, - он боялся все испортить лишним словом и дожидался, пока Хаус выйдет, чтобы можно было прикрыть глаза и глубоко вздохнуть. Разговор прошел так, как ожидалось.
Хаус избегал Вилсона несколько дней, но каждый раз, заглядывая через стеклянную дверь общего балкона, Вилсон видел Хауса либо погруженным в изучение документов, либо читающим что-то с экрана монитора.
- Я так поняла, ты поговорил с Хаусом, - сказала Кадди, заходя к Вилсону после того, как не смогла ни угрозами, ни подкупом вытащить Хауса из кабинета.
- Даже больше, чем поговорил, – он на меня наорал, - поделился Вилсон. – Я отозвал свое разрешение после того, как Джин Гриерсон сообщила мне, что Стеттнер использовал мое имя, чтобы получить доступ к результатам пробных клинических тестов в Слоан-Кеттеринге. На Хауса большее впечатление всегда производили действия, чем слова. Ему вряд ли понравилось то, что мне пришлось сказать, когда он наконец начал слушать.
Он печально улыбнулся:
- Хаус - не принимая в расчет остальных прекрасных его качеств - сговорчив приблизительно в той же степени как питбуль, почувствовавший угрозу, и столь же опасен. Он не скоро меня простит.
- Я бы не стала на этот счет волноваться, - успокоила его Кадди. – Он угрожает уволиться, если я не найму Стеттнера, но не думаю, что это искренне. Ему необходимо больше, чем пара дней, чтобы признать, что ошибся.
У Вилсона такой уверенности не было. Хаус точно не был известен способностью признавать, что мог быть не прав, особенно когда это касалось его суждений.
- Что ты собираешься делать? - мягко, заметив его растерянность, спросила Кадди.
- Ничего, - отозвался он. - Я защитил госпиталь, защитил свою репутацию. Если я предприму что-нибудь еще, Хаус просто обвинит меня в том, что я сознательно саботирую работу Стеттнера.
Все, что он мог делать теперь, это ждать и верить в Хауса.
- Тебе его не хватает, - сочувственно заметила Кадди.
Сочувствие раздражало, напоминая о том, что у него отняли, и все же он был благодарен за понимание. Ему не хватало Хауса. Не хватало наглого вмешательства в свои дела и допросов настолько же, насколько не хватало дружеского трепа и бесконечных авантюр, наполнявших его дни.
- Это делает меня безумным? - просто спросил он.
Кадди нежно прикоснулась к его плечу.
- Это делает тебя его другом.
Вилсон мог только надеяться, что Хаус поймет все так же, когда мыльный пузырь стеттнеровского проекта в конце концов лопнет и ситуация разрешится.
Направляясь вечером домой, Вилсон почти прошел мимо Диагностического отделения, когда увидел Хауса и Стеттнера, которые убивали друг друга взглядами, стоя посередине комнаты для диф. диагноза. Он намеревался продолжить движение и позволить им самим разобраться, но Стеттнер наклонялся к Хаусу как-то слишком близко, поэтому Вилсон решил сначала убедиться, что все в порядке.
Хаус что-то говорил приглушенным голосом, что именно, Вилсон разобрать не мог, но выражение лица он узнал, поэтому уже влетал в дверь, когда Стеттнер толкнул Хауса на доску для записи симптомов. Доска покачнулась и упала, но Хаус сумел удержать равновесие, вцепившись в стул и неловко прыгая на здоровой ноге.
- Если ты ее сломал, купишь новую, - Хаус цедил слова, указывая взглядом на пострадавший предмет обстановки, - хорошую доску найти сложно. Хотя, очевидно, не настолько, как хорошего врача.
Стеттнер занес руку, чтобы ударить снова, но Вилсон успел перехватить это движение.
-Прекратите! – предупредил он. - Или я вызову охрану.
Стеттнер развернулся к Вилсону, судорожно сжимая кулаки.
- Доктор Вилсон. Зашли, чтобы полюбоваться последствиями проблемы, причиной которой стали?
Он шагнул ближе - Вилсон заставил себя остаться на месте. Он не был трусом, но неприкрытая ненависть, отражавшаяся на лице Стеттнера, лишала решительности.
- Ну что, вперед! Зовите на помощь. Жалкая уловка для мужчины, хотя вы перебирающий бумажки администратор, суетящийся вокруг пациентов, пока они не умрут. Ни на что другое вы не способны, поэтому вы топчете всех вокруг себя, это, наверное, помогает чувствовать свою значимость.
Бывали дни – а чаще ночи в безликом гостиничном номере – когда Вилсон сам оценивал себя ненамного выше. Он являлся способным врачом, способным главой отделения, умел заставить систему работать на него, но у него не было Дара, того вызывающего зависть и восхищение блеска, которым он любовался в Хаусе. Шарм – бледная замена гениальности. Но Стеттнер не Хаус, и у Вилсона была только одна причина завидовать ему, и ни одной, чтобы восхищаться.
- Забавно, - Вилсон говорил ровно, - вы так не считали, когда сообщали Гриерсон, что я поддержал вашу работу.
Волна ярости захлестывала его, ломая напускное спокойствие.
- Хаус сказал, что добьется от меня нужного вам содействия, или вы решили, что легче потом попросить прощения, чем изначально разрешения?
- Вы должны были быть благодарны, что я привлек ваш отдел к своим исследованиям, - резко ответил Стеттнер. - Вы окажетесь в неприятной ситуации, когда выплывет наружу факт, что вы заблокировали мою работу из профессиональной ревности.
Вилсон мог играть и за плохих парней:
- Какую работу? Клинические испытания с некорректными методиками контроля и неубедительными результатами? Вы дали себе труд поговорить с Родригесом, прежде чем цитировать его статью? Потому что я разговаривал с ним в прошлом месяце и узнал, что последние полученные им результаты ведут совсем в другом направлении. О чем я с удовольствием сообщил бы вам, если бы вы захотели спросить. Но я понимаю, намного легче надергать подтверждающих теорию фактов, чем потратить годы на реальную исследовательскую работу.
Многолетних препирательств с Хаусом оказалось достаточно, чтобы научиться безошибочно определять, когда ситуация рисковала перейти в физическую фазу, поэтому Вилсон легко избежал удара в голову, блокировав неловкий замах Стеттнера.
- Вы как всегда ничего не добились, - ухмылка получилась приглашающей.
- Хватит! – рявкнул Хаус. - Пошел вон! Немедленно.
У Вилсона перехватило дыхание, в голосе Хауса не было ничего, кроме гнева и презрения. Он почувствовал, что оглушен, гораздо сильнее, чем если бы удар Стеттнера достиг цели. Совершенно раздавленный, он какое-то мгновение не двигался с места, затем медленно кивнул и отвернулся, не желая смотреть на стеттнеровскую триумфальную улыбку. Вилсон терял своего лучшего друга, но он не потеряет достоинства.
- Не ты, ты идиот, - сообщил Хаус, и на этот раз Вилсон услышал в его голосе не только раздражение, но и привязанность. - Ты будешь давным-давно потерянным восьмым гномом.
Вилсон повернулся обратно, борясь с тем, чтобы радостное удивление и ощущение счастья слишком явно не отразились на его лице. Хаусу не обязательно давать в руки лишнего оружия. Но он не сумел удержаться от собственной торжествующей ухмылки, когда увидел, каким взглядом Хаус смотрит на Стеттнера.
- «Американский Журнал Клинической Онкологии», - произнес Хаус. - «Ланцет онкологии», «Журнал Американской Медицинской Ассоциации». Это за прошлый год. Где ты публиковался, Джонас?
У Вилсона округлились глаза, когда он понял, что Хаус перечисляет его недавние статьи и выступления. Он задался вопросом, знает ли Стеттнер, что обращение по имени не самый хороший знак. Затем его заинтересовало, успеет ли он добежать до торгового автомата с чипсами до того, как развернутся основные события.
- Занятно, я не видел тебя больше десяти лет, а потом ты, по удивительному совпадению, организуешь обмен с моей больницей ровно за неделю до того, как UCLA объявит, что не намерена продлевать твой контракт, - размышлял Хаус, - можно было бы почти подумать, что ты надеялся въехать на моих связях на новую работу.
- Твои связи? – Стеттнер резко засмеялся. – Твои связи так изношены, что не выдержат и блоху. Из скольких больниц тебя выперли за эти годы? Ты думаешь, что еще работал бы здесь, если бы не сумел каким-то образом промыть мозги, а потом шантажировать Лизу Кадди?
Он пренебрежительно взглянул на Вилсона:
- Или нашел себе персонального лакея, чтобы он пел тебе хвалебные гимны, а в свободное время защищал от остальных сотрудников?
Вилсону никогда не приходило в голову ударить человека, кроме как защищаясь. Но когда он с удовлетворением впечатал кулак в нос Стеттнера, привлекательность этого способа решения вопросов стала очевидной. Морщась, он тряс ушибленной рукой, пока Стеттнер картинно опрокидывал собой стол.
- Надо было бить правой, - комментировал Хаус, наблюдая как Стеттнер принимает вертикальное положение. – Он не стоит того, чтобы ломать свою ведущую руку.
- Я умею рассчитывать удар, - Вилсон протестовал, зная, однако, что пару дней не сможет держать ручку. - Вам необходима медицинская помощь, - обратился он к Стеттнеру, пытающемуся остановить кровотечение. – Кажется, какие-то проблемы со свертываемостью крови. У вас нет на примете хорошего гематолога?
Его мать пришла бы в ужас, имей она возможность все это видеть и слышать, но он никогда не был более доволен собой, чем когда Стеттнер, не сказав ни слова, выскользнул из комнаты. Поворачиваясь к Хаусу, Вилсон все еще скалился:
- Если бы ты знал, какое это потрясающее ощущение.
- Соответствует паре таблеток викодина, залитых бурбоном. Ты дерешься как девчонка, - продолжил критику Хаус, - тебе повезло, что у Стеттнера слабый носовой хрящ.
- Тебе виднее, поскольку весь прошлый месяц это касалось твоей задницы.
Вилсон не знал, что взвинчивало его больше, выброс адреналина или возможность опять препираться с Хаусом. Сейчас нервное возбуждение схлынуло, и он почти упал в кресло, вымотанный, но совершенно счастливый.
- Ты выглядишь на редкость довольным собой, - заметил Хаус.
- Кажется, я имею право некоторое время упиваться победой.
- Ты даже не послал его в нокаут.
- Это не та победа, которую я имел в виду, - ответил Вилсон. Но благоразумно не стал уточнять. Правда, Хаус не нуждался в разъяснениях, ему хватило сказанного. Скорее всего, оно тоже было лишним, судя по самодовольной ухмылке, расползавшейся по его лицу.
- Теперь я знаю, как чувствовал себя Гэри Ивинг, когда Вал и Эбби боролись за него, - мечтательно произнес Хаус.
- Не уверен, что меня устраивают предложенные варианты, - пожаловался Вилсон, - я либо злобная стерва, либо свихнусь в течение сезона.
- Зачем ограничивать себя в выборе? - возразил Хаус. – Как насчет Скотти Болдуина и Люка Спенсера? Продажный адвокат и исправившийся насильник.
- Ха, - Вилсон фыркнул, - ты же не думаешь, что Стеттнер дрался бы за твое бездыханное тело?
Он понял, что сам дрался бы. Дрался бы за Хауса, за его тело, ум и душу, верит Хаус в существование души или нет.
- Стеттнер выступает в легком весе, - Хаус говорил успокаивающе, - в любой области.
Он состроил гримасу. - Я полагаю, теперь ты собираешься прочесть мне лекцию на тему «Я же тебя предупреждал»?
Вилсон покачал головой:
- Я не собираюсь читать тебе лекцию, играя привычную роль. Или стараясь добиться от тебя понимания. Он, возможно, был паршивым исследователем, но по крайней мере он не был скучным.
Вилсон не собирался этого говорить, но насмешки Хауса имели свойство жалить годами. Он встал, готовый немедленно сбежать в безопасность своего кабинета, но Хаус схватил его за руку, задев полузажившую ссадину.
- Это причина, по которой ты учился ездить на мотоцикле? – спросил он. – Потому что думаешь, что ты скучный?
Вилсон освободился от захвата.
- Я знаю, что скучен. И не нуждаюсь в напоминаниях. У меня Вольво. Я держу ручки в карманном протекторе. Я ношу галстуки на работе, а в выходные играю в гольф. Я смотрю гольф по телевизору. Я скучно благопристоен.
Но не с Хаусом. Вилсон никогда не скучал, когда был с ним. Испытывал страх, иногда, приходил в бешенство, часто, но никогда не скучал.
- Возможно, мне нравится скука, - ответил Хаус. - Возможно, мне необходимо скучать. При условии, что ты прав насчет себя, - добавил он, - а ты не бываешь прав.
«Типичный Хаус, - вздохнул Вилсон, - даже комплименты успевает завернуть в оскорбление или провокацию».
- Я не собираюсь продираться через весь твой бред, - продолжал Хаус, - но вождение мотоцикла не сделает тебя интересным. А вот его отсутствие – вполне.
Он так знакомо ухмыльнулся, что у Вилсона пропала решимость защищаться от насмешек.
- А если я решу спрыгнуть с утеса, ты тоже сиганешь?
«Да», - подумал Вилсон.
- Только сначала столкну Стеттнера, - произнес он вслух. - У него пар из ушей, смогу использовать для парения.
- Ты и близко не такой славный парень, как притворяешься, - радостно сообщил Хаус. – А Стеттнер даже приблизительно не столь интеллектуален, как хочет казаться. Что я и объяснял ему непосредственно перед твоим появлением.
- Он дурачил тебя, - заметил Вилсон.
- Но не тебя, так что у меня никаких причин для волнения.
В мире Хауса это считалось признанием своих ошибок. И Вилсон принял его единственным образом, который Хаус оценил бы: промолчал.
Хаус кивнул, подошел к упавшей доске, поставил ее на место и критически осмотрел.
- Выглядит неплохо, - прокомментировал он.
Вилсон молча наблюдал за Хаусом, пока тот не оглянулся.
- Да, - он был согласен, - все в порядке.
* «One for sorrow;
Two for joy;
Three for a girl;
Four for a boy;
Five for silver;
Six for gold;
Seven for a story that’s never been told». – английская считалка про сорок
@темы: переводы, фанфики, хаус/уилсон
-
-
15.06.2009 в 12:00Обожаю заботливого Хауса и безрассудного Уилсона ))) Немного странно, что Хаус не распознал подвоха, но у него есть внимательный друг, а значит - ему не о чем волноваться )))
-
-
15.06.2009 в 12:24перевод прекрасен. фразы вроде
Но он подставлял свое эго под каждый удар, унизительные комментарии и открытое презрение Хауса, что подстегивало последнего раз за разом сознательно искать его общества.
бурное подводное течение этих отношений могло утопить и самого выносливого пловца
улыбка Вилсона проиграла битву с гравитацией
Хаус - не принимая в расчет остальных прекрасных его качеств - сговорчив приблизительно в той же степени как питбуль, почувствовавший угрозу, и столь же опасен.
Но когда он с удовлетворением впечатал кулак в нос Стеттнера, привлекательность этого способа решения вопросов стала очевидной.
местами просты, местами не очень, но очень-очень в духе Mer, за что - спасибо
"И дух, и буква". Как же я люблю у нее всякие мелкие детали!.. и тут они остались)
-
-
15.06.2009 в 13:09-
-
15.06.2009 в 13:13Трогательная, неуклюжая попытка Уилсона освоить мотоцикл, чтобы вернуть расположение Хауса заставила грустно улыбнуться..
- А если я решу спрыгнуть с утеса, ты тоже сиганешь?
«Да», - подумал Вилсон.
Он понял, что сам дрался бы. Дрался бы за Хауса, за его тело, ум и душу, верит Хаус в существование души или нет.
Как жаль, что их unspoken love никогда не перейдет эту грань((
Перевод безукоризнен..
Ну, а про то, что здесь нет ни намека, ни полшага в сторону осс-ности, я уже и не говорю.. Так могло быть в "их" реальности. За это отдельное спасибо и автору, и переводчику.
(сказал фоннат осс-ных фиков
)фаргаш, спасибо Вам огромное за за это чудо!
-
-
15.06.2009 в 14:26мне кажется, этот фик хорош как рассказ. сам по себе. его можно читать, не зная героев сериала. это редкость.
здесь очень красиво вводятся персонажи, и такие точные характеристики каждого.
прекрасный перевод, спасибо.
-
-
15.06.2009 в 14:34Джонас Стеттнер - идеальная роль для Стивена Фрая.
-
-
15.06.2009 в 15:30странно, что Хаус не распознал подвоха
Хаус, по большому счету, очень доверчив
и наивен (причем наивность свою он, не желая отдавать в этом отчета ни себе, ни другим, сознательно сделал частью взгляда на мир), при всей циничности и гениальности, а вернее, благодаря им
наивность, кажется, часть истинного гуманизма, который (как свет))))) несет Хаус, не глупость, а уважение к человечеству (или глупость)))))
потому что Хаус несправедливость кое-чего ))) в мироздании переживает как личную проблему, и получает в ответ от этого мироздания по полной, с оттягом и криком "хрррясь!"
Verit спасиб тебе, надеялась, што выбор оценишь ))
Как же я люблю у нее всякие мелкие детали!.. и тут они остались)
за это - огромное, учитывая твое знание текста ))
постаралась даже сохранить Mer'овские плутания в "он, его, ему, него" )))
CherryBill спасибо, приятно, что вам понравилось
Smothered Hope
Перевод безукоризнен..
здесь нет ни намека, ни полшага в сторону осс-ности
ага! ни призрака отблеска искры зачатка эмбриона намёка на йоту тени частицы ООСа
- А если я решу спрыгнуть с утеса, ты тоже сиганешь?
www.diary.ru/~housefans/p55091582.htm#more1
почитайте, если не видели и будет время, это к проблеме прыжков за Хаусом, в том числе и со скалы )
tamarix08 спасибо )
фик хорош как рассказ
для меня до сих пор загадка, почему многие с упорством, достойным лучшего применения, исключают фанфикшн из области лит-ры, если бы еще по признаку инет-бытования, а то ж ведь ...
ну, графомания, конешно, но почему именно фанфикшн так категорично? у остальное полушкольного сочинительство хоть пара прав ))
А кто не пьет? Назови! Нет, я жду!Гость
-
-
15.06.2009 в 15:42один из самых любимых)) тебе спасибо
постаралась даже сохранить Mer'овские плутания в "он, его, ему, него" )))
я оценила. Помню, как напрягало это, когда сама переводила... но - стиль!))
а у меня штук
двадцатьпять недопереведенных валяется, все ее...-
-
15.06.2009 в 18:55все ее...
мир Mer - чудесная ... реальность )))))
может, найдешь пару свободных вечеров, добьешь хоть один из
двадцатипяти-
-
15.06.2009 в 21:40Но я не соглашусь, что Хаус наивен. Нет, никогда. Если заглянете в словарик, поймёте, о чём я ) Я совершенно не против его доверчивости. Врождённой. Однако сейчас спрятанной очень и очень глубоко, чтобы никто о ней и не догадался. И доверчивость свою он может позволить проявить только с близкими людьми. С пациентами он ни разу не доверчив.
Я понимаю, без этого момента не было бы на чём фик завязать - и поэтому совершенно не против. Но вот на мой взгляд, это небольшой ООС, что к давнему другу, с которым тысячу лет не виделся, Хаус сохранил близкое чувство, чувство доверия. Видать, хороший был друг... Что же он так изменился и не в лучшую сторону? )))
-
-
15.06.2009 в 23:02вы меня, простите, в какой словарик направили? штоб знать, каким определением этого чудесного, изящного и художественно законченного (философски же не завершенного)))) понятия (я не о словарике) вы пользовались?
или вы через синонимы предлагаете определяться?
вот еще психология пользуется понятием "наивность", но с осторожностью неразбавленного заимствования, уточняя и сужая до приемлемой полуточности
а Хаус наивен ))) как искусство, как трагический герой, который герой (и трагический), потому как не в состоянии распознать нерешаемой проблемы или непреодолимого препятствия, он и зная (это интеллект, он с наивностью, если мы говорим не о ребенке, не связан), что обречен, будет действовать так, как будто эта стена пробиваема, причем лбом (определение героического общепринятое, это на случай, если опять куда-нить отправите)
жизнь с сознательным (опять подчеркну) ощущением почти бессмертия (все хаусовы ножи - в розетку) не наивна? необходимость говорить людям в лицо, что они собой представляют (не оскорблять, Хаус никого не оскорбляет), только потому, что так проявляется и уважение тоже, не наивна? нежелание подчиниться общепринятым нормам взаимодоговоренностей и услуг, потому что (как Простодушный Вольтера и всякие другие других умников) не видит смысла тратить себя на мелочи, не наивно (три раза вопросила, патетика, извините)
да уже то, что Хаус всегда получает по полной, не пропуская ударов, это не признак наивности?
тааак, чую, ща услышу "неа" ))))))
повторю, что наивность Хауса, как его же гуманизм, глобальна, она не отрицает ни желчности, ни цинизма, ни (Боже упаси) интеллекта, ни рефлексии
а вот здравоосмысленного умения приспособиться, защититься не позволит, хотя, в нашем случае, связь обоюдна, наивность Хауса - рез-тат трезвого взгляда на мир, а жизнь, как говорил, Чаплин, наивна
он знает людей, и, блин, при этом продолжает любить человечество, если это не наивность самой высшей пробы, не многим данная, то да, мне в словарик
Я совершенно не против его доверчивости. Врождённой. Однако сейчас спрятанной очень и очень глубоко, чтобы никто о ней и не догадался.
я тоже не против ))
а вот Стеттнер догадался )))
што Хаус хранит один раз отданное (редко отданное, но, может, в юности лехше, Стеттнер же друг юности) доверие до последнего, просто из чувства самосохранения, штоб от очередного удара поддых заранее не корчится, он, конешно, циник, но Last Humanist
И доверчивость свою он может позволить проявить только с близкими людьми. С пациентами он ни разу не доверчив.
я ни разу не сказала, што Хаус идиот
человек, как мантру повторяющий "все лгут", вероятно, то ли часто ошибался, то ли в глубине души не верит в это, но, обладая интеллектом и памятью, постоянно убеждается, что это так, поэтому, не в силах заставить себя поверить в тотальную фальшь, истину - отдельно, вранье человеческое - отдельно ... и повторить на этот столик ))
пожалуйста, извините за кол-во слов (я постаралась остановиться))))
Я понимаю, без этого момента не было бы на чём фик завязать
я поняла вашу т. з.
спасибо еще раз за то, что, увидев, на ваш взгляд, несоответствие, оценили прелесть фанфика в остальном
-
-
16.06.2009 в 00:15А философские категории трогать не будем - тёмный лес, и ни одного правильного ответа )))
Те примеры, которые Вы привели... ну в общем, да... не могу назвать это проявлением наивности. Для меня это бесшабашность, рискованость, прямота, прямолинейность, самоотверженность, честность, бескомпромиссность. Наивности не вижу.
Хаус для каждого свой. Для меня он ну ни капли не наивный. Ни глобально, ни в частностях. Меня не переубедить. И тем более, я никого не собираюсь переубеждать и навязывать свою точку зрения.
А вообще, язык мой - враг мой.
-
-
16.06.2009 в 00:45пишет Даль
ага, значит, через синонимы ))) хы
примеры, которые Вы привели
троечка из тех, што привели вы, находя замену понятию "наивный" один в один повторяют вами же цитированного Даля пробелом выше
и вы и Даль ))) называете "прямоту", затем Даль "детскую откровенность", а вы "прямолинейность" и т. д.
короче, вы противопоставляете понятия практически одного синонимичского ряда
я ж говорила, через синонимы (даже ... или тем более, блистательного Даля))) сомнительный вариант )))
тёмный лес, и ни одного правильного ответа
угу ))) поэтому меня и смутила так сходу отвергнутая вами предполагаемая мною наивность Хауса
Меня не переубедить.
и меня не спихнуть с высоты (с) Высоцкий
Хаус для каждого свой.
уникальный, неповторимый и ... невыразимый, как все больше выясняется )))
и чего все так от наивности (ну, вот этой, которая темный лес и ни одного правильного ответа) шарахаются, офигенной же красоты качество ...
вы мне извините упертость, люблю я в Хаусе наивность )))))
еще имя Роланд и пирог с яблокамиВы меня простите, я без злого умысла.
окститесь, и в мыслях не было про умысел
это я виновата со своим трепом пафосным неостановимым (то есть, с моей точкой зрения)))))
-
-
16.06.2009 в 03:36Я ща скажу крамольную вещь. *зажмурившись* Для меня прямота и невинность, детская откровенность - совсем не одно и то же, что прямолинейность. Ужас, правда? )))
Я не все ) И от наивности Хауса я не шарахаюсь. Я её не вижу. Банально)))
И нибожемой! Упёртые мы тут почти все! Так что в этом? Так и живём )))
-
-
16.06.2009 в 08:29Я ща скажу крамольную вещь. Ужас, правда?
зря предупредили ))) а эффект? - я даже не ойкнула! )))))
я не свожу все приведенные вами и вами из Даля определения к одному (просто в силу того, што это, во-первых, разные слова )))), а во-вторых, их три, а прямолинейность одна)))
я как бы понимаю ))), что "это не совсем одно и тоже", но и вы, вероятно, приводя немало слов, раскрывая через синонимическое гнездо навязшую в зубах "наивность", не имели ж в виду их (слов) полную тождественность, иначе ограничились бы одним ... которого нет (повторю, путь определения через синонимы, если качество может пониматься неоднозначно на разных уровнях
и глубинах гы)))организации речевого пространства, с произвольной масштабностью, я уж не говорю (говорила так как уже))), еще и в зависимости от соотнесенности и степени соотнесенности с другими качествами, не работает)вы противопоставляете понятия практически одного синонимического ряда
да чо там, практически, просто, одного
и грани оттенков значения (поэтому и при отсутствии развернутых определений), не сказать, штоб смутны, они вообще не
переливаютсячитаютсяЯ не все
извините )), хотела сказать, не первая отказываете Хаусу в наивности, сознательно встроенной в способ воспринимать окружающее (штоб свежее было))), часть вопще-т, довольно мужественного такого взгляда на мир ))
приятно то, што при декларируемой обеими сторонами "упертости по поводу наивности"
и в "прямоте" ))))), тока источники видим разные, а об видимом еще и не договоримся, ввиду терминологической корневой несогласности
так што, Бох с ней, с наивностью, а?
зато я готова спорить о том, божественно красив Хью Лори или небесно
-
-
16.06.2009 в 12:53зато я готова спорить о том, божественно красив Хью Лори или небесно
Зато вот тут я спорить не готова
-
-
16.06.2009 в 13:31а я, пожалуй, оставлю сомнительность наивности заради несомненной красоты )))
-
-
16.06.2009 в 16:11Мне нравится слово сомнительность ))))
-
-
16.06.2009 в 20:16почитайте, если не видели и будет время, это к проблеме прыжков за Хаусом, в том числе и со скалы )
фаргаш, спаcибо за наводку. Отличная вещь))
Verit, респект Вам за перевод!
Однако не покидает меня мысль, что этот Уилсон, из реальности Mer, никогда бы не попросил Хауса рискнуть жизнью ради Эмбер
-
-
16.06.2009 в 20:24спасибо.
у Mer правда потрясающие фики.)) Здесь еще два перевода моих ее фиков лежат, и... несколько... два? три? - фаргаш. Quintessence был первым прочитанным фиком в хаусовском фандоме, который действительно по-страшному захотелось перевести. Без обиняков "мой" автор. )
Однако не покидает меня мысль, что этот Уилсон, из реальности Mer, никогда бы не попросил Хауса рискнуть жизнью ради Эмбер
возможно. но, все-таки... не знаю.
И у нее они максимально каноничны, прям до жути. Будто бы при этом "показаны" они просто с нужной стороны.
-
-
16.06.2009 в 22:19кто его знает, этого Вилсона, непрост он, непрост ... чертовски
но да, не попросил бы, Mer не позволила бы ))))
она пишет Вилсона, которого я люблю
если б вы знали, как долго я себе объясняла эту "просьбу" из той еще серии ))))
но ничего невозможного ... мало )))
Verit Будто бы при этом "показаны" они просто с нужной стороны.
ага, в чистом виде их любовь
и страх, до оцепенения, хоть што-то нарушить в той красивой паутине из слов с поступками и взглядов, которую аккуратненько смастерили и терь и не приблизиться, но и не распутаться
такой прозрачный и ... призрачный мир
как Mer, так вступаю в лирику, как в ...
Отличная вещь
одна из любимых, но да и так ясен мой фанатизм по поводу ее фикрайтерства )))
оч. приятно разделение вкусов
-
-
16.06.2009 в 22:23платоническая до жути, и страшно красивая. это прям-таки самый что ни на есть кинк мой, если можно в этом значении употребить. красивая крепкая мужская дружба
(ну да, ну да). без баб и кого угодно. -) Ыыы...у тебя тоже отлично получаются словесные паутины, не надо ) достойный переводчик достойного автора
-
-
17.06.2009 в 02:18-
-
17.06.2009 в 15:11красивая крепкая мужская дружба (ну да, ну да). без баб и кого угодно
чего ж без баб? )) бабы, они ничему помешать не могут, они ... незначительны!
туда, хде Хилсон парит свободно, они не долетают
романы, жены, игрушки с Кадди - часть повседневности, как гольф у Вилсона, которые должна быть, заради оттенения, заради того, штобы глаза закрыть и видеть друг друга, и ценить настоящее, удивительно сложное и изысканно странное ))))
kazzjavka
я того, тоже ...
спасибо огромное, то, што вы
-
-
17.06.2009 в 15:14не в смысле вообще без баб ))) бабы вполне себе нужны и хороши, но чтоб не разрывали.
Но такую-то, как у них, попробуй разорви!.. ууу. нарвешься сам ))
-
-
17.06.2009 в 15:27но чтоб не разрывали
туда, хде Хилсон парит свободно, они не долетают
ууу
Эмбер, душа неупокоенная )))
где-то в интервью (кажись, для Осиелы) РШЛ рассказывал, што вопрос сценарной судьбы Эмбер обсуждался с ним (не в последнюю очередь))), и РШЛ
проводилпопросил девушкуна выходв автобус-
-
23.01.2010 в 20:54реверанс перводчику, этот фик как раз для меня
попросил девушку в автобус
ай же ж умничка ^______^
-
-
10.02.2012 в 00:27спасибо