Я - настоящий интернационалист! Я всех ненавижу одинаково (с)
Доброго времени суток ))
Разрешите присоединиться?
Драббл: Верный друг
Автор: Майдари, бета MS Word
Герои: Хаус, Уилсон
Рейтинг: G, категория: слэш
Timeline: 4й сезон (но с тем же успехом можно написать 1)
Disclaimer: мне ничего не принадлежит
читать дальше
***
Хаус от викодина, как огурчик. Таблетки отсчитывают минуты надежней, чем стрелки старых швейцарских часов.
Одна перед кофе, чтобы встать с постели.
Две после завтрака. Три перед обедом.
На обед у Хауса гамбургер, стащенный у Уилсона; иногда вредный, залитый канцерогенным майонезом салат. От таких и начинается великая майонезная лихорадка, доктор Хаус врать не будет.
Слава господу и чудесному очередному президенту, лихорадки нам не страшны. Америка напичкана лекарствами по уши, их у нее больше, чем боеголовок.
Есть розовые облатки, похожие на оборки платьев школьниц, решивших поиграть в принцесс, есть голубые пилюльки, безмятежные, как весеннее небо, и ядовито-желтые капсулы, напоминающие об ограждающих лентах, обтянувших место преступления. Каждый цвет - это нота, альт, виолончель, гобой, медные блестящие тарелки, торжественно ликующие трубы.
Хаус любит классическую музыку, в колледже он даже что-то сочинял. Сейчас его симфония - человеческое тело, взмахом трости он призывает зарвавшихся музыкантов к порядку, ставит на место нагло фальшивящие Почки, Печень, Легкие, Сердце. Все врут, но у доктора есть камертон.
Его слух безупречен, но любит Хаус простые радости жизни: ревущие мотоциклы вместо роллс-ройсов, мыльные оперы вместо Кустурицы, проституток вместо Сандры Баллок. Белые таблетки в оранжевых флаконах из той же серии - хриплый, развратный, устало выдыхающий саксофон, обитатель задымленных баров, которому не светит сыграть под высокими сводами консерваторий и театров. И сколько ни хорохорься, сколько ни говори: "ого-го, я бы мог", - тебе не вырваться из потных рук обкуренного джазмена, воображающего себя Армстронгом и не стесняющегося пропустить стаканчик за чужой счет.
Искусство принадлежит народу - доктор Хаус высыпает на ладонь "викодин". Овальные таблетки завораживают, как пуля в дуле пистолета; порой доктор заряжает легальными наркотиками игрушечный пистолетик и водит языком по стволу, прежде чем выстрелить в рот.
В апельсиновом тумане перед ним мелькает Кадди - вылитая Кармен, Чейз, смазливый герой-любовник, добрая пастушка (или гризетка) на вечно вторых ролях Кэмерон, неистовый и мрачный мавр Отелло - Форман. На сцене Хаусу уготована роль Квазимодо, всё остальное расхватано, залапано, примерено, разобрано на сезоны вперед. Искусство требует жертв, но не любит инвалидов. Здесь вам не фонд помощи ветеранам и убогим.
Хаус предпочитает смотреть из оркестровой ямы. Дирижировать вовсе неплохо, только вот стоишь к залу спиной, и они, сидящие в полутьме, думают, что ты гордец и эгоист. Они вооружаются биноклями, и у Хауса сводит лопатки под пристальными взглядами. Но из ярко освещенной ловушки деться некуда, и Хаус расправляет плечи и взмахивает тростью.
Главное в мире - знать свое место, тогда все будет хорошо.
Когда траченные молью, страдающие артритом и варикозным расширением вен старушки выдают в гардеробе пальто и плащи, и поток облагороженных прикосновением к искусству зрителей ручейками выбивается на залитую огнями площадь, Хаус выходит через служебный вход.
От фонаря отделяется тень – Уилсон всегда особняком, ему не подходит ни одна роль, он никогда не бывает в зале.
- Где твой букет? - спрашивает Хаус.
Вне оранжевого тумана, далеко-далеко, за тысячу миль, Уилсон слышит:
- Опять пригласил на ужин новенькую?
- Это же мезальянс, - отшучивается Уилсон. – Я согласен только на ровню. Последняя помолвка меня испортила.
- Как сказать, - замечает Хаус. – Вкус у тебя по-прежнему плохой.
Уилсон закатывает глаза и крутит на пальце ключи от машины. Его медсестра сегодня отправилась к маме, и вечер у Уилсона совершенно свободен.
- Хочешь, поедем к тебе и устроим дикие танцы вокруг торчащих шестов?
На самом деле он произносит:
- Не хочешь заскочить на часок в боулинг?
- В другой раз. В шесть у меня деловая встреча. Один желтый друг и четверо маленьких оранжевых, - Хаус подмигивает. – Великолепная пятерка.
Это початая бутылка «Глеффиндика» и замечательный волшебный викодин.
Он садится на мотоцикл и надевает шлем.
- Когда-нибудь они тебя убьют, - кричит вслед Уилсон.
«Все, кого мы любим, убивают нас», - мог бы ответить ему Хаус.
Оранжевый туман окутывает его, когда он несется по улицам со скоростью намного выше разрешенной, когда кормит Стива МакКуина и играет Шопена, потягивая умеренно дорогое виски из толстостенного стакана. Вечером можно расслабиться и не отсчитывать минуты между двумя приемами: время теперь не властно над викодином, и Хаус летит над миром, воспаряя в хрустальную тишину.
Где-то вдали поют ангелы, прибравшие души всех его неудачливых пациентов, белые сияющие десанты один за другим отправляются на землю, и кто-то из них наверняка следит за Принстон-Плэйнсборо. Там пациентка Уилсона умирает от рака, там молодой наркоман с тоской смотрит в потолок, там медсестра с десятилетним сыном-хроником строят на ковре замок из разноцветных кубиков. Родители и дети, жены и мужья, братья и сестры вышагивают по коридорам, сидят на краешке диванов, словно птицы, готовые вспорхнуть, дежурят у кроватей, вслушиваясь в прерывистое дыхание больных. У ангелов на земле много работы.
Хауса это не печалит. Каждую секунду на свет рождаются новые люди, и когда-нибудь их тоже будут убивать те, кого они полюбят всем сердцем.
Хаусу не грустно. С ним всегда один верный друг, Вик.
Он не один.
На экране хороший парень разбирается с полусотней плохих, но пальба не мешает Хаусу спать. С викодином Хаус не просыпается через каждые полчаса от ноющей боли.
С викодином ему нет нужды просыпаться.
Однажды Хаус мог бы сдернуть оранжевый полог, отбросить выцветшие, поблекшие, ненужные клочья и выйти в мир. Несколько шагов, немного усилий, и Уилсон упадет в руки, как переспелый плод.
Но Хаус похож на гранату с выдернутой чекой, но дорога впереди длинна и терниста, и Уилсон не сможет предотвратить взрыв. Когда-нибудь Хаус убьет его, как все мы убиваем тех, кто любит нас.
Доктор Хаус хочет, чтобы Уилсон жил вечно.
***
Разрешите присоединиться?
Драббл: Верный друг
Автор: Майдари, бета MS Word
Герои: Хаус, Уилсон
Рейтинг: G, категория: слэш
Timeline: 4й сезон (но с тем же успехом можно написать 1)
Disclaimer: мне ничего не принадлежит
читать дальше
***
Хаус от викодина, как огурчик. Таблетки отсчитывают минуты надежней, чем стрелки старых швейцарских часов.
Одна перед кофе, чтобы встать с постели.
Две после завтрака. Три перед обедом.
На обед у Хауса гамбургер, стащенный у Уилсона; иногда вредный, залитый канцерогенным майонезом салат. От таких и начинается великая майонезная лихорадка, доктор Хаус врать не будет.
Слава господу и чудесному очередному президенту, лихорадки нам не страшны. Америка напичкана лекарствами по уши, их у нее больше, чем боеголовок.
Есть розовые облатки, похожие на оборки платьев школьниц, решивших поиграть в принцесс, есть голубые пилюльки, безмятежные, как весеннее небо, и ядовито-желтые капсулы, напоминающие об ограждающих лентах, обтянувших место преступления. Каждый цвет - это нота, альт, виолончель, гобой, медные блестящие тарелки, торжественно ликующие трубы.
Хаус любит классическую музыку, в колледже он даже что-то сочинял. Сейчас его симфония - человеческое тело, взмахом трости он призывает зарвавшихся музыкантов к порядку, ставит на место нагло фальшивящие Почки, Печень, Легкие, Сердце. Все врут, но у доктора есть камертон.
Его слух безупречен, но любит Хаус простые радости жизни: ревущие мотоциклы вместо роллс-ройсов, мыльные оперы вместо Кустурицы, проституток вместо Сандры Баллок. Белые таблетки в оранжевых флаконах из той же серии - хриплый, развратный, устало выдыхающий саксофон, обитатель задымленных баров, которому не светит сыграть под высокими сводами консерваторий и театров. И сколько ни хорохорься, сколько ни говори: "ого-го, я бы мог", - тебе не вырваться из потных рук обкуренного джазмена, воображающего себя Армстронгом и не стесняющегося пропустить стаканчик за чужой счет.
Искусство принадлежит народу - доктор Хаус высыпает на ладонь "викодин". Овальные таблетки завораживают, как пуля в дуле пистолета; порой доктор заряжает легальными наркотиками игрушечный пистолетик и водит языком по стволу, прежде чем выстрелить в рот.
В апельсиновом тумане перед ним мелькает Кадди - вылитая Кармен, Чейз, смазливый герой-любовник, добрая пастушка (или гризетка) на вечно вторых ролях Кэмерон, неистовый и мрачный мавр Отелло - Форман. На сцене Хаусу уготована роль Квазимодо, всё остальное расхватано, залапано, примерено, разобрано на сезоны вперед. Искусство требует жертв, но не любит инвалидов. Здесь вам не фонд помощи ветеранам и убогим.
Хаус предпочитает смотреть из оркестровой ямы. Дирижировать вовсе неплохо, только вот стоишь к залу спиной, и они, сидящие в полутьме, думают, что ты гордец и эгоист. Они вооружаются биноклями, и у Хауса сводит лопатки под пристальными взглядами. Но из ярко освещенной ловушки деться некуда, и Хаус расправляет плечи и взмахивает тростью.
Главное в мире - знать свое место, тогда все будет хорошо.
Когда траченные молью, страдающие артритом и варикозным расширением вен старушки выдают в гардеробе пальто и плащи, и поток облагороженных прикосновением к искусству зрителей ручейками выбивается на залитую огнями площадь, Хаус выходит через служебный вход.
От фонаря отделяется тень – Уилсон всегда особняком, ему не подходит ни одна роль, он никогда не бывает в зале.
- Где твой букет? - спрашивает Хаус.
Вне оранжевого тумана, далеко-далеко, за тысячу миль, Уилсон слышит:
- Опять пригласил на ужин новенькую?
- Это же мезальянс, - отшучивается Уилсон. – Я согласен только на ровню. Последняя помолвка меня испортила.
- Как сказать, - замечает Хаус. – Вкус у тебя по-прежнему плохой.
Уилсон закатывает глаза и крутит на пальце ключи от машины. Его медсестра сегодня отправилась к маме, и вечер у Уилсона совершенно свободен.
- Хочешь, поедем к тебе и устроим дикие танцы вокруг торчащих шестов?
На самом деле он произносит:
- Не хочешь заскочить на часок в боулинг?
- В другой раз. В шесть у меня деловая встреча. Один желтый друг и четверо маленьких оранжевых, - Хаус подмигивает. – Великолепная пятерка.
Это початая бутылка «Глеффиндика» и замечательный волшебный викодин.
Он садится на мотоцикл и надевает шлем.
- Когда-нибудь они тебя убьют, - кричит вслед Уилсон.
«Все, кого мы любим, убивают нас», - мог бы ответить ему Хаус.
Оранжевый туман окутывает его, когда он несется по улицам со скоростью намного выше разрешенной, когда кормит Стива МакКуина и играет Шопена, потягивая умеренно дорогое виски из толстостенного стакана. Вечером можно расслабиться и не отсчитывать минуты между двумя приемами: время теперь не властно над викодином, и Хаус летит над миром, воспаряя в хрустальную тишину.
Где-то вдали поют ангелы, прибравшие души всех его неудачливых пациентов, белые сияющие десанты один за другим отправляются на землю, и кто-то из них наверняка следит за Принстон-Плэйнсборо. Там пациентка Уилсона умирает от рака, там молодой наркоман с тоской смотрит в потолок, там медсестра с десятилетним сыном-хроником строят на ковре замок из разноцветных кубиков. Родители и дети, жены и мужья, братья и сестры вышагивают по коридорам, сидят на краешке диванов, словно птицы, готовые вспорхнуть, дежурят у кроватей, вслушиваясь в прерывистое дыхание больных. У ангелов на земле много работы.
Хауса это не печалит. Каждую секунду на свет рождаются новые люди, и когда-нибудь их тоже будут убивать те, кого они полюбят всем сердцем.
Хаусу не грустно. С ним всегда один верный друг, Вик.
Он не один.
На экране хороший парень разбирается с полусотней плохих, но пальба не мешает Хаусу спать. С викодином Хаус не просыпается через каждые полчаса от ноющей боли.
С викодином ему нет нужды просыпаться.
Однажды Хаус мог бы сдернуть оранжевый полог, отбросить выцветшие, поблекшие, ненужные клочья и выйти в мир. Несколько шагов, немного усилий, и Уилсон упадет в руки, как переспелый плод.
Но Хаус похож на гранату с выдернутой чекой, но дорога впереди длинна и терниста, и Уилсон не сможет предотвратить взрыв. Когда-нибудь Хаус убьет его, как все мы убиваем тех, кто любит нас.
Доктор Хаус хочет, чтобы Уилсон жил вечно.
***
очень понравилось
noInk
Спасибо!
Боялась сюда выкладывать)) Но, вроде, пока не бьют.
Майдари, почему боялась? вещь очень хорошая
Спасибо
Объективно о своем судить не получается. Автору кажется, что все ничего, а читатели глядят со стороны, им видней.
буду ждать следующего вашего творения
спасибо вам!
Здорово написано
Спасибо! Рада, что понравилось
*книксен*
lur Feyrre
Да нас на работе заездили акулы капитализма ))
Месяц без воскресений трудимся, наверное, поэтому позитивное не наскреблось. Но к 20-му обещают разжать бульдожью хватку...
А откуда Ваша подпись? Оч. похоже на Шекспира. Или на удачную стилизацию ))
Мне очень понравилось
Хотя пейринг не мой
Мой ОТР - Хаус/Чейз
Спасибо за отзыв.
0_________о жестоко.
Ну, надеюсь, когда начальство сменит гнев на милость, Вы напишете что-нибудь ещё ^.^ Конечно, лучше что-то повеселее, но уж как получится...
А откуда Ваша подпись? Оч. похоже на Шекспира. Или на удачную стилизацию ))
Да, он самый, "Ромео и Джульетта". В переводе Пастернака было так: "Так сладок мёд, что, наконец, и гадок — избыток вкуса отбивает вкус". В оригинале:
These violent delights have violent ends
And in their triumph die, like fire and powder,
Which as they kiss consume: the sweetest honey
Is loathsome in his own deliciousness
And in the taste confounds the appetite:
Therefore love moderately; long love doth so;
Too swift arrives as tardy as too slow.
Очень красиво. И музыкально. И атмосферно. Только грустно. =(
*кланяюсь* Огромное спасибо
Dobrik
Вот-вот! Недаром мне глючилось, что Чейз играет саба Хауса в бдсм-клубе.
Сегодня узнала, что Чейз в каноне действительно был членом такого клуба
Дас ист фантастиш
Анриал. Но здорово )))
Лэнг
Рада стараться
сорри... проглядела Ваш ответ.
Да, он самый, "Ромео и Джульетта". В переводе Пастернака было так: "Так сладок мёд, что, наконец, и гадок — избыток вкуса отбивает вкус".
В этом, наверное, и заключается гениальность - ну казалось бы, что стоит срифмовать строки так же, как у Шекспира, да и сюжеты ведь наш потрясатель копьем не сам придумывал, готовые брал
но вот поди ж ты. Так сказать, как он, не может никто.
И попробуй расшифруй, в чем секрет. Чем берет? Что за сердце хватает?
Когда-нибудь Хаус убьет его
ждала-ждала заместо "его" - "себя", пока не дождалась
вы идеально исполнили фразу, с эдаким подкупающим аскетизмом
вообще, все отсылки, использованные вами в тексте, пугающе уместны и своевременны
Искусство принадлежит народу