Название: I am a Rock, I am an Island, I am a House
Автор: blueheronz
Переводчик: CM
Бета: Katya Kosmynina (только первая глава, остальное бетилось собственноручно)
Пейринг: Хаус/Кэмерон
Жанр: Весь такой внезапный ангст с легким флером романтики.
Рейтинг: T
Дисклаймер: Не наше, переводческое, да и не авторское. Отрекаемся от прав, отдаем их Шору.
От автора: Эта история - внезапный залп ангста. Как-то раз я гуляла с собакой, и эти слова пришли мне в голову, как будто сам Хаус говорил мне: I am a Rock, I am an Island, I am a House. В каждой главе я стараюсь собрать вместе точки зрения Хауса и Кэмерон.
От переводчика: Случайно наткнулась, решила посидеть. В середине первый главы меня стали мучать сомнения, что я уже где-то читала перевод этого фика. Гугл опроверг мои опасения, поиск по форумам тоже. Или я невнимательно искала?
Спасибо Леочке за помощь.
саопчество полно беспощадного слэша, даже выкладывать страшно мой ненаглядный Хэмерон.
Глава первая. Дом.
Каменный остров.
Дом, думает он.
Камни не чувствуют боли. А острова не способны плакать. А дом? Дом может быть дружелюбным, теплым и уютным. Дом может стать тебе родным.
Дом может быть подобен ему. Закрытый как крепость, защищенный от боли, принадлежащий только ему. И только призраки иногда составляют ему компанию.
Бу!
Хаус запер почти все двери. Только у него есть главный ключ.
Я построил стены, теперь крепость погружена в глубокую тьму. Никто не может проникнуть внутрь.
Он ненавидит впускать кого бы то ни было. Он не признается вслух, но Уилсон был близок к тому, чтобы разрушить и увидеть фундамент, его сущность. Жалкую, как выразился бы Уилсон. Несчастную.
Да, Уилсон много знает о нем, будучи, как он выражается, его «другом». Уилсон был рядом с ним в те годы, перед инфарктом, когда была Стейси.
Он был из-за него.
Хаус знал правду. Знал, какой он, этот скрученный и темный мир, где нет ничего определенного, кроме боли.
Его друг до сих пор не знает о зависимости. Ему предстоит открыть и изучить еще множество комнат.
Мне не нужна дружба. Она приводит к боли.
Уилсон должен был пройти анализ Фрейда, с улыбкой подумал Хаус.
Они с Кэмерон могли бы вместе работать. Принимать только смертельно больных и калек.
Ущербных.
Она преследует его мысли. Как приведение.
Кэмерон.
Не говори о любви. Я слышал это слово раньше. Оно отпечаталось глубоко в памяти.
Торчание в больнице, пока самая последняя уборщица не побежит домой, стало привычным. Он включает музыку на своем iPod. Надежда, что мысли о ней уйдут под воздействием звуков из наушников.
Это неправильно.
Мысли неотступны.
Он думает, что было бы неплохо набить тату «Я хочу Кэмерон» прямо на лбу.
Хочу. Нуждаюсь. Люблю.
В чем разница? Я хочу ее, она нужна мне, и она должна, должна принадлежать мне.
Старые песни. Он не в состоянии вспомнить исполнителя.
Ее образ стал монограммой в мозгу. Запечатлился в его сердце, сохранился в сознании. Он
медленно просачивается в подсознание.
Он досконально изучил ее статьи. «Он боится, что полностью посвятит себя дифференциальной диагностике» - цитата из одной из них.
Всякий раз, когда он перебивает ее с сарказмом, в нем что-то переключается, и..
Что было бы, если бы они пришли в парк солнечным днем, растянулись на одеяле? Он бы слушал ее болтовню: ее голова на его груди. Он хотел бы смотреть на нее без боли в глазах, жить без жестких рамок.
Но он не может. Не может измениться. Он должен оставаться резким и циничным, чтобы не потерять то, что позволяет ему существовать.
Иногда сарказм и антагонизм изнуряют его.
Я отражаюсь в собственной броне. Скрываюсь в комнате, в этом безопасном чреве. Я никого не трогаю, и это взаимно.
Он хочет ее.
Он продумал все пути, с помощью которых они могли бы быть вместе. Большинство фантазий не воплотится. Вот он берет ее за руку, изучает линии на ладонях, проводит по ним кончиками пальцев, возвращает ей ладонь.
Она нужна ему.
При виде ее что-то сжимает пах. Каждый раз, когда он смотрит на нее, он попадает в магнитное поле.
Когда боль становится настолько сильной, что викодин становится не эффективнее конфет, он представляет ее прохладную руку на своем лбу, потом на плече, и это успокаивает его. Утешительный образ заставляет его глаза закрыться.
Несколько дней. Столько же ночей. Боль нестерпима настолько, что ему даже не хочется секса. Он просто хочет, чтобы она лежала на его кровати. Он хочет похоронить свою голову на ее животе. Навсегда.
Часы идут. Все, о чем он может думать сейчас – погрузиться в нее, раздвинуть коленом ее ноги и открыть, как цветок.
Он любит ее.
Не было даже шанса быть с ней. Он любил Кэмерон. Всегда. Серьезную, с чувством юмора, полную достоинств. Она - блестящий врач, профессионал с человеческим подходом. Когда она волнуется, теряет самообладание, когда смотрит в его глаза – это добивает его.
Он любит ее общество, хотя часто избегает его.
Он любит ее.
Она никогда не узнает.
Глава вторая. Связь.
Она найдет Хауса в офисе, в 14:00.
Неразумно задерживаться в больнице до ночи – не то, чтобы он изматывал ее, но она не успевает поспать.
Этой ночью боль в ноге убивает его; она готова поклясться, что чувствует ее.
Это почти нереально, как если бы он подозвал ее к себе, как Рочестер, призывающий Джейн пересечь болото и найти его – измученного, одинокого калеку. Ей кажется, что он произнес ее имя; она идет к нему.
Между нами что-то происходит. Она так думает.
Больше всего она хочет быть рядом, в его пространстве, окруженной его вещами.
Это слишком, надеяться, что он там.
Но он там, откинувшись на спинку кресла Аэрон, его здоровая нога лежала на столе. Болевые спазмы отображались на его лице, когда он массажировал поврежденное бедро. Он потерял свою оксфордскую рубашку и ходит как обычно – в джинсах и футболке. Кэмерон замечает выпуклость его бицепсов, его рука работает над мертвой мышечной тканью.
Она замешкалась в дверном проеме. Он ясно дал ей понять, что не нуждается в ее жалости, любви или каких-нибудь усилий по спасению от самого себя.
"Если и есть человек, которого нужно спасти от самого себя, то это Хаус", - думает она
Она входит в кабинет. Тут темно, за исключением света от крошечной настольной лампы.
Хаус смотрит на нее без тени удивления
- Привет, - произносит он.
Усталость витает вокруг его глаз. Тем не менее, он делает слабую попытку вернуться к привычной манере общения:
- Больница – это дом вдали от дома. Я не настроен на разговор, если ты, конечно, не собираешься ввести мне инъекцию чего-нибудь веселого.
Частично наполненный шприц на его столе. Она не прикасается к нему.
Вместо этого она делает то, на что у нее едва хватило мужества. Она прикасается к нему, положив руку на сильное плечо.
Тепло – кабель от его тела к ее губам.
Боль сходит с его лица, но она все еще видит ее признаки – капли пота на лбу, сжатая рука на его колене.
- На что это похоже? – тихо спрашивает Кэмерон. Она удивлена, но не подает виду, когда он отвечает ей без сарказма в голосе:
- Сидела на электрическом стуле? – спрашивает Хаус, глядя на нее со школьной гримасой на лице, - конечно нет. Я тоже. Но я думаю это именно то, на что это похоже. Это или электрошоковая терапия, или удар молнии.
Она сделала несколько шагов, чтобы сесть на стол, опираясь рукой на его кеды. Она ждет, когда он задаст неизбежный вопрос. Что она делает здесь? Как будто она не знает.
Она ждет, пока он скажет ей идти домой.
Наконец он произносит:
- Ты дала всем понять, что не веришь в Бога.. Во что ты веришь, Кэмерон?
На секунду она перестает дышать.
- Снимите обувь.
Его брови вопросительно поднялись.
- Что ты замышляешь?
- Просто расслабьтесь, Хаус. Отдыхайте.
Она крепко обхватывает его ногу своими маленькими, хрупкими ручками. Ее пальцы ловко нашли чувствительные точки, она массирует переднюю часть его ступни, затем точными касаниями приступает к нижней.
- Вы спросили, во что я верю, - тихо говорит она, - я верю в кости, потому что они вечны. Я верю в ДНК, потому что она никогда не врет. Я верю фактам.
Во что ты веришь, Кэмерон? Я верю в музыку и любовь, мысленно шутит она. Но она знает, что это не шутка.
Она верит в красоту, правду и надежду. Она верит в жизнь.
А как же человек, который утверждает, что все врут? Она верит в него, часто не доверяя ему. Она верит в него, несмотря на сомнения.
Она не может помочь себе.
Хаус всегда возбуждал ее. Ни один мужчина не заставлял ее хотеть того, что она хотела с ним. Она чувствует, что может кончить от малейшего прикосновения. Прямо сейчас, когда ее руки сжимают его ногу, она едва ли сможет встать. Ему тяжело? Она хочет посмотреть, но не может. Притяжение между ними нарастает с каждой секундой. Это метафизический процесс. Тонуть в ощущение близости, как сейчас, как будто у них общее ребро.
Иногда она желает знать, был бы у них шанс, если бы не ее ошибка. Она винит себя в том, что происходит с Хаусом.
Бессмысленный секс с Чейзом был ее идеей.
Нужно доказать – себе и ему – что у нее есть жизнь, жизнь без Хауса. В глубине души она надеялась, что он будет ревновать, или хотя бы обратит внимание. Но ему было скучно, он считал это предсказуемым. Если бы она наняла стриптизера – это, возможно, возбудило бы в нем интерес. В отличие от него, она слишком сильно уважала себя, чтобы платить за секс – и она слишком много заботилась о том, что другие думают по этому поводу.
Пора заканчивать с Чейзом, ведь именно это ему необходимо. С тоской в глазах, он ходит за ней по пятам, ожидая внимания.
Чейз хороший человек. Она уважает его как врача, считает своим другом. Но как сексуального партнера.. Он так молод. Она догадывалась о его доброте. Он милый мальчик с милой задницей, думает она, невольно улыбаясь. Но рядом с Хаусом – он любитель. Хаус сводит ее с ума. Пыл Чейза опьяняет, но ей достаточно представить, как Хаус прижимает ее к кровати, лаская клитор кончиком языка, а его глаза источают возбуждение и желание трахать ее..
Она начинает испытывать отвращение к себе. Одно дело – быть женщиной, которая ищет партнеров для удовлетворения сексуальных потребностей. Другое – получать самую малую долю желанного. В последнее время, кончая, она обманывала себя, представляя Хауса. Она перестала целоваться с Чейзом. Ее коллега – бледная тень, так сказал бы Форман, если бы знал о их связи.
Свидание с Хаусом было всем, что она смогла сделать.
Это была ее ошибка.
О чем она думала, прося Хауса о невозможном на этом идиотском свидании? Спрашивая его о чувствах к ней?
Она должна была знать, что чувства – самое последнее, чем он поделится с ней или с кем-либо другим. Он мог говорить о презрении к янки, о раздражении по отношению к Кадди, или о своем врачебном долге. Но не об этом.
Все, что она могла сказать в свою защиту – это букет, который он подарил ей.
Почему она воздержалась от случайного секса? Она могла спросить, почему он стал неврологом, почему ударился в диагностику, или какие игрушки и пазлы лежали на его столе в детстве. Где возникла любовь? Она хочет это знать и жалеет, что не спросила тогда.
Хаусу было бы легче, если бы она говорила о себе. Он мог бы наслаждаться. Наслаждаться ею.
Она могла бы рассказать ему о том, как впервые посмотрела в микроскоп. Это было в средней школе, когда учитель показывал амебу. Она была очарована этим одноклеточным организмом. Какие тайны скрывались под стеклом, спрашивала она? Капля дождя с миниатюрной вселенной внутри.
Он мог бы слушать ее болтовню о поломанной руке старшой сестры. Врач назвал кость так, как она никогда не слышала – локтевой. Слово поразило ее, и в библиотеке, куда ее водила мать, она стала читать «Анатомию Грея», запоминая названия всех костей человеческого тела.
Слова соблазняли ее.
Ночью, лежа на кровати, она шептала в пустоту: «челюсть, ключица, грудная клетка, плечевая кость, копчик, бедренная кость»
Это была ее собственная поэзия.
Если бы не ошибки, она пошла бы на второе свидание. Возможно, на нем она бы открылась ему, рассказала о Мо.
Ее жизнь – молитва о потерях.
Что бы Хаус сделал, чтобы докопаться до ее жизни? Он бы ненавидел ее за многое из того, что она могла ему рассказать. Это личное. Единственный человек, кто знал об этом – Мия, подруга детства.
Все началось с диагноза младшей сестры. Лейкемия. Эллисон было восемь; Мо было три. Она помнит тот день, когда Мо была настолько слаба, что не могла спуститься по лестнице. Родители догадывались, что-то действительно не так. Семейный врач ошибся. Сначала он диагностировал тяжелую стадию гриппа, но ей не становилось лучше. Он сказал, что это мононуклеоз.
Поэтому она стала врачом.
Два года врачи пытались лечить лимфому. Впервые она узнала о разнице между клетками крови и кровяными тельцами. В возрасте восьми, девяти и десяти лет, этот нежный период, малышка подвергалась химиотерапии, опасному излучению радиации. Ее длинные каштановые локоны выпали, оставив после себя жалкие сгустки, а маленький живот раздулся.
Мо умерла дома, лежа на синем диване. Кэмерон не было дома. Мать увезла ее в парк, по просьбе отца. Он хотел остаться с ней наедине, с самой любимой дочерью. Когда карусельная лошадка двинулась с места, ее сердце остановилось.
Она никогда больше не видела свою маленькую сестренку.
Вскоре после этого скончался дедушка. Родители, одетые в черные одежды, прошли мимо его гроба, мимо безжизненного, воскового лица. Рак убил его, так же как и дядю Кэла три месяца спустя.
Страшный период жизни.
Большинство детей растут с мыслью о том, что они непобедимы. Но не Кэмерон. Она росла на пороге потерь, хрупкая и тихая. Она знала, что может умереть в любую секунду.
Годы изменили ее.
Она тонула в страхах, будучи подростком. Кэмерон не смогла смотреть на заколоченный гроб и отказалась от участие в похоронах.
Когда ей было 16, ее друг Энди погиб в автокатастрофе. Кошмар вернулся. У нее было богатое воображение. Она представляла, как смотрит на аварию из окна автомобиля, кровь на тротуаре, его голова в ранах. И самое страшное – Энди в гробу, одетый в непривычную одежду, и то, чем они побрызгали его лицо, не способно замаскировать трупный оттенок его кожи.
Иронично. Он был пьян. Он предпочел напиться, вместо того, чтобы сходить на «Опасную реальность» в кино. Его выбор привел к смерти.
Это повредило ее.
Годы терапии помогли преодолеть страх смерти. Она вернулась к жизни с такой грацией, что, встретив своего мужа, Джона, приняла новость о его раке как должное.
Джон был простым. Скучным, как говорил Хаус. Иногда она задумывается о разнице между ними. Хаус сделал ее коршуном, кружащим над ранеными. Но Хаус и ее муж были разными. Они не были похожи. Она не сомневалась, что Хаус – калека, но, помимо рака, ее муж был такой же нормальный и сбалансированный, как велосипедное колесо.
Последние несколько месяцев она не отходит от него. В последние часы жизни он не мог дышать, субстанция из слизи забивает его трахею. Она обтирала его губкой. Его дыхание было редким и рваным. Время идет, он опять задыхается. Она проводит губкой по его плечу снова и снова.
Это была его смерть.
Минуты казались часами, когда он судорожно вбирал воздух. Дыхание превращалось в предсмертный хрип. Она держала руку, шепча: «все в порядке, все в порядке».
Нет.
Она вспоминала свое детство. Свернувшись калачиком на верхней полке в кабинете родителей, она слушала дыхание отца. Она с ужасом слушала его одышку. Сделает ли он еще один вдох? Еще девочкой она замирала в ожидании его вдоха. Она думала, что ей придется спустится с огромной двухъярусной кровати и трясти его, пока он не сделает шумный глоток воздуха.
Ее муж сделал последний вдох. Время остановилось.
Тишина.
Она знала, смерть - идеальная тишина.
Его лицо было спокойно и расслабленно.
***
Офис. Кэмерон еще раз концентрируется на Хаусе, проводя пальцами вдоль его ноги, массируя кожу настолько нежно, насколько это возможно. Повисло уютное молчание, и она творит невероятное с его ногой. Такая же утонченная, как и его руки. Она хочет, чтобы он снял джинсы, чтобы она смогла массажировать его бедра. Она сможет увидеть его ноги и кое-что еще.
Она управляет им.
Она не может сказать ему, как она делает это.
Его глаза закрыты, лицо спокойно.
Что с ним происходит? А с ней? Это всего лишь закульсие их реальной жизни.
Он нарушает молчание, тянется к носкам и обуви, небрежно кладет их на стол.
- Спасибо. Спасибо за это.
Он стоит, смотрит на нее сверху вниз, а его синие глаза пронзают ее сердце как два мощных лазера. Как обычно.
- Ты голодна? И нет, это не вопрос с подвохом. Я собираюсь отдохнуть от.., - он берет свою трость и размахивает ею как клюшкой для гольфа. – херни.
- Немного. Как ваша нога?
Хаус опирается свободной рукой на нее плечо.
- Весьма хреново, но жить буду. Я собираюсь пожить еще немного. Или много. Пойдем, Кэмерон, я разделю с тобой кувшин воды и пиццу.
Глава третья. Погруженные во тьму.
Он верен ей.
Даже когда он снимает шлюх, он мысленно трахает ее.
Сейчас он хочет посадить ее на стол, раздвинуть ноги и погружаться в нее, пока удовольствие не заглушит боль.
Он хочет быть глубоко в ней, чтобы горячая пульсация пронзала ее изнутри. Фантазия начинает лихорадочно работать. Он хочет сгореть в ней.
Я страдал от лихорадки в детстве..
«Я чертовски инфантилен. Но это не моя настоящая сущность», - думает он.
Кто ты? Кто ты? Кто же ты?
Я призрак, который желает добра.
Если бы он только мог ласкать ее стройные ноги, проводить языком между пальцев, пока она не начнет стонать..
Ее руки на моей груди, язык прокладывает жаркую дорожку внизу живота и ниже..
О господи.
Электрические заряды проходят сквозь ногу. Он возбужден.
Он такой твердый.
Эти мысли можно бы было довести до логического конца, если бы не боль, сводящая с ума.
Ему настолько больно, что он мечтает об ампутации.
Он страдает. Боль никогда не была такой сильной. Он относится к животным, которые откусывают поврежденные конечности.
Шприц морфия на столе. Он не может оторвать от него взгляд.
Разница между викодином и морфием такая же, как между Молли Шеннон и Анджелиной Джоли, спичечным коробком и BMW.
Он обещал Кадди, что не сделает этого снова. Но он солгал.
Морфий стирает боль в ноге, но размывает разум, отупляет. Делает его скучным.
Быть скучным – самое последнее, что он хочет испытать на себе. Это конечная станция жизненного пути.
Он задрал здоровую ногу на стол, массажируя бедро.
Скоро он начнет шкорябать руку гвоздями, как настоящий мученик.
Кофе без сахара. Горькие мысли, как жареные бобы, как цвет Формана.
О боже, как он сентиментален. Он знает это, но нет свидетелей. Он заработает отвращение к себе за такие мысли. Он уже живет с ним.
Ради бога, Кэмерон, ради того бога, в которого никто не верит, дай мне немного прикосновений. Иди сюда, но будь осторожна. Я не знаю, на что способен.
Как, черт возьми, она смогла так глубоко запасть в душу?
Он так облажался. Если бы он был пациентом, то назначил бы себе кардиограмму мозга. Или навязал бы себя Чейзу в качестве наказания.
Слава богу, что Уилсон не маячит перед ним сейчас.
Он хочет видеть только ее.
И она пришла.
Кэмерон появляется в его офисе глубокой ночью, когда его боль невыносима. Она появляется, и он не может это объяснить.
Почему она пришла после всего того, что он сделал и сказал ей? Неужели она простила его вранье о смертельной болезни, о том, что он умирает?
Возможно.
Она принимает его таким, какой он есть.
Он не отпустит ее по личным причинам. Часть его устала от борьбы с болью. Другая – предчувствие, что Кэмерон способна заполучить его. Целиком.
Он пересек линию. Он думал, что не сделает этого, когда заставил всех поверить в свою смерть. Он не пытался обмануть их.
Это не было как тогда, когда он украл медкарту Стейси у ее терапевта. Он признает, что пошел бы на все, чтобы узнать, что она чувствовала к нему, плевать на последствия.
Тут все иначе. Это было исключительно о нем. Если бы только Уилсон оставил его в покое – но этого никогда не произойдет. Наверное, единственный способ убрать Уилсона и Кадди, пытающихся узнать о его жизни – вести себя как нормальный человек, то, что они меньше всего ожидают.
Он любит хранить дистанцию, это правда. Редко заботится о том, что думают другие, предпочитает быть в одиночестве.
Но команда стала чем-то на подобии неблагополучной семьи – его неблагополучной семьи – и он ненавидит слово «неблагополучный». Слова избили его собственную семью, и это не каламбур.
Он постоянно тычет в них тростью, как трезубцем, а они, как шары в боулинге, постоянно летят не туда.
Он говорит, что они скучные, но что бы он делал без них?
Он находит их интересными. У каждого есть история, тайна, которая не раскрыта. Пока что. Он не успокоится, пока не узнает о них все.
Другая причина, по которой он должен впустить Кэмерон – он не хочет отпускать ее.
Поцелуй.
Он сохранил его.
С того момента, как она пересекла порог офиса, он знал, что произойдет. Рекомендательное письмо, мужественные речи, нежность и продуманный ход, движение рядом с ним, пересечение взглядами. Ничего не остается, как встать и помочь ей. Он знает, что она хочет. Мотивы носят смешанный характер.
Ее руки на его лице. Прикосновения лечат. То, как ее прохладные пальцы проводят по его губам, изучая его лицо, это как одна из тех головных френологий. Тепло ее рта обезоруживает. Его последняя мысль об измене, ударе ножом в спину. Ему никогда не хватит времени насладиться ее губами. Их языки соприкасаются, он чувствует ее зубы. Он держит ее за плечи, проводя по спине рукой. Она такая миниатюрная.
Все это в прошлом.
Вина Уилсона в том, что он спускает его бдительность на «нет».
« Хаус, ты становишься предсказуемым. Мне кажется, Кэмерон скучно с тобой, но она терпит. Все кончится тем, что никто не будет обращать внимания на твои выходки. Они начнут воспринимать тебя как.. скучного человека, а не эксцентрика. Твои шутки станут.. устаревшими. В итоге твое желание исполнится. Все оставят тебя в покое. Как ты будешь развлекать себя, если больше не будешь ссорить и мирить нас всех?
Уилсон прав. Но он никогда, никогда не признает этого.
Этой ночью он побудет нормальным человеком. Он может попрактиковаться на Кэмерон.
Поэтому, когда она входит, он дает ей возможность начать.
Все, что он говорит ей – «Привет». Как пятиклассник. Он знает, что это банально.
- Больница – это дом вдали от дома, - шутит он.
Это печально.
- Я не настроен на разговор, если ты, конечно, не собираешься ввести мне инъекцию чего-нибудь веселого.
Его глаза указывают на шприц, но Кэмерон игнорирует это.
- На что это похоже? – она кивает на его ногу.
- Сидела на электрическом стуле? – он задает риторический вопрос, делая все возможное, чтобы скрыть боль, - конечно нет. Я тоже. Но я думаю, это – именно то, на что это похоже. Это или электрошоковая терапия, или удар молнии.
Она подходит ближе, садится на его рабочий стол и дотрагивается рукой до кедов. Ее присутствие помогает дыханию нормализоваться. Даже сумасшедшая похоть понемногу отступает, хотя искра желания все еще жива. Он может оставить в покое свою ногу, которую он массажировал.
На некоторое время.
- Ты дала всем понять, что не веришь в Бога, - говорит он, - во что ты веришь, Кэмерон?
Ему действительно хочется знать.
- Снимите обувь, - командует она.
Он надеется на большее. «Снимай штаны» - единственное что приходит на ум, но он подчиняется, спрашивая:
- Что ты замышляешь?
- Просто расслабьтесь, Хаус. Отдыхайте.
Когда она тянется к его ноге, он непроизвольно хочет сопротивляться. Она обхватывает ее своими маленькими, хрупкими руками. Ее ловкие пальцы находят нужные точки, и она начинает разминать мышцы, начиная с передней части.
Ощущения в паху доводят до истерики, но боль в ноге сильнее; мозг выключается, ее прикосновения расслабляют.
- Вы спросили, во что я верю, - тихо говорит она, - я верю в кости, потому что они вечны. Я верю в ДНК, потому что она никогда не врет. Я верю фактам.
Что он может ответить на это? Он отдыхает.
Какое-то время он смотрит ей в глаза. Иногда они серые; чаще зеленые. Маленькая настольная лампа освещает ее сверху.
Он читает ее лицо.
В ее серьезных глазах он замечает юмор, боль, ум и гордость. Сейчас ее лицо расслаблено, глаза задумчивы.
Если бы я мог читать твои мысли, милая, какую историю они рассказали бы мне..
О чем она думает? Он может спросить, он знает. Когда-нибудь он это сделает. Сейчас он больше не хочет думать.
Он заставляет себя не думать.
Не думать, куда приливает вся моя кровь, когда она поглаживает ногу, когда ее пальцы нежно проводят по ней. Она знает, что она делает со мной?
Он закрывает глаза. Она сказала, чтобы он расслабился и отдохнул. Он послушался ее без лишних слов.
Слушать ее. Наверное, Уилсон мог бы предложить что-то подобное. Вполне возможно, что он должен с ним согласиться. Если бы он это сделал, то свидание с Кэмерон могло к чему-то привести, и он не имеет ввиду секс. Если бы похвалил ее серьги, как Уилсон, она бы удивилась и подарила ему искреннею улыбку. Это было бы бесценно.
Цветы были его идеей. Изысканно и банально.
Он задержался в цветочном магазине, пытаясь выбрать между лилией-однодневкой, розой и пионом. Он не хотел дарить ей гвоздику, не его клише. Пионы не связаны с похоронами? Они словно восковые, пахнут распадом. Роза значила то, чего он не хотел ей говорить. Какой цветок будет связан с Кэмерон? Астра? «Что-то фиолетовое», - думал он.
В своей кожаной куртке и грязной футболке, небритый и помятый, опирающийся на трость – он чувствовал себя неуютно в этом круговороте цветов из теплиц.
Орхидея – слишком экзотична и холодна. Гладиолус – слишком громоздкий. Дельфиниум? Он не мог вспомнить, как он выглядит. Гиацинты слишком сладкие, приторные. Что-то похожее на нарциссы, но они слишком желтые.
Полевые цветы – то, что ему нужно. Он подбросил монетку, чтобы выбрать между маком и ромашкой.
Букет стал хитом. Ресторан, который он выбрал, был огромным. Он был готов к обсуждению смертельного интерьера забегаловок, или к болтовне о погоде. Как насчет тех кучевых облаков?
А потом, как всегда, он все испортил.
Это в прошлом, мы живем настоящим.
Начнем с того, что предложил Уилсон. Разделить кусок пиццы с другом.
И побольше идиотской психологии его друга-онколога.
По некоторым причинам позиция Уилсона заставляла его задуматься. Когда Хаус превращается в циника – почти всегда – он использует насмешки Уилсона для общения с ним.
После развода Уилсон решил, что может раздавать свои бестолковые советы насчет отношений. Возможно он знает, как стать другом, но знает ли он ответ на это:
Как вернуться к той жизни, до этой дикой боли? Что произойдет, когда ты не вспомнишь момент, с которого все начиналось? Как жить с чувством отвращения к собственному отцу? Как из этого выйти?
Ответ в очередной шутке доктора Кокса из «Клиники»*, секрет очередной радости Хауса. Все это – прикрытие стыда. Физическая боль, с которой он жил после инфаркта – простая причина, по которой он не лезет в драку.
Он никому не скажет об этом. Он не хочет говорить об этом вслух. Он слышал голос отца в своей голове, целый куплет из слов: «идиот, дурак, иди в сарай и оставайся там, пока не сдохнешь от немоты». Хаус блокирует эти воспоминания, пока слушает музыку в iPod.
Как он собирается научиться любить заново, черт возьми, жить, если он не знает, с чего начать?
Уилсон сказал бы начать с этого куска пиццы.
Заключенный в тюрьме боли. Хаус будет пытаться выбраться оттуда.
Он уверен, что сможет. Он терпеть не может скучного однообразия.
Кэмерон закончила массаж, ее рука просто лежала на ноге.
- Спасибо, - говорит он.
Что насчет мастурбации? Он не может отделаться от мыслей об этом. Это привычка.
- Спасибо за это.
- Ты голодна? – спрашивает он.
Хочешь оседлать меня?
- Немного. Как ваша нога?
Он стоит, морщась после положения в сидячей боли. Схватив трость, он кладет ее на плечо, и опирается на Кэмерон.
- Весьма хреново, но жить буду. Я собираюсь пожить еще немного. Или много. Пойдем, Кэмерон, я разделю с тобой кувшин воды и пиццу.
Она кивает в знак согласия, - мы можем поиграть в дартс.
«Всего на одну ночь», - напоминает себе Хаус, когда они выходят из офиса, покидают больницу. Подальше от Принстона, поближе к пицце.
Всего на одну ночь.
*Автор полагает, что Хаус смотрит "Клинику", и никто не знает об этом, вот.
Автор: blueheronz
Переводчик: CM
Бета: Katya Kosmynina (только первая глава, остальное бетилось собственноручно)
Пейринг: Хаус/Кэмерон
Жанр: Весь такой внезапный ангст с легким флером романтики.
Рейтинг: T
Дисклаймер: Не наше, переводческое, да и не авторское. Отрекаемся от прав, отдаем их Шору.
От автора: Эта история - внезапный залп ангста. Как-то раз я гуляла с собакой, и эти слова пришли мне в голову, как будто сам Хаус говорил мне: I am a Rock, I am an Island, I am a House. В каждой главе я стараюсь собрать вместе точки зрения Хауса и Кэмерон.
От переводчика: Случайно наткнулась, решила посидеть. В середине первый главы меня стали мучать сомнения, что я уже где-то читала перевод этого фика. Гугл опроверг мои опасения, поиск по форумам тоже. Или я невнимательно искала?
Спасибо Леочке за помощь.
саопчество полно беспощадного слэша, даже выкладывать страшно мой ненаглядный Хэмерон.
Глава первая. Дом.
Каменный остров.
Дом, думает он.
Камни не чувствуют боли. А острова не способны плакать. А дом? Дом может быть дружелюбным, теплым и уютным. Дом может стать тебе родным.
Дом может быть подобен ему. Закрытый как крепость, защищенный от боли, принадлежащий только ему. И только призраки иногда составляют ему компанию.
Бу!
Хаус запер почти все двери. Только у него есть главный ключ.
Я построил стены, теперь крепость погружена в глубокую тьму. Никто не может проникнуть внутрь.
Он ненавидит впускать кого бы то ни было. Он не признается вслух, но Уилсон был близок к тому, чтобы разрушить и увидеть фундамент, его сущность. Жалкую, как выразился бы Уилсон. Несчастную.
Да, Уилсон много знает о нем, будучи, как он выражается, его «другом». Уилсон был рядом с ним в те годы, перед инфарктом, когда была Стейси.
Он был из-за него.
Хаус знал правду. Знал, какой он, этот скрученный и темный мир, где нет ничего определенного, кроме боли.
Его друг до сих пор не знает о зависимости. Ему предстоит открыть и изучить еще множество комнат.
Мне не нужна дружба. Она приводит к боли.
Уилсон должен был пройти анализ Фрейда, с улыбкой подумал Хаус.
Они с Кэмерон могли бы вместе работать. Принимать только смертельно больных и калек.
Ущербных.
Она преследует его мысли. Как приведение.
Кэмерон.
Не говори о любви. Я слышал это слово раньше. Оно отпечаталось глубоко в памяти.
Торчание в больнице, пока самая последняя уборщица не побежит домой, стало привычным. Он включает музыку на своем iPod. Надежда, что мысли о ней уйдут под воздействием звуков из наушников.
Это неправильно.
Мысли неотступны.
Он думает, что было бы неплохо набить тату «Я хочу Кэмерон» прямо на лбу.
Хочу. Нуждаюсь. Люблю.
В чем разница? Я хочу ее, она нужна мне, и она должна, должна принадлежать мне.
Старые песни. Он не в состоянии вспомнить исполнителя.
Ее образ стал монограммой в мозгу. Запечатлился в его сердце, сохранился в сознании. Он
медленно просачивается в подсознание.
Он досконально изучил ее статьи. «Он боится, что полностью посвятит себя дифференциальной диагностике» - цитата из одной из них.
Всякий раз, когда он перебивает ее с сарказмом, в нем что-то переключается, и..
Что было бы, если бы они пришли в парк солнечным днем, растянулись на одеяле? Он бы слушал ее болтовню: ее голова на его груди. Он хотел бы смотреть на нее без боли в глазах, жить без жестких рамок.
Но он не может. Не может измениться. Он должен оставаться резким и циничным, чтобы не потерять то, что позволяет ему существовать.
Иногда сарказм и антагонизм изнуряют его.
Я отражаюсь в собственной броне. Скрываюсь в комнате, в этом безопасном чреве. Я никого не трогаю, и это взаимно.
Он хочет ее.
Он продумал все пути, с помощью которых они могли бы быть вместе. Большинство фантазий не воплотится. Вот он берет ее за руку, изучает линии на ладонях, проводит по ним кончиками пальцев, возвращает ей ладонь.
Она нужна ему.
При виде ее что-то сжимает пах. Каждый раз, когда он смотрит на нее, он попадает в магнитное поле.
Когда боль становится настолько сильной, что викодин становится не эффективнее конфет, он представляет ее прохладную руку на своем лбу, потом на плече, и это успокаивает его. Утешительный образ заставляет его глаза закрыться.
Несколько дней. Столько же ночей. Боль нестерпима настолько, что ему даже не хочется секса. Он просто хочет, чтобы она лежала на его кровати. Он хочет похоронить свою голову на ее животе. Навсегда.
Часы идут. Все, о чем он может думать сейчас – погрузиться в нее, раздвинуть коленом ее ноги и открыть, как цветок.
Он любит ее.
Не было даже шанса быть с ней. Он любил Кэмерон. Всегда. Серьезную, с чувством юмора, полную достоинств. Она - блестящий врач, профессионал с человеческим подходом. Когда она волнуется, теряет самообладание, когда смотрит в его глаза – это добивает его.
Он любит ее общество, хотя часто избегает его.
Он любит ее.
Она никогда не узнает.
Глава вторая. Связь.
Она найдет Хауса в офисе, в 14:00.
Неразумно задерживаться в больнице до ночи – не то, чтобы он изматывал ее, но она не успевает поспать.
Этой ночью боль в ноге убивает его; она готова поклясться, что чувствует ее.
Это почти нереально, как если бы он подозвал ее к себе, как Рочестер, призывающий Джейн пересечь болото и найти его – измученного, одинокого калеку. Ей кажется, что он произнес ее имя; она идет к нему.
Между нами что-то происходит. Она так думает.
Больше всего она хочет быть рядом, в его пространстве, окруженной его вещами.
Это слишком, надеяться, что он там.
Но он там, откинувшись на спинку кресла Аэрон, его здоровая нога лежала на столе. Болевые спазмы отображались на его лице, когда он массажировал поврежденное бедро. Он потерял свою оксфордскую рубашку и ходит как обычно – в джинсах и футболке. Кэмерон замечает выпуклость его бицепсов, его рука работает над мертвой мышечной тканью.
Она замешкалась в дверном проеме. Он ясно дал ей понять, что не нуждается в ее жалости, любви или каких-нибудь усилий по спасению от самого себя.
"Если и есть человек, которого нужно спасти от самого себя, то это Хаус", - думает она
Она входит в кабинет. Тут темно, за исключением света от крошечной настольной лампы.
Хаус смотрит на нее без тени удивления
- Привет, - произносит он.
Усталость витает вокруг его глаз. Тем не менее, он делает слабую попытку вернуться к привычной манере общения:
- Больница – это дом вдали от дома. Я не настроен на разговор, если ты, конечно, не собираешься ввести мне инъекцию чего-нибудь веселого.
Частично наполненный шприц на его столе. Она не прикасается к нему.
Вместо этого она делает то, на что у нее едва хватило мужества. Она прикасается к нему, положив руку на сильное плечо.
Тепло – кабель от его тела к ее губам.
Боль сходит с его лица, но она все еще видит ее признаки – капли пота на лбу, сжатая рука на его колене.
- На что это похоже? – тихо спрашивает Кэмерон. Она удивлена, но не подает виду, когда он отвечает ей без сарказма в голосе:
- Сидела на электрическом стуле? – спрашивает Хаус, глядя на нее со школьной гримасой на лице, - конечно нет. Я тоже. Но я думаю это именно то, на что это похоже. Это или электрошоковая терапия, или удар молнии.
Она сделала несколько шагов, чтобы сесть на стол, опираясь рукой на его кеды. Она ждет, когда он задаст неизбежный вопрос. Что она делает здесь? Как будто она не знает.
Она ждет, пока он скажет ей идти домой.
Наконец он произносит:
- Ты дала всем понять, что не веришь в Бога.. Во что ты веришь, Кэмерон?
На секунду она перестает дышать.
- Снимите обувь.
Его брови вопросительно поднялись.
- Что ты замышляешь?
- Просто расслабьтесь, Хаус. Отдыхайте.
Она крепко обхватывает его ногу своими маленькими, хрупкими ручками. Ее пальцы ловко нашли чувствительные точки, она массирует переднюю часть его ступни, затем точными касаниями приступает к нижней.
- Вы спросили, во что я верю, - тихо говорит она, - я верю в кости, потому что они вечны. Я верю в ДНК, потому что она никогда не врет. Я верю фактам.
Во что ты веришь, Кэмерон? Я верю в музыку и любовь, мысленно шутит она. Но она знает, что это не шутка.
Она верит в красоту, правду и надежду. Она верит в жизнь.
А как же человек, который утверждает, что все врут? Она верит в него, часто не доверяя ему. Она верит в него, несмотря на сомнения.
Она не может помочь себе.
Хаус всегда возбуждал ее. Ни один мужчина не заставлял ее хотеть того, что она хотела с ним. Она чувствует, что может кончить от малейшего прикосновения. Прямо сейчас, когда ее руки сжимают его ногу, она едва ли сможет встать. Ему тяжело? Она хочет посмотреть, но не может. Притяжение между ними нарастает с каждой секундой. Это метафизический процесс. Тонуть в ощущение близости, как сейчас, как будто у них общее ребро.
Иногда она желает знать, был бы у них шанс, если бы не ее ошибка. Она винит себя в том, что происходит с Хаусом.
Бессмысленный секс с Чейзом был ее идеей.
Нужно доказать – себе и ему – что у нее есть жизнь, жизнь без Хауса. В глубине души она надеялась, что он будет ревновать, или хотя бы обратит внимание. Но ему было скучно, он считал это предсказуемым. Если бы она наняла стриптизера – это, возможно, возбудило бы в нем интерес. В отличие от него, она слишком сильно уважала себя, чтобы платить за секс – и она слишком много заботилась о том, что другие думают по этому поводу.
Пора заканчивать с Чейзом, ведь именно это ему необходимо. С тоской в глазах, он ходит за ней по пятам, ожидая внимания.
Чейз хороший человек. Она уважает его как врача, считает своим другом. Но как сексуального партнера.. Он так молод. Она догадывалась о его доброте. Он милый мальчик с милой задницей, думает она, невольно улыбаясь. Но рядом с Хаусом – он любитель. Хаус сводит ее с ума. Пыл Чейза опьяняет, но ей достаточно представить, как Хаус прижимает ее к кровати, лаская клитор кончиком языка, а его глаза источают возбуждение и желание трахать ее..
Она начинает испытывать отвращение к себе. Одно дело – быть женщиной, которая ищет партнеров для удовлетворения сексуальных потребностей. Другое – получать самую малую долю желанного. В последнее время, кончая, она обманывала себя, представляя Хауса. Она перестала целоваться с Чейзом. Ее коллега – бледная тень, так сказал бы Форман, если бы знал о их связи.
Свидание с Хаусом было всем, что она смогла сделать.
Это была ее ошибка.
О чем она думала, прося Хауса о невозможном на этом идиотском свидании? Спрашивая его о чувствах к ней?
Она должна была знать, что чувства – самое последнее, чем он поделится с ней или с кем-либо другим. Он мог говорить о презрении к янки, о раздражении по отношению к Кадди, или о своем врачебном долге. Но не об этом.
Все, что она могла сказать в свою защиту – это букет, который он подарил ей.
Почему она воздержалась от случайного секса? Она могла спросить, почему он стал неврологом, почему ударился в диагностику, или какие игрушки и пазлы лежали на его столе в детстве. Где возникла любовь? Она хочет это знать и жалеет, что не спросила тогда.
Хаусу было бы легче, если бы она говорила о себе. Он мог бы наслаждаться. Наслаждаться ею.
Она могла бы рассказать ему о том, как впервые посмотрела в микроскоп. Это было в средней школе, когда учитель показывал амебу. Она была очарована этим одноклеточным организмом. Какие тайны скрывались под стеклом, спрашивала она? Капля дождя с миниатюрной вселенной внутри.
Он мог бы слушать ее болтовню о поломанной руке старшой сестры. Врач назвал кость так, как она никогда не слышала – локтевой. Слово поразило ее, и в библиотеке, куда ее водила мать, она стала читать «Анатомию Грея», запоминая названия всех костей человеческого тела.
Слова соблазняли ее.
Ночью, лежа на кровати, она шептала в пустоту: «челюсть, ключица, грудная клетка, плечевая кость, копчик, бедренная кость»
Это была ее собственная поэзия.
Если бы не ошибки, она пошла бы на второе свидание. Возможно, на нем она бы открылась ему, рассказала о Мо.
Ее жизнь – молитва о потерях.
Что бы Хаус сделал, чтобы докопаться до ее жизни? Он бы ненавидел ее за многое из того, что она могла ему рассказать. Это личное. Единственный человек, кто знал об этом – Мия, подруга детства.
Все началось с диагноза младшей сестры. Лейкемия. Эллисон было восемь; Мо было три. Она помнит тот день, когда Мо была настолько слаба, что не могла спуститься по лестнице. Родители догадывались, что-то действительно не так. Семейный врач ошибся. Сначала он диагностировал тяжелую стадию гриппа, но ей не становилось лучше. Он сказал, что это мононуклеоз.
Поэтому она стала врачом.
Два года врачи пытались лечить лимфому. Впервые она узнала о разнице между клетками крови и кровяными тельцами. В возрасте восьми, девяти и десяти лет, этот нежный период, малышка подвергалась химиотерапии, опасному излучению радиации. Ее длинные каштановые локоны выпали, оставив после себя жалкие сгустки, а маленький живот раздулся.
Мо умерла дома, лежа на синем диване. Кэмерон не было дома. Мать увезла ее в парк, по просьбе отца. Он хотел остаться с ней наедине, с самой любимой дочерью. Когда карусельная лошадка двинулась с места, ее сердце остановилось.
Она никогда больше не видела свою маленькую сестренку.
Вскоре после этого скончался дедушка. Родители, одетые в черные одежды, прошли мимо его гроба, мимо безжизненного, воскового лица. Рак убил его, так же как и дядю Кэла три месяца спустя.
Страшный период жизни.
Большинство детей растут с мыслью о том, что они непобедимы. Но не Кэмерон. Она росла на пороге потерь, хрупкая и тихая. Она знала, что может умереть в любую секунду.
Годы изменили ее.
Она тонула в страхах, будучи подростком. Кэмерон не смогла смотреть на заколоченный гроб и отказалась от участие в похоронах.
Когда ей было 16, ее друг Энди погиб в автокатастрофе. Кошмар вернулся. У нее было богатое воображение. Она представляла, как смотрит на аварию из окна автомобиля, кровь на тротуаре, его голова в ранах. И самое страшное – Энди в гробу, одетый в непривычную одежду, и то, чем они побрызгали его лицо, не способно замаскировать трупный оттенок его кожи.
Иронично. Он был пьян. Он предпочел напиться, вместо того, чтобы сходить на «Опасную реальность» в кино. Его выбор привел к смерти.
Это повредило ее.
Годы терапии помогли преодолеть страх смерти. Она вернулась к жизни с такой грацией, что, встретив своего мужа, Джона, приняла новость о его раке как должное.
Джон был простым. Скучным, как говорил Хаус. Иногда она задумывается о разнице между ними. Хаус сделал ее коршуном, кружащим над ранеными. Но Хаус и ее муж были разными. Они не были похожи. Она не сомневалась, что Хаус – калека, но, помимо рака, ее муж был такой же нормальный и сбалансированный, как велосипедное колесо.
Последние несколько месяцев она не отходит от него. В последние часы жизни он не мог дышать, субстанция из слизи забивает его трахею. Она обтирала его губкой. Его дыхание было редким и рваным. Время идет, он опять задыхается. Она проводит губкой по его плечу снова и снова.
Это была его смерть.
Минуты казались часами, когда он судорожно вбирал воздух. Дыхание превращалось в предсмертный хрип. Она держала руку, шепча: «все в порядке, все в порядке».
Нет.
Она вспоминала свое детство. Свернувшись калачиком на верхней полке в кабинете родителей, она слушала дыхание отца. Она с ужасом слушала его одышку. Сделает ли он еще один вдох? Еще девочкой она замирала в ожидании его вдоха. Она думала, что ей придется спустится с огромной двухъярусной кровати и трясти его, пока он не сделает шумный глоток воздуха.
Ее муж сделал последний вдох. Время остановилось.
Тишина.
Она знала, смерть - идеальная тишина.
Его лицо было спокойно и расслабленно.
***
Офис. Кэмерон еще раз концентрируется на Хаусе, проводя пальцами вдоль его ноги, массируя кожу настолько нежно, насколько это возможно. Повисло уютное молчание, и она творит невероятное с его ногой. Такая же утонченная, как и его руки. Она хочет, чтобы он снял джинсы, чтобы она смогла массажировать его бедра. Она сможет увидеть его ноги и кое-что еще.
Она управляет им.
Она не может сказать ему, как она делает это.
Его глаза закрыты, лицо спокойно.
Что с ним происходит? А с ней? Это всего лишь закульсие их реальной жизни.
Он нарушает молчание, тянется к носкам и обуви, небрежно кладет их на стол.
- Спасибо. Спасибо за это.
Он стоит, смотрит на нее сверху вниз, а его синие глаза пронзают ее сердце как два мощных лазера. Как обычно.
- Ты голодна? И нет, это не вопрос с подвохом. Я собираюсь отдохнуть от.., - он берет свою трость и размахивает ею как клюшкой для гольфа. – херни.
- Немного. Как ваша нога?
Хаус опирается свободной рукой на нее плечо.
- Весьма хреново, но жить буду. Я собираюсь пожить еще немного. Или много. Пойдем, Кэмерон, я разделю с тобой кувшин воды и пиццу.
Глава третья. Погруженные во тьму.
Он верен ей.
Даже когда он снимает шлюх, он мысленно трахает ее.
Сейчас он хочет посадить ее на стол, раздвинуть ноги и погружаться в нее, пока удовольствие не заглушит боль.
Он хочет быть глубоко в ней, чтобы горячая пульсация пронзала ее изнутри. Фантазия начинает лихорадочно работать. Он хочет сгореть в ней.
Я страдал от лихорадки в детстве..
«Я чертовски инфантилен. Но это не моя настоящая сущность», - думает он.
Кто ты? Кто ты? Кто же ты?
Я призрак, который желает добра.
Если бы он только мог ласкать ее стройные ноги, проводить языком между пальцев, пока она не начнет стонать..
Ее руки на моей груди, язык прокладывает жаркую дорожку внизу живота и ниже..
О господи.
Электрические заряды проходят сквозь ногу. Он возбужден.
Он такой твердый.
Эти мысли можно бы было довести до логического конца, если бы не боль, сводящая с ума.
Ему настолько больно, что он мечтает об ампутации.
Он страдает. Боль никогда не была такой сильной. Он относится к животным, которые откусывают поврежденные конечности.
Шприц морфия на столе. Он не может оторвать от него взгляд.
Разница между викодином и морфием такая же, как между Молли Шеннон и Анджелиной Джоли, спичечным коробком и BMW.
Он обещал Кадди, что не сделает этого снова. Но он солгал.
Морфий стирает боль в ноге, но размывает разум, отупляет. Делает его скучным.
Быть скучным – самое последнее, что он хочет испытать на себе. Это конечная станция жизненного пути.
Он задрал здоровую ногу на стол, массажируя бедро.
Скоро он начнет шкорябать руку гвоздями, как настоящий мученик.
Кофе без сахара. Горькие мысли, как жареные бобы, как цвет Формана.
О боже, как он сентиментален. Он знает это, но нет свидетелей. Он заработает отвращение к себе за такие мысли. Он уже живет с ним.
Ради бога, Кэмерон, ради того бога, в которого никто не верит, дай мне немного прикосновений. Иди сюда, но будь осторожна. Я не знаю, на что способен.
Как, черт возьми, она смогла так глубоко запасть в душу?
Он так облажался. Если бы он был пациентом, то назначил бы себе кардиограмму мозга. Или навязал бы себя Чейзу в качестве наказания.
Слава богу, что Уилсон не маячит перед ним сейчас.
Он хочет видеть только ее.
И она пришла.
Кэмерон появляется в его офисе глубокой ночью, когда его боль невыносима. Она появляется, и он не может это объяснить.
Почему она пришла после всего того, что он сделал и сказал ей? Неужели она простила его вранье о смертельной болезни, о том, что он умирает?
Возможно.
Она принимает его таким, какой он есть.
Он не отпустит ее по личным причинам. Часть его устала от борьбы с болью. Другая – предчувствие, что Кэмерон способна заполучить его. Целиком.
Он пересек линию. Он думал, что не сделает этого, когда заставил всех поверить в свою смерть. Он не пытался обмануть их.
Это не было как тогда, когда он украл медкарту Стейси у ее терапевта. Он признает, что пошел бы на все, чтобы узнать, что она чувствовала к нему, плевать на последствия.
Тут все иначе. Это было исключительно о нем. Если бы только Уилсон оставил его в покое – но этого никогда не произойдет. Наверное, единственный способ убрать Уилсона и Кадди, пытающихся узнать о его жизни – вести себя как нормальный человек, то, что они меньше всего ожидают.
Он любит хранить дистанцию, это правда. Редко заботится о том, что думают другие, предпочитает быть в одиночестве.
Но команда стала чем-то на подобии неблагополучной семьи – его неблагополучной семьи – и он ненавидит слово «неблагополучный». Слова избили его собственную семью, и это не каламбур.
Он постоянно тычет в них тростью, как трезубцем, а они, как шары в боулинге, постоянно летят не туда.
Он говорит, что они скучные, но что бы он делал без них?
Он находит их интересными. У каждого есть история, тайна, которая не раскрыта. Пока что. Он не успокоится, пока не узнает о них все.
Другая причина, по которой он должен впустить Кэмерон – он не хочет отпускать ее.
Поцелуй.
Он сохранил его.
С того момента, как она пересекла порог офиса, он знал, что произойдет. Рекомендательное письмо, мужественные речи, нежность и продуманный ход, движение рядом с ним, пересечение взглядами. Ничего не остается, как встать и помочь ей. Он знает, что она хочет. Мотивы носят смешанный характер.
Ее руки на его лице. Прикосновения лечат. То, как ее прохладные пальцы проводят по его губам, изучая его лицо, это как одна из тех головных френологий. Тепло ее рта обезоруживает. Его последняя мысль об измене, ударе ножом в спину. Ему никогда не хватит времени насладиться ее губами. Их языки соприкасаются, он чувствует ее зубы. Он держит ее за плечи, проводя по спине рукой. Она такая миниатюрная.
Все это в прошлом.
Вина Уилсона в том, что он спускает его бдительность на «нет».
« Хаус, ты становишься предсказуемым. Мне кажется, Кэмерон скучно с тобой, но она терпит. Все кончится тем, что никто не будет обращать внимания на твои выходки. Они начнут воспринимать тебя как.. скучного человека, а не эксцентрика. Твои шутки станут.. устаревшими. В итоге твое желание исполнится. Все оставят тебя в покое. Как ты будешь развлекать себя, если больше не будешь ссорить и мирить нас всех?
Уилсон прав. Но он никогда, никогда не признает этого.
Этой ночью он побудет нормальным человеком. Он может попрактиковаться на Кэмерон.
Поэтому, когда она входит, он дает ей возможность начать.
Все, что он говорит ей – «Привет». Как пятиклассник. Он знает, что это банально.
- Больница – это дом вдали от дома, - шутит он.
Это печально.
- Я не настроен на разговор, если ты, конечно, не собираешься ввести мне инъекцию чего-нибудь веселого.
Его глаза указывают на шприц, но Кэмерон игнорирует это.
- На что это похоже? – она кивает на его ногу.
- Сидела на электрическом стуле? – он задает риторический вопрос, делая все возможное, чтобы скрыть боль, - конечно нет. Я тоже. Но я думаю, это – именно то, на что это похоже. Это или электрошоковая терапия, или удар молнии.
Она подходит ближе, садится на его рабочий стол и дотрагивается рукой до кедов. Ее присутствие помогает дыханию нормализоваться. Даже сумасшедшая похоть понемногу отступает, хотя искра желания все еще жива. Он может оставить в покое свою ногу, которую он массажировал.
На некоторое время.
- Ты дала всем понять, что не веришь в Бога, - говорит он, - во что ты веришь, Кэмерон?
Ему действительно хочется знать.
- Снимите обувь, - командует она.
Он надеется на большее. «Снимай штаны» - единственное что приходит на ум, но он подчиняется, спрашивая:
- Что ты замышляешь?
- Просто расслабьтесь, Хаус. Отдыхайте.
Когда она тянется к его ноге, он непроизвольно хочет сопротивляться. Она обхватывает ее своими маленькими, хрупкими руками. Ее ловкие пальцы находят нужные точки, и она начинает разминать мышцы, начиная с передней части.
Ощущения в паху доводят до истерики, но боль в ноге сильнее; мозг выключается, ее прикосновения расслабляют.
- Вы спросили, во что я верю, - тихо говорит она, - я верю в кости, потому что они вечны. Я верю в ДНК, потому что она никогда не врет. Я верю фактам.
Что он может ответить на это? Он отдыхает.
Какое-то время он смотрит ей в глаза. Иногда они серые; чаще зеленые. Маленькая настольная лампа освещает ее сверху.
Он читает ее лицо.
В ее серьезных глазах он замечает юмор, боль, ум и гордость. Сейчас ее лицо расслаблено, глаза задумчивы.
Если бы я мог читать твои мысли, милая, какую историю они рассказали бы мне..
О чем она думает? Он может спросить, он знает. Когда-нибудь он это сделает. Сейчас он больше не хочет думать.
Он заставляет себя не думать.
Не думать, куда приливает вся моя кровь, когда она поглаживает ногу, когда ее пальцы нежно проводят по ней. Она знает, что она делает со мной?
Он закрывает глаза. Она сказала, чтобы он расслабился и отдохнул. Он послушался ее без лишних слов.
Слушать ее. Наверное, Уилсон мог бы предложить что-то подобное. Вполне возможно, что он должен с ним согласиться. Если бы он это сделал, то свидание с Кэмерон могло к чему-то привести, и он не имеет ввиду секс. Если бы похвалил ее серьги, как Уилсон, она бы удивилась и подарила ему искреннею улыбку. Это было бы бесценно.
Цветы были его идеей. Изысканно и банально.
Он задержался в цветочном магазине, пытаясь выбрать между лилией-однодневкой, розой и пионом. Он не хотел дарить ей гвоздику, не его клише. Пионы не связаны с похоронами? Они словно восковые, пахнут распадом. Роза значила то, чего он не хотел ей говорить. Какой цветок будет связан с Кэмерон? Астра? «Что-то фиолетовое», - думал он.
В своей кожаной куртке и грязной футболке, небритый и помятый, опирающийся на трость – он чувствовал себя неуютно в этом круговороте цветов из теплиц.
Орхидея – слишком экзотична и холодна. Гладиолус – слишком громоздкий. Дельфиниум? Он не мог вспомнить, как он выглядит. Гиацинты слишком сладкие, приторные. Что-то похожее на нарциссы, но они слишком желтые.
Полевые цветы – то, что ему нужно. Он подбросил монетку, чтобы выбрать между маком и ромашкой.
Букет стал хитом. Ресторан, который он выбрал, был огромным. Он был готов к обсуждению смертельного интерьера забегаловок, или к болтовне о погоде. Как насчет тех кучевых облаков?
А потом, как всегда, он все испортил.
Это в прошлом, мы живем настоящим.
Начнем с того, что предложил Уилсон. Разделить кусок пиццы с другом.
И побольше идиотской психологии его друга-онколога.
По некоторым причинам позиция Уилсона заставляла его задуматься. Когда Хаус превращается в циника – почти всегда – он использует насмешки Уилсона для общения с ним.
После развода Уилсон решил, что может раздавать свои бестолковые советы насчет отношений. Возможно он знает, как стать другом, но знает ли он ответ на это:
Как вернуться к той жизни, до этой дикой боли? Что произойдет, когда ты не вспомнишь момент, с которого все начиналось? Как жить с чувством отвращения к собственному отцу? Как из этого выйти?
Ответ в очередной шутке доктора Кокса из «Клиники»*, секрет очередной радости Хауса. Все это – прикрытие стыда. Физическая боль, с которой он жил после инфаркта – простая причина, по которой он не лезет в драку.
Он никому не скажет об этом. Он не хочет говорить об этом вслух. Он слышал голос отца в своей голове, целый куплет из слов: «идиот, дурак, иди в сарай и оставайся там, пока не сдохнешь от немоты». Хаус блокирует эти воспоминания, пока слушает музыку в iPod.
Как он собирается научиться любить заново, черт возьми, жить, если он не знает, с чего начать?
Уилсон сказал бы начать с этого куска пиццы.
Заключенный в тюрьме боли. Хаус будет пытаться выбраться оттуда.
Он уверен, что сможет. Он терпеть не может скучного однообразия.
Кэмерон закончила массаж, ее рука просто лежала на ноге.
- Спасибо, - говорит он.
Что насчет мастурбации? Он не может отделаться от мыслей об этом. Это привычка.
- Спасибо за это.
- Ты голодна? – спрашивает он.
Хочешь оседлать меня?
- Немного. Как ваша нога?
Он стоит, морщась после положения в сидячей боли. Схватив трость, он кладет ее на плечо, и опирается на Кэмерон.
- Весьма хреново, но жить буду. Я собираюсь пожить еще немного. Или много. Пойдем, Кэмерон, я разделю с тобой кувшин воды и пиццу.
Она кивает в знак согласия, - мы можем поиграть в дартс.
«Всего на одну ночь», - напоминает себе Хаус, когда они выходят из офиса, покидают больницу. Подальше от Принстона, поближе к пицце.
Всего на одну ночь.
*Автор полагает, что Хаус смотрит "Клинику", и никто не знает об этом, вот.
@темы: переводы, фанфики, хаус/кэмерон, гет