[Bodunets]

Перефразируя известную фразу:"Сам себя не покажешь - никто не покажет".
Оригинал(Возможно, будет обновляться).

Ясно, что если бы Хаус увидел передачу Малахов+, он бы сказал что-то явно язвительное.
Вот, пытаюсь придумать, что...

Теперь за шаманизмом не нужно ездить в Новую Гвинею.
Теперь я буду встречать меньше пенсионеров на своей работе. А гробовщики и могильщики - больше.
А Кадди будет против, если я пропишу одуванчиковую настойку от гастрита?
Зачем нам теперь Форман, если к голове можно просто приложить лист капусты?
Правильно, слушайте, что вам говорит телевизор. Наверняка, у него есть медицинский диплом.
Ну что, Уилсон, ты ещё не нашёл лекарство от рака? Попробуй морковное пюре, я слышал, оно очень перспективно...
Интересно, а Волчанку он посоветует лечить серебром?
Похоже, что не только я злоупотребляю викодином.
А если я в клинике вместо себя оставлю телевизор с записями этой передачи, деньги будут идти мне, или ему?
Я домой - сегодня восемьдесят седьмой лунный день, всем хромым докторам работать в клинике строго запрещено.
В детстве мама говорила мне не тянуть в рот всякую дрянь. Возможно, это убило во мне народного целителя...
Зато, теперь можно быть уверенным, что у токсикологов всегда будет работа.
Эта передача пользовалась бы большей популярностью, если бы они уделяли больше внимания пулевым ранениям.
Тауб, скажи честно, ты когда-нибудь закапывал половинки картошки в годы работы пластическим хирургом?

@темы: шутки юмора

---

Fox pushes back start of fall season

[Anei]

Network will take part in official premiere week

By James Hibberd
June 15, 2009

For the first time in years, Fox will launch a fall lineup in mid- to late September alongside most of its rivals.

бла-бла-бла

Though few Fox programs will debut during the official start-of-season "premiere week" beginning Sept. 21, most of the network's primetime programs will begin within a few days of the traditional launch period.

This is a change in strategy from recent years. Fox kicked off its season on Sept. 1 last year. In 2007, Fox debuted one premiere on Aug. 30 and other shows in early September. In 2006, Fox's lineup started rolling out Aug. 21.

Whereas this fall, Fox's weeknight programming begins Sept. 16 with "So You Think You Can Dance" and "Glee."

Several factors go into deciding a premiere schedule, but one reason for the switch is that Fox expects fewer baseball pre-emptions next season in October. The network has typically debuted shows in late August or early September to give programs a longer running head start before Major League Baseball coverage interrupted its lineup.

One outlier in the plans is the debut of new late-night program "The Wanda Sykes Show," which will launch Nov. 7.


Fox's fall premiere dates:

...

Monday, Sept. 21
8-10 p.m. "House" (2-hour deason premiere)

...

Monday, Sept. 28
8-9 p.m. "House" (All-new episode)
9-10 p.m. "Lie to Me" (Season premiere)

Источник: www.hollywoodreporter.com/hr/search/article_dis...

@темы: статьи, о сериале, новая серия

---

One for sorrow, Two for joy.

[фаргаш]

Название: One for sorrow, Two for joy. Одна сорока – к печали, две – к радости.*
Автор: Mer
Переводчик: фаргаш
Персонажи: Вилсон, Хаус, Кадди
Рейтинг: PG
Саммари: Вилсон чувствует, что его отодвинули в сторону, когда в Принстоне появляется старый друг Хауса. Пленительный ревнующий Вилсон.
Дисклеймер: Мой только Джонас Стеттнер, хотя, по большому счету, он мне не нужен.

Грань между восхищением и завистью очень тонка, но большую часть своей жизни Джеймс Вилсон с легкостью балансировал между ними. Он был средним ребенком, привыкшим к поиску собственного пути между оберегаемым, но беспокойным первенцем и обожаемым малышом. Юный Джеймс спокойно собирал школьные награды, делал кое-какие успехи на футбольном поле и зарабатывал репутацию, как положено любимому маменькиному сыночку.

Позже он обнаружил, что обладает талантом вызывать любовь не только у матери, и окунулся в череду романов, иногда развивавшихся параллельно. Одновременно у него открылся нюх на «большую больничную» политику, и уже через несколько лет после того, как он отработал свою стипендию в обучающем госпитале «Лиги Плюща», он нашел себя главой отделения онкологии в другом обучающем госпитале «Лиги Плюща», а также членом нескольких ключевых коллегий и комитетов.

Иногда он окидывал взглядом свою жизнь и удивлялся тому, чего достиг, но напротив лежали три потерпевших крушение брака и ключ от гостиничного номера в кармане, и «самый молодой глава отделения» понимал, что ничего настоящего не построил. За исключением дружбы с Грегори Хаусом. Это были странные отношения, замешанные на унижении и восхищении, основанные на глубокой привязанности. С самого начала Хаус высмеивал его, вытаскивая на свет недостатки, регулярно доводя до бешенства, часто для этого ему даже не приходилось говорить.

В плохой день, когда статистика смертей совершала необъяснимый скачок, или Хаус был разбит попытками решить трудный случай, постоянные провокации и подгоны могли вынуть душу даже через самое непрошибаемое хладнокровие. Но он подставлял свое эго под каждый удар, унизительные комментарии и открытое презрение Хауса, что подстегивало последнего раз за разом сознательно искать его общества. Так же, как он гордился образом успешного врача и хорошего сына, он был горд званием единственного настоящего друга Грегори Хауса.

Дружба Хауса, конечно, не закрытый клуб. Он знал, были друзья детства, рассеянные в кильватере военной карьеры его отца; прежние соседи по комнате, товарищи по команде и одноклассники, о которых Хаус упоминал с симпатией; музыканты, которых он действительно уважал. Вилсон, возможно, даже мог назвать происходящее между Хаусом и их боссом Лизой Кадди чем-то вроде дружбы, хотя бурное подводное течение этих отношений могло утопить и самого выносливого пловца.

Но тем, к кому Хаус приходил, когда хотел куда-нибудь поехать, или составить очередной заговор, или просто выговориться, был Вилсон. Трудно чувствовать себя избранным, когда Хаус прерывает твою консультацию, требуя немедленно времени и безраздельного внимания, но в хорошие дни он наслаждался знанием, что является главной целью хаусовых устремлений.

Обычно Вилсон ел у себя в офисе или в кафетерии. Иногда присутствовал на деловых обедах во время официальных встреч и презентаций или отмечал очередную дату с текущей женой или подругой. Но при любой возможности он предпочитал схватить журнал или папку и устроиться в кресле, спокойно углубившись в чтение. При определенной удаче, он получал пятнадцать-двадцать минут мира перед тем, как ворвется Хаус, чтобы пожаловаться на Кадди, или свою команду, или бедного пациента, последнюю жертву его медицинских экспериментов, останавливая поток своего красноречия только для того, чтобы забросить в рот кусок вилсоновского ланча.

Иногда Вилсон думал, что Хауса как сороку бесконечно влечет к объектам, ему не принадлежащим. Он играл, хитрил и тащил все, на его взгляд, плохо положенное, но проезжал мимо подарков судьбы, почти не раздумывая. Вилсон не возражал. Пятнадцать или двадцать минут покоя было всем, что ему нужно, а уникальная смесь остроумия и желчности, источником которой был Хаус, встряхивала его нервную систему эффективней двойного эспрессо.

Поэтому Вилсон удивился, когда в кафетерии Хаус прошел мимо него, даже не задержавшись, чтобы украсть кусок жаркого или щелкнуть по затылку. Он повернулся, выяснить, что могло настолько захватить его внимание. Не слышалось грохота посуды, не было характерного запаха, предвещавшего кулинарную катастрофу. И он не заметил, чтобы кто-нибудь из знакомых начал вдруг демонстрировать странные симптомы, которые могли привлечь диагноста с наклонностями сороки. Но он давно обнаружил, что любопытство Хауса не знало ни границ, ни объяснений.

Хаус по прямой двинулся к угловому столику, и у Вилсона медленно отвисла челюсть, когда он поприветствовал сидящего дружеским похлопываньем по плечу и рукопожатием. Вилсон не мог вспомнить, когда Хаус последний раз касался его руки. Когда мужчина встал и стиснул Хауса в крепком объятии, а не вломил в ответ, Вилсон выдохнул. Он оттолкнул недоеденный ланч. Есть почему-то больше не хотелось, по крайней мере жаркого уж точно.

Хаус подсел к незнакомцу, и Вилсон передвинул свой стул так, чтобы видеть их стол, но не сделать свой интерес очевидным для всего кафетерия. Собеседника Хауса он не узнал – но Хаус удобно ссутулился в его присутствии, и это значило, что он является другом, или как минимум не является врагом, что исключало его из 90% населения земного шара. Мужчина носил лабораторный халат и больничный бейдж, так что не был ни пациентом, ни посетителем. Вилсон считал, что знает всех докторов и сотрудников в Принстон-Плейнсборо, но, возможно, это был гастролирующий лектор, или Хаус даже пригласил специалиста для консультации. Хотя ему казалось, что у Хауса в данный момент не было дела.

Пока он размышлял, вошла Кадди и обратилась к незнакомцу с той же легкой фамильярностью. Вилсон начал раздумывать, не пойти ли представиться, но сдержался. Не то чтоб он думал, что его общества не ждут, но почему-то почувствовал, что не вписывается.

После ланча Хаус засел в кабинете на пару с загадочным врачом. Вилсон вышел на балкон с чашкой кофе, надеясь, что Хаус выйдет и представит его, но дверь осталась закрытой. Он видел, как Хаус посмотрел на него и однажды даже начал вставать, но его посетитель что-то говорил, Хаус бросил еще один короткий взгляд в сторону балкона и снова засмеялся. Вилсон пошел назад, говоря себе, что это только потому, что он сам вел себя холодно.

Позже он принес Кадди эспрессо и вскользь спросил, с кем она говорила в кафетерии. Его деланная небрежность никого не одурачила.

- Джонас Стеттнер. Он здесь по программе долговременного обмена от Медицинского Центра UCLA. Объявление висит уже неделю.

- Я думал, что это на следующий месяц.
Слишком быстро текло время, дни смешались друг с другом, только ассистент и ежедневник не давали ему сойти с трассы.
- Он твой старый друг?

Кадди опять легко услышала невысказанную часть вопроса.
- Он жил в Мичигане. В один год с Хаусом. Я знакома не столько с ним, сколько с его репутацией. Но они с Хаусом делили комнату в общежитии, а затем вместе работали. Я думала, они потеряли контакт, когда Стеттнер нанялся на работу в UCLA, но, как выяснилось, нет.

Хаус никогда не упоминал Стеттнера при Вилсоне, зато всегда стремился проинформировать его о своих врагах, вместо меда ностальгических воспоминаний о коллегах, которые ему нравились. Вилсон также знал, что Хаус мог поддерживать связь через медицинские журналы и конференции.
- Он вроде гематолог?

- Один из лучших в стране, - с удовлетворением подтвердила Кадди. - Надеюсь, за время своего пребывания в Принстоне, он сможет внести в деятельность нашего отделения гематологии пару свежих идей.

Если исключить случайные встречи, когда Хаус проходил мимо него в холле, следующие несколько дней Вилсон Хауса не видел; они ни разу не разговаривали. Хаус вылечил пациента, но не вызвал Вилсона для привычной консультации с целью исключить рак, хотя Кэмерон упомянула, что лимфома все еще в списке. Позже она извиняющимся тоном сказала ему, что Стеттнер исключил лимфому и Хаус без вопросов принял его мнение.

Спустя несколько дней, Вилсон допоздна засиделся в кабинете, сводя бюджет нового проекта. Безхаусная жизнь, может, была лишена красок, но творила чудеса в деле ликвидации бумажных завалов. В то утро он оставил кофе и пончик на столе Хауса лишь затем, чтобы зайти попозже и увидеть их нетронутыми. Он выяснил от Чейза, что Хаус задержался у себя ровно настолько, чтобы успеть взять какой-то файл, все рабочее время он провел в гематологии со Стеттнером.

В ответ на внезапно раздавшийся стук Вилсон крикнул «войдите». Это не мог быть Хаус. Он никогда не стучал. Кроме того, Хаус и без предупреждения не врывался к нему несколько дней. Вилсон никогда не думал, что будет весь день с нетерпением ждать, чтобы этот день пустили под откос.

Дверь открылась, и вошла Кадди. Она обвела комнату хмурым взглядом, а Вилсон задался вопросом, не пропустил ли он важную встречу или последний срок сдачи отчета. Следующим номером шел вопрос, что мог опять вытворить Хаус. Вилсон ушел в оборону:
- Что бы он ни сделал, я об этом ничего не знаю.
Кадди имела склонность сначала наказать, а искать виновных позже.

- Он ничего не сделал, - отмахнулась она. - Буквально. Отказался от нескольких случаев, а его команда закрывает ему часы в клинике, хотя я предупредила, что может даже не рассчитывать на сокращение своей задолженности за счет других. Он заявил, что помогает Джонасу Стеттнеру с исследованием, но у меня нет ни одного свидетельства того, что их работа имеет шанс выйти за пределы лаборатории.

- Хаус – ленивая сволочь, если не увлечен медицинской загадкой, но Стеттнеру нужно поддерживать репутацию. Я уверен, он просто еще на ранних стадиях.

- Ты не знаешь? – ошарашенно протянула Кадди. - Хаус не рассказал тебе, чем занят?

Вилсон поморщился от напоминания, что больше не включен в круг избранных.
- Хаус редко сообщает мне, что делает. Особенно, когда считает, что это может дойти до тебя.

Кадди покачала головой.
- По общему мнению, он тестирует новые маркеры для раннего обнаружения рака яичников. Стеттнер сказал, что ты подписал разрешение на клинические испытания в твоем отделении.

Вилсон едва ли произнес в сторону Стеттнера больше двух слов с тех пор, как тот прибыл, но у него не было ни малейшего сомнения, что документ был представлен и должным образом оформлен. Хаус был мастером составлять и подписывать документы, но только когда не имел на это никакого права.
- Если это был стандартный запрос, то, вероятно, разрешение прошло через моего ассистента. Хочешь, чтобы я посмотрел, насколько они продвинулись?
Кадди обладала безошибочным чутьем на проекты, которые выпадали из обоймы или как минимум из бюджета. Если она беспокоится, значит, причина веская.

- Ты действительно не в курсе происходящего? - спросила Кадди, всаживая нож еще глубже. - Что происходит между тобой и Хаусом? Обычно вы и двух дней не можете обойтись друг без друга.

- Мы решили пожить раздельно, – сообщил Вилсон.
Он улыбнулся, как будто сказал нечто невероятно забавное, вот только трудно было удерживать уголки рта приподнятыми.

- Что? Пришлось вернуть обручальное кольцо? - Кадди поддержала шутку и понимающе вздохнула, когда улыбка Вилсона проиграла битву с гравитацией. - Что-то ты не выглядишь слишком счастливым. Догадываюсь, это был не твой выбор.

- А когда он вообще был моим?
Вилсон не знал, почему Хаус выбрал его, сделав единственным другом и соучастником, хотя, очевидно, случайностью это не было. Он принял это и мучился этим и тщательно вымерял, о чем его могут попросить и чего ждут в ответ. В течение многих лет он думал, что их дружба продолжается, потому что Хаусу от него что-то нужно. И вот все перевернулось: это он оказался просителем, это он нуждался, нуждался в Хаусе.

- Ерунда, - он надеялся, что смог улыбнуться. Через пару недель Стеттнер уедет, и ты же знаешь Хауса. С глаз долой - из сердца вон.
Бог свидетель, за последнюю неделю он испытал это на своей шкуре.

Кадди пыталась поймать его взгляд.
- Стеттнер подал заявление на штатную должность в гематологии. Бреннан увольняется через шесть месяцев, но я смогу найти деньги уже сейчас, особенно если он сможет добиться дополнительного субсидирования.

Вилсон обладал несомненным талантом сохранять бесстрастное выражение лица – даже Хаусу, а это золотой стандарт обмана, не удавалось его спалить - но он знал, что становится открытой книгой, стоит обрушить ему на голову действительно неожиданную информацию. И он знал, что сейчас Кадди читает на его лице ужас, написанный очень крупным шрифтом.

- Думаешь, он способен стать для госпиталя источником неприятностей?

Вилсон хотел крикнуть "Да!", но знал, что это будет нечестно. Возможно, Стеттнер в своих исследованиях и не соблюдал всех установленных протоколов, но это не значило, что он не является прекрасным приобретением для любой больницы. Вилсон доверял суждению Хауса, по крайней мере в вопросах медицины.
- Конечно, нет. Это подтверждают его рекомендации. Просто я эгоист.
Он виновато улыбнулся.
- Я не хочу этого признавать, но я скучаю по Хаусу, разносящему вдребезги мою жизнь.

- Ты ревнуешь к Стеттнеру?

Вилсон видел, насколько это смешно, но так ли уж невероятно.
- Считаешь, у меня есть повод? Хаус едва смотрит на меня с тех пор, как появился Стеттнер.

Вилсон понимал, что ведет себя как обиженный ребенок, но Кадди наняла Хауса. Она привыкла к работе с капризными детьми.

- Ты никогда не ревновал к Стейси.

- Там другое. Он любил ее. Я не мог ни на что претендовать. Да и не хотел. Хотел, чтобы он был счастлив.
Но Вилсон не упомянул, что, когда Стейси вернулась, он ревновал, как оставшийся верным брат отказывается открыть объятия тому, кто предал, а теперь подобно блудному сыну возвращается домой. Он видел, что Хаус получил второй шанс на счастье, и разрывался между дружеским долгом и желанием, чтобы она отправилась куда-нибудь подальше, как можно дальше отсюда. По крайней мере, хоть ее здесь сейчас не было.

- Он тоже тебя любит, - мягко сказала Кадди. – По-своему, так, как на это способен Хаус. И в его мире это чувство распознается как нечто странное, но удивительно напоминающее любовь.

- Он терпит меня. Или по крайней мере использует.
Сейчас Вилсон действительно тонул в жалости к самому себе, но его это уже не заботило. Кадди была другом, к которому склонял слух тот друг, который его оставил.
- Вчера я вызвал его на консультацию в клинику. Он прислал Формана. Мне пришлось объяснять, что я фактически не нуждаюсь во втором мнении; я только хотел, чтобы Хаус посмотрел, что один слабоумный сумел запихнуть в свою прямую кишку.

- Держу пари, Хаус со Стеттнером хорошо посмеялись.
Он покаянно кивнул, когда Кадди открыла рот.
- До того, как ты что-либо скажешь: я знаю, это недопустимо, превращать пациентов клиники в забаву.
Хотя когда-то это было их с Хаусом любимым времяпрепровождением.

- Вообще-то, я только собиралась спросить, что ты нашел, - спокойно ответила Кадди. - Ведь это по-любому не может быть замороженный свиной хвост.

Вилсон моргнул.
- Зачем кому-то замораживать свиной хвост?

- Вот-вот. Это и есть самая странная часть истории. Пойдем, посмотрим. Оно в Зале славы Извлеченных Объектов?

Предположительно, Кадди не должна была знать о собрании инородных предметов, которое содержал штат клиники и отделения «скорой», постоянно обновляя коллекцию трофеев. Но собрание существовало в каждой из тех больниц, где Вилсон когда-либо работал, а Кадди не всю жизнь была администратором.
- Полный набор рычагов и шаров. Догадываюсь, что все еще не исчерпывающий.

Он улыбнулся, на этот раз искренне.
- Фактически, одна из причин, по которой мне нужен был Хаус, - то, что я забыл, чего не хватает для полного комплекта, и не хотел рисковать, упуская детали.

- Думаю, трофей заслуживает внимания, учитывая, что я об этом ничего не знаю, - Кадди тоже улыбалась. - А Хаус просто слишком увлечен сейчас. Ты знаешь, на что он похож, когда находит новую игрушку. Он неделю ни с кем не разговаривал, после того, как заполучил свой проклятый ГеймБой.

Правда, Хаус разрешал и ему поиграть, конечно, но только чтобы показать, насколько хорош сам в любой игре.
- Думаю, будь здесь Стеттнер, он наверняка протестовал бы против того, чтобы быть названным игрушкой, - Вилсон говорил, стараясь, чтобы Кадди не услышала в его словах ни горечи, ни надежды. - И почему Хаусу должно стать скучно? У них общее прошлое. Хаус восхищается им.

- Он восхищается тобой.

- Он считает меня скучным, - Вилсон пожал плечами, стремясь выглядеть беспечным. - Степень его увлеченности всегда была только вопросом времени, я удивлен, что он так долго остается заинтересованным.

Кадди покачала головой.
- Это уже просто смешно. Ты для него постоянная величина, и ты всегда рядом. Без твоей дружбы он будет абсолютно потерян.

Но Вилсон давно научился не считать ничего и никого само собой разумеющимся. Он заплатил по счетам, жены ушли, братья исчезли. Друзья то ли были, то ли нет. И сейчас он сделает все, чтобы не потерять Хауса. Если Хаусу надоел тот Вилсон, который у него был, то он должен стать кем-то еще.

Вилсон фактически не говорил со Стеттнером, кроме нескольких обменов вежливыми репликами, когда они случайно оказывались в одном лифте или направлялись в одну сторону, поэтому у него не было никаких идей по поводу того, чем же тот переманил внимание Сороки. Он получил ключ к разгадке, когда увидел, как однажды утром Стеттнер заехал в крытый больничный паркинг на спортивном Дукати. Мотоцикл вполне тянул на роль яркой и блестящей вещи, и это был шанс.

Позже он наблюдал, как Хаус со Стеттнером уносились со стоянки, рев двигателей, работающих на максимальных оборотах, слышался даже с балкона четвертого этажа. Вилсон представил широкую радостную ухмылку на лице Хауса и знал, что сам не смог бы ее вызвать.

Не то чтобы он неодобрительно относился к мотоциклам. Он только неодобрительно относился к еще одному найденному Хаусом способу себя убивать. Но он смотрел, как Хаус летит по асфальту, видел, как он упивается властью и скоростью, которую отнял у него инфаркт, и всегда молчал, за исключением тех дней, когда не находил себе места от беспокойства и дурных предчувствий, а гололед превращал дороги в каток и никакое мастерство не могло гарантировать безопасности.

Мысль самому сесть на мотоцикл никогда его не занимала.

Но если он собирается заинтересовывать собой Хауса, придется начать с того, чтобы разделить с ним его интересы. Можно было, конечно, еще пересмотреть все дневные сериалы, прежде чем сойти с ума, так как видеоигры отпадали: в них Вилсон никогда не был хорош.

В результате возле госпиталя была найдена автошкола и оплачен урок вождения, а время рассчитано с учетом занятости Хауса. Письменные тесты были решены влегкую, но когда он оседлал мотоцикл и в первый раз включил зажигание, сердце загнанно заколотилось.

Это был обычный мотоцикл, простой и спокойный, и настолько безопасный, насколько вообще может быть безопасным двухколесное транспортное средство, развивающее скорость до 140 миль в час. Хаус возненавидел бы такой. Вилсон же был уверен, что ничего более опасного никогда в жизни не оказывалось между его ног (он практически слышал, как Хаус, измываясь, уверяет его, что кое-что наверняка было).

Вместе с обретенным равновесием пришло понимание, что все может быть не так уж и плохо. Вообще-то в детстве он был бесшабашным велосипедистом, пытающимся не отстать от еще более безбашенного старшего брата. Было что-то возбуждающее в этом состоянии открытости дороге и близкой опасности. Поездка на мотоцикле была подобна дружбе с Хаусом, как только он это понял, его охватило уютное ощущение знакомого риска.

Он даже успел почувствовать уверенность, что дела идут хорошо, пока все не пошло ужасающе неправильно. Не было визга тормозов и эффектного крушения, он просто перевернулся. В одну минуту он заворачивает за угол, в следующую – распростерт между асфальтом и тяжелой металлической конструкцией. Он ехал недостаточно быстро, чтобы серьезно пораниться или повредить мотоцикл, но так и остался лежать в каком-то оцепенении, позволяя инструктору помочь ему выпутаться из мотоцикла и встать.

Он был не столько травмирован, сколько унижен, поэтому бесцеремонно отмахнулся от обеспокоенного сотрудника автошколы, резко напомнив, что является врачом и вполне может позаботиться о себе. Это было грубо, но Вилсон знал, что не вернется для следующего урока.

Потратив некоторое время и обаяние на дежурную медсестру, он получил в свое распоряжение свободную смотровую в клинике и быстро убрался туда, не забывая по дороге успокаивающе улыбаться.
- Легкое падение, - сообщил он, - нет необходимости отнимать ничье время.
Он едва успел промыть самую серьезную ссадину, как дверь широко распахнулась. Вилсон уже приготовился к очередным заверениям, что с ним все в порядке, когда поперхнулся заготовленными словами, натолкнувшись на взгляд Хауса.

- Что ты с собой сделал на этот раз? - Хаус требовал ответа, его глаза обшаривали комнату, отмечая разложенные марлю, бинты, дезраствор и общий беспорядок в одежде Вилсона.

- Что ты здесь делаешь? - Вилсон выбрал встречный вопрос.

- Я первый спросил.
И он направился к Вилсону, который инстинктивно начал отступать.
- Я не собираюсь причинять тебе боль, - раздраженно оскалился Хаус. Он хмурился. - Ты подрался?

Глубоко под завалами напускного презрения Вилсон услышал заботу, и ее оказалось достаточно, чтобы он расслабился и ответил:
- Я упал. Простое дорожное безрассудство, ничего, что могло бы потребовать диагноста. Но если у меня разовьется почечная недостаточность или внезапная лихорадка, первым, к кому я обращусь, будешь ты.

- Каким же образом ты упал? Твой велосипед в гараже со времен развода номер два, и в последний раз, когда я видел тебя на роликах, президентом был Клинтон.

- Моя очередь, - перебил Вилсон. - Почему ты здесь? Установил очередную сигнальную лампочку, для тех случаев, когда я нахожу новый способ опозориться?

- Медсестры предупреждены, что должны сообщать мне, если ты поступаешь в клинику для лечения. Особенно для самолечения, с тех пор, как я понял, что ты слишком глупый или гордый, чтобы попросить о помощи.
Он схватил руку Вилсона и обозрел качество обработки.
- Ты хоть антибиотики какие-нибудь использовал?
Он потянулся к столу с перевязочным материалом.
- Надеюсь, со своими пациентами ты справляешься лучше, иначе ты явно нуждаешься в страховке от злоупотребления служебным положением.

Вилсон отнял руку.
- Я думал, ты со Стеттнером, развлекаешься на лекции по урологии.

- Я и развлекался, пока ты не обломал весь кайф своим идиотизмом.

Хаус не добавил «как обычно», но Вилсон услышал.
- Возвращайся на лекцию. Твоя помощь мне не нужна.
Он взял кусок марли и начал неловко пристраивать его к предплечью. Получалось, безусловно, стильно, но нефункционально.

Но Хаус никуда не ушел. Вместо этого он отнял марлю и сделал удивительно аккуратную повязку для того, кто совершенно не обеспокоен результатами своей работы.
- Ты так и не сказал мне, что случилось.

Вилсон знал, что Хаус не позволит ему отдохнуть, пока не получит полной картины.
- Мотоцикл, - он решился пробормотать это, уставившись в пол. - На повороте.
Он вдруг обнаружил, что Хаус застыл, сжимая его руку. Попытавшись высвободиться, Вилсон задел стол и зашипел от боли.

- Какого черта ты вытворяешь? - раздраженно вопросил Хаус, но движения его рук, исследующих поврежденное запястье, были легкими и очень бережными.

- Учился ездить на мотоцикле, - ответил Вилсон, поморщившись, когда пальцы Хауса нашли болезненную точку.

- Обычный ушиб, - сообщил Хаус. – Получишь лед, когда мы закончим.
Он смотрел на Вилсона, как будто тот был особенно озадачившим его симптомом на доске для диф. диагноза.
- Ты ненавидишь мотоциклы.

- Я не ненавижу мотоциклы, - уточнил Вилсон, хотя уже начал пересматривать это мнение. – Я только считаю их опасными. И очевидно, я прав.

- Опасны не мотоциклы, опасны мотоциклисты. Тебе нужно что-нибудь с более безумной скоростью. Скутер, например.

Вилсон знал, что Хаус просто стремится в очередной раз достать его с помощью Насмешки № 500, но ему было плохо, его все еще шатало после аварии, и он был не в настроении терпеть измывательства, поэтому встал и молча подтолкнул Хауса к двери. Лед он мог получить и в онкологии, разорив морозилку. Открыв дверь, он увидел, как Стеттнер, перегнувшись через конторку, флиртует с дежурной медсестрой.
- Извините, что прервал веселье, - пробормотал Вилсон, проходя мимо, - он весь ваш.
Оглядываться Вилсон не хотел, не хотел видеть, как Хаус и Стеттнер будут смеяться над ним.

К сожалению, исследования Стеттнера предметом для шуток не являлись.

- Он ищет единый маркер для идентификации рака яичников на 1-ой стадии, - объяснил Вилсон Кадди, проведя свой собственный анализ результатов работы Стеттнера.
Вилсон дождался, когда Хаус уедет на целый день, перед тем, как прийти к Кадди: Хаус имел очень неприятный талант появляться точно в середине самых неудобных бесед.
- СА125 диагностирует заболевание только у 80% пациентов, и имеет очень высокую погрешность, таким образом, более надежный идентификатор, который позволит раннее медицинское вмешательство, - Священный Грааль для онколога. На уровне LPA проводились многообещающие исследования, но в последнее время работа идет в направлении разработки комплекса маркеров.

- И в чем же проблема? - поинтересовалась Кадди. – Потому что я предполагаю, что ты сейчас открывал бы шампанское, сделай, действительно, Стеттнер такое открытие.

- Его методики не корректны. Он утверждает, что сумел изолировать специфический антиген рака яичников, но условия проведенных им тестов, на основе которых сделаны выводы, произвольно варьировались, а методы контроля не приведены к единому стандарту. И он ссылается в работе как минимум на одно исследование, которое давно дискредитировано, - Вилсон пожал плечами. - Возможно, он мог бы закончить тесты, внеся необходимые исправления, но, с моей точки зрения, все выглядит так, как будто он стремится опубликовать результаты до того, как полученные данные можно будет назвать окончательными. И я предполагаю, что он использует репутацию Хауса, чтобы отмести любые сомнения, которые могли бы возникнуть у редакционного совета.

- Ты собираешься рассказать Хаусу? – спросила Кадди.

Последнее, чего хотел Вилсон, видеть Хауса разочарованным. Доверие Хауса было очень хрупкой и редкой вещью, новое крушение иллюзий только укрепило бы его уверенность, что между собой и остальным миром необходима стена. И все же какая-то часть Вилсона хотела бросить в лицо Хаусу эту информацию, чтобы доказать, что Стеттнер не достоин его дружбы. Как всегда Вилсон приложил все усилия, чтобы проигнорировать свою темную сторону.

- Я прослежу за всем этим, - произнес он в конце концов. - Я могу задействовать свои контакты в Слоан-Кеттеринге, пропущу пару намеков - возможно, это вынудит Стеттнера пересмотреть некоторые заключения. И я должен быть убежден, что имя Хауса не упоминается ни в одной из статей. «Плевать не Стеттнера, пусть катится вниз, но Хаусу я подставиться не позволю».

Как обычно, однако, не было никакой необходимости рассказывать что-либо Хаусу. Двумя днями позже он влетел в кабинет мимо пациента, который уже уходил, и остановился, уставившись исподлобья на Вилсона, в ожидании, пока они останутся одни.
- Ну и что, твою мать, ты делаешь? - Хаус как всегда требовал.

Вилсон поднял брови в вежливом замешательстве.
- Я беседовал с мистером Грэйнджером. Собираюсь пересмотреть его историю и подготовить новые назначения. А что?
Вид младенческого неведения всегда был неплохим ходом. Ничто не вызывало у Хауса такого же специфического недовольства.

- Ты сунул свой нос в то, что тебя не касается.

- Да что ты говори-и-шь, - он растягивал слова, идя на сознательную провокацию.

Хаус занял позицию перед столом Вилсона.
- Ты знаешь, о чем я. Ты отозвал свое разрешение на проведение тестов в Онкологии. Я не могу получить последние данные.

- Ты имеешь в виду разрешение, которого я, начнем с этого, не давал? - поинтересовался Вилсон. – Почему бы тебе просто снова не подделать мою подпись?

- Я не подделывал твою подпись, - пробормотал Хаус. – Я просто обошел некоторые формальности. Заботился об окружающей среде.
Он протягивал форму допуска:
- Подпиши это.

- Где-то погибло очередное дерево, - мрачно изрек Вилсон. - Спасибо, я – пас. Прибереги для следующего лоха.
И он демонстративно углубился в тщательное изучение истории болезни. Не то, чтобы он ожидал, что Хаус сдастся. Хаус не признавал поражений, даже спустя годы после сражения.

Хаус преувеличенно вздохнул.
- Превосходно. Ты придаешь этому большое значение. Я должен оформить все официально. Сделаю это сейчас.
Он положил документ поверх папки и прижал ладонью.
- Подпиши.

- Не подпишу, - повторил Вилсон, - и по официальным каналам тоже ничего не получится.
Кадди активировала сигнальную сеть собственных источников информации и сообщила Вилсону, что не предложит Стеттнеру штатную должность.
- Мой отдел не заинтересован в этих исследованиях.
Он замер в ожидании взрыва.

Но Хаус только смотрел на него с презрением, которое было намного хуже открытого бешенства.
- Отлично. Стеттнер так или иначе не хотел тебя вовлекать, но я думал, что окажу тебе услугу, зафиксировав твое участие в проекте.

Резануло сознание, что Стеттнер намеренно изолирует его от Хауса, хотя Вилсон знал, что это в большей степени защитная мера, чем пренебрежение.
- Он использует тебя. Его карьера летит в трубу, и он цепляется за тебя, чтобы получить кредит доверия за твой счет.

- Что тебе известно? - Хаус хотел немедленного ответа.

- Я ознакомился с его исследованиями. А ты? - отозвался Вилсон. – Потому что в такое не верят на слово. Если бы кто-нибудь из твоих ребят показал тебе подобное, ты б размазал недоумка, не забыв отразить процесс в резюме.

Хаус отвел глаза, и Вилсон понял, что попал в точку. Хаус не читал монографию Стеттнера, ограничившись непосредственно описанием тестов.

- Джонас Стеттнер – признанный лидер в своей области.

- С каких пор это имеет для тебя значение? – возразил Вилсон. – Стеттнер, возможно, мог бы блистать, если бы не был самонадеянным ублюдком, срезающим углы в надежде, что никто не заметит, положившись на его репутацию. Или твою!

- Здорово, - откликнулся Хаус, - только годы публикаций говорят иначе.

- Он годами не издавался, - продолжил Вилсон.
Это было преувеличением, но Хаус опять уставился в стену, и Вилсон понял, что тот в курсе.

- У него был период спада. Такое случается.

- Кадди провела небольшую проверку. От его последних статей – которые он, между прочим, просто пережевывает заново в этом своем исследовании – отказались с полдюжины журналов. UCLA не планирует продление его контракта. Он отчаянно хочет вернуться в игру, и он знает, что твое имя под следующей статьей гарантирует публикацию.

Хаус молча смотрел на него, и до Вилсона дошло, что он перегнул палку.
- Ты вовлек в это Кадди?

- Она пришла ко мне со своими опасениями, - он не стал добавлять, что если бы Хаус обеспокоился возможными проблемами сам, у Кадди их не было бы. Хаус не нуждался в уроках по заметанию следов. - Которые я разделяю.

- Это ни разу не твое дело.

- Стеттнер претендовал на штатную должность, что делает это делом Кадди. И он использует мое отделение, что делает это моим делом тоже.

- Ах вот оно что, - фыркнул Хаус, - ты расстроен, что кто-то забрался на твою территорию.

Вилсон опустил глаза. В каком-то смысле это была правда.

- Ты скорее предпочтешь, чтобы работа Стеттнера осталась неопубликованной, чем позволишь ему тебя раскусить, - продолжил Хаус. – Это очень трогательно. Ты строишь из себя святого покровителя умирающих, но думаешь только о том, как выглядишь со стороны.

Вилсон выслушал достаточно.
- Ты знаешь, сколько женщин, которых я наблюдал, умерли потому, что рак был слишком поздно диагностирован, - Вилсон почти шипел. – Если бы я думал, что Стеттнер находится на пути к обнаружению более надежного раннего маркера, я бы вложил в исследования все доступные ресурсы. Но его работа – профанация. Я не жду, что ты мне поверишь, поэтому прочти, это тебе.
Он вытащил файлы с информацией, которую собрал по Стеттнеру, и вручил Хаусу. Стук в дверь предупредил дальнейшие расспросы.
- У меня пациент, - он боялся все испортить лишним словом и дожидался, пока Хаус выйдет, чтобы можно было прикрыть глаза и глубоко вздохнуть. Разговор прошел так, как ожидалось.

Хаус избегал Вилсона несколько дней, но каждый раз, заглядывая через стеклянную дверь общего балкона, Вилсон видел Хауса либо погруженным в изучение документов, либо читающим что-то с экрана монитора.

- Я так поняла, ты поговорил с Хаусом, - сказала Кадди, заходя к Вилсону после того, как не смогла ни угрозами, ни подкупом вытащить Хауса из кабинета.

- Даже больше, чем поговорил, – он на меня наорал, - поделился Вилсон. – Я отозвал свое разрешение после того, как Джин Гриерсон сообщила мне, что Стеттнер использовал мое имя, чтобы получить доступ к результатам пробных клинических тестов в Слоан-Кеттеринге. На Хауса большее впечатление всегда производили действия, чем слова. Ему вряд ли понравилось то, что мне пришлось сказать, когда он наконец начал слушать.
Он печально улыбнулся:
- Хаус - не принимая в расчет остальных прекрасных его качеств - сговорчив приблизительно в той же степени как питбуль, почувствовавший угрозу, и столь же опасен. Он не скоро меня простит.

- Я бы не стала на этот счет волноваться, - успокоила его Кадди. – Он угрожает уволиться, если я не найму Стеттнера, но не думаю, что это искренне. Ему необходимо больше, чем пара дней, чтобы признать, что ошибся.

У Вилсона такой уверенности не было. Хаус точно не был известен способностью признавать, что мог быть не прав, особенно когда это касалось его суждений.

- Что ты собираешься делать? - мягко, заметив его растерянность, спросила Кадди.

- Ничего, - отозвался он. - Я защитил госпиталь, защитил свою репутацию. Если я предприму что-нибудь еще, Хаус просто обвинит меня в том, что я сознательно саботирую работу Стеттнера.
Все, что он мог делать теперь, это ждать и верить в Хауса.

- Тебе его не хватает, - сочувственно заметила Кадди.

Сочувствие раздражало, напоминая о том, что у него отняли, и все же он был благодарен за понимание. Ему не хватало Хауса. Не хватало наглого вмешательства в свои дела и допросов настолько же, насколько не хватало дружеского трепа и бесконечных авантюр, наполнявших его дни.
- Это делает меня безумным? - просто спросил он.

Кадди нежно прикоснулась к его плечу.
- Это делает тебя его другом.

Вилсон мог только надеяться, что Хаус поймет все так же, когда мыльный пузырь стеттнеровского проекта в конце концов лопнет и ситуация разрешится.

Направляясь вечером домой, Вилсон почти прошел мимо Диагностического отделения, когда увидел Хауса и Стеттнера, которые убивали друг друга взглядами, стоя посередине комнаты для диф. диагноза. Он намеревался продолжить движение и позволить им самим разобраться, но Стеттнер наклонялся к Хаусу как-то слишком близко, поэтому Вилсон решил сначала убедиться, что все в порядке.

Хаус что-то говорил приглушенным голосом, что именно, Вилсон разобрать не мог, но выражение лица он узнал, поэтому уже влетал в дверь, когда Стеттнер толкнул Хауса на доску для записи симптомов. Доска покачнулась и упала, но Хаус сумел удержать равновесие, вцепившись в стул и неловко прыгая на здоровой ноге.

- Если ты ее сломал, купишь новую, - Хаус цедил слова, указывая взглядом на пострадавший предмет обстановки, - хорошую доску найти сложно. Хотя, очевидно, не настолько, как хорошего врача.

Стеттнер занес руку, чтобы ударить снова, но Вилсон успел перехватить это движение.
-Прекратите! – предупредил он. - Или я вызову охрану.

Стеттнер развернулся к Вилсону, судорожно сжимая кулаки.
- Доктор Вилсон. Зашли, чтобы полюбоваться последствиями проблемы, причиной которой стали?
Он шагнул ближе - Вилсон заставил себя остаться на месте. Он не был трусом, но неприкрытая ненависть, отражавшаяся на лице Стеттнера, лишала решительности.
- Ну что, вперед! Зовите на помощь. Жалкая уловка для мужчины, хотя вы перебирающий бумажки администратор, суетящийся вокруг пациентов, пока они не умрут. Ни на что другое вы не способны, поэтому вы топчете всех вокруг себя, это, наверное, помогает чувствовать свою значимость.

Бывали дни – а чаще ночи в безликом гостиничном номере – когда Вилсон сам оценивал себя ненамного выше. Он являлся способным врачом, способным главой отделения, умел заставить систему работать на него, но у него не было Дара, того вызывающего зависть и восхищение блеска, которым он любовался в Хаусе. Шарм – бледная замена гениальности. Но Стеттнер не Хаус, и у Вилсона была только одна причина завидовать ему, и ни одной, чтобы восхищаться.

- Забавно, - Вилсон говорил ровно, - вы так не считали, когда сообщали Гриерсон, что я поддержал вашу работу.
Волна ярости захлестывала его, ломая напускное спокойствие.
- Хаус сказал, что добьется от меня нужного вам содействия, или вы решили, что легче потом попросить прощения, чем изначально разрешения?

- Вы должны были быть благодарны, что я привлек ваш отдел к своим исследованиям, - резко ответил Стеттнер. - Вы окажетесь в неприятной ситуации, когда выплывет наружу факт, что вы заблокировали мою работу из профессиональной ревности.

Вилсон мог играть и за плохих парней:
- Какую работу? Клинические испытания с некорректными методиками контроля и неубедительными результатами? Вы дали себе труд поговорить с Родригесом, прежде чем цитировать его статью? Потому что я разговаривал с ним в прошлом месяце и узнал, что последние полученные им результаты ведут совсем в другом направлении. О чем я с удовольствием сообщил бы вам, если бы вы захотели спросить. Но я понимаю, намного легче надергать подтверждающих теорию фактов, чем потратить годы на реальную исследовательскую работу.

Многолетних препирательств с Хаусом оказалось достаточно, чтобы научиться безошибочно определять, когда ситуация рисковала перейти в физическую фазу, поэтому Вилсон легко избежал удара в голову, блокировав неловкий замах Стеттнера.
- Вы как всегда ничего не добились, - ухмылка получилась приглашающей.

- Хватит! – рявкнул Хаус. - Пошел вон! Немедленно.

У Вилсона перехватило дыхание, в голосе Хауса не было ничего, кроме гнева и презрения. Он почувствовал, что оглушен, гораздо сильнее, чем если бы удар Стеттнера достиг цели. Совершенно раздавленный, он какое-то мгновение не двигался с места, затем медленно кивнул и отвернулся, не желая смотреть на стеттнеровскую триумфальную улыбку. Вилсон терял своего лучшего друга, но он не потеряет достоинства.

- Не ты, ты идиот, - сообщил Хаус, и на этот раз Вилсон услышал в его голосе не только раздражение, но и привязанность. - Ты будешь давным-давно потерянным восьмым гномом.

Вилсон повернулся обратно, борясь с тем, чтобы радостное удивление и ощущение счастья слишком явно не отразились на его лице. Хаусу не обязательно давать в руки лишнего оружия. Но он не сумел удержаться от собственной торжествующей ухмылки, когда увидел, каким взглядом Хаус смотрит на Стеттнера.

- «Американский Журнал Клинической Онкологии», - произнес Хаус. - «Ланцет онкологии», «Журнал Американской Медицинской Ассоциации». Это за прошлый год. Где ты публиковался, Джонас?

У Вилсона округлились глаза, когда он понял, что Хаус перечисляет его недавние статьи и выступления. Он задался вопросом, знает ли Стеттнер, что обращение по имени не самый хороший знак. Затем его заинтересовало, успеет ли он добежать до торгового автомата с чипсами до того, как развернутся основные события.

- Занятно, я не видел тебя больше десяти лет, а потом ты, по удивительному совпадению, организуешь обмен с моей больницей ровно за неделю до того, как UCLA объявит, что не намерена продлевать твой контракт, - размышлял Хаус, - можно было бы почти подумать, что ты надеялся въехать на моих связях на новую работу.

- Твои связи? – Стеттнер резко засмеялся. – Твои связи так изношены, что не выдержат и блоху. Из скольких больниц тебя выперли за эти годы? Ты думаешь, что еще работал бы здесь, если бы не сумел каким-то образом промыть мозги, а потом шантажировать Лизу Кадди?
Он пренебрежительно взглянул на Вилсона:
- Или нашел себе персонального лакея, чтобы он пел тебе хвалебные гимны, а в свободное время защищал от остальных сотрудников?

Вилсону никогда не приходило в голову ударить человека, кроме как защищаясь. Но когда он с удовлетворением впечатал кулак в нос Стеттнера, привлекательность этого способа решения вопросов стала очевидной. Морщась, он тряс ушибленной рукой, пока Стеттнер картинно опрокидывал собой стол.

- Надо было бить правой, - комментировал Хаус, наблюдая как Стеттнер принимает вертикальное положение. – Он не стоит того, чтобы ломать свою ведущую руку.

- Я умею рассчитывать удар, - Вилсон протестовал, зная, однако, что пару дней не сможет держать ручку. - Вам необходима медицинская помощь, - обратился он к Стеттнеру, пытающемуся остановить кровотечение. – Кажется, какие-то проблемы со свертываемостью крови. У вас нет на примете хорошего гематолога?
Его мать пришла бы в ужас, имей она возможность все это видеть и слышать, но он никогда не был более доволен собой, чем когда Стеттнер, не сказав ни слова, выскользнул из комнаты. Поворачиваясь к Хаусу, Вилсон все еще скалился:
- Если бы ты знал, какое это потрясающее ощущение.

- Соответствует паре таблеток викодина, залитых бурбоном. Ты дерешься как девчонка, - продолжил критику Хаус, - тебе повезло, что у Стеттнера слабый носовой хрящ.

- Тебе виднее, поскольку весь прошлый месяц это касалось твоей задницы.
Вилсон не знал, что взвинчивало его больше, выброс адреналина или возможность опять препираться с Хаусом. Сейчас нервное возбуждение схлынуло, и он почти упал в кресло, вымотанный, но совершенно счастливый.

- Ты выглядишь на редкость довольным собой, - заметил Хаус.

- Кажется, я имею право некоторое время упиваться победой.

- Ты даже не послал его в нокаут.

- Это не та победа, которую я имел в виду, - ответил Вилсон. Но благоразумно не стал уточнять. Правда, Хаус не нуждался в разъяснениях, ему хватило сказанного. Скорее всего, оно тоже было лишним, судя по самодовольной ухмылке, расползавшейся по его лицу.

- Теперь я знаю, как чувствовал себя Гэри Ивинг, когда Вал и Эбби боролись за него, - мечтательно произнес Хаус.

- Не уверен, что меня устраивают предложенные варианты, - пожаловался Вилсон, - я либо злобная стерва, либо свихнусь в течение сезона.

- Зачем ограничивать себя в выборе? - возразил Хаус. – Как насчет Скотти Болдуина и Люка Спенсера? Продажный адвокат и исправившийся насильник.

- Ха, - Вилсон фыркнул, - ты же не думаешь, что Стеттнер дрался бы за твое бездыханное тело?
Он понял, что сам дрался бы. Дрался бы за Хауса, за его тело, ум и душу, верит Хаус в существование души или нет.

- Стеттнер выступает в легком весе, - Хаус говорил успокаивающе, - в любой области.
Он состроил гримасу. - Я полагаю, теперь ты собираешься прочесть мне лекцию на тему «Я же тебя предупреждал»?

Вилсон покачал головой:
- Я не собираюсь читать тебе лекцию, играя привычную роль. Или стараясь добиться от тебя понимания. Он, возможно, был паршивым исследователем, но по крайней мере он не был скучным.
Вилсон не собирался этого говорить, но насмешки Хауса имели свойство жалить годами. Он встал, готовый немедленно сбежать в безопасность своего кабинета, но Хаус схватил его за руку, задев полузажившую ссадину.

- Это причина, по которой ты учился ездить на мотоцикле? – спросил он. – Потому что думаешь, что ты скучный?

Вилсон освободился от захвата.
- Я знаю, что скучен. И не нуждаюсь в напоминаниях. У меня Вольво. Я держу ручки в карманном протекторе. Я ношу галстуки на работе, а в выходные играю в гольф. Я смотрю гольф по телевизору. Я скучно благопристоен.
Но не с Хаусом. Вилсон никогда не скучал, когда был с ним. Испытывал страх, иногда, приходил в бешенство, часто, но никогда не скучал.

- Возможно, мне нравится скука, - ответил Хаус. - Возможно, мне необходимо скучать. При условии, что ты прав насчет себя, - добавил он, - а ты не бываешь прав.

«Типичный Хаус, - вздохнул Вилсон, - даже комплименты успевает завернуть в оскорбление или провокацию».

- Я не собираюсь продираться через весь твой бред, - продолжал Хаус, - но вождение мотоцикла не сделает тебя интересным. А вот его отсутствие – вполне.
Он так знакомо ухмыльнулся, что у Вилсона пропала решимость защищаться от насмешек.
- А если я решу спрыгнуть с утеса, ты тоже сиганешь?

«Да», - подумал Вилсон.
- Только сначала столкну Стеттнера, - произнес он вслух. - У него пар из ушей, смогу использовать для парения.

- Ты и близко не такой славный парень, как притворяешься, - радостно сообщил Хаус. – А Стеттнер даже приблизительно не столь интеллектуален, как хочет казаться. Что я и объяснял ему непосредственно перед твоим появлением.

- Он дурачил тебя, - заметил Вилсон.

- Но не тебя, так что у меня никаких причин для волнения.

В мире Хауса это считалось признанием своих ошибок. И Вилсон принял его единственным образом, который Хаус оценил бы: промолчал.

Хаус кивнул, подошел к упавшей доске, поставил ее на место и критически осмотрел.
- Выглядит неплохо, - прокомментировал он.

Вилсон молча наблюдал за Хаусом, пока тот не оглянулся.
- Да, - он был согласен, - все в порядке.

* «One for sorrow;
Two for joy;
Three for a girl;
Four for a boy;
Five for silver;
Six for gold;
Seven for a story that’s never been told». – английская считалка про сорок

@темы: переводы, фанфики, хаус/уилсон

---

In my darkest dreams

[Smothered Hope]

Добавлены 10 и 11 главы In my darkest dreams
www.diary.ru/~housefans/p70712848.htm?from=last...

@темы: слэш, переводы, фанфики

---

Доктор Хаус 6-й сезон по версии лего-комиксов

[lego-comics]

Всем любителям комиксов и доктора Хауса настоятельно рекомендую.



Смотреть комиксы...

Осторожно много картинок. Кстати у них есть и другие комиксы про Хауса

@темы: Грегори Хаус, фанарт, 6 сезон

---

Не пишите мне комментарии, я не могу добраться до последних.Пишите на у-мыло.

[Эйни Птичка-Синичка]

О связи витаминок и счастья.

АВТОР: Эйни
БЕТА: Illusia
ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ: Хаус / Уилсон
РЕЙТИНГ: NC-17
КАТЕГОРИЯ: слэш
ЖАНР: angst, romance, fluff
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: Хаус снова затеял игру, ставки в которой, на этот раз, оказались слишком высоки.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Как говорится, начала за здравие, кончила за упокой... Первые главы этого фика писались с большим воодушевлением,потом,я разочаровалась в написанном, но забросить это чудовище рука уже не поднялась. Потому пришлось его быстренько завершить. Не удивляйтесь такой поспешной концовке.
POV Уилсона… То есть много нудятины (я серьезно, фик нудный!).
ОТКАЗ: Это - тебе, это - мне… это - тебе, это - мне…
Комментарии: Все кушали витаминки в детском саду? )

Спасибо Аленнику, методично капающему мне на мозг и всегда хвалящему меня, несмотря ни на что!


Пролог.

Все было хорошо.
Даже слишком. Настолько слишком, что реальность все больше и больше начинала напоминать мне какую-то сюрреалистическую постановку. Театр одного актера, где я сижу в первом ряду. Спектакль и впрямь хорош – сюжет выше всяких похвал, актер старается во всю… Но поверить в происходящее на сцене – невозможно, очень хочется, до отчаянных злых слез, и закушенной в кровь губы, но невозможно. И остается только с тревожным ожиданием конца продолжать наблюдать, затаив дыхание, ловя каждую секунду действия, фиксировать в памяти каждую реплику и жест, каждое слово…
Я не знаю, почему Хаус все это делает, какова его истинная цель.
Я дружу с Грегом достаточно долго, чтобы поверить, что все изменения, которые с ним произошли, не имеют причины. «Люди не меняются». Не меняются! Но Хаус изменился. Настолько, что уже две недели у Кадди нет к нему абсолютно никаких претензий - ни по работе в клинике, ни по его поведению с пациентами. Настолько, что он даже не стал орать на Формана, когда тот запорол тест на лейкоциты, из-за чего весь диф. диагноз полетел к чертям. Кадди ликовала, команда находилась в приятном шоке - впервые за годы работы у Хауса об них не вытирали каждодневно ноги и не называли идиотами.
А я ждал. Ждал, когда же, наконец, этот экспериментальный спектакль безусловно гениального режиссера закончится, занавес опустится и меня вежливо попросят пройти к выходу.

Глава 1.
Затаенное.
- Уилсон, если я услышу еще хотя бы один вопрос о своем отпуске… - не отрываясь от компьютера, предупреждающе начал Хаус, стоило мне войти в его кабинет. Я примирительно замахал руками и сел напротив, внимательно его разглядывая. Выглядел он паршиво. Вообще-то Грег всегда выглядит паршиво со своей любовью к мятым рубашкам и отрицанием существования бритвы и расчески, но сегодня ко всему этому добавились покрасневшие, с полопавшимися сосудиками глаза, и испарина на лбу, словно его лихорадило. Ко всему прочему, его коронная двухнедельная щетина постепенно подбиралась к статусу бороды. Посмотрев на его руки, я заметил, что они дрожат. И, видимо, это происходило уже давно, если даже по его собственным меркам Хаус выглядел чертовски заросшим щетиной.
- Что-то ты не очень похож на человека, вернувшегося из полуторамесячного отпуска… - Хаус скорчил зверскую рожу и со злостью щелкнул мышкой, выходя из игры.
- Уилсон, ты обещал… - с угрозой в голосе напомнил он мне. Я передернул плечами.
- Я соврал. Ну и где ты был? Ты в курсе, сколько часов у тебя накопилось в клинике? И из-за тебя, вернее, твоего отсутствия, команда чуть не угробила пациента.
Хаус закатил глаза и тяжело вздохнул. Весь его вид демонстрировал нежелание продолжать разговор, но именно из-за загадочности его отпуска, про который он никому ничего не рассказывал, а так же отчасти потому, что я просто соскучился по нашим перепалкам, я продолжал напирать.
- Если эти идиоты, проработавшие у меня уже 4 года, не смогли диагностировать волчанку, которую мы предполагаем чуть ли не в каждом диагнозе, то это значит только то, что они и впрямь идиоты. А идиотизм не лечится!
Я осуждающе глянул на него, прерывая оскорбления в адрес Кемерон, Чейза и Формана.
- Знаешь, я пойму, если ты поехал на каникулы в Диснейленд, где тебя очаровала Белоснежка, и ты решил стать ее гномом. Я пойму, если ты решил присоединиться к Свидетелям и ездил на их семинар… Я пойму… Ладно, колись, Хаус!
Меня снедало любопытство. Конечно, личная жизнь Хауса всегда была тайной за семью печатями, но обычно для меня, как для лучшего и единственного друга, он делал исключение. В этот же раз он молчал, словно пойманный разведчик на допросе - по крайней мере ни Кадди, закатившей ему взбучку, ни Кэмерон, действовавшей более мягкими методами, ничего выяснить не удалось. А когда Кадди рассказала, что Хаус за все то время, что она его отчитывала, ни разу не огрызнулся и не прошелся по поводу ее талантов как врача, так и женщины, словно ему и впрямь было СТЫДНО, ореол загадочности вокруг него и вовсе приобрел оттенок индиго.
Хаус вздохнул, бросил быстрый взгляд за дверь, убеждаясь, что там никого нет, и подманил меня к себе. Я в предвкушении перегнулся через стол и приготовился внимательно слушать.
- Я был в Амстердаме, - заговорщическим шепотом сообщил он мне, - Знаешь, там просто рай для наркоманов. И, черт, я облазил все гей-клубы города.
Я в шоке отодвинулся назад, откинувшись на спинку стула, и круглыми глазами уставился на Хауса. Гей-клубы? Хаус и гей-клубы? Это было так же абсурдно, как и предполагаемые мною ранее Диснейленд и Свидетели, но серьезное выражение лица Хауса, и его кристально честные глаза невольно заставили меня усомниться в этой абсурдности.
Хаус, видимо, почувствовал, что я вот-вот готов ему поверить, и снова подманил меня к себе пальцем. И я, все еще в состоянии прострации от последней новости, что мой лучший друг - гей, потянулся за этим движением, хотя жажда познания на сегодня у меня явно иссякла.
- Кстати, там есть клевое местечко. Парк, где люди занимаются сексом с деревьями. И это разрешено законом.
Я шумно выдохнул, словно я был надутым воздушным шариком, и меня пробили иголкой, и уронил голову на стол, не зная, что мне делать - то ли злится на Хауса за его очередной развод, то ли смеяться над собой, что в очередной раз снова поверил в его россказни. В итоге, я благоразумно выбрал второе, потому как злиться на Хауса было делом сложным и неблагодарным.
- Что? Тебе кажется это смешным? Знаешь, когда ты весь день ходишь обкуренным, мысль о сексе с деревом не покажется тебе такой уж отвратительной. - выдал очередную нелепость Хаус таким искренним голосом, что я подумал, что, не знай я Хауса так хорошо, то поверил бы… и в травку, и в гей-клубы, и в… парк этот. И даже, чем черт не шутит, и в его космическую одиссею!
Я оторвал голову от столешницы, вытер выступившие слезы, и как можно более серьезным тоном заговорил, все равно порой срываясь на глупое хихиканье:
- То есть ты утверждаешь, что был в Голландии? - что ж, это еще куда ни шло.
Хаус кивнул.
- И курил там травку.
Кивок.
- И посещал гей - клубы.
Кивок с особенно серьезным выражением лица, которое только подтвердило мою догадку, что Хаус сам еле сдерживается, чтобы не начать смеяться.
- Знаешь, я бы поверил и в Голландию, ты у нас большой выдумщик. В траву бы я тоже поверил - по части наркотиков, ты у нас еще больший выдумщик. Черт! Да я даже согласен на гей-клубы с твоей вечной тягой к экстремальному времяпрепровождению и поиску новых ощущений. Но вот поверить в то, что ты занимался сексом в парке с деревом, при твоей панической боязни, что кто-то посторонний может увидеть твою ногу… Прокол, Хаус, прокол.
Хаус с видом мятежного генерала, взятого в плен, откинулся на кресле и недовольно посмотрел на меня, хотя я знал, что еще буквально мгновение - и на его губах расползется улыбка.
- Думай, как знаешь! Если тебе так тяжело принять, что твой лучший друг - гей, что ты начинаешь придумывать нелепые опровержения, тебе нужен психолог, а не диагност. - Хаус поднялся, поморщившись от боли в ноге, и направился к выходу. - Прости, мне нужно идти, Кадди назначила мне по четыре часа работы в клинике ежедневно. И да, Джимми-бой, выпиши мне рецепт на викодин. Мой почти закончился.
И меня озарило! Ну конечно, как я раньше об этом не подумал!
- Информацию на рецепт. Приходи когда будешь готов открыться…- я тоже поднялся, обошел стоящего в дверях Хауса, на лице которого боролись недовольство и веселье, и направился к себе в кабинет.
К вечеру я буду знать, где и как проводил свой отпуск Хаус. Во всех подробностях.

Но, видимо, шантажист из меня вышел неудачный - потому как ни днем, ни вечером, Хаус так и не явился. Заглянув в обеденный перерыв к нему в кабинет, я убедился, что у него не появлялось никаких новых пациентов - доска была чистой, а значит, причина, по которой он ко мне не пришел, была в чем-то другом. Что же такого произошло в этом отпуске, что Хаус так упрямо молчит об этом? И его странная реакция на скандал, который ему закатила Кадди… По ее словам, он выглядел словно испуганный доберман, хозяин которого пришел домой и обнаружил, что его дом обокрали. За что, в конце концов, Хаусу может быть стыдно? И вообще - с каких это пор его совесть пробудилась от комы?
Теряясь в догадках и предположениях, я просидел за рабочим столом еще полчаса, то и дело прислушиваясь к шагам за дверью, а потом все-таки решил найти Хауса сам, и отдать ему этот злополучный бланк. Как бы там ни было, любопытство – это любопытство, и я найду возможность удовлетворить его другим способом, а вот Хаус без викодина вполне мог пойти на какую-нибудь очередную аферу или эксперимент над собой, только чтобы сохранить гордость и обезопасить скелет в своем шкафу.
Спустившись в главный холл, я обнаружил там Кадди, прислонившуюся к стене с папкой в руках. Ее лицо выражало сложную гамму эмоций – недоверие в сочетании с радостью и удивлением, причем последние она не так уж и удачно пыталась скрыть. Проследив за ее взглядом, я увидел Хауса, выходящего из смотрового кабинета с целой кипой папок в руках. Часы, висящие на стене напротив, показывали семь вечера, и я, как и Кадди, почувствовал недоверие и одновременно с тем радость. Хаус, работающий допоздна… Уже в одно это верилось с трудом. Но вот Хаус, работающий допоздна в клинике, это было… невозможно.
- Что ты с ним сделала? Пообещала вырезать ему еще одну мышцу из ноги, если он будет отлынивать? - пожалуй, шутка для меня получилась слишком грубой и типично хаусовской, но,черт, когда мир сходит с ума и Грегори Хаус работает в клинике до последнего пациента, разве на это стоит обращать внимание?
Кадди вздрогнула и посмотрела на меня, как, должно быть, истекающий кровью Цезарь смотрел на Брута, и вдруг неожиданно расплылась в улыбке. Улыбке довольной кошки, которой все-таки удалось показать одной настырной мышке, кто в доме хозяин.
- 6 часов… добровольно, без истерик и саботажей. До последнего пациента. И даже все карты заполнил…
Я снова посмотрел на Хауса, который уже заметил нас, и, грубо сунув папки с делами пациентов одной из проходивших мимо сестер, направился в нашу сторону. Кажется, он был уверен, что мы сплетничаем про него.
- Ну, что ж, видимо на это рождество тебе нечего будет просить у Санты? - Кадди рассмеялась своим низким грудным смехом, который удивительно шел ей, и, подмигнув мне напоследок, предпочла смыться прежде, чем злая и очень голодная мышь укусит ее за хвост.
- И о чем это вы тут так мило ворковали?- прищурившись, спросил Хаус, подозрительно смотря вслед убегающей Кадди.
- О тебе, конечно же! Какие еще у нас могут быть темы для обсуждения?
Хаус довольно хмыкнул, то ли растеряв все свое недовольство от моего честного ответа, то ли и впрямь пребывая в хорошем настроении (и это после шести-то часов работы в клинике?), и наконец-то оторвал взгляд от обтянутого узкой юбкой-карандашом зада Кадди.
- Значит, я по-прежнему номер один? - в его глазах горели веселые искорки. Но, помимо них, я заметил что-то еще… Что-то надежно спрятанное и замаскированное, а от того еще более страшное.
Как можно более бодрым голосом, чтобы не выдать своего беспокойства, я ответил:
- Конечно! И всегда им будешь!
Неожиданно Хаус сделал широкий шаг, приблизившись ко мне почти вплотную, так что мне немедля захотелось отступить назад и почувствовать спиной надежную опору стены.
Искры в его глазах угасли, обнажая то самое спрятанное и утаенное, что я заметил минуту назад.
Страх.
Хаус чего-то боялся, и таким испуганным я не видел его даже во время всей той истории с Тритером. Он боялся так, словно должен был потерять что-то очень-очень дорогое, а сил для борьбы у него уже не оставалось.
- Ловлю тебя на слове, Джимми-бой.
Чувствуя, как внутри меня самого начинают зарождаться отголоски его страха, я отчаянно попытался проанализировать возможные причины ужаса в глазах у Хауса. Это явно как-то было связано с отпуском.
Хаус выгнул бровь, ожидая от меня ответа.
Я сглотнул, и, не в силах вымолвить ни слова, боясь потерять зрительный контакт, едва заметно кивнул.
Хаус отреагировал на мой кивок своей обычной усмешкой, и, перехватив трость в другую руку, тяжело захромал в сторону лифта. Я продолжал смотреть ему в спину до тех пор, пока он не скрылся за створками дверей, и только тогда понял, что сжимаю в руке комок бумаги, некогда бывшим рецептом на викодин.
Я забыл отдать его Хаусу.
Хаус забыл забрать его у меня.
Хаус забыл про викодин.
Мир определенно сходит с ума.
И я схожу с ума вместе с ним, потому что как еще можно было объяснить это острое тянущее ощущение в животе, когда Хаус подошел ко мне так близко?

Глава 2.
Игры.
Я прятался от Хауса весь день. Скрывался от него в неведомых ему уголках онкологического отделения, пару раз резко сворачивал за угол, стоило ему появиться на моем пути, не пошел на обед в кафетерий, уломав молоденькую сестру, которая явно была не против этого, принести мне пару гамбургеров и салат.
Я понимал, что веду себя глупо, но ничего с собой поделать не мог. После вчерашних… открытий, мне не хотелось видеть Хауса, по крайней мере, до тех пор, пока я не смогу смирится с тем, что он в очередной раз наверняка во что-то влип, и, кажется, в этот раз это «что-то» не закончится так же благополучно, как история с Тритером.
А еще я пытался разобраться в себе, в своей реакции на Хауса, стоявшего ко мне так близко и почти интимно произносящего те слова…
Возможно, я просто соскучился по нему - устав ломать голову, решил я, и тут же внутренне усмехнулся очевидной смехотворности этой отговорки. Когда по кому-то скучаешь, не будешь скрываться от него весь день…
Дверь неожиданно распахнулась, и я испуганно вздрогнул.
-Доктор Уилсон, доктор Кадди просила вас зайти к ней в кабинет. - Очаровательно улыбаясь, сообщила мне Сара, которая, кажется, была уже уверена в намечающемся у нас с ней романе.
Я, убедившись в надежности дислокации, поблагодарил ее, и окольными путями направился в кабинет к начальнице. На то, чтобы спуститься с четвертого на первый этаж, избегая обычных маршрутов Хауса, у меня ушло пятнадцать минут, так что, когда я, наконец, постучал в дверь, Кадди ответила раздраженным и нервным «ДА!». Но, приглядевшись к ней повнимательней, я понял, что причиной ее плохого настроения скорее является кто-то другой. Наверняка кто-то хромой и с тростью.
-Что случилось?
Кадди недоуменно посмотрела на меня:
-Ты еще не знаешь?
Я отрицательно покачал головой.
- Он пришел сегодня на полчаса раньше положенного и вызвался помочь в амбулаторной - утром произошла довольно крупная авария на Бейкер-стрит. Я подумала, что такое поведение Хаусу несвойственно, а значит, он явно что-то задумал. – Кадди вздохнула и опустилась в кресло. - В общем, чтобы его спровоцировать, я предложила ему две недели читать курс лекций в университете - они давно просили его об этом… И он согласился! Как такое может быть? Объясни! Что с ним творится?
Я пожал плечами, переваривая новую информацию. Вся эта работа, постоянная жажда деятельности, столь не свойственная ленивому, как морской лев, Хаусу… Походило на то, что он отчаянно пытался отвлечься от чего-то. Гораздо легче не замечать проблемы, когда мозг постоянно находится в работе, и подобный метод борьбы с неприятностями вполне подходил Хаусу, вбившему себе в голову, что ничто в этом мире, за исключением викодина и ноги, не способно в достаточной мере волновать его.
- Я не знаю. Вчера он тоже вел себя странно. И про отпуск свой он ничего не говорит. Слушай, может, мы рано паникуем - ведь, в конце концов, разве не этого мы добивались все эти годы?
Кадди согласно кивнула, но по ее лицу и напряженным рукам, сжимавшим подлокотники офисного кресла, я понял, что не смог успокоить ее. Как и себя.
- Я поговорю с ним еще раз, - пообещал я ей. - Постараюсь выяснить… - я осекся, уже представив себе этот разговор.
«- Привет, Хаус, как дела? Знаешь, ты стал вести себя на удивление послушно и ответственно, так что мы с Кадди запаниковали и решили выяснить, что ты скрываешь? Колись, Хаус, мы не верим в искренность твоих поступков!
- Отъебитесь!»
- Хорошо. Только не дави на него, он слишком болезненно реагирует на попытку проникновения в его личное пространство.
- Ладно,- согласился я с ней, и вышел из кабинета, думая о том, что соблюдать осторожность мне вовсе необязательно, так как я сам являюсь частью личного пространства Хауса.
Пусть Хаус и не признавал этого.


- О! Теперь водишь ты?
Я удивленно посмотрел на развалившегося на полу Хауса, который даже не удосужился повернуть голову, чтобы убедиться, с кем разговаривает.
- Это я, Хаус. - Серьезным голосом сказал я, желая сразу настроить и себя и его на тяжелый разговор.
- Я и так знаю, что это ты, Уилсон. Ты не против, если я спрячусь под юбкой у Кадди? Туда ты залезть точно не решишься, а значит, и меня не найдешь…
Я послал Хаусу еще один недоуменный взгляд, абсолютно не понимая, о чем он говорит, и перетащил стул поближе к нему, чтобы при разговоре иметь возможность наблюдать за его лицом. На секунду у меня возникло желание поставить стул так, чтобы его ножки упирались по разные стороны бедер Хауса - по крайней мере, это бы гарантировало, что он никуда не убежит, прежде чем я вытащу из него всю правду. Но потом я представил себе возможную реакцию команды Хауса, если они зайдут сюда не вовремя, и передумал.
- Ну, я так понял, что мы с тобой весь день играли в прятки, и я водил. Но так как я обнаружил тебя, пришла моя очередь прятаться… - все-таки удосужился он мне объяснить.
Непонятно зачем я неожиданно пылко ему возразил:
- Ты меня не нашел! Я сам пришел!
Хаус закатил глаза и покачал головой из стороны в сторону.
- И я так полагаю, что ты выбрался из своего убежища для очередного МЕГА-СЕРЬЕЗНОГО разговора и препарирования моих поступков и намерений? В общем, считай до… трех миллионов семи тысяч девятисот и, возможно, за это время я сумею спрятаться под юбкой у Кадди. Если меня там не будет, ищи меня у Кэмерон. Но тогда ты можешь считать до двадцати…
- Ты закончил?
- Уилсон, я подарю тебе свой кадиллак, хочешь? Только не начинай свою психологическую дрянь…
Я сел на стул, закинул ногу на ногу и нервно вцепился руками в свою коленку. От Хауса этот мой жест не укрылся, и взгляд его потеплел, а не приобрел свое обычное иронично-презрительное выражение, хотя, возможно, мне это и показалось .
- Мы беспокоимся. – Твердо сказал я, жестом приказывая ему молчать, и Хаус, что удивительно, заткнулся. Правда, лицо у него приобрело выражение крайней скуки. - Ты ведешь себя… не естественно.
- Я веду себя адекватно!
- Нет! Для тебя подобное поведение не адекватно! Ты много работаешь, хотя пациентов у тебя сейчас нет, ты явно не спишь по ночам, у тебя трясутся руки… Ты вернулся из отпуска четыре дня назад, и еще ни разу не поцапался с Кадди…
- Уилсон, у меня акклиматизация.
- Нету у тебя никакой акклиматизации. Иначе бы ты нам рассказал о ней. И вообще, что это за мрачная таинственность по поводу твоего отпуска? Все это слишком подозрительно. – Я наконец-то замолчал, усилием воли заставляя себя смотреть ему в глаза.
Хаус молчал. Я буквально слышал, как вращаются у него в мозгу шестеренки в попытке выдумать более-менее правдоподобную историю, или, на худой конец, шуточку пообиднее.
Наконец он без сил откинулся назад и полез в карман за викодином. Баночка была полной. Отсыпав себе сразу три таблетки, он отправил их в рот, но, кажется, это ему не помогло.
- Ладно. Я не могу рассказать тебе, где я был и что делал.
- Не хочешь… - поправил я его, радуясь что Хаус заговорил серьезно.
- Нет, не могу. Ну и не хочу тоже. Но, так или иначе, однажды вы все узнаете… А пока, прошу, не изводи себя попытками проанализировать меня, все нормально. По крайней мере, пока.
- Хаус, чего ты боишься? - наконец решил я задать главный вопрос.
Он вздрогнул и вскинул голову, намереваясь как обычно убедить меня в своей неустрашимости, но почему-то осекся и вместо этого долго и внимательно разглядывал мои руки, вновь сцепившиеся на коленках.
- Я боюсь… Проиграть.
- И с кем ты играешь на этот раз?
- Как всегда. С самим собой.
От злости я скрипнул зубами. Как же меня бесило, когда Хаус начинал говорить шарадами. К его сложным метафорам я уже привык, а вот шарады никогда не умел разгадывать.
- И на чьей же я стороне? За кого стоит болеть? - на всякий случай решил я поддержать разговор.
Но Хаус снова как-то странно посмотрел на меня и тихо ответил:
- Ты - ни на чьей стороне, Уилсон. В этой игре тебе уготована роль трофея.
Он его пристального… изучающего… провоцирующего взгляда у меня по спине побежали мурашки, а щеки невольно начал заливать предательский румянец, который выдал Хаусу, какой смысл я вложил в слово «трофей», впрочем, кажется, наши мысли по этому поводу совпадали.
Я встал, и, не говоря ни слова - пусть думает что хочет - вышел из кабинета.
Игра в прятки продолжается. И прятаться придется снова мне.
Рецепт на Викодин так и остался у меня в кармане.

Вечером, просто чтобы отвлечься, я пригласил ничуть не удивившуюся этому Сару на свидание. Мы зашли в уютный французский ресторанчик, где Сара без умолку трещала до, во время и после еды, а я лишь изредка подбрасывал фразы в разговор и улыбался. Но для нее и этого было достаточно, а может быть, она и сама не воспринимала происходящее в серьез, так что после ресторана мы поехали к ней домой и занялись сексом.
Вскоре после этого она уснула, а я, выбравшись из ее мягких и теплых объятий, оделся, и, черкнув записку, в которой соврал, что меня срочно вызывают на работу, вышел из ее дома в теплую августовскую ночь и зашагал по направлению к дому.
Я себя не понимал. Я только что завязал отношения с милой и симпатичной девушкой, которая явно была ко мне не равнодушна, но вместо того, чтобы радоваться этому, я думал о Хаусе.
Как, впрочем, и всегда.
Я думал о Хаусе, когда делал предложения своим женам, и когда разводился с ними. Я думал о Хаусе, когда отмечал уютные семейные праздники, окруженный своей родней, я думал о нем, когда работал, и после - возвращаясь в свой гостиничный номер, я тоже думал о нем. Словно его образ был выгравирован у меня на внутренней стороне черепной коробки.
Но теперь эти мысли приобрели несколько иной оттенок. Оттенок слова «трофей». Оттенок фразы «ловлю тебя на слове», произнесенной его обволакивающим голосом. Оттенок любопытства - и что дальше? Страха - это так не правильно. Предвкушения - а каково это? Паники - а если для него это ничего не значит? Паники - а если это разрушит нашу дружбу? Паники - в чем причина, я не понимаю?
Предвкушения.
Я старался осадить себя, убедить, что веду себя как глупый школьник, вообразивший, что учительница, пару раз ласково потрепавшая его по голове, влюблена в него, что эти две фразы могут ничего не значить, и я сам вижу в них этот скрытый подтекст…
Только вся проблема была в том, что подтекст этих слов был едва ли не очевидней их истинного смысла, и я вновь и вновь возвращался к своим сомнениям.
Когда я все же подошел к дому, проклиная свои узкие туфли на жесткой подошве, я решил, что никаких игр больше не будет. Ни пряток, ни сражений за «трофей».
Только вряд ли для Хауса это что-то меняло.

Глава3
Близость

На следующий день, к моей радости и облегчению от того, что не придется столкнуться с ним так скоро, Хаус уехал читать лекции в университет.
Его команда вяло слонялась по клинике, предлагая свою помощь везде, где только требуется, и развлекала себя предположениями о том, каков будет Хаус в роли преподавателя. В итоге мнения разделились - Кэмерон настаивала на образе эдакого Аристотеля, на что Форман, как всегда флегматично, заметил, что тогда он будет Александром Македонским, и приказал собрать войско для похода на Персию, а Чейз настаивал на Гитлере, которому доверили преподавать историю в еврейской начальной школе.
Кадди ходила по госпиталю мрачнее тучи, видимо, испытывая ломку после ежедневного употребления хаусовского сарказма многие годы, и бросалась на всех подряд с раздраженными комментариями, явно надеясь встретить достойный отпор.
Так что я предпочел избегать ее, слоняясь от рабочего места до палат, где в данный момент была занята Сара. В обед мы вместе с ней зашли в кафетерий, где я расплатился за нее, тем самым подтверждая наличие у нас отношений. Однако, скоро, поймав на себе несколько любопытных, а иногда осуждающих взглядов, пожалел об этом. Слухи о моих похождениях никогда не становились лидерами хит-парадов лишь по той простой причине, что первые места в них всегда занимал Хаус, но теперь, во время его отсутствия, я, кажется, должен был побить все рекорды. В итоге я предпочел извиниться перед Сарой и вернуться обратно в кабинет, думая по пути о том, что скоро могу стать призраком этого места - вроде я есть, но никто меня не видел.
Срочных пациентов сегодня не было, так что я занялся бумажной работой, накопившейся за пару месяцев. Непрочитанные отчеты, приглашения на конференции, рекламные проспекты новых препаратов помогали занять руки, но мои мысли снова и снова возвращались ко вчерашнему дню, хотя я отчаянно гнал их из своей головы.
Я сам не понимал, почему это происходит - для себя я все решил еще вчера, возвращаясь ночью домой, и ничего нового и грандиозного надумать сейчас был явно не в состоянии.
Отбросив бумаги на край стола, я застонал и положил голову на скрещенные на столе руки, словно это могло мне помочь. Хотелось закрыть свое сознание от мельтешащих и не дающих мне покоя, словно рой злых ос, мыслей. Или отрубить себе голову, чтобы добиться такого же результата.
Стоило мне об этом подумать, как в кабинет вошел Хаус. Мне даже не нужно было поднимать головы, чтобы понять, что это действительно он - так двери умел открывать только Грэг.
Стерев со своего лица разочарование и волнение, я все же повернул голову и посмотрел на него:
- Как прошла лекция? Я думал, ты сегодня не придешь…
Хаус выглядел усталым и очень больным. Видимо, он и чувствовал себя точно так же, потому что необычно тяжело даже для него опирался на трость, и болезненно хмурился от каждого движения.
Хаус проигнорировал мой вопрос, подошел ко мне и присел на край стола, смотря куда-то за окно, хотя я мог бы поклясться на Торе, что летний пейзаж его мало интересует.
Я уже решил снова задать свой вопрос, когда он неожиданно посмотрел на меня с такой тоской в глазах, что у меня от тревоги и желания его пожалеть перехватило горло, а глаза начало неприятно щипать. Так на меня смотрят пациенты, которым я уже поставил диагноз, но еще не сказал, что у них последняя стадия рака. С мольбой и надеждой, и невыразимой тоской, потому что уже поняли ответ по моему выражению лица.
Медленно, словно сам не зная, что делает, он наклонился и осторожно, видимо, опасаясь, что я отшатнусь, взял меня за руку.
Я почувствовал легкую дрожь его пальцев, и горячую сухую кожу ладони, накрывшей мою руку, и неожиданно для себя я повернул ее вверх и переплел наши пальцы, убеждая его, что все нормально, что если ему это сейчас требуется, я не откажу ему в таком странном жесте дружеской поддержки.
Я давно заметил, какие красивые у него руки. Руки настоящего музыканта или хирурга. Изящные и тонкокостные, но на удивление мужские и сильные.
И, как оказалось, нежные.
Хаус вычерчивал большим пальцем круги на моей ладони, и от этой невинной и несмелой ласки я почувствовал, что начинаю возбуждаться.
Против желания, против голоса разума, против собственной совести, я ощущал, как кровь устремляется к моему члену, и как тесно становится у меня в брюках.
Я столько раз касался Хауса, столько раз он касался меня. Дружеские объятия и похлопывания по спине, наши дурашливые попытки померится силой, или куда более серьезное - когда я пытался одернуть его, остановить, удержать.
Но все те прикосновения носили дружеский характер, на них не было отпечатка атмосферы пустого кабинета и двух взявшихся за руку людей, каждый из которых расценивал этот жест по-своему, но только не так, как нужно, не было этой удивительной нежности и неловкости, от воспоминаний о словах, сказанных до этого.
Я оторвал взгляд от наших переплетенных ладоней и посмотрел на Хауса, который сидел с закрытыми глазами, словно погрузился в медитацию. Болезненное выражение его лица теперь сменилось на умиротворенное, и мне захотелось окликнуть его, вернуть сюда, в эту комнату, чтобы он, так же как и я, переживал эти моменты нашей странной близости, а не витал где-то далеко отсюда, погруженный в собственные мысли.
Но любые слова сейчас были бы не уместны, как не уместен смех на похоронах, они могли разрушить искусственную атмосферу того, что ничего необычного в данный момент не происходит, что все в порядке вещей…
Так что я просто откинулся на спинку своего кресла и тоже закрыл глаза.
Будь что будет - решил я. К черту вчерашние рассуждения о том, что я не позволю вовлечь себя в хаусовские игры и планы. Если эти игры подразумевают такого Хауса - спокойного, умиротворенного, нежного, то я готов играть в них, пусть даже и не зная правил.
Сколько мы так просидели - десять минут или полчаса, я не знаю. Время перестало существовать, пока я чувствовал его горячую кожу на своей, и слушал его ровное дыхание, сам уносясь мыслями куда-то очень далеко, где Хаус был не такой уж и сволочью, а я не таким трусом и перестраховщиком…
И когда он убрал руку, аккуратно высвободив свои пальцы из моих, я почувствовал острое разочарование, что этот момент не может длиться вечно.
Хаус молча встал и, благодарно посмотрев на меня, направился к двери.
Как всегда, в моей голове теснилось множество вопросов, хотя я и знал, что для них сейчас не время и не место.
- Хаус, - мой голос дрогнул и сорвался, так что мне пришлось прочистить горло. - Викодин.
Я схватил оранжевую баночку со стола и бросил ее ему. Хаус на автомате поймал ее, и недоуменно посмотрел на меня, словно спрашивая - и это все что ты хочешь мне сказать?
На самом деле мне хотелось большего, но в этом я пока был не готов признаться даже себе, не то что ему.
Так что я, чувствуя неловкость от произошедшего здесь пару минут назад, навалившуюся на нас, стоило ему высвободить руку, уткнулся в ящик стола, якобы пытаясь там отыскать что-то очень важное.
Игнорируя что-то очень важное, произошедшее только что.
Хаус все понял. Хмыкнул - скорее для себя, чем действительно желая показать мне свой сарказм, и вышел из кабинета.

Я храбрился и пытался отогнать скручивающее внутренности волнение всю дорогу до дома Хауса. Игнорировал панические завывания внутреннего голоса и продолжал упрямо ехать вперед, решив во чтобы то ни стало снова поговорить с Хаусом о… переменах, которые с ним произошли. Сегодня взволнованная Кадди ворвалась ко мне в кабинет и сказала, что ей только что позвонил Хаус и предупредил, что не выйдет на работу.
Сначала она как всегда приняла это за очередную попытку уклониться от работы, но потом что-то в голосе Хауса все-таки убедило ее, что ему очень плохо.
- Знаешь, на что это все похоже? - подводя итог своему рассказу, спросила она.- Как будто он прощается… И старается успеть сделать все, то что не успел еще сделать.
Я вздрогнул от столь мрачной ассоциации, невольно признавая, что да - это как раз в духе Хауса.
- И ему явно хуже в последнее время. Я… - голос Кадди сорвался, и она вымучено улыбнулась, словно извиняясь за свою слабость. - Поговори с ним еще раз. Если с ним что-то происходит, мы имеем право знать.
Возможно, Кадди была права в своих предположениях. Все сходилось к этому, и даже его фраза, о том, что рано или поздно мы обо всем узнаем… То есть когда будем стоять на его похоронах?
Отогнав от себя в который раз дурные мысли, я затормозил перед хаусовским домом.
На стук в дверь никто не ответил, даже не прозвучало коронного «проваливайте все вон», хотя в квартире был включен свет.
Я достал ключ от его квартиры, выданный мне Хаусом во время моего проживания с
ним, повозился с раздолбанным замком, который, видимо, как и его хозяин не был намерен пропускать кого-то в дом, и наконец-то открыл дверь.
Три шага в гостиную, и я словно оказался три года назад, в одном маленьком веселом рождестве, чуть не окончившемся большой катастрофой.
Хаус валялся на полу без сознания, поджав ноги к животу. Рядом с ним лежала баночка с таблетками.
В моей голове пронеслись воспоминания, все еще отдающие горечью и до сих пор сохранившейся обидой. Когда-то он вот так же лежал на полу, и рядом, совсем как сейчас, валялась баночка с выписанным мною оксидоном. Когда-то Хаус предпочел рискнуть своей жизнью и принять все таблетки, запив их виски, чем попросить о помощи и признать очевидное. Когда-то я предпочел разозлиться на него за то, что он обманул меня, выкрав этот чертов оксидон , чем принять очевидное – я слишком испугался потерять его. А потом, уже выходя из квартиры, я еще более испугался своего страха.
Потому как это не был страх потери лучшего друга, это был страх потерять нечто гораздо более важное и необходимое. Часть себя.
Я замер посреди гостиной, не решаясь подойти к нему. Словно сделай я еще шаг, и тот страх, выворачивающий душу и заставляющий сердце сбиваться с ритма, вернется вновь. Чувствуя, как внутри меня нарастает паника, я все же наклонился и подобрал баночку.
Снотворное. Очень сильное.
Дрожащей рукой я потряс баночку.
И, слава богу, почти не тронутое.
Облегченно вздохнув, я поставил баночку на стол, невесело думая о том, какие эмоции вызывает во мне против воли просто спящий на полу Хаус.
Теперь, успокоившись, я заметил наушники, лежащие неподалеку, провод которых тянулся к музыкальному центру.
Видимо, Хаус принял несколько таблеток, и лег на пол послушать музыку - его странных привычек даже я до сих пор не мог понять - да так и заснул здесь.
Укрыв его одеялом и подложив ему под голову подушку, я прошел на кухню. На часах было половина одиннадцатого, а я до сих пор не ужинал. Проведя ревизию в холодильнике, я с некоторым удивлением обнаружил, что он почти полностью завален всевозможными продуктами, хотя обычно Хаус предпочитал питаться исключительно полуфабрикатами и заказанной на дом пиццей.
Я как раз промывал уже готовый рис, когда услышал возню в гостиной. Хаус, выглядевший, словно большой старый пес, которого разбудили, чтобы поиграться с ним в мячик, зашел на кухню, жмурясь от яркого электрического света. Трости у него не было, так что он прислонился к косяку, смотря на меня с некоторой долей раздражения и удивления.
- А ты здесь какого черта? - наконец выдал он осипшим после сна голосом.
Я выложил рис на тарелку и добавил сверху овощей. Выглядело как всегда аппетитно, так что я невольно начал опасаться за свой ужин, наличие которого не укрылось от рассеянного взгляда Хауса.
- Пришел проведать. Кадди сказала, что ты заболел. Что у тебя?
Хаус хмыкнул, перебрался по стенке к столу, и бесцеремонно подвинул мою тарелку к себе, расплываясь в довольной улыбке.
- И как это я не додумался вызвать врача? Ведь диагностировать ОРЗ мне самому не под силу…
Я вздохнул, глядя, как он утягивает к себе мою вилку, и достал тарелку, чтобы положить себе вторую порцию.
- Я здесь не как врач, а как друг. И даже как друг я не думаю, что у тебя ОРЗ.
Больным простудой Хаус действительно не выглядел.
Очередная отговорка, придуманная, чтобы скрыть истинные причины происходящих с ним странностей. И в этот раз я был твердо намерен выяснить правду, чтобы там ни выкинул Хаус.
- Ну да, ведь это ты у нас гениальный диагност…
Хаус с явной неохотой ковырялся в тарелке. Я невольно улыбнулся, глядя на это - есть по всей видимости ему совершенно не хотелось, и отобрал он у меня мою порцию скорее по привычке.
- А ты у нас гениальный врун и манипулятор. - Не остался в долгу я. - Хаус, говори, в чем дело…
Эта фраза опостылела мне настолько, что, казалось, произнеси я ее еще раз, и на моем языке точно появится мозоль. Честно говоря, вся эта неизвестность, которая меня так пугала в первое время, начала уже раздражать. Сколько можно, мучить близких людей, разыгрывая понятный одному себе спектакль? Сколько можно избегать разговора, ограничиваясь байками и ехидными замечаниями?
- Все! Я серьезно. Я не уйду, пока ты не признаешься, в чем дело.
Может, стоило хлопнуть кулаком по столу для убедительности? Потому что, сколько себя помню, все мои возмущенные увещевания и попытки вытянуть из него информацию Хаус мог преспокойно игнорировать.
Я отодвинул от себя тарелку, чувствуя, что аппетит абсолютно пропал.
- И какие же у вас предположения? - он тоже отодвинул от себя тарелку и пригладил торчащие во все стороны волосы.
- Ты умираешь?- озвучил я страшное предположение Кадди.
- Да.
Я почувствовал, что у меня в груди вот-вот откроется черная дыра, готовая поглотить все мое существо в свои темные безрадостные пространства. Умирает…
- Все мы умираем. Тебе в колледже не объяснили этого?
- Хаус… - угрожающе начал я, чувствуя, что еще чуть-чуть, и сам ускорю процесс его умирания.
Вот тут он и разозлился. Видимо, его окончательно достали наши совместные попытки влезть в его дела.
- Вам не нравилось мое поведение! Так какого черта вы приебались ко мне, когда оно изменилось так, как вы все того хотели? Чего вы еще хотите? Я тебе уже сказал, Уилсон, вы все узнаете, когда придет время. И не надо паниковать и устраивать общую истерию по поводу того, что я уже неделю не довожу Кадди до белого каления и исправно хожу в клинику. Со мной все в по-ряд-ке!
И он хлопнул кулаком по столу, отчего вилка, лежащая на самом его краю, подпрыгнула и упала на пол.
Я вздрогнул
- Ты обещаешь? - Полное фиаско. Белый флаг над лагерем, который должен был идти в атаку, а не оборонятся.
- Что?
- Что с тобой все в порядке?
Прежде чем ответить, Хаус на секунду задумался, потом достал из кармана баночку с викодином и заглотил сразу две таблетки. Две таблетки, молчаливо свидетельствующие о том, что с ним не «все в порядке».
- Так хорошо я себя давно не чувствовал. - Это он сказал, глядя мне прямо в глаза.
Я кивнул, хотя не поверил в эту очевидную ложь ни на грамм, подождал немного, ожидая услышать хоть что-то помимо этого, но Хаус молчал, продолжая сверлить меня своим пронзительным синим взглядом.
Я молча встал, вышел из кухни, подхватил пиджак со спинки дивана и подошел к двери.
Убегать от него стало уже традицией. Неприятной, но необходимой.
Обещания он так и не дал.
Я уже взялся за ручку двери, когда из кухни выглянула голова Хауса.
- Так и будешь от меня бегать?
Он нагло провоцировал меня. Дождался, пока я окончательно смирюсь с его нежеланием ничего объяснять, и теперь перешел в наступление. Очередной план?
Чего ты добиваешься, Хаус?
- Что мне еще остается? - зло спросил я его.
- Останься. - Так же зло ответил он мне.
Мне хотелось выскочить за дверь и поехать в ближайший бар, где я смог бы напиться и ни о чем не думать. Мне хотелось развернуться, и, схватив его за грудки, вытрясти из него всю правду. Хотелось, наконец, потребовать объяснений того, что происходит между нами. И происходит ли вообще?
- Останься. - Чуть мягче попросил он.
Я обреченно вздохнул, разжал пальцы, сжимающие ручку до побелевших костяшек, и повернулся к нему.
И я остался.
Хаус притащил из кухни пиво, мы устроились перед телевизором, закинув ноги на журнальный столик, и, наконец, занялись тем, чем так давно не занимались из-за всей этой кутерьмы. Бессмысленным трепом, с обсуждением общих знакомых, их половых отношений, последними слухами госпиталя, многие из которых Хаус пропустил, пока был в отпуске. Пообсуждали Кадди и ее возможность выйти замуж до пятидесяти. Кэмерон и ее возможное замужество за Чейза. Кучу всяких глупых, бессмысленных вещей, о которых можно было просто говорить. Как же я соскучился по всему этому…
По легкости общения с ним, когда не нужно обдумывать каждую фразу, не нужно замирать в ожидании ответа, а потом переживать, что ответ этот не несет ничего, кроме очередной порции уверток и лжи.
- Я думаю, если Кадди не выйдет замуж до пятидесяти, то ее шансы повысятся в два раза.
- В смысле?
- К этому времени ты успеешь развестись со своей очередной женой и решишь обзавестись новой Миссис Уилсон, а она созреет для того, чтобы схватить первого попавшегося hоmо мужского пола, что попадется ей под руку, и утащить его под венец.
Я представил, как однажды, лет через 7, зайду в кабинет к Лизе, чтобы посоветоваться насчет нового препарата, а она будет дожидаться меня там уже с раввином и попросит поставить подпись на якобы документе о моем повышении, и, засмеявшись, чуть не захлебнулся пивом.
- Или Кэмерон наконец-то осознает, что перед ней все это время был более достойный объект для жалости, сменит ориентацию, и сама затащит Кадди под венец.
- Однополые браки у нас не регистрируются. - Решил я блеснуть знанием законов Нью-Джерси, но Хауса это нисколько не смутило.
- Я к этому времени создам правозащитную организацию и добьюсь, чтобы регистрировались.
- Зачем? - не понял я.
- Как зачем? Чтобы сбагрить этих озабоченных мною идиоток в тихий пригород, где они будут растить помидоры и смотреть телешоу.
- Озабоченных идиоток? - переспросил я, чувствуя, как угасает все веселье. Значит, вот как относится Хаус ко всем, кому не безразлична его судьба. Я в его глазах тоже выгляжу… озабоченным идиотом?
Хаус заметил перемену в моем настроении, убавил звук телевизора, где Джеки Чан как раз сражался с парой сотней гангстеров, и сердито глянул на меня.
- Брось, Уилсон. Тебя я таковым не считаю.
- А кем ты меня считаешь?
Он ткнул в меня пальцем и с неожиданной серьезностью в глазах, которая совершенно не вязалась с его обычной усмешкой, ответил.
- Ты - влюбленный в меня идиот. Который не хочет в этом признаваться.
Я замер. Даже дышать перестал. Сердце в груди глухо отсчитывало удары, не сбиваясь, впрочем, с ритма, а в голове шумело, как шумит толпа раздосадованных болельщиков.
По-хорошему, мне нужно было засмеяться. И сострить в его сторону. Но я, то ли пораженно, то ли пьяно, таращился на него, не зная, что ответить Хаусу на столь возмутительную характеристику. Возмутительную в своей правдивости.
- Почему не хочу?
Потом… потом я что-нибудь придумаю, чтобы оправдаться в его глазах. А сейчас мне нестерпимо захотелось узнать его мнение по поводу «моей влюбленности в него».
- Хочу.
Бутылка выскользнула из моей ослабевшей руки, и я отстраненно стал наблюдать, как пиво из нее выливается на ковер Хауса. Молчание затянулось.
И когда я, уже отчаявшись услышать хоть что-нибудь в ответ, потянулся за ней, Хаус неожиданно перехватил мою руку и заставил повернуться к нему. А потом он меня поцеловал. Нежно и легко, как целуют девушку на первом свидании, едва касаясь моих губ своими, то и дело замирая на несколько мгновений, чтобы дать мне возможность отстраниться, но отстраняться мне вовсе не хотелось, так что я, словно загипнотизированный, потянулся навстречу этим губам, ближе, еще ближе, так, чтобы в полной мере ощутить их вкус и жар, почувствовать неприятное, и оттого еще более возбуждающее, покалывание щетины Хауса на своей коже.
Хаус только застонал и крепче вцепился в мою руку, другой рукой обхватывая меня за шею и забираясь длинными пальцами ко мне в волосы.
Его губы уже перестали быть нежными и несмелыми, теперь он целовал меня страстно, почти исступленно, кружа своим языком вокруг моего, прикусывая зубами мою нижнюю губу и заставляя меня тихо стонать от желания.
Я ощущал, как в животе у меня скручивается в тугую пружину желание, еще не настолько сильное, чтобы придать смелости и безрассудства моим дальнейшим действиям, но и не такое слабое, чтобы их не предпринять.
Я несмело протянул руку и забрался Хаусу под футболку, проведя ладонью по его обнаженному животу, чувствуя, как непроизвольно напрягаются там мышцы, и груди, случайно задев при этом сосок.
Хаус неожиданно вздрогнул, будто его пронзил сильный электрический разряд, и отстранился, уткнувшись лбом куда-то мне в шею.
- Нет, не сейчас. Ты пьян. - Кажется, эти слова давались Хаусу труднее, чем ему самому этого хотелось бы. - Если захочешь, продолжим, когда протрезвеешь.
Я пребывал в какой-то прострации после случившегося. Я только что целовался со своим лучшим другом, и, нужно сказать, я давно так потрясно не целовался, и если бы он вовремя не остановился, дело бы не закончилось одними только поцелуями.
С осознанием того, что остановился как раз Хаус, хотя из нас двоих более благоразумным всегда был я, меня накрыла волна смущения и… стыда.
И как я теперь ему в глаза буду смотреть?
Но Хаус, кажется, не испытывал подобных терзаний, потому как неожиданно припал к моей шее и поцеловал ее, затягивая нежную кожу в рот, так что утром у меня наверняка там будет красоваться засос.
Довольно хмыкнув, он, видимо, остался удовлетворенным проделанной работой, и я тут же понял, что засос он мне поставил слишком высоко, чтобы я смог скрыть его воротом рубашки. Козел.
- Откуда такая щепетильность? - наконец смог я выдавить из себя.
- Не хочу, чтобы ты потом жалел об этом. На кону наша дружба.
Я нехотя кивнул, соглашаясь с ним, хотя чувствовал себя немного обиженным за то, что Хаус сумел контролировать ситуацию подобную этой, и прислушаться к голосу разума в нужный момент. Хаус! В то время как я готов был переспать с ним, не задумываясь о том, что нас ждет утром - проснувшихся с похмельем и в одной постели.
И если Хаус смог бы это принять со своим набившим оскомину безразличием ко всему, что не связано с его ногой и викодином, то я наверняка бы в панике унесся прочь из его квартиры, а потом, возможно, и из штата, просто чтобы не встречаться с ним.
Но это вовсе не значило, что я не поведу себя так из-за поцелуя. Хотя…
Возможно, я чрезмерно драматизировал ситуацию. Судя по поведению Хауса, для него сейчас не случилось ничего сверх уникального… Словно все шло так, как должно было идти. То есть по плану. Тут же мне вспомнились его слова о трофее, и неприятный холодок сомнения пробежался по нервам. Может быть, этот поцелуй тоже часть непонятной игры, затеянной Хаусом? Тогда становилось совсем непонятным его нежелание торопиться и ставить под удар нашу дружбу…
Я вздохнул, в который раз за вечер признавая свое полное поражение, и устало потер глаза.
Хаус притянул меня к себе, заставив положить голову к нему на плечо, и вновь включил звук телевизора. Джеки Чан по-прежнему сражался с толпой каких-то гангстеров.
Я, совершенно вымотанный за весь этот день и окончательно добитый алкоголем вперемешку с поцелуем Хауса, сам не почувствовал, как заснул.
Проснувшись, я обнаружил, что так и лежу на плече спящего Хауса. Его лицо даже во сне отражало отголоски постоянно его терзающей боли. Я посмотрел на его ногу, по-прежнему закинутую на кофейный столик, и с жалостью подумал о том, что после ночи, проведенной в такой позе, его мучения будут просто невыносимыми. Но вместе с этим я почувствовал теплую волну, поднимающуюся у меня в душе - Хаус прекрасно знал, что будет ждать его утром, и все-таки предпочел остаться здесь, со мной, спящим в его объятиях, а не перебраться в спальню и уснуть на своей удобной кровати.
Однако много времени на раздумья у меня не было.
Нужно было смыться отсюда прежде, чем Хаус проснется, чтобы хотя бы разобраться с тем бардаком, что творился у меня в голове, прежде чем говорить с ним. А говорить придется.
Так что я аккуратно выполз из его уютных объятий, зашел в ванную, где, воспользовавшись его зубной щеткой и бритвой, привел себя в относительный порядок, не считая помятой рубашки и засоса на шее.
Обнаружить в квартире Хауса утюг было так же невозможно, как и заставить исчезнуть засос с моей шеи. Так что, смирившись с неизбежным, я отправился на кухню, приготовил несложный завтрак себе и Хаусу, побыстрее съел свою порцию и вышел из квартиры. Как раз в тот момент, когда я тихонько прикрывал за собой дверь, я услышал громкий стон, и последовавшую за ним громкую ругань.
- С добрым утром, Хаус. - Сев в машину, прошептал я в зеркало заднего вида.

***
Однако, добрым утро так и не стало. Началось все с того, что в холле я столкнулся с Кадди, явно поджидающую то ли меня, то ли Хауса, то ли нас с ним вместе.
- С каких это пор ты опаздываешь? - удивленно, но совершенно беззлобно спросила она. Да, мои опоздания были редкостью, так что я мог рассчитывать, что отделаюсь от начальницы малой кровью, и поскорее доберусь до своего кабинета, где у меня хранилась запасная пара рубашек и галстуков.
Я виновато пожал плечами и уже развернулся, чтобы успеть попасть в открывающийся лифт, но тут у Кадди на лице появилось нехорошее выражение, свидетельствующее о том, что так просто она меня не отпустит, и она схватила меня за плечо, разворачивая к себе.
- И с каких это пор ты… - она остановилась. Просканировала меня цепким взглядом, от которого наверняка не укрылись ни мой в целом помятый вид, ни засос на шее, - появляешься на работу в таком виде? Вы что, решили поменяться ролями с Хаусом? И теперь ты будешь называть своих пациентов врунами и идиотами, отпускать в мой адрес пошлые комментарии и игнорировать работу в госпитале?
- Нет… Просто мы вчера напились и… вырубились.
А еще поцеловались и заснули в объятиях друг друга. Но этого Кадди было знать не обязательно.
Взгляд Кадди стал еще более цепким, но теперь к нему примешивались и искорки подозрения, которые всегда появлялись в ее взгляде, когда она выслушивала очередное убедительное объяснение Хауса по поводу проведенных над пациентами тестов.
- А засос на шее тебе тоже оставил Хаус?
Я замер и, словно рыба, вытащенная на берег, бесполезно то открывал, то снова закрывал рот, не зная, что ответить на ее вопрос, столь метко отражающий истинное положение вещей.
- Уилсон, если ты провел ночь, развлекаясь с какой-нибудь красоткой, подцепленной тобой в баре, я не стану тебя обвинять. Но хотя бы ты мне не ври. Я так понимаю с Хаусом все нормально?
Я вяло покивал, радуясь удачному объяснению, которое придумала сама Кадди, и поплелся к лифту. Там, на четвертом этаже, в моем маленьком уютном кабинете меня ждали свежая рубашка, и тяжелые мысли о Хаусе. Вернее, уже не столько о нем, сколько о нас с ним.
Вместе.

Весь день за стеной моего кабинета раздавались недовольные крики, из чего я смог сделать два вывода: нога у Хауса, как и ожидалось, болела зверски, и у него наконец-то появился новый пациент. Видимо, это и стало причиной того, что он еще не вломился ко мне с очередной порцией непонятностей и требованиями «продолжить» то, что мы начали вчера. Это и успокаивало, и напрягало одновременно. Потому что сейчас, хорошо все обдумав, мне неожиданно стало страшно за нашу дружбу, пусть такую странную и неправильную, но от того не менее ценимую мной. Не получится ли в итоге, что, перейдя границу между дружбой и сексом, мы в случае чего не сможем вернуться обратно?
Хотя, уже сейчас мы не сможем вернуться обратно, но пока у нас есть хотя бы шанс сделать вид, что ничего не было…
Тяжело вздохнув, я вышел на балкон и подставил лицо теплому южному ветру. Как бы было хорошо, если бы он смог выдуть из моей головы все мысли и унес их подальше…
Я напоминал себе человека, блуждающего в лабиринте по кругу. Думаешь, что за поворотом обязательно будет выход, но там лишь такой же поворот… и очередная пустая надежда на еще один такой же поворот, маячивший впереди.
Было бы проще, намного проще, если бы Хаус поделился со мной своими мыслями на этот счет, а не делал вид, что ничего необычного с нами не происходит. Наверняка ведь сам сейчас сидит в своем кабинете, и думает на эту же тему…
А может, и не думает, теперь, когда у него появился пациент.
- Что надумал? - голос Хауса заставил меня вздрогнуть. Сам он как раз перебирался через перегородку наших балконов. С заметными усилиями он все-таки преодолел препятствие и подошел ко мне. По его лицу сложно было сказать, что он сейчас чувствует, и как он сам смотрит на сложившуюся ситуацию, так что я решил зайти издалека.
- Ничего. - Сказал я, ежась под пристальным взглядом голубых глаз. - Что тут можно надумать? Ты ведешь себя странно, делаешь намеки… - все-таки то, что было между нами, уже перестало быть намеками, но об этом я сейчас предпочел благоразумно забыть. - Ничего не объясняешь. Что я должен был надумать?
Последние слова я произнес как-то совсем жалобно, почти просяще, но мне было наплевать на это.
Хаус кивнул, словно соглашаясь со мной, а потом шагнул ко мне еще ближе, заставляя меня вжаться в стенку, и поцеловал. Я попытался вырваться, оттолкнуть его, но страх задеть его ногу не позволил мне этого сделать. А может быть, все дело было в его губах… в его чуть подрагивающих пальцах, так нежно гладящих меня по щекам. Как бы там ни было, я сдался и притянул его ближе. К черту объяснения! Их у нас с ним столько было, а вот поцелуев… М-м-м…
Я обнял его, просунув руки под пиджак, и прижался к нему всем телом. Послушно приоткрыл рот, пропуская его язык, и ощущая странный привкус на его губах. Что-то горько-кислое, и в то же время сладкое, как и сам Хаус. Мне захотелось ощутить этот вкус сильнее, возможно, слизать его с губ и языка Хауса, но Хаус вдруг потерял равновесие, и, если бы не я, вцепившийся в его рубашку, словно утопающий в спасателя, он точно бы упал.
- Очень плохо?
- Нормально. Приезжай ко мне сегодня вечером?
Я замер, чувствуя, как многое сейчас зависит от моего ответа. Потому что сегодня вечером мы будем оба трезвы. Потому что после уже нельзя будет проигнорировать то, что между нами было. Потому что…
Впрочем, многие годы дружбы с Хаусом научили меня рисковать.
- Ладно.
Хаус довольно улыбнулся, но отстраняться из моих объятий не торопился. Так мы и стояли, молча обнимаясь, на балконе, под косыми лучами еще по-летнему яркого солнца. Было удивительно хорошо и спокойно. Возможно, лет через тридцать я буду вспоминать об этом моменте, как о самом счастливом в моей жизни. Потому что меня абсолютно ничего не интересовало - ни вопросы, ни ответы, ни объяснения, ни команда Хауса, которая в любой момент могла выйти на балкон.
Я был счастлив. И это чувство затмевало все остальное… даже тот факт, что Хаус аккуратно вытаскивает мой бумажник у меня из кармана… Я только улыбнулся и уткнулся ему куда-то в плечо, потворствуя его маленькому воровству.
Хаус довольно хмыкнул, а я в отместку, зная. как он это ненавидит, решил немного поиграть в психолога-философа:
- Все это так странно… Этого не должно было быть, но оно всегда было между нами, пряталось и скрывалось, и если бы не…
Договорить я не сумел.
Потому как в очередной раз озарил Хауса, и он, с разгоревшимся взглядом, отстранился, явно уже прокручивая и сопоставляя симптомы с диагнозом, а потом вышел через дверь моего кабинета, бросив напоследок.
- Я буду тебя ждать!

@темы: слэш, Грегори Хаус, фанфики, Джеймс Уилсон

---

[Границы]

А теперь и книги: http://www.rian.ru/caricature/20090611/174122931.html

@настроение: мило

---

настоятельно рекомендую :)

[Ferry]

замечательный юмористический фик - кроссовер с ГП:

Название: Палочка и вилка
Автор: Изумрудная Змея
Бета: Alasar Korgorush
Рейтинг: PG-13
Жанр: юмор
Саммари: доктор Хаус лечит профессора Снейпа
тут: fanfiction.borda.ru/?1-0-0-00009661-000-0-0-124...

@темы: команда Хауса, рекомендации, Грегори Хаус, хаус-ссылки, фанфики

---

Фан-арт

[lasto4ka-ya]

Обаятельный и привлекательный Хью

@темы: Грегори Хаус, Хью Лори, фанарт

---

[Chromosome]

Название: {пока отсутствует. но будет.}
Автор: Chromosome
Фэндом: House M.D.
Пейринг: Хаус/Триттер, плавно перетекающий в Хаус/Уилсон.
Рейтинг: PG-13 для начала. Возможно, будет R в более поздних главах.
Жанр: черт его разберет... Агнст? В начале немного точно будет. Как там его еще называют... hurt/comfort, кажется? И немного романтики, куда же без нее. xD AU после 12-й серии 3-го сезона очень вероятен. И, как просили указать комментирующие, в фанфике присутствует ООС всех трех персонажей: Хауса, Триттера и Уилсона в трактовке понимания этих персонажей автором. И да, это СЛЭШ.
Disclaimer: Сериал "House M.D.", как и все персонажи, мне не принадлежат. Не претендую ни на какие права.
Warning: осторожно, русский – не мой основной язык, хотя изучаю его с юности. Беты не нашлось, поэтому… ну, вы понимаете, чего стоит ожидать. Особо чувствительным до русской грамматики личностям можно не трудиться заглядывать под cut. Но я старалось писать без ашипак! xD Кстати, добровольцев в беты на последующие главы не найдется?
О сюжете: Берет начало с 11-й серии третьего сезона, после эпизода, в котором Хаус приходит к Триттеру извиняться.
От автора: Фанфик на самом деле писался очень давно, когда 3-й сезон только вышел на экраны. Какое-то время валялся на одном скромном ныне несуществующем форуме. Но писался он мной, по всей видимости... эгхм, в не вполне вменяемом состоянии. >_< Так и не был дописан в то время. И вот, спустя два года, после просмотра финала пятого сезона вспомнился мне этот фанфик, и захотелось его основательно обновить, переписать то, что есть, уже более взвешенно и обдумано, и существенно дополнить. Для пробы кладу первую главу, но есть еще как минимум четыре в недопереработанном состоянии и еще три "в уме". Конструктивная критика приветствуется, сообщение замеченных багов тоже.

Глава первая.

Глава первая.

Хаус проснулся, обнаружив, что его голова лежит на чем-то, подозрительно похожем на чье-то плечо. Со стороны спины так же ощущалось нечто теплое и неспешно двигающееся в такт дыхания. Даже не открывая глаз, он решил не подавать признаков бодрствования и некоторое время понаблюдать за ситуацией.
- Ты уже три минуты не спишь. Прекрати симулировать. На что только люди не идут ради лишней сотни баксов... Если ты надеешься получить с меня деньги за всю ночь, дождавшись, пока я отключусь и любезно оставшись в моей постели до утра, ты даже большая идиотка, чем большая часть твоих подружек.
- Хаус? - раздался сонный и недоумевающий голос. Мужской голос.
- Отвали, Уилсон, ты прекрасно знаешь, что... - он было собирался перевернуться на другой бок и снова заснуть, как вдруг понял, что голос друга прозвучал не из телефона, которого даже не было поблизости, а из-за спины.
- Уилсон?! Какого черта ты забыл в моей постели? - прокричал он, резко обернувшись. Не дожидаясь ответа, он откинул край одеяла, удостоверившись, что на обоих была одежда (сам он был в штанах от своей пижамы, а на Уилсоне была обнаружена помятая рубашка и брюки), и тут же сморщившись от боли. - Знаешь, я сейчас очень хочу от тебя услышать, что жуткая боль в моей заднице никак не связана с твоим присутствием в моей кровати.
- Ну… Я бы сказал, связана. Но только… косвенно, – несколько неловко попытался он объяснить, слегка покраснев.
- О, Боже, Уилсон! Ты отымел меня в зад в моей собственной квартире?! Сколько я выпил? Хотя это видимо было что-то покрепче - моя печень не выдержала бы столько спиртного, чтобы я докатился до такого...
- Нет, нет, постой. Ты не так понял. Боль в твоей… заднице никак не связана с тем фактом, что мы... проснулись в одной постели. Скорее, наоборот... Ну, то есть, мы не… Это не я тебя… Хаус, ты в самом деле ничего не помнишь? – так и не сумев внятно объяснить положение, Уилсон, наконец, заметил, что что-то не так.
Хаус несколько секунд смотрел в глаза другу с необычно серьезным выражением на лице, после чего отвел взгляд куда-то к потолку и несколько секунд лежал молча.
- Хаус, я не знаю, как тебе это доказать, если ты ничего не помнишь, но…
- Расслабься, Уилсон, я знаю, что ты не врешь. Когда ты пытаешься врать, у тебя на лбу загорается большая и яркая вывеска: "прости, я это делаю ради твоего же блага". Сейчас ты говоришь правду.
- Тогда что ты делаешь?
- Как что? Пытаюсь вспомнить.
- Но... Хаус, тебе не кажется, что если ты чего-то не помнишь, возможно, это и не стоит вспоминать? Попробуй допустить такую возможность, что твой гениальный мозг не случайно заблокировал определенные воспоминания...
- Напомни мне, как давно мы знакомы?
- ...Достаточно долго для того, чтобы знать, что тебя этот вариант не устроит... - вздохнув, Уилсон оставил попытки разубедить друга в целесообразности возвращения утраченной памяти.
- Тогда прекрати нести всякую чушь и дай мне наводку.
- Хорошо... Ты помнишь, куда ты пошел вчера после клиники?
- Триттер... - спустя несколько секунд задумчиво изрек Хаус…

Глава вторая.

Глава вторая.

- Отдел жалоб напротив, - изрек Триттер с еле заметной усмешкой в голосе, завидев вошедшего в Хауса. – Я занят. Ты, видимо, пришел сказать мне, как я несправедлив, и…
- Прости меня, - на удивление серьезно начал Хаус. – Наверное, хочешь психом меня назвать или гадом самонадеянным… И то и другое, наверно, будет верным определением меня… Есть причина, почему я такой. Я живу в постоянной боли. В хорошие дни боль просто невыносима, а в плохие она просто высасывает из тебя саму жизнь. Конечно, это не оправдание. То есть… Я был неправ.
- Спасибо, - совершенно спокойно и так же серьезно ответил ему полицейский. – Я знаю, что сказать такое было очень не просто для тебя. Даже если все это несерьезно.
- Я сожалею, - Хаус, казалось, не ожидал, что его искренность будет не очевидна. – Можешь проверить меня на детекторе лжи, если хочешь.
- Уверен, что ты бы прошел проверку. Суть в том, что меня мало интересует, что ты там скажешь. Меня волнует только, что ты делаешь. Увидимся в суде.
Триттер показывал всем своим видом, что не желает продолжать разговор. Однако Хаус не собирался отступать так быстро.
- Я готов подтвердить свои слова делом. До сих пор у тебя не было повода усомниться в том, что мои слова почти всегда расходятся с моими действиями, я не спорю. Но на этот раз я абсолютно серьезен, – Хаус смотрел в глаза неприятелю открыто и решительно. – Медицина… это моя жизнь. Точнее, последнее, что меня с ней связывает… Что ты хочешь, чтобы я сделал? Пройти реабилитацию? Хорошо, я согласен. Вступить в клуб противников наркотиков и расклеивать по городу листовки о вреде героина? Отлично, что угодно.
Несколько секунд Триттер молча смотрел на Хауса, потирая пальцами подбородок. Уголки его губ на мгновение чуть дрогнули в почти незаметной ухмылке.
- Следуй за мной, – наконец, сказал он, и провел Хауса в свой кабинет.
- Что, стесняешься послать меня при своих коллегах-копах и решил высказать все, что думаешь обо мне в приватной обстановке? – попытался съязвить Хаус, расположившись в кресле напротив письменного стола Триттера.
- Не угадал. Я хочу предложить… сделку, – сказал полицейский, по-хозяйски усевшись в своем кресле.
- Так быстро отказываешься от своего решения? Не впечатляет.
- Нет, я имею в виду совсем другую сделку. Ту, что давала тебе свободу в обмен на детоксикацию, я никогда уже не предложу тебе второй раз. Ты, должно быть, считаешь, что я только и мечтаю о том, чтобы поломать тебе карьеру и всю жизнь, не так ли? – Хаус недовольно хмыкнул в ответ. – Но это не совсем так. Единственное, что я хочу – это чтобы ты понял, что жизнь, которую ты ведешь – неправильная жизнь, и что ее необходимо менять. И не только понял, но и действительно ее изменил. Видишь ли, в чем дело… У меня большой опыт работы с такими, как ты, и я давно усвоил, что лучший способ что-либо вам доказать – это заставить понести наказание. Прощение всех грехов за «извините, пожалуйста» всегда давало лишь один результат: это доказывало наркоману его полную безнаказанность. Поэтому я не стану отпускать тебя просто так. Но я могу предложить альтернативный вариант… наказания, – слово «альтернативный» Триттер особенно акцентировал.
Хаус продолжал слушать монолог полицейского молча, лишь слегка сузив глаза на последней фразе.
- Ну? Я весь внимание, – без особого энтузиазма добавил он, заметив, что молчание затянулось.
-Хм… А я был уверен, что столь гениальный диагност окажется более догадливым. Ты действительно не понимаешь, что я имею в виду, или даже в этой ситуации тебе хватает наглости проявлять непочтение, и пытаешься глумиться надо мной?
Гениальный диагност еще заметнее сузил глаза. Еще до начала этого диалога, когда Триттер пригласил его пройти в свой кабинет, у него в голове промелькнула нелепая, как казалось на тот момент, мысль. Сейчас же она выглядела куда более правдоподобной.
- У меня есть несколько версий. Тебе их все перечислить или ты все же сэкономишь время нам обоим и прямо скажешь, что тебе от меня нужно?
- О, нет, не мне. Это нужно исключительно тебе. А я всего лишь согласен предоставить тебе выбор. Либо ты добровольно приходишь в суд и, не имея ни малейшей возможности открутиться от имеющихся у меня доказательств, отправляешься в тюрьму и лишаешься врачебной практики. Либо… - Триттер достал из кармана упаковку с никотиновой жвачкой и положил одну пластинку себе в рот. - Знаешь, есть у меня одно хобби, если можно так выразиться. Мне нравится, когда закон и порядок торжествуют над всем тем хаосом, который прекрасно отождествляется с твоей персоной, и который мне столь часто приходится лицезреть в силу профессии. И мне доставляет удовольствие сам факт того, что такое Зло, как ты, Хаус, будет наказано по заслугам. Но современный суд, на мой взгляд, слишком мягок с тебе подобными. Посадили на пару лет в комфортабельную камеру на полном содержании у государства – и называют это мерами перевоспитания. Я не согласен с таким подходом к правосудию. У меня есть… свои методы. Очень действенные методы, заметь. И в редких случаях, вроде твоего, я позволяю себе пойти на «сделку с Дьяволом». Причем, отчасти ради блага самого «дьявола» - ведь после этого очень немногие возвращаются к своему прежнему, неверному образу жизни. Но не буду лукавить – это затрагивает и мои интересы.
Триттер обошел вокруг стола и встал за спинкой кресла, в котором сидел Хаус, резко положив руки ему на плечи. Хаус, будто уже ожидая чего-либо в этом роде, даже не вздрогнул и не пытался выкрутиться. Однако он заметно помрачнел. Триттер начал говорить приглушенно, почти шепотом, слегка наклонившись к правому уху Хауса. Сам Хаус мог отчетливо слышать, как коп жует свою никотиновую жвачку.
- У многих из нас есть… особые потребности. И я не исключение. Я предлагаю взаимовыгодное соглашение. Ты получишь свое наказание, но в несколько другом виде. Это займет всего одну ночь. После этого, если все пройдет так, как я задумал, я сниму с тебя все обвинения, и ты будешь свободен, продолжишь свою практику и сможешь далее наслаждаться своей ничтожной жизнью. Правда, от наркотиков ты, скорее всего, откажешься. Если же нет – что ж, наказание есть наказание. И, по крайней мере, каждый раз, принимая дозу своего кайфа, ты будешь вспоминать эту ночь и меня. После чего, как минимум, твой кайф будет сильно подпорчен. Я же получу то, что доставляет мне наслаждение больше, чем что-либо в мире – ощущение собственноручного свершения правосудия. Причем все будет совершенно добровольно с твоей стороны. Я тебя ни к чему не принуждаю, не правда ли? Ты можешь отказаться от моего предложения, и второй раз ты его уже не получишь – это я тебе могу гарантировать. Так что скажете, доктор Хаус? – он, наконец, вышел из-за спинки кресла Хауса и прислонился к краю своего стола, посмотрев в глаза оппоненту.
- Ты хочешь меня отыметь. Я правильно понял? – сказанное прозвучало скорее как утверждение, нежели как вопрос, но при этом практически безэмоционально.
Триттер лишь ухмыльнулся, скрестив руки на груди, словно показывая, что он полностью контролирует ситуацию.
- Тактичность определенно не входит в число твоих талантов. Впрочем, это я уже давно усвоил. Если тебе угодно опускаться до грубых и бестактных выражений – да, я предлагаю тебе секс. По крайней мере, отчасти. И я почти уверен, что этот секс ты бы запомнил на всю жизнь, и еще долго вспоминал бы в самых страшных своих кошмарах. Можешь подумать, поразмышлять. Я тебя не буду торопить. Однако ты должен решить до того, как выйдешь из этого кабинета. После у тебя уже не будет второго шанса.
Несколько секунд Хаус угрюмо смотрел в глаза детектива. После чего перевел взгляд на маленькое окно кабинета, откуда можно было видеть лишь стену противоположного корпуса здания и кусочек неба, затянутого облаками.
- Выбор, говоришь… - невесело усмехнулся он. - Как я могу быть уверен, что после этого ты действительно снимешь все обвинения? Что помешает тебе заявить, что чтобы сохранить свободу, мне придется быть «наказанным» ежедневно? И почему ты так уверен, что я не спалю твое «хобби» твоим же коллегам?
- Очень предсказуемые вопросы. Я ожидал от тебя большей оригинальности. Но что ж, по крайней мере ответы на них у меня уже давно заготовлены. Итак, я не даю тебе никаких гарантий, кроме моего слова. Свое слово я никогда не нарушаю, хотя ты имеешь все основания мне не верить. Но это исключительно твои проблемы, и если не нравится – в суде, по крайней мере, у тебя будут определенные гарантии, хоть и играющие не в твою пользу. Мне ничто не помешало бы заявить подобное, кроме того, что таких убожеств как ты, Хаус, мое чувство собственного достоинства позволяет рассматривать лишь в качестве одноразового материала. И ты, конечно, можешь попытаться рассказать обо всем моему начальству. Хотя я сильно сомневаюсь, что тебе кто-то поверит. Но даже если и так, секс по обоюдному согласию пока еще не подпадает ни под одну статью. В худшем случае мы оба окажемся за решеткой, что, я полагаю, не в твоих интересах. Кроме того…
- Я согласен, – перебил его Хаус. – Я принимаю твое… предложение.
Триттер растянул губы в снисходительной и слегка презрительной ухмылке.
- Я знал, что ты согласишься. Что ж, в таком случае этим вечером я загляну к тебе домой. Ровно в девять часов тридцать минут вечера. Есть лишь одно небольшое условие: до этого времени ты не будешь употреблять наркотики, алкоголь или какие-либо другие виды болеутоляющих и затуманивающих сознание веществ. Ты должен быть совершенно трезв. Учти, я все равно замечу, если ты попытаешься жульничать, и в этом случае я просто уйду, и наша сделка не состоится. В твоих же интересах играть честно, если тебе вообще знакомо такое понятие.
Хаус не ответил. Он понимал, что не может себе позволить сейчас высказать все, что он думает, этому человеку. Он не мог даже съязвить и отшутиться по своему обыкновению. Это был его последний и, вероятно, самый простой способ избежать заключения. Детоксикация, по крайней мере, представлялась ему куда худшей пыткой, нежели одна ночь в качестве сексуальной игрушки полицейского-извращенца.
- В таком случае, я тебя больше не задерживаю.
Триттер кивнул в сторону двери, и Хаус, не оглядываясь, вышел из кабинета спокойным шагом. Лишь оказавшись на улице, он остановился на секунду и глубоко вдохнул, втянув прохладный воздух ноздрями. Достал из кармана пузырек с викодином, покрутил в руке несколько секунд, но положил обратно, не приняв ни одной таблетки. Он уже знал, что ему нужно сделать в первую очередь. Хаус направился обратно в больницу, чтобы найти там единственного человека, с которым он мог бы поделиться проблемой такого рода.

Глава третья.

Глава третья.

- Разве ты не ушел домой? – поинтересовался Уилсон, когда в его кабинет вломился Хаус. Но по его выражению лица, даже более мрачному, чем обычно, онколог быстро понял, что у него что-то случилось. – Ты в порядке? Хаус?
Даже не взглянув на друга, Хаус быстрым, насколько позволяла хромота, шагом прошел к диванчику, и тяжело на него опустился. Лишь переведя дыхание, он, наконец, посмотрел на Джеймса.
- Я был у Триттера. Извинился перед ним, - обычным, будничным тоном начал Хаус. Уилсон явно был слегка удивлен.
- Ты меня удивляешь. Это же отлично! Я понимаю, как нелегко это было для… - наткнувшись на пронзительно-холодный взгляд Хауса, он запнулся. – Но, я так понимаю, он не принял извинения и не собирается снимать обвинения?
- Извинения он принял, и даже поблагодарил. И предложил новую сделку…
- Замечательно! Он готов идти на уступки, значит еще не все потеряно. И в чем заключается его сделка? Ты должен будешь пройти реабилитацию?
- О, нет. Наш любитель термометров оказался тем еще извращенцем. Я всегда подозревал, что он фрик, но сегодня он доказал, что я его еще недооценивал, - тут Хаус на несколько секунд замолчал, и тем временем поудобнее устроился на диване, закинув ноги на него ноги.
- …Хаус, я, к моему сожалению, все еще не умею читать твои мысли. Если ты ожидаешь от меня какой-то реакции, не мог бы ты выражаться яснее?
- Он хочет сделать меня.
- Что?! Ты хочешь сказать, он… Хаус, ты серьезно?
- Мне сейчас не до шуток. Он хочет меня трахнуть, причем, судя по всему, каким-то особенно извращенным образом, реализовав на мне все свои садистские фантазии. Взамен обещает отпустить меня на все четыре стороны.
- Ты же отказался в этом участвовать? Ради бога, скажи мне, что ты не согласился на эту сделку, – Уилсон выглядел глубоко шокированным и обеспокоенным. Он немедленно подошел ближе к другу и встал напротив него, ожидая ответа.
- А какой, черт возьми, у меня был выбор?! – Хаус неожиданно для себя выкрикнул эту фразу, вскочив с дивана. Он обошел кабинет кругом, остановившись возле одного из шкафов, и принялся крутить в руках какую-то игрушку, видимо, из коллекции подаренных онкологу его маленькими пациентами.
- Я уже прохлопал одну сделку. Что ж, сам виноват… Теперь у меня есть всего две альтернативы: либо я отказываюсь от его сделки и практически гарантировано свободы, практики, болеутоляющего и, возможно, в ближайшей перспективе жизни, либо…
- Но… но должен же быть другой выход! То, что он предлагает – это же незаконно! Ты мог бы использовать это против него, и…
- И в итоге, даже если мне удалось бы собрать доказательства и добиться, чтобы его судили, я получу замечательную возможность оказаться с ним в одной камере. И в этом случае такую сделку он мне постарается обеспечить на регулярной основе на весь срок заключения.
- Хаус… - Уилсон подошел еще ближе к другу, который по-прежнему рассматривал заводного щенка, избегая его взгляда. - Ты хоть понимаешь, на что соглашаешься? Это может травмировать твою психику, не говоря уже о…
- Уилсон, я что, похож на девочку-подростка, лишенную девственности на выпускном кучкой пьяных одноклассников? Мы оба взрослые люди, а это всего лишь секс. Не убьет же он меня, в конце концов. Ему это было бы невыгодно – слишком большой риск. Я знаю, что это я смогу пережить. А вот четыре года за решеткой – вряд ли.
- Хорошо. Я не буду тебя отговаривать. Поступай, как считаешь нужным. Но позволь хотя бы помочь тебе…
- Ты издеваешься? – впервые за долгое время диагност вновь взглянул в глаза Уилсону, и на мгновение его мрачность была вытеснена кривой усмешкой. – Чем ты мог бы помочь? Держал бы меня за руку и толкал бы одну из своих успокоительных речей, пока Триттер будет загонять свой член в мой зад? Спасибо, я как-нибудь обойдусь.
Уилсон слегка залился краской, представив себе описанную сцену, однако Хаус вряд ли заметить это мог из-за затеняющего фигуру Уилсона света из окна.
- Нет, я имел в виду, что тебе может понадобиться медицинская помощь после того, как…
- Вот за этим я к тебе и пришел, - вновь серьезно ответил Хаус, не дав ему договорить. – Я думаю, что у него хватит ума не причинять мне опасных для жизни повреждений, но и исключить такую вероятность я не могу. Поэтому… если я позвоню тебе ночью, сможешь подъехать?
- Конечно, конечно. Можешь на меня рассчитывать. Я…
- Хорошо, - снова перебил Хаус, и направился к двери.
- Подожди! Может, стоит обсудить…
- Нечего тут обсуждать. Если мне повезет, тебе даже не придется вставать посреди ночи из теплой кроватки.
Уилсон собирался еще что-то сказать, но Хаус, не оборачиваясь, махнул рукой через плечо и вышел из кабинета.



Update 11.06: добавлена третья, совсем небольшая глава и исправлены (хотелось бы верить) баги с прямой речью. Comming next: глава с рейтингом R+. Возможно, уже сегодня ночью.

запись создана: 11.06.2009 в 00:57

@темы: слэш, эпизодические персонажи, Грегори Хаус, фанфики, Джеймс Уилсон

---

[Dagny Tardis]

Маленькие зарисовочки
Автор: (Tatsu)
Фандом: House M.D.
Пейринг: Хаус/Уилсон
Рейтинг: от PG до R
Жанр: romance
Disclaimer: Герои принадлежат их создателям. Мне принадлежат фантазии.
Warning: Без беты.

Читать

***

Каждую среду Уилсон приходит к Хаусу отдохнуть под сериалы без звука и выпить пива. Иногда Хаус играет на фортепьяно. Никогда по просьбе Уилсона.
Обычно он играет легкие джазовые вариации. Редко классику — он не любит ее, называет скучной.
Уилсону нравится слушать как Хаус безошибочно ведет мелодию. Джеймс облокачивается на фортепьяно и смотрит на пальцы бегающие клавишам. Больше всего ему нравится когда Грег скрещивает руки и правой тянется к нижним а левой к верхним октавам.
Иногда, играя, Хаус в упор смотрит на Уилсона и его глаза блестят. «Это алкоголь» - говорит себе Джимми и улыбается Хаусу. Он ощущает ту душевную близость которую только обостряют музыка, выпивка и дружеская болтовня.
После музицирования Хаус закрывает клавиатуру рояля, открывает еще банку пива и включает звук телевизора. А Уилсон постепенно начинает чувствовать себя лишним.

Сегодня среда.

У доктора Уилсона был сложный день — умерло два пациента и все выявленные опухоли злокачественные. Он опаздывает — у них с Хаусом заведено что он приходит к восьми. Когда он звонит в дверь, на часах полдесятого.
За дверью слышится неровный ритм шагов, предваряемый ударами трости о пол. «Может он за ритмичность так любит музыку? У него очень ритмичные шаги...»
Дверь открывается.
Хаус уже изрядно выпил. На столе, видном из-за спины Хауса, стоит полупустая бутылка бурбона. Уилсон знает, что бурбон Хаус пьет только в одиночестве «Значит не ждал», думает он.
- Прости что так поздно. Я могу уйти, если хочешь... - Начинает Джеймс, но Хаус уже отступает пропуская его в квартиру.
- Я думал, ты не придешь. - Хаус закрывает дверь и спешит убрать бурбон на книжную полку. - Но ты меня обхитрил! Я уже говорил что с тобой не скучно, Уилсон?
- Постоянно повторяешь. - Морщится Джеймс.
- Так вот. - Хаус подходит к фортепьяно и одной рукой опираясь на крышку инструмента, другую прижимает к сердцу - Скучно без тебя!
- И поэтому ты напился не дожидаясь меня? - Уилсон устало улыбается. И все-таки ему приятно знать что он нужен там где ему хорошо.

***

"Это очень странная дружба" - в который раз повторяет про себя Хаус.
Порой он чувствует что потребность в Уилсоне у него сильнее чем в викодине.
"Это чувство больше похоже на любовь" - Ему страшно признаться в этом даже себе. Настолько страшно, что даже голос в его голове, говорящий об Уилсоне, звучит шепотом. Диагност достает оранжевую баночку из кармана пиджака и заглатывает тревогу двумя таблетками наркотика.
Уилсон никогда не снится Хаусу в эротических снах, но иногда диагност намеренно представляет, что было бы, переспи они. Его интересует не что бы случилось после. А каково бы было чувствовать Уилсона настолько близко.
Он фантазирует о том как они с Уилсоном трахаются на столе в кабинете онколога. Дверь крепко заперта, жалюзи закрыты. Папки с историями болезней и анамнезами разбросаны по полу а с полок шкафов на них глазеют бессовестные плюшевые мишки.
Весь кайф в этих фантазиях ему обычно обламывает отсутствие у Уилсона груди, примерно третьего размера, и совершенно необходимый Уилсону член упирающийся Хаусу в живот.

***

Никогда и ни за что Уилсон не признался бы в том что он представляет как бы они с Хаусом жили вместе.
Не Уилсон у Хауса, не Хаус у Уилсона. Вместе.
Он представляет себе как они сталкиваются у входа в ванную. Медлят. Как он чувствует сонное тепло Хауса и мятное дыхание на щеке. А потом расходятся.
Или как он готовит завтрак, а Хаус тянется за печеньем на полке над головой Уилсона. Опираясь рукой на его плечо. Как кончики пальцев Хауса случайно касаются шеи Джеймса и он прикрывает глаза.
Он боится заходить в своих фантазиях дальше этих случайных прикосновений. Он слишком хорошо знает что если это пустить на волю, то его уже ничего не остановит. Он не хочет боли ни для себя ни для Хауса.
Но однажды, в гостях у Хауса, он не сдерживает желания запустить пальцы в волосы уснувшего Грэга. И тот просыпается.
Уилсон отнимает руку от головы Хауса, а тот хватет его за ладонь, подносит ее к губам и целует.
Их пальцы сплетаются и Джеймс сдается.

***

- Хаус, ты что? - Сонно спрашивает он.
Хаус небрежно пожимает плечами.
- Я люблю тебя.
Уилсон улыбается и сонно моргает.
- Ты гладишь меня по щеке. Любят не так. - И краснеет, Хаус чувствует румянец ладонью.
- Я люблю так. - В его голосе решительное упрямство. Рука Хауса скользит вниз по щеке на шею Уилсона.
- Постой, ты... - Уилсон слишком не проснулся и ему слишком приятна эта ласка для того чтобы он смог сформулировать достойное возражение.
- Заткнись. - Обрывает его Хаус и его ладонь скользит с шеи на грудь, под майку, отодвинув плед которым укрывается Уилсон. - Не мешай мне тебя любить.
Дыхание Уилсона сбивается и он прикрывает глаза, больше не пытаясь возражать.

@темы: слэш, фанфики

---

Праздничный квиз

[sige_vic]

По случаю юбилея замечательного и неповторимого я провожу праздничный квиз - вот тут:
pay.diary.ru/~fryandlaurie/p72435032.htm
Всех приглашаю поучаствовать! Если вы знаете ответы всего на несколько вопросов из 15-ти - все равно не стесняйтесь, отвечайте! :-)
P.S. Под "отвечайте" я имела в виду - на у-мыл мне или в сообщество fryandlaurie, а не в комментах к этой записи :-)

@темы: Хью Лори, актеры

---

С Днём Рождения!

[Джулс]

С Днём Рождения дорогого и любимого Хью!

@темы: Хью Лори, актеры

---

Просто вопрос:

[Solveyg]

А можно скачать последнюю серию Хауза, не регистрируясь на Lostfilm'e?
Если да, то где или у кого?

---

Вот, решилась....

[Эйни Птичка-Синичка]

Хаус не есть Хаус.

АВТОР: Эйни
ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: Хаус / Уилсон
ЖАНР: romance
Тип: Слэш.
Комментарии: Этот кусочек у меня давно валяется, наконец-то, осмелев, решила выложить. Сюжет избит до невозможности, и меня это очень нервирует, словно сценарий для мыльной оперы написала, поэтому продолжение будет напрямую зависеть от ваших отзывов. (это не шантаж ни в коем образе)
И еще - это медицинский бред!


Глава 1.

Сколько можно?
Этот вопрос все чаще в последнее время приходил мне в голову , стоило мне только подумать о Хаусе.
Намного чаще.
Все в этом мире имеет свой конец, и я , как врач с двадцатилетним стажем достаточно хорошо это знал, но все равно так по-детски глупо продолжал надеяться на то, что все-таки хаусовским выходкам конец придет раньше, чем нашей с ним дружбе.
Надеялся, прощая его снова и снова. За наплевательское отношение ко всему, что не связано с викодином, за пренебрежение чувствами других людей, за излишнюю циничность, порой проявляющуюся так не вовремя. За нежелание осознать свои ошибки и постоянное, почти садистское, желание ударить побольнее.
Все это по отдельности - очередные переливы света на волнах океана, невозможно глубокого и опасного, но все-таки необъяснимо влекущего своими холодными солеными волнами.
Капли в океане его личности.
Капли двенадцать лет подтачивающие мою веру в себя и людей, одновременно с этим потихоньку собиравшиеся в чаше моего терпения.
И теперь эта чаша, кажется, вот-вот грозилась быть переполненной.
Я вздохнул, и устало потер глаза, откидываясь на спинку кресла в своем кабинете.
За окном бушевала гроза, и сильные порывы ветра кидали струи дождя на стекло, делая картину за ним почти не различимой.
Хотелось домой, ну или, по крайней мере, в то место, которое я считал своим домом. Безликий гостиничный номер с дешевой посудой из соседнего супермаркета, вечно меняющимися соседями и дерьмовым телевизором, по которому даже днем по большей части транслировали порно. Но сейчас, то ли из-за погоды, то ли из-за очередной выходки Хауса, слишком жестокой даже для него, хотелось даже туда, в эту безликость, чтобы в ней можно было, наконец, расслабится и, возможно, напиться.
Сью и Молли – так звали двух близняшек - крох, рожденных всего две недели назад.
Сегодня, по вине Хауса, Сью осталась одна. Сиамские близнецы, сросшиеся очень неудачно, а у Молли ко всему прочему не хотели правильно развиваться легкие, так что ее сестре приходилось дышать за двоих.
Шанс был. Шанс на то, чтобы им обоим выжить, пусть и крохотный, почти фантастический. Но Хаус в него не поверил. Боже, он каждый месяц диагностировал болезни настолько редкие и невероятные, что возможность того, что пациент был ими болен, равнялась одна на миллион. Но он верил в эту одну миллионную, и почти всегда оказывался прав.
Но сегодня…
Нужно было только время, и тогда, возможно, Сью не осталась бы одна.
Может быть, Хаус и прав, но его поведение и отношение к ситуации были по-настоящему жестокими. Он хладнокровно сообщил родителям, что собирается убить одну из их дочерей и с сарказмом поинтересовался у них – какую конкретно они предпочитают оставить в живых, раз уж все равно решили похоронить обеих. Он высмеял доводы Кади и мольбы Кэмерон, проигнорировал мою просьбу подождать хотя бы до завтра, и как всегда все равно все сделал по своему.
Хаус не захотел поверить в возможное «возможно».
Может быть, он был прав.
Ну, что ж возможно я дам ему еще один шанс. Таких вот «еще одних шансов», за последние несколько лет, особенно после того, как он окончательно подсел на викодин, было более чем достаточно, но каждый раз зарекаясь впредь прощать его снова, я подсознательно понимал, что отказаться от нашей с ним дружбы я не в силах.
Но сегодня все было по-другому. Сегодня я был готов сделать это – вычеркнуть его из своей жизни, наказать его за все проступки разом, дать понять, что даже мое терпение не вечно. В надежде на то, что он одумается, предпримет хоть какую-то попытку изменить себя и свое отношение к жизни.
Но я знал правду – Хаус не изменится. Он никогда и ни за что не откажется от своего ублюдочного поведения, пусть даже и ценой всего того, что ему дорого.
Поэтому единственное, что мне остается это продолжать его терпеть, и надеяться…на то, что в следующий раз я все-таки смогу это сделать. Смогу лишить и себя и его нашей дружбы.
Как раз на этих невеселых мыслях, ко мне в кабинет зашла Кади. Она выглядела как всегда безупречно, хотя я знал, что сегодня у нее был трудный день.
Ее нереализованный материнский инстинкт невольно переносится на всех детей в госпитале, нуждающихся в лечении, и то, что стало для нас всех просто грустной историей, она наверняка пережила как трагедию.
- Мы провели вскрытие.- она устало прислонилась к стене и на мгновение прикрыла глаза.- У Молли обнаружился порок сердца. Она бы не дожила и до года. Так что Хаус как всегда оказался прав, не позволив нам рисковать жизнью Сью.
Как всегда прав.
Мы настолько к этому привыкли, что взорви он торговый центр по вполне объективным причинам, мы смогли бы его простить.
И это меня бесит больше всего.
Я начал складывать папки с делами своих пациентов в верхний ящик стола, а потом одел куртку.
-Ты действительно так думаешь? Что он прав?
Мне нужно домой. Мне нужны мои антидепрессанты, и , возможно, две бутылки скотча.
Мне нужно хотя бы несколько часов не думать и не говорить о Хаусе.
-Теперь это уже не имеет значения.- Кадди бросила на меня усталый взгляд, пожала плечами и вышла из кабинета.
Одно из преимуществ онколога перед администратором в том, что я могу позволить себе уйти из клиники в разгар рабочего дня, а она в любом случае вынуждена оставаться здесь и контролировать работу госпиталя.
Зонта у меня с собой не было, так что по пути к выходу я зашел в отделение скорой помощи и попросил одну из медсестер выдать мне пластиковый халат. И все равно я успел вымокнуть до нитки пока бежал по парковке к своей машине и открывал ее дверь.
-Та еще погодка,- как ни в чем не бывало заявляет мне Хаус, устроившийся на заднем сидении автомобиля.- Подбросишь до дома?
Я снял с себя мокрый халат и выбросил его прямо на улицу, а потом без сил прислонился лбом к рулю.
Я не был уверен, что смогу выдержать общество Хауса хотя бы на протяжении двадцати минут.
-Брось, царь Ирод вырезал сотни младенцев, я же убил всего одного. Твой Яхве слишком велик, чтобы обращать внимание на такие мелочи, так что…
Я в ярости ударил рукой по панели и обернулся к нему.
Я знал, что он переживает, так же как и все мы, возможно даже больше, но простить его показное равнодушие я не мог.
-Выходи.- Он внимательно смотрел на меня и не двигался, так что мне пришлось повысить голос.- Хаус, я не шучу. Выметайся из моей машины.
Хаус хмыкнул, передернул плечами и выбрался из автомобиля под проливной дождь, громко хлопнув дверью на последок.
Только тогда я заметил, что он забыл свой мотоциклетный шлем на переднем сиденье, но я даже не попытался его окликнуть, а просто завел машину и уехал прочь.

На следующий день в клинике творился настоящий хаос. Вчерашний ураган, разошедшийся к вечеру на столько, что порывы ветра ломали деревья и срывали линии электропередач, стал причиной множества аварий и происшествий, в результате чего, отделение скорой помощи было переполнено, а в приемной толпилось множество людей.
Кадди бегала по больнице, словно заведенная, пытаясь найти свободные места и еще не занятых врачей, в последствии чего я был отправлен в операционную, а команда Хауса в амбулаторное отделение. К слову о Хаусе, сам он так и не появился в клинике. Кадди, безрезультатно звонившая ему четыре раза, пришла в ярость и во всеуслышание заявила, что назначит ему 12 дополнительных часов работы в приемной в этом месяце.
Зная, отношение Хауса к этой работе, я ему посочувствовал. Как всегда злиться на Хауса у меня долго не получилось, так что вчерашняя злость на него у меня уже прошла, оставив после себя легкое раскаяние. Все-таки он поступил правильно, приняв решение, которое мы принять, не смогли. Он не позволил нам рисковать девочкой, сохранив ее жизнь, пусть и такой дорогой ценой.
К концу дня все врачи были измотаны на столько, что сами напоминали жертв вчерашнего урагана. Стоило вечерней смене врачей заступить на дежурство, я отправился в свой кабинет, на ходу растирая весь день ноющие виски. Вчера я слишком много выпил, в итоге чего меня до сих пор мучило похмелье.
-Уилсон, - окликнула меня Кадди, выходя из лифта и придерживая створки дверей – Я заказала ужин, если ты голоден, можешь присоединиться. При мысли о еде желудок тут же свело голодным спазмом. С утра сама мысль даже о крепком кофе казалась мне отвратительной, а потом, стало не до того.
Я благодарно кивнул Кадди и направился следом за ней.
Выглядела Кадди по ее собственным меркам не очень. Немного встрепанные волосы, тени, глубоко залегшие под глазами- наверняка вчера она так и не смогла уснуть, с сочувствием подумал я. И в который раз я удивился силе ее характера. Я никогда не страдал никакими шовинистскими наклонностями, но при мысли о том, как она справляется с таким сложным и вечно находящимся в движении существом, как госпиталь, у меня невольно возникало чувство восхищения.
Хотя, примерно тоже самое высказывала мне она сама, стоило нам затронуть тему нашей дружбы с Хаусом. Кстати, о нем:
-Ты дозвонилась до Хауса?- тяжелый взгляд и недовольно поджатые губы были красноречивей любого ответа.
Наверняка, он напился вчера до невменяемого состояния, так что даже его вездесущий Викодин не смог ему помочь.
Вообще то, если честно, на Хауса это не было похоже. Опоздания, саботаж, не выполнение своих рабочих обязанностей - это да, но на работу он приходил почти всегда. Хотя бы за тем, чтобы растратить свою дневную норму сарказма и мизантропии на окружающих.
-Может, стоит заехать к нему сегодня вечером - предложил я.
Кадди наградила меня очередным тяжелым взглядом, протягивая пакет с китайской едой.
- Тебе не кажется, что он уже вполне большой мальчик, чтобы понимать, что я плачу ему не за то, чтобы он сидел дома за просмотром сериалов. В конце концов, посмотреть их он всегда может и здесь.
Злить и без того пребывавшую не в духе Кадди мне не хотелось, так что я кивнул, соглашаясь.
- Как Сью?- перевел разговор я в другое русло, и тут же спохватился, что это была не самая удачная моя идея.
Все-таки Кадди слишком болезненно реагировала на все, что связанно с детьми, особенно такими маленькими.
- Поправляется. Почти все показатели в норме.- Ей явно не хотелось говорить об этом.- Ты слышал, что Стюарт решил уволиться?
Остаток ужина мы провели в разговорах о внутренних делах госпиталя, старательно избегая произносить фамилию одного из его врачей. Потом мы еще не долго походили по клинике, проверяя дневных пациентов, и, наконец, двинулись к парковке.
Шлем Хауса так и лежал на переднем сиденье моего автомобиля, но я чувствовал себя слишком усталым, чтобы ехать через половину города, чтобы отдать его. Или может быть, мне все еще не хотелось видеть Хауса. Я не стал заниматься самокопанием, рассудив, что два дня без работы Хаус не протянет, так что шлем, я смогу отдать ему и завтра.
Дома, я едва успел скинуть с себя ботинки и снять одежду, прежде чем без сил повалился на кровать и тут же уснул.


На следующий день Хаус так и не объявился, так что, когда окончательно истекло время, когда он обычно с опозданием появлялся в клинике, я впервые ощутил укол беспокойства.
Все-таки Хаус оставался Хаусом. А значит, он вполне мог сейчас лежать на полу в своей гостиной, отходя от передоза викодином, или второй день подряд напиваться в одиночестве, переживая из-за своего решения насчет операции, и не желая демонстрировать свою слабость другим.
Этим вечером я твердо решил заехать к нему.
Мы с Кадди как раз обсуждали в ее кабинете, что можно сделать с моей пациенткой, отказавшейся от лечения по причине того, что ее любимые чихуа-хуа останутся под присмотром ее сына, когда раздался телефонный звонок. Кадди перегнулась через стол -так что я смог в полной мере насладится ее формами сзади, и нажала кнопку громкоговорителя.
-Лиза Кадди, слушаю вас.
-Здравствуйте, -раздался из телефона мужской голос.- Меня зовут Метт Симонс, я врач больницы имени Святой Марии. Грег Хаус все еще работает у вас?
Мы с Кадди обеспокоено переглянулись и синхронно нахмурились.
-Да, а по какому поводу вы звоните?
-Дело в том, что позавчера вечером он поступил к нам в отделение скорой помощи, его сбил автомобиль, водитель из-за скользкой дороги не смог справится с управлением.
Кадди бросила папку с делом моей пациентки, и подалась к телефону.
-С ним все в порядке?
-Э…У него перелом ребра, и тяжелая травма головы. Мы не знаем, как связаться с его родственниками. Наша медсестра, работавшая до этого у вас, узнала его, и посоветовала обратиться к вам. Вы знаете, где могут сейчас находится его родители? Или друзья?
Кадди снова посмотрела на меня, на ее глазах, уже начали навертываться слезы, и когда она все-таки ответила, ее голос заметно дрожал.
-Да… Мы свяжемся с ними…
-Хорошо. До свидания.
Я стоял, плохо соображая, что вообще происходит. Хаус попал в аварию? В первую секунду мне показалось это очередной жестокой шуткой, вполне в его духе. Он уже не раз издевался над нами подобным образом - чего только стоили его придуманные для забавы опухоль мозга и сифилис.
Потом, когда я все таки понял, что шуткой это быть не может- слишком даже для него, я почувствовал закипающую внутри злость. Идиот! Придурок! Какого черта он поехал на своем мотоцикле в такую погоду, да еще и без шлема…
Тут я осекся и нервно втянул воздух, чувствуя как живот скрутило от неожиданного осознания своей вины.
«Выметайся из моей машины!»
И шлем так и оставшийся лежать в салоне моего автомобиля.
При мысли об этом мне стало страшно. Просто по человечески и очень эгоистично страшно. Что если он умрет? По моей вине? Я никогда не смогу простить себя за это, и никогда не смогу забыть, как вышвырнул его из машины под проливной дождь. И я так и не заехал к нему за эти два дня, не попытался даже выяснить все ли с ним в порядке…
Я дрожащей рукой провел по волосам и посмотрел, наконец, на Кадди. Она нервными быстрыми движениями закидывала какие-то вещи в свою сумочку.
-Пошли, Уилсон. Переживать будем потом.
Переживать «потом» у меня не получилось. Всю дорогу пока мы ехали в госпиталь Святой Марии, меня почти тошнило от страха в ожидании того, каким я могу увидеть Хауса. А могу и вообще не увидеть, закралась предательская мысль, травмы головы могут привести к сотне последствий с летальным исходом, и теперь я хаотично перебирал их все в голове… Образование тромба, повреждение гипоталамуса…
Меня словно зациклило на этом. Слишком часто Хаус подбирался вплотную к смерти, играл с ней по -своим правилам… Викодин, медленно разрушающий его печень, травмы и переломы, ножи, втыкаемые в розетку и бывшие пациенты стреляющие в него. А теперь еще и авария.
Как только мы вошли в здание, Кадди ободряюще улыбнувшись мне, отправилась на поиски доктора Симонса, а я пошел вдоль по коридору, где как я знал, находилась у них реанимация. Однако ни на одной из дверей я не нашел карточку Хауса, и несколько удивленный и обрадованный этим поднялся на второй этаж. Очевидно, он уже пришел в себя и, его перевели в общее отделение. Мысль о том, что он мог умереть, я настойчиво игнорировал.
Некоторые из медсестер и врачей кидали на меня удивленные взгляды, и я понял, что так и не успел снять свой больничный халат. Я вообще толком ничего не успел, даже подумать о том, что скажу Хаусу, когда его увижу.
В итоге палата с карточкой Хауса была обнаружена мной в самом конце отделения интенсивной терапии, и когда я взялся за ручку ее двери, у меня перехватило дыхание, от сковавшего меня страха. Как студента открывающего дверь в аудиторию, где сейчас идет экзамен, только в сотни раз сильнее.
Палата была не большой, с выкрашенными в голубой цвет стенами и двумя маленькими окошками, затянутыми жалюзи.
Хаус лежал на кровати, и выглядел не так уж и ужасно. Пара ссадин на лице, перебинтованная голова, и ладонь, с перетянутыми гипсом пальцами. Перед собой он держал книгу, которую, по всей видимости, читал.
-Хаус, тебе нельзя читать!- вырвалось у меня против воли.- У тебя серьезное сотрясение, а ты читаешь книгу?
Хаус скривился и отложил книгу в сторону, заложив ее таблеткой.
-Возможно, если бы вы догадались поставить здесь телевизор, я бы ее не читал.- потом посмотрел на меня с каким-то брезгливым отвращением, и добавил.- Ладно, делай, что должен и проваливай отсюда.
Я немного опешил. Черт, я приготовился к Умирающему Хаусу, Страдающему Хаусу, но вот к Злому и Обиженному Хаусу я был не готов. В конце концов он наверняка винит меня во всем что с ним произошло, и имеет на это полное право. Но все равно, облегчение от того, что с ним явно все в порядке затмило все остальные чувства и я улыбнулся.
- Ладно, прости. Ты нормально себя чувствуешь? Что с головой?
Хаус снова как-то странно посмотрел на меня, только в этот раз с примесью подозрения и намечающейся догадки на лице. Потом подманил меня к себе движением головы, бросил взгляд на бейджик на моем халате и откинулся на кровати. На его лице расползлась довольная улыбка.
-Доктор, Уилсон…Я так полагаю, вы не являетесь моим лечащим врачом, не так ли? Иначе вы имели бы представление о том, как может себя чувствовать человек с переломом ребра, трех пальцев и травмой головы. Вы так же имели бы представление о том, что врачи в этой больнице не носят халаты … госпиталя Принстон-плейнсборо, ну и уж точно бы знали, что мне не нужна консультация онколога.- И он снова уставился на меня, иронично выгнув бровь.
-Хаус, хватит ломать комедию! Я знаю, что ты злишься на меня из-за того, что я выгнал тебя из машины, но ты можешь хотя бы сказать, что ты не умрешь ближайшие пять лет? В конце концов, я всегда могу заглянуть в твою карту и узнать все сам. Да и Кадди уже пошла консультироваться с твоим врачом.
Внезапно лицо Хауса потемнело и утратило всякое выражение веселости. Он без сил откинулся на подушки и махнул рукой в сторону двери.
Страх, уже почти отступивший, тут же накинулся на меня с новой силой.
- Валяй.… Ну, врачи единодушно сошлись во мнении, что жить я пока что буду. От амнезии вроде еще никто не умирал. Мы знакомы?
И тут в палату вошла Кадди, ее взгляд сначала метнулся на Хауса, а потом тут же на меня.
-Он тебя узнал?
Амнезия. Пока мы ехали в машине, я даже и не думал об этом. Теперь все вставало на свои места - и его странное поведение, и слова Симонса о том, что медсестра, работавшая до этого у нас, узнала его. Конечно, это было не так страшно по сравнению с тем, что он вообще выжил, но Хаус, потерявший память, это…
Невозможно. Не реально. Абсурдно.
Мое сердце, кажется, пропустило пару ударов, прежде чем я смог взять себя в руки и покачать головой.
Кадди снова посмотрела на Хауса и сделала попытку улыбнуться ему.
-Я Лиза Кадди, твоя…
Хаус, пришедший при ее появлении в заметное оживление, замахал руками.
-О, боже, прошу, скажи, что ты моя жена!
-Нет, я…
-Любовница!
-Я…
-Тогда ничего не говори.- он разочарованно поджал губы, и демонстративно откинулся на подушки.
-Хаус, черт тебя подери! Я твоя начальница и…друг. Это,- она кивнула в мою сторону, - Джеймс Уилсон, вы с ним лучшие друзья.
-У меня что, все друзья евреи? И где большой плюшевый мишка, которого обычно приносят в палату к своим друзьям?
Кадди подошла к кушетке и положила руку Хаусу на плечо.
- Ты хоть что-нибудь помнишь?
Хаус с подозрение посмотрел на ее руку, и аккуратно снял ее со своего плеча.
- Ничего. Хотя радует уже то, что я не забыл английского алфавита, и то, как следует правильно держать ложку.- он завозился на кровати, пытаясь устроится поудобнее, и неожиданно скривился, хватаясь за ногу. - Блин !!! Здесь есть врачи? Когда моя нога уже перестанет болеть?
Кадди вздрогнула и отошла от кровати Хауса, печально поджав губы.
О, Господи, только не заставляй меня проходить все ЭТО вместе с Хаусом снова…
Звучало, пожалуй, это слишком эгоистично, и вовсе не по дружески, но эта мысль прочно засела у меня в голове, затмив даже беспокойство за Хауса.
Только, не снова….
-Я добавлю тебе еще морфия….- а что мне еще оставалось ему сказать?

@темы: слэш, фанфики

---

[kaija_tari]

Знаю, песенка боянистая, но когда я смотрела эту сцену, она упорно крутилась у меня в голове)))

@темы: фан-видео, Грегори Хаус

---

Метафора, фанфик

[Juuo]

Автор: Juuo
Название: Метафора
Жанр: романс
Пейринг: хильсон
Рейтинг: детский
Предупреждение: за все фактологические и прочие ошибки прошу простить. простить и ткнуть носом, если не трудно)

Метафора

Каждый сотрудник учебной больницы «Принстон-Плэйнсборо» отлично знал, что у доктора Грегори Хауса отвратительный характер. Лучше всех, разумеется, это знал Джеймс Уилсон.

- Доброе утро, Хаус, - меланхолично произнес Уилсон, когда дверь его кабинета резко распахнулась. Видимо, ее пнули.
- Доброе, Уилсон, - отозвался Хаус, но по его лицу нельзя было сказать, имел ли он в виду конкретно сегодняшнее утро, или это было утро на прошлой неделе. Грег прохромал к дивану, улегся на него, осторожничая с больной ногой, и ловким движением закинул в рот таблетку викодина.
- Как ты думаешь, - начал он, немного поразмыслив, - почему я так часто использую метафоры?
- Ты используешь их, потому что боишься выражать свои чувства напрямую, - пожал плечами сонный Уилсон. – Кстати, ты не мог принести мне кофе? Я полночи просидел с этими бумагами, осталось еще немного…
- Значит, ты считаешь, - медленно начал Хаус, перебивая его, - что существуют темы, на которые я говорить боюсь?
- Да, - кивнул Джеймс, зевая. – Хаус, пожалуйста, принеси мне капучино без сахара, иначе Кадди с меня три шкуры сдерет за эти отче…
- То есть я использую метафоры, когда боюсь? – озадаченно сел Хаус, постукивая пальцами по подлокотнику.
- Да, - уже немного раздраженно отозвался Уилсон. Отложил папки в сторону, направился к двери.
- Мм, захвати мне тоже кофе, - окликнул его Хаус. Джеймс тяжело вздохнул. Когда он вернулся с двумя стаканчиками, Грега в кабинете уже не было. На столе лежал лист бумаги («Нет, пожалуйста, пускай это будет не мой отчет», - подумал Уилсон) на котором рваным подчерком было выведено: «Неправда, я никого не боюсь».

Во второй раз Хаус зашел где-то в районе обеда. Потоптался у балконной двери, пока Уилсон объяснял пациентке, что можно попробовать еще альтернативные варианты лечения, помаячил туда-сюда, пробросал выразительные взгляды на Джеймса, пока тот, не выдержав, не встал.
- Извините, я на минуту, - и, провожаемый удивленным взглядом пациентки, выскользнул за стеклянную дверь.
- Хаус, какого черта тебя опять надо? – спросил он, глядя на друга. – У тебя что, работы нет?
- Моя работа – размышления, - ответил Грег торжественным тоном. – А из клиники я сбежал. Кадди меня самым наглым образом эксплуатирует, представляешь? – доверительно пожаловался он.
- Хаус, моя пациентка умирает. Пока ты жалуешься мне на жизнь, раковые клетки в ее легких размножаются, и метастазы плавно вдаются в мозг.
- Как это печально, - поцокал языком Хаус, изобразив уныние. – У меня всего два вопроса. Первый: где мой кофе? И второй. Ты получил мою записку?
- Твой кофе дожидается тебя на столе, но он уже остыл. Да, ты написал ее на третьей странице моего отчета, трудно было не заметить, - скривился Уилсон. – Могу сказать тебе только одно: боишься. Ты боишься своих чувств. И все об этом знают. Это так же верно, как и утверждение, что кровь – красная.
- Я даже богу вызов бросал, и всегда побеждал, - придержал его за рукав Хаус. – Я ничего не боюсь.
- Я пойду, - взялся за ручку двери Уилсон. – Хорошо, докажи мне обратное. Просто скажи, что ты чувствуешь к Стейси. Без метафор.
- Спорим на сотню?
- Спорим.
Он захлопнул дверь перед носом у Грега и задвинул жалюзи.

- Доктор Хаус, пришли результаты анализов…
- Мне это неинтересно, - отмахнулся Хаус от Чейза, перекидывая из руки в руку мячик. – Вот скажи мне, для чего я использую метафоры?
- Ну, если дело касается медицины, - осторожно начал австралиец, не понимая, к чему клонит начальник, - то для большей наглядности, я думаю…
- Нашел кого спросить, - поморщился Грег. – Иди, дай пациенту анальгетики и антигистаминные.
- Вы же не посмотрели результаты? – изумился Чейз.
- Я с самого начал знал, что это. Никакой загадки тут нет.
- А, сбежали от Кадди? – улыбнулся парень.
- Позови Кэмерон, - Хаус снова забарабанил пальцами по столу, положив мячик на место. Что-то нужные слова никак не лезли в голову.
- Как можно признаться в любви, но только другими словами? – спросил он, вопросительно наклонив голову, как только она вошла.
- Я хочу тебя. Ты для меня все. Не могу жить без тебя, - наугад проговорила девушка, ничуть не удивленная вопросом.
- Я, конечно, восхищен твоей преданной любовью ко мне, но все-таки как?
- Сравните с бейсболом, как делаете это всегда.
Хаус снова задумался.
- А зачем я использую метафоры?
Кэмерон покачала головой.
- Откуда мне знать? Вы, наверное, считаете весь остальной мир идиотами.
- Резонно, - приподнял бровь Грег. – Ладно, иди.

Через какое-то время в дверь кабинета настойчиво постучали.
- Да-да, - отозвался Уилсон, отрываясь от снимка, который он внимательно изучал.
- Я чувствую к ней то же, что ощущает нападающий, когда мяч…
- Хаус, я же сказал, никаких метафор, - улыбнулся Джеймс.
- Это не метафора, это сравнение, - упрямо возразил Хаус, закидываясь викодином. – С тебя сотня.
- С тебя сотня, - невозмутимо покачал головой Уилсон. – Прямого ответа я так и не получил. Сравнения тоже не в счет. Иди думать дальше.
Немного озадаченный, Хаус ушел без лишних слов. Когда дверь за ним закрылась и шаги стихли, Уилсон устало прикрыл глаза и потер переносицу. Грег был сложным человеком, что ни говори, и бороться с этим было бесполезно… но редкие моменты какого-то сокровенного доверия и искренности с его стороны приводили Джеймса в щенячий восторг. В эти секунды он был готов расцеловать вечно хмурого диагноста, вот только сам Хаус, как догадывался Уилсон, такого порыва бы не понял.
-Даже если ты не боишься, я боюсь, - негромко проговорил Джеймс сам себе. Порыв холодного ветра хлопнул балконной дверью, и он поспешил закрыть ее, пока все листы со стола не разлетелись по кабинету.

- Наверное, будет дождь, - глубокомысленно произнес Хаус, когда грозная Кадди стащила с него наушники и скрестила руки на груди, как бы требуя объяснений. – Жизни я спасаю чаще бога, но погодой, прости, управлять не умею. Придется надевать плащ,- посмотрел он на нее снизу вверх.
- Хаус, какого черта ты не в клинике и не у пациента?
- Он оказался слишком прост для моей гениальности, - пожал плечами Грег. – Ты не могла бы переключить песню, а то мне вставать тяжело?
Кадди покачала головой.
- Иди работай, а не то…
- Останусь без сладкого, мамочка?
- Останешься без рецепта на викодин, - усмехнулась она.
- Это уже шантаж, - возмутился Хаус. – А давай уговор: ты придумываешь мне ответ для Уилсона, а я иду работать. Не придумываешь – не иду.
- Какой ответ?
- О моих чувствах к Стейси.
- Отвертись метафорой, - пожала плечами Кадди.
- Не прокатило, пробовал.
- Скажи какую-нибудь банальную пошлость, - предложила она. – Это опять спор или очередая попытка Уилсона перевоспитать тебя?
- Очередная попытка найти слабое место Грегори Хауса.
- Мне всегда казалось, что это не сложно.
- Как так? - обиделся Хаус. – Я же будто сделан из железа.
- Да, как железный дровосек, - сыронизировала Кадди.
- Чейз – Тотошка. Элли – это определенно Кэмерон. Форман – Страшила. А ты тогда злая колдунья Бастинда? – подозрительно покосился Хаус. – А если вылить на тебя ведро воды, ты растаешь? Ах, вот почему ты боишься дождя! – торжествующе воскликнул он, немного неуклюже садясь.
-Хаус, ты идиот, - отчеканила Кадди. – Завтра работаешь две смены в клинике. И только рискни увильнуть.

- Я ее хочу, - заявил Хаус. Уилсон покачал головой.
- Нет, Хаус, это не то, что ты чувствуешь.
- Это почему это? Стейси красивая женщина, а я мужчина, понимаешь, это естественно…
- Ты боишься признать, что любишь ее, - Уилсон накинул куртку – он уже собирался домой. – Боишься, поэтому выдумываешь отговорки. Деньги завтра отдашь, - он выключил свет и вышел, оставив Хауса в одиночестве.
Повалившись на диван, он уставился в потолок, перебирая слова и выражения, припоминая другие языки. Но все было тщетно. Небо потемнело еще сильнее, и вскоре забарабанил дождь.
Он барабанил час, два… Хаус постукивал тростью. Хромал по кабинету, глотал таблетки, ворошил бумаги на столе Уилсона. Идея вертелась близко, на кончиках пальцев, но он не мог ухватить ее.
«Как будто тень, стоящая за спиной», - недовольно подумал Хаус, и тут его осенило.

Уилсона одолевало беспокойство.
Беспричинное и томящее, оно как всегда было связано с Хаусом – этим богоподобным наркоманом в белом халате. На улице лил дождь, и дороги стали напоминать стекло – а он ведь опять на мотоцикле, и опять под викодином. «А быть может, еще и пьян, - корил себя Уилсон, расхаживая по комнате и переставляя вещи с места на место. - Потому что расстроился из-за дурацкого спора».
Он уже начал набирать знакомый телефонный номер, даже не надеясь на ответ, как в дверь постучали. Уилсон открыл без промедления.
- Я чувствую к ней то же, что чувствую к тебе, - произнес Хаус, щуря глаза с расширенными зрачками. Волосы у него были влажные, с куртки стекала вода.
- Сдаюсь, - покорно улыбнулся Джеймс, затягивая его в квартиру. Кажется, это было признание. Хотя кто там разберет Хауса с его метафорами?
09.06.2009 2:58:09

@темы: слэш, Грегори Хаус, фанфики, Джеймс Уилсон

---

In my darkest dreams

[Smothered Hope]

Добавлены 8 и 9 главы In my darkest dreams
www.diary.ru/~housefans/p70712848.htm?from=90

@темы: слэш, переводы, фанфики

---

У Хауза будет сосед по палате

[Lala Sara]

eztv.it/index.php?main=tvnews&show_news=3885
вкратце: объявили что будет соседом по палате - некий Lin-Manuel Miranda. фотку там увидите. мне лично что-то не особо... но с другой стороны... может оно и к лучшему. Также объявили, что ищут интересных актеров на роли психов.

@темы: спойлеры, о сериале, 6 сезон

---

[Эйни Птичка-Синичка]

Пока без названия.
Часть первая.

АВТОР: Эйни Птичка –Синичка
БЕТА: Агата Дикая
ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ/ПЕЙРИНГ: Хаус/ НМП, Хаус / Уилсон
РЕЙТИНГ: РG-13
КАТЕГОРИЯ: слэш
ЖАНР: romance
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: Альтенативное развитие событий после четвертого сезона.
ОТКАЗ: Мое - только фантазия и слэшные 3-D очки.
АРХИВИРОВАНИЕ: пожалуйста, предупредите автора, если хотите разместить этот фик на другом сайте.



Хаусу нравится то, как, уходя на учебу, Чарли целует его в губы.
Обычно он доходит до двери, а потом, словно вдруг вспомнив, что забыл это сделать, быстро подходит к нему, неловко чмокает в губы, и прежде чем Хаус успевает выразить свое мнение по этому поводу, убегает.
На самом деле, у Хауса заготовлено уже около тысячи ехидных комментариев насчет поцелуйчиков на прощание, но вместо того, того чтобы позволить им прозвучать, он каждый раз просто стоит, прислонившись спиной к дверному косяку, и улыбается.
Хаусу нравится, как Чарли готовит. А готовит он много и вкусно.
Хаусу нравится, что Чарли любит компьютерные игры, выпивку и старые фильмы, и всеми этими вещами они могут наслаждаться вместе.
Хаусу нравится, как выглядит Чарли - чистый скандинав: блондин с голубыми глазами, и такой мускулистый, что, наверное, от абсолютной идентичности Одину его отделяют только пирсинг в губе и брови.
И этот пирсинг, покалывающий губы при каждом поцелуе, ему тоже нравится. Был бы он моложе, возможно он сам…
В постели Чарли…Вообщем, Хаусу нравится все то, что Чарли делает с ним в постели.
Хаусу нравится тот энтузиазм, с которым Чарли постигает медицину, всерьез намереваясь через пару лет составить конкуренцию Хаусу. А еще он не стесняется обращаться к нему за помощью, но не постоянно, как делают это Утята (новый выводок), а только тогда, когда заходит в окончательный тупик. И они могут часами сидеть на диване, пить красное вино, и решать головоломки из медицинского университета.
И во всем этом длинном списке, за километр отдающим сахарной ватой и клубничными леденцами, Хауса не устраивает только одно слово: «НРАВИТСЯ».
Именно так - не любит, а нравится.
И стоит ли ради этого еще больше менять свою жизнь, Хаус не знает.
Впрочем, если он не сделает еще один шаг вперед, все остальные перемены абсолютно потеряют свой смысл.


-Доктор Уилсон? Вы сейчас свободны для консультации?
Все, как и положено. Вежливый стук в дверь, вежливый вопрос, вежливая пауза, чтобы он успел обдумать ответ.
А когда-то он мог ворваться в этот кабинет, мог развалиться на софе, несмотря на негодование Уилсона, мог наорать на него в ответ, назвать идиотом и болваном, и все равно в итоге добиться искренней улыбки.
Сейчас, как и положено, в ответ лишь вежливый оскал.
-Да, проходите.
Пока Уилсон монотонно вещает про рак поджелудочной и метастазы (на самом деле это не рак, Хаус это знает, но Кадди снова решила поиграть в строгого гестаповца), Хаус смотрит в окно, на бушующую за окном вьюгу и думает о том, как должно быть сейчас тепло на южном побережье.
В кармане жужжит телефон, и Хаус, извиняюще улыбается - еще одна улыбка из списка разрешенных - и отвечает на звонок.
Мягкий баритон Чарли врывается в атмосферу звенящего холода кабинета.
-Привет? Я не отвлекаю? - Хаус что-то хмыкает в трубку, не подтверждая, но и не опровергая. - Все! Я теперь тоже дипломированный врач, так что вам, доктор Грегори Хаус, придется потесниться на своем пьедестале великих диагностов! Звонили из Феникса, они согласны принять на работу нас обоих, если ты подпишешь кое-какие обязательства. В общем, вечером поговорим! Пока! Целую!
Полминуты бессмысленного трепа - ничего нового он решительно не узнал, разве что про какие-то сомнительные обязательства из Феникса, но на душе от чего то уже потеплело, а губы сами расползаются в идиотской улыбке почти-влюбленного человека.
Между прочим, уже как два года такого вот «почти». Может быть, участок мышцы в его сердце, отвечающий за любовь, атрофировался?
Уилсон терпеливо пережидает весь этот треп из трубки, и начинает продолжать разглагольствовать, Хаус изредка кивает, тайком отвечая на смс от Чарли
«Я заеду за тобой?»
Вообще-то Хаус не любит афишировать их отношения, о которых, правда, весь госпиталь и так с удовольствием судачит уже второй год, но сегодня ему наплевать.
Ему хочется, чтобы Чарли заехал за ним, и забрал его из этой зоны арктического холода, отогрел его своим теплом и встряхнул своим появлением это затхлое место.
Два почти незаметных движения рукой (Хаус знает, что Уилсон заметил его маневр, но Уилсону плевать, а Хаусу давно плевать, что плевать Уилсону), и сообщение уносит его мольбу о помощи к Чарли.
Хаус смотрит в окно и представляет себя человеком уже неделю бороздившим океан на отколовшейся льдине, и зажегшим сигнальную ракету при виде пролетающего мимо вертолета.
Его персонального вертолета.
Кадди врывается в кабинет к Уилсону так, как когда-то врывался он сам. В руке у нее какой-то распечатанный листок.
Полгода назад, когда Чарли только заговорил о возможностях работы в Фениксе, он предупредил Хауса, что в тот же час, когда он получит диплом, Кадди получит заявление об увольнении главы диагностического отделения. Они это не обсуждали..
Полгода назад Хаус не хотел портить и себе и ему нервы глупыми спорами, которые в итоге все - равно ни к чему не приведут - каждый из них слишком ценил собственное мнение; сейчас Хаус уже просто забыл об этом их якобы уговоре. Вернее, предпочел забыть.
-Хаус, ты рехнулся? -она трясет листом где предположительно напечатано его заявление об уходе.- Я это не подпишу!
-За пятнадцать лет работы здесь я отлично научился поделывать твою подпись…
-Нет, нет, и еще раз нет!
Хаус безразлично передергивает плечами. Ему не хочется сориться. Даже привычно пикироваться колкостями не хочется. Хочется , чтобы поскорее приехал Чарли. И забрал его из этого страшного места, где его пациентка в любом случае обречена на смерть, где Уилсон для него ничего не значит, а он ничего не значит для него, и где слишком много тревожащих душу воспоминаний, которым ни в коем случае нельзя давать волю, потому что…
-Кадди, это уже решено.
Да, именно так. Решено.
Феникс, правда, чудесное место. А Чарли - чудесный парень.
Кадди негодующе фыркает, и демонстративно рвет лист на куски.
Еще бы съела и проглотила бы!
-Решено? Кем? Твоим арийским мальчиком? Он может найти работу и здесь! Черт! Я даже согласна взять его в твою команду. Хаус, глупо рушить свою карьеру ради… -ее речь обрывается. Хаусу не нравится, когда кто-либо оскорбляет Чарли, и Кадди за два года хорошо выучила это правило.- Очень глупо!
Глупо…Хаус и сам знает это. Но Калифорнийское солнце и Чарли под ним…
-Мы поговорим об этом позже, хорошо?
-Не будет никаких «позже»! Все! Разговор окочен!
Она громко хлопает дверью.

2 года назад.
Со смертью Беспощадной Стервы многое изменилось.
И в первую очередь, сам Хаус.
Он никогда не любил ответственность, несмотря на свою профессию, но тот случай понятно и доходчиво объяснил ему- как ты не старайся выглядеть не при чем, как не пытайся умыть руки, за что-то тебе отвечать придется.
И он ответил.
И принял равнодушный - лучше бы уж в нем полыхала ненависть-взгляд Уилсона у дверей своей палаты, как свое неизбежное наказание, как приговор быть несчастным до конца своей жизни.
Не то, чтобы он был очень счастлив до этого…Но он определенно и не был несчастен - по крайней мере у него была работа, которую он любил, у него была его гениальность, которая позволяла ему не заморачиваться по поводу кучи сложных вещей, и у него был Уилсон, с изрядным постоянством напоминающий, что жизнь-это не только вечера у телевизора в компании бутылки бурбона.
Но, вот - одна из составляющих его не-несчастья ушла, одарив напоследок парой холодных комментариев, что, дескать, ничего и не произошло, и ему не в чем винить Хауса…
Но у Хауса все еще была гениальность, не позволяющая поверить в это скупое «все нормально», хотя, пожалуй, тут бы хватило и обыкновенной рассудительности.
И еще у него осталась работа - как вечное напоминание того, что он сделал...
Как вечное напоминание того, чего он лишился.
И он смирился со своим страданием.
Но стоило только ему это сделать, как все в очередной раз изменилось.
Группа студентов-практикантов, без дела слоняющаяся по корпусу, была приставлена, по наказу Кади, охранять его. От всяких глупостей, и от самого себя в первую очередь. Морфий чудесно помогал забыться!
Наверное, он так бы и лежал в той палате, анализируя снова и снова мысль о том, что…
Что не напейся он тогда…
Что не позвони он Уилсону…
Что не выйди из автобуса, того самого автобуса, остановившегося где-то между. Который должен был увезти его прочь от всей этой боли и одиночества…
Уилсон так ни разу и не зашел.
-Прекратите страдать. Вам это не идет.- Это были первые слова, которые произнес Чарли, обращаясь к нему.
-Почему?- это были первые слова, которые Хаус произнес, обращаясь к Чарли.
-Такой человек как вы, должен проживать каждый день своей жизни, осчастливленный просто самим фактом собственной гениальности и бесценности для окружающих.
А потом было много слов.
И геймбой, принесенный в палату. И музыкальный центр, перебудивший половину отделения, когда они ночью решили послушать Айрон Мейдон.
И их побег - Чарли весьма умело изображал эпилептический припадок, до тех пор, пока Хаус не вышел через заднюю дверь Госпиталя.
Потом был переезд, и удивленные глаза Чарли, когда Хаус намекнул что он вообще-то и не гей.
-Поправимо. - Вот что он тогда сказал.
Действительно, поправимо.
Потом был скандал - Кадди утверждала, что Чарли воспользовался ситуацией, и что Хаус не должен быть с таким подлым человеком, неприязнь Утят (старый выводок), которых он оставлял ровно в девять, чтобы успеть увидеть и поговорить с Чарли, перед тем, как тот уснет…
Потом был Чарли.


***

«Я уже здесь»
«Зайди»
Отправив сообщение, Хаус рассеянным взглядом окинул кабинет.
Он проработал здесь 15 лет, но забрать отсюда ему практически нечего. Разве что воспоминания, но он бы предпочел, чтобы как раз они остались навеки прикованными к этому месту, и перестали бередить ему душу своим грузом.
Пара книг, кружка - хотя, нет, ее он когда-то стащил у Уилсона - так что это тоже не то, мячик, и виниловые пластинки. Вот и все пятнадцать лет его жизни, если вычеркнуть из нее все то, что связанно с Уилсоном.
Можно было бы забрать вещи прямо сейчас, чтобы окончательно отрезать себе пути к отступлению.
А вечером, когда они оба захмелеют после пары бутылок вина, в честь окончания Чарли университета, как бы ненароком у него поинтересоваться - каким рейсом они полетят в Феникс. И притворится, что сказано это было в пьяном бреду.
И притворится, что не заметил счастливой улыбки Чарли, когда он поймет, что вопрос про рейс - это всего лишь уловка.
С другой стороны вещи можно будет забрать и завтра… К чему торопиться - как минимум месяц у них есть. Опять же, необходимо вопрос с Кадди решить.
Потушив свет, Хаус вышел в темный больничный коридор.
Времени было около девяти - странное время тишины и спокойствия, когда пациенты уже мирно дремлют в своих палатах, их друзья и коллеги разошлись по домам, а дневная смена врачей передает ключи от управления жизнями людей в руки вечерней смены.
Тихо и темно.
Двери лифта распахнулись, осветив маленький участок пола, и сквозь них буквально просочился Чарли. Большой и красивый, даже в строгом деловом костюме умудряющийся выглядеть эдаким викингом, только что сошедшим с ладьи.
И пахло от него соответствующе - морем.
Трость летит в сторону, когда Хаус оказывается припечатанным к стене коридора.
Но Хаусу дела нет до трости, пока эти мягкие и уверенные губы так нежно целуют его, то и дело замирая на мгновение, чтобы дать шанс отстранится. Чарли знает, что Хаус не любит проявлять свои чувства и демонстрировать их отношения на людях. Но сегодня Хаус не против этого.
Словно он желает доказать этому месту, что он тоже может быть счастлив. Словно он кричит во все горло:
-Видишь? Смотри! Он любит меня, не смотря ни на что, и значит, я тоже достоин любви! Смотри!
Словно, он хочет доказать себе, что среди этих больничных стен он может не только лечить-страдать-вспоминать…Словно, он еще не забыл - каково это….
Чарли отрывается от него, и они несколько мгновений просто смотрят в глаза друг другу.
И тут раздается негромкий перезвон уведомляющий, что лифт подошел.
У лифта стоит Уилсон, и перед тем, как зайти в кабину, он бросает обвиняюще - осуждающий взгляд в их сторону.
Хаусу снова хочется закричать, теперь уже обращаясь к нему:
-Смотри! Смотри! Видишь? Я счастлив, и без тебя! Я давно оставил прошлое за спиной, и теперь иду вперед…
Как бы было хорошо, если бы и прошлое оставило его тоже.
Но ничего - в Фениксе, там, где всегда тепло и солнечно, все будет по-другому.
Должно быть.



-Да езжай уже!- разражено говорит Хаус, когда Чарли приходит пятое смс-сообщение от его одногрупников с просьбами присоединится к их дебошу по поводу получения диплома. Хаус видит, что Чарли хочет быть там, но не решается оставить его, коли они уже накрыли на стол.- Иначе, я сам туда поеду.
Чарли смеется, и робко предлагает ехать вместе. Его одногруппники в восторге от Хауса, и на паре студенческих вечеринок они уже были вместе.
Но Хаус отказывается. Если он будет рядом - Чарли станет себя сдерживать: не напьется так, чтобы под утро открыть глаза только после двойной порции аспирина, не зализнется с какой-нибудь симпатичной девчонкой, оказавшейся с ним рядом, не попытается станцевать стриптиз на столе.… А какой выпускной без этого?
-Езжай. Только обратно - на такси.
Он сам себе напоминает какую-то озабоченную мамашу, провожающую свое чадо на первую в его жизни вечеринку, но поделать с собой ничего не может.
Ради всего святого, только не автобусы.
После того, как Чарли уходит - и надел-таки его кроссовки, мерзавец, Хаус бесцельно слоняется по квартире, пытается съесть приготовленный ужин - но если уж есть в одиночку, то лучше пиццу и бурбон, смотрит телевизор (предрождественская чепуха заполнила эфир), и решает отправиться спать.
То, что уже несколько минут звонит телефон, он понимает не сразу.
Это должен быть Чарли - наверное, хочет предупредить его, что напился в стельку и останется у друзей.
-Чарли? - в ответ доносятся только равнодушные гудки.
Хаус в недоумении кладет трубку, и набирает повторный вызов.
Экран на аппарате отображает номер Уилсона- тот, который он давно удалил из памяти телефона, но из своей памяти удалить так и не смог.
Видимо, ошибся.

Хаус скидывает звонок.


Чарли, стараясь не смотреть на него, закидывает первые попавшиеся вещи к себе в сумку. Их за два года накопилось много, не то, что в его кабинете,- этих молчаливых свидетелей первых дней их привыкания друг к другу, нередких ссор, офигительного секса…
В общем, то их счастья.
И вот теперь - расставания.
-Ты не понимаешь,…Я же теперь не смогу на тебя смотреть.
Чарли всегда был идеалистом, до мозга косей. Это-то и позволило ему тогда вытащить Хауса из депрессии, расшевелить его закостеневшую душу… Но до этого, идеализм Чарли никак не вредил Хаусу, не шел настолько явно в разрез с его интересами, разве что в паре ситуаций, и теперь, столкнувшись с этим впервые - Хаус разозлен.
-Мы что, герои какого-нибудь мексиканского сериала? Я же сказал тебе - все нормально!
-Нет.- Чарли качает головой, так что его длинные волосы взлетают вверх и закрывают ему лицо.- Я же люблю тебя. Как я мог это сделать?
-Так какого черта, ты не подумал об этом перед тем, как трахать эту гребанную Мегги!
В сумку отправляются уже диски с Айрон Мейдон. Когда он доберется до ванной, вдруг понимает Хаус, все будет кончено. Он не должен позволить ему уйти.
-Я…я… - Чарли садится на диван и закрывает лицо руками.- Она сказала, что любит меня.
А мне так этого не хватало с тобой. Ощущения того, что для кого-то я - единственный.
-Эй, я в отличие от тебя ни с кем не трахался! Хотя Кадди явно была бы не против.- Слабая попытка свести все в шутку.
Хаус не идеалист. Он циник. И для него одна измена по-пьяни ничего не значит. Секс вообще мало что значит..
-Я знаю. Но я всегда для тебя был на втором месте. Сразу после сияющего образа Уилсона-до-аварии. Я тебя не обвиняю, но это так тяжело, Грег. Знать, что если бы он тогда не решил разорвать вашу дружбу, я навеки остался бы для тебя всего лишь идиотом-практикантом. Возможно бы, если бы ты согласился со мной поехать в Феникс…
-Да я согласен!- Хаус почти кричит эту фразу. Он согласен, черт подери! Согласен!
Только не уходи.
-Брось, ты за пол года ни разу не сказал об этом… ты не хочешь уезжать. - Чарли несколько секунд молчит, а потом решительно поднимается на ноги и идет в ванную.- Что за чушь я говорю? Я тебе изменил… Как ты теперь сможешь меня полюбить?
-Я тебя и так…
Слова застряют в горле. Простые, и такие сложные слова.
Скажи!
Скажи!
Скажи!
Хаус хочет произнести их, но они остановились где-то на уровне гортани, застряв там, как острая кость, и не хотят выходить наружу.
-Ладно.- Чарли подходит к нему, перекидывает сумку через плечо, клюет его в щеку, так и не поднимая глаз, и уходит.
Хаус долго стоит у двери в надежде услышать шаги, но в подъезде и на улице - тишина, словно город давно уже вымер. Даже не слышно звука мотора нисана Чарли…
Ах, да…он же подарил ему его на двадцатичетырехлетние…
Потом, с трудом отлепившись от стены Хаус подходит к книжной полке и достает справочник по аутоиммунным заболеванием.
Ночью, после звонка Уилсона, он решил сжечь все мосты и съездил в аэропорт.
Два ярких кусочка бумаги, обещавших ему новую жизнь, летят в мусорную корзину.
Туда же летят хаусовсие мечты о счастье.

@темы: слэш, Грегори Хаус, фанфики, Джеймс Уилсон