[Vinsense_]

У меня вопрос. Уже не знаю, куда обратиться. У меня есть фотография:

Собственно, вопрос: можно ли где-нибудь достать схему для вышивки? Эту или какую-либо другую. Буду очень признательна

@темы: прошу помощи зала

---

Левин в Принстон Плейнсборо

[1ennon]

В одной из новых серий Интернов, Левин уехал на стажировку в Принстон Плейнсборо...
Ахахаха это наверное самая лучшая шутка этого сериала, я давно так не смеялся!
Ждем очередную серию Хауса с Левиным!

@темы: шутки юмора

---

s01e21, Three Stories

[my other blog]

Я надеюсь, что кто-то сможет мне здесь помочь.
Я уже третий год спрашиваю себя, что же случилось в 21 первом эпизоде первого сезона.

то, что я понял, не смотря на свою тупость:

под катом, потому что же типа спойлер.

- Когда Хаус в первый раз пришел в больницу, он пришел за веселыми таблеточками и еще не работал в Принстон-Плейнсборо, да же? Но теперь вопрос - почему у него была тогда уже зависимость от таблеток/обезбаливающих?
- Потом он пришел во второй раз, ему никто не поверил, но оказалось, что на этот раз боли настоящие?
- Или все-таки боли с самого начала были настоящие, но он вколол себе обезбаливающее и они прошли, а потом через какое-то время вернулись?
- Почему он сам только на третий день догадался, что это??? Он же к тому времени уже был врачом?
- Почему вообще он решил рассказать эту историю студентам? Что это на него такое напало? Это все из-за того, что он опять встретился со Стейси и вспомнил про прошлое?


Надеюсь, кто-то сможет мне помочь, и надеюсь, подобные посты не запрещены правилами.
даже не знаю, какие теги ставить.

@темы: 1 сезон

---

Новые кадры из 9 эпизода "Larger Than Life"

[dok7orhaus]

Еще один отрывок из 9 эпизода "Larger Than Life" 7 сезона сериала Доктор Хаус.

Перевод: русские субтитры*.
*Чтобы включить субтитры, нажмите на панели управления проигрывателем кнопку "СС".

Источник: Доктор Хаус 7 сезон

@темы: видео, 7 сезон

---

продолжаем разговор:)

[murzum]

название: Субботнее утро
автор: murzum
пейринг: домэстик-Хилсон
рейтинг: NC-17, чтобы уж наверняка.
дисклеймер: не моё, просто балуюсь.
саммари: утро, мальчеги, постель...)
предупреждение: возможен ООС. возможна интоксикация флаффом POV Хауса.
от автора: энца и ребенок в одном фике, лол) только не пугайтесь: всё на своих местах и никакой педофилии.
кстати, сие есть продолжение "Сказок". ну... что-то вроде

проникнуться

@темы: слэш, фанфики, хаус/уилсон

---

Historia Morbi [3]. Anamnesis morbi. Глава 4.

[Createress]

Anamnesis morbi
Автор: Creatress
Бета: Elinberg aka Remi.Influence
Рейтинг: R
Размер: миди
Пейринг: Уилсон/ Хаус
Жанр: Drama, Romance
Отказ: Ну, я бы написала, что все мое - но вы же все равно не поверите, правда? Так что, персонажи, события и места, чьи названия покажутся вам знакомыми, принадлежат тем, кому принадлежат
Цикл: Historia Morbi [3]
Фандом: House MD
Аннотация: Доктор Хаус, как и обещал, отправляется на лечение, и это означает, что перед рядом врачей встанет сложная проблема лечения трудного пациента с болями неясной этиологии.
Комментарии: Тайм-лайн: вскоре после третьего развода Уилсона.
Канон, соответственно, учитывается частично.

Все медицинские случаи взяты из практики - очень редко моей, в основном моих преподавателей, кураторов и профессоров.

Учитывая, что мне, как оказалось, куда ближе писать про врачей, чем про пациентов, боюсь, у Хауса тут весьма пассивная роль. И не в том смысле, в котором мне обычно нравится...

Врачи, фигурирующие в этой части, имеют реальные прототипы. Доктор Эшвеге списан с натуры. Остальные тоже, просто, как правило, не с одного, а с нескольких человек.

Anamnesis morbi (лат.) - в точном переводе "Воспоминание о болезни", в истории болезни соответствует разделу "анамнез заболевания", совокупность всех сведений о течении заболевания от момента его начала/обнаружения и до сегодняшнего момента

Комментарии принимаются с благодарностью, здесь же или на е-мэйл

Предупреждения: слэш, OOC
Статус: Не закончен

"Заключение врача УЗИ получили – прочитать не смогли."
Из поликлинической карточки.

Глава 1

Глава 1

Медсестра в регистратуре приемного покоя улыбнулась двум вошедшим мужчинам. Один сильно хромал, и трость с нарисованными языками пламени на ней на каждый шаг крепко впечатывалась в покрытый ламинатом пол. Второй мужчина, который улыбнулся ей в ответ, выглядел гораздо менее хмурым, но чрезмерно утомленным.
— Я звонил по поводу госпитализации, — сказал все с той же уставшей улыбкой второй, когда они подошли ближе.
— Конечно, — просияла медсестра еще ярче. Такова политика реабилитационного центра Сент-Джордж – попадающие сюда и так страдают от болей, нервных расстройств и медикаментозной зависимости, так что они заслужили, чтобы им улыбались. Правда, не похоже, чтобы это заметно подняло настроение мужчине с тростью. – Фамилию, пожалуйста.
— Хаус. Грегори Хаус.
— Спасибо, — отозвалась медсестра, застучав по клавиатуре. – Доктор будет через несколько минут, — сообщила она, распечатывая карточку, — пока что заполните информированное согласие.
Мужчина быстро застрочил ручкой по нужным строчкам. Медсестра пару секунд смотрела на него, пытаясь понять, что ее смущает, а потом заметила, что пишет он левой рукой. Тот, второй с тростью, заглянул спутнику через плечо.
— Эсквидж1? – переспросил он, прочитав имя лечащего доктора. – Черт, Уилсон, ты мне что, не мог даже найти врача с нормальной фамилией?!
— Эшвеге, — поправил Уилсон и, поймав возмущенный взгляд Хауса, осторожно пояснил. — Это немецкая фамилия. Я знаю немецкий.
— Народ иудейский, помнится, уже попал однажды за заигрывания с Германией?.. – любезно напомнили ему в ответ.
— Да-да, Хаус, давай немного посмеемся над Освенцимом. Простите, — последнее предложение Уилсона адресовалось, конечно, медсестре.
— Мистер Хаус? – быстро спросил подошедший врач, безошибочно обращаясь к человеку с тростью. – Я – доктор Ричард Эшвеге, ваш лечащий врач. Прошу прощения, — тут же сказал он, доставая мобильный телефон. – Ричард Эшвеге, алло…
Хаус посмотрел с очень выразительным видом на Уилсона, но тот ему ничем помочь не мог – сам смотрел на появившегося врача.
Эшвеге было около тридцати пяти лет. На светлых волосах сделано мелирование, на руке, держащей у уха телефон, ярко проблескивали два браслета.
— Нет-нет, дозу повышать не будем… Я понимаю, что его трясет – его и должно трясти в абстиненции на дибазоне!.. Поднимайтесь на третий этаж, кабинет заведующего, — это он уже сказал Уилсону и Хаусу, показывая жестом номер «три» и взмахнув рукой в сторону лифта. Телефонную трубку он привычно удерживал плечом. У него было не менее пяти серебряных колец, но Уилсону запомнилось только одно, в виде паука, на обручальном пальце.
— Заполните приемный лист, сестра Варгес, пожалуйста, — это медсестре. – Ну, капните успокоительного, если совсем плохо… — а это уже снова в трубку.
Эшвеге направился в сторону лестницы, а медсестра достала карточку.
— Это один из лучший врачей центра, — заметила она, — и он возглавляет отделение.
Уилсон был рад ее присутствию – как бы то ни было, оно действовало на Хауса сдерживающе. По виду Грега он прямо-таки видел, что еще немного, и тот взорвется ядовитыми шутками и оскорбительными намеками.
На счастье Уилсона до кабинета их проводили, не дав остаться наедине. Эшвеге уже сидел за столом, все еще или уже опять разговаривая по мобильному телефону, и жестом показал им садиться.
— Что?.. Откуда звонили? Из общественной организации «Пир для Бакланов»? Это уже даже любопытно... Что?.. А, «Мир для Балканов», да, теперь слышу нормально… Карточку дайте, пожалуйста… Нет, это я не вам. Вы, если позвонят снова, соедините их с нашим отделом по социальной работе, пусть узнают… Какая доза?!.. Нет, это я опять-таки не вам. Пусть узнают, когда можно провести встречу.
Он закрыл, наконец, телефон и посмотрел на сидящих.
— Доброе утро, господа. Прошу прощения, что пришлось отвлечься на телефонный разговор.
Как позже выяснил Хаус, телефонные разговоры составляли добрую половину всего времени в жизни доктора Эшвеге.
— Для начала – у вас есть какие-нибудь вопросы, которые мы должны обсудить незамедлительно?
- Да, — тут же откликнулся Хаус. – Ты – гей?
— Хаус! – возмутился Уилсон, едва справившись с искушением повторить его вопрос.
— Все в порядке, — ответил Эшвеге. – И ответ: «нет». Я не гей, я женат и у меня две дочери, — он кивнул слегка на фотографию в рамке, где была изображена улыбающаяся женщина с двумя девочками. – Теперь давайте немного поговорим о медицине.
Уилсон быстро стиснул руку Хауса, пока тот не успел ответить что-нибудь.
— Я доктор Джеймс Уилсон. Собственно я созванивался с вами несколько раз на прошлой неделе.
— Да, я помню, по поводу вашего пациента и друга. Хронические боли неясной этиологии после частичной ампутации мышц бедра из-за тромбоза ветвей бедренной артерии. Многолетняя наркотическая зависимость от гидрокодона – викодина. В анамнезе почечная недостаточность и эпизоды острой и хронической передозировки. Все верно, мистер Хаус?
— Доктор Хаус, — мрачно поправил тот.
— Нет. Пока вы лежите здесь – нет. Вы пробовали сокращать дозу, как я рекомендовал по телефону?
— Да, — ответил за Хауса Уилсон. – Нам удалось немного ее уменьшить до приезда сюда.
— Сколько сейчас?
Уилсон назвал суточную дозу. Эшвеге слегка приподнял брови, но ничего не сказал.
— Вы проходили до этого реабилитацию?
— Официально – проходил, — мрачно сообщил Хаус.
— А на самом деле?
— Официально – проходил, — повторил тот без выражения, глядя в пол. Рука Уилсона по-прежнему лежала на его кисти. Не сжимала больше до боли, а слегка, почти незаметно поглаживала тыльную сторону запястья.
Эшвеге тоже это заметил. Возможно, на последнем ряду кинотеатра или заднем сидении такси этот жест выглядел бы более интимным, но факт оставался фактом – они держались за руки. Доктор Эшвеге снова посмотрел на лежащую перед ним карточку, постукивая по ней длинными ухоженными ногтями. Как и многие другие наркологи, он делил пациентов на «реабилитантов» и «детоксикантов». Первая группа действительно пытается соскочить. Вторая хочет сбить дозу.
Так называемые «медицинские наркоманы», конечно, стоят несколько обособленно, и, тем не менее, деление на группы тут срабатывало. Он медленно перелистал странницы, надеясь выкроить еще пару минут на размышления.
— Слушай, может, ты уже закончишь медитировать над бумажками и произнесешь хоть что-то, ради чего стоило гнать сюда машину добрых четыре часа? – спросил Хаус.
Эшвеге поднял голову. У него были светло-голубые близко посаженные глаза.
— Здесь есть какое-нибудь заключение невролога, моложе семилетней давности? Отчеты тренера реабилитационной медицины? Психотерапевта? Вы вообще как-то лечились после операции? Кроме гидрокодона, я имею в виду.
Уже из бумаг ответ был вполне очевиден даже до того, как Хаус сказал:
— Я боюсь врачей. У меня страх перед белым халатом. Докторофобия.
На самом деле, Эшвеге, пожалуй, был готов считать это добрым знаком. Пациент-медициноненавистник все же был более перспективен для достижения ремиссии, нежели пациент, у которого за плечами множество срывов терапий. На фоне всего остального: болей неясной этиологии, многократно увеличенной дозы гидрокодона, порочной модели приема лекарств, а также явно низкого уровня доверия со стороны пациента, Эшвеге действительно рад был и этому плюсу. Кроме того, характер пациента тоже нес в себе и плюсы, и минусы.
— Что ж, я предлагаю вам программу реабилитации на нашем отделении. Мои коллеги разберутся с причиной ваших болей, а я помогу вам пройти абстиненцию и подберу новую схему приема препаратов.
— Сколько?
— Пока сложно оценить… Как можно меньше, но монотерапия редко бывает удачна… Все зависит от того, насколько радикально удастся купировать…
— Не сколько препаратов, доктор Зло, сколько времени? – перебил его Хаус.
Эшвеге снова посмотрел на карточку, раздумывая. На правом запястье у него болтались на широком ремешке часы, отстававшие, насколько видел Уилсон, на семь с половиной часов.
— Если все пойдет очень хорошо… восемь недель минимум.
Восемь недель. Два месяца. Пятьдесят шесть дней. Ни одна из этих модификаций не принесла Хаусу облегчения.
Уилсон снова сжал его руку.
— Мы согласны, — ответил он за двоих.
Хаус не глядя подписал бумаги о согласии на госпитализацию, о передачи полномочий о прерывании терапии в юрисдикцию медицинского представителя, об ознакомлении с распорядком отделения и пожарной безопасностью.
Над последней он сидел очень долго, явно издеваясь, но Эшвеге опять говорил по телефону, а Уилсон смотрел на Хауса и думал, как же, наверное, тяжело тому далось снова позволить кому-то принимать за него решения.
От этой мысли и от оказанного доверия на него накатила нежность. Ну и еще потому, что Хаус останется в Сент-Джордж на долгих восемь недель.
Два месяца. Пятьдесят шесть дней. Каждый следующий вариант казался Уилсону еще дольше предыдущего, хотя это, конечно, полный бред.

Палата была рассчитана на одного. Несмотря на то, что многим пациентам с медикаментозной зависимостью приходится проводить на реабилитации многие и многие месяцы, в наркологических клиниках все контакты между пациентами стараются свести к минимуму.
На двери палаты не было ручки. У стены стояла узкая кровать, с которой небрежно свисали фиксационные ремни. Единственное окно, с золотистыми полупрозрачными стеклами, снаружи было забрано решеткой. Лампочки были вмонтированы в потолок. В ванной стоял унитаз, висела маленькая раковина, а в углу помещалась душевая кабина, в которой шланг душа лежал, свернутый, на полу – на стене не было крюка.
Хаус швырнул рюкзак об небольшой комод и сел на кровать.
— Ну что… — нарочито бодро сказал Уилсон, — тут довольно уютно.
— О, да! – ядовито подтвердил Хаус. – Мне особенно нравится, как решетка на окне гармонирует по стилю с рисунком на обоях!
Уилсон молча сел рядом с ним, обнял за плечи и, несмотря на сопротивление, прижал к себе.
*
— Ричард Эщвеге, алло… — сказал мужчина в трубку, открывая дверь в ординаторскую. – Привет, Линн… Да… Да, конечно… История болезни Грегори Хауса, пятая палата. Нет, Линн, это я не тебе… Да, слушаю… Нет, думаю, это были не усы, а уши… Да. Я перезвоню.
Эшвеге сел за стол, спиной к окну, пряча телефон в карман.
— Прошу прощения, коллеги, у меня младшая дочка не может вспомнить, кого она вчера вылепила для занятий в школе – зайца или бабочку. Вы ознакомились с историей и статусом? Пациент поступил сегодня на добровольную реабилитацию – семилетняя зависимость от высоких доз гидрокодона. Соматическое состояние стабильное, на данный момент функции внутренних органов в пределах нормы. Психологическое состояние неровное, готовность и приверженность к терапии сомнительная, доверительный уровень крайне низкий и он сам врач.
— Хочешь «переломать» его? – спросил невролог Алан Шиндер, опершись локтями на стол.
Эшвего пожал узкими плечами.
— Хочу и буду. Он, похоже, упертый – если есть мотивация, выйдет в стабильную ремиссию без рецидива. Но я не могу снимать его с викодина на фоне психосоматических болей – что вы мне на это скажете, коллеги?
— Ну, мы ознакомились с данными, — ответил Шиндер, кивнув на двоих ординаторов. – Хронические боли после частичной ампутации наводят, конечно, на мысль о невриноме – врастании нерва в рубец. Я бы начал с этого: посмотрим, что там с рубцом и остатками ампутированных мышц. Сделаем ЭМГ, МРТ, оценим функцию и болевую импульсацию соседних мышц, тогда решим вопрос о возможном хирургическом вмешательстве.
— Невролог Принстон Плейнсборо пишет, что нервы были ампутированы чисто, и невриномы быть не может, — мобильный у него в кармане заиграл возмутительно жизнерадостную мелодию. – Ричард Эшвеге, алло… Пытался покончить с собой? Допустим, он прав, какие у нас еще есть идеи насчет происхождения болей? Нет-нет, это я не вам говорю, сестра Миллер. Вы, пожалуйста, вколите ему успокоительного и вызовите доктора Филда, психолога. Чем еще мы можем объяснить клинику? – последний его вопрос уже адресовался присутствующим.
— Разнообразный характер болей указывает на психо-неврологическую составляющую, — заметил Диллан, клинический ординатор.
— Совершенно правильно. Как известно, боли вызванные исключительно физиологическими причинами, такими как невринома, как правило, имеют постоянные характеристики. Если боль описывается больным то как жгучая, то как тянущая, то как сдавливающая, то как режущая, это говорит о том, что имеет место патологическая стимуляция болевых рецепторов головным мозгом.
— Я считаю, что это классические фантомные боли, — заключила Ли, второй ординатор. – На них указывает разнообразный характер, ампутация в прошлом, связь с эмоциональными переживаниями.
— Я не согласен, — возразил Диллан, — по-моему, это каузалгия. Фантомные боли не могут формироваться при неполном пересечении нервного ствола. При частичной ампутации магистральный нерв не страдал – могла развиться только каузалгия.
— Каузалгия появляется только периодически – а он жалуется на постоянную боль!
— А фантомные боли не снимаются наркотическими анальгетиками!
— А каузалгия должна сопровождаться вегетативными расстройствами!
— Фантомные боли должны были распространиться на другие области тела!
— Ну, это не обязательно, — вмешался Шиндер в спор ординаторов. Ли победно улыбнулась, так что ему просто пришлось добавить. — Но фантомные боли не появляются в сохранной конечности.
— Не пойму я, о чем вы спорите, — заметил Эшвеге, заполняя направления на дополнительные исследования аккуратными округлыми буквами. – Как лечить фантомные боли?
— Ну… этиологического лечения не существует, но…
— Правильно. А как лечить каузалгию?
— Лечение только патогенетическое, однако…
— Правильно. Ну, так какая нам разница, что именно у него? Академический интерес?
— Но как можно лечить больного, не зная его заболевания? – спросил Диллан.
— Вас вообще не должно волновать его заболевание – это удел патологоанатома. А вы – врачи, ваше дело – пациент, — заметил Эшвеге, разыскивая рецептурный блокнот в кармане узких джинсов. – Не надо лечить болезнь, лечите больного. В нашей области по-другому ничего не выйдет.
— Как будто так что-то выйдет, — вдруг сказал Шиндер. – Вы же знаете, что пациенты с хроническими болями – это самая безнадежная из всех групп больных.
— Алан, пожалуйста, не сейчас. Какие исследования мы еще проведем?
— Я думаю, надо сделать функциональную МРТ головного мозга, — ответил Диллан.
— И что мы увидим там, если кроме местных воздействий на пострадавшие нервы и мышцы есть и психопатологическая боль?
— Что есть воздействие на центр боли.
— Верно. А если психопатологической боли нет?
— То же самое.
— А если это психалгия – психиатрическое заболевание вообще безо всякого реального воздействия?
— То же самое.
— Каждый раз, когда вы назначаете какое-либо исследование, вы должны знать, какой результат ожидаете получить. Назначать что-то по принципу «а вдруг чего-то найдем» — либо бездумная трата человеческих и финансовых ресурсов, либо шаг воплощенного отчаяния. Итак, начнем с локальных воздействий – посмотрим, что происходит с мышцами и нервами в рубце, как только я его проведу через абстиненцию. Алан задержись, пожалуйста, мне надо еще кое-что с тобой обсудить.
Когда врачи-ординаторы ушли, Эшвеге еще пару мгновений почти машинально сортировал карандаши, лежащие на столе.
— Алан, — наконец, сказал он, — мне кажется, мы с тобой уже обсуждали, что вопросы целесообразности лечения, которое мы проводим, весьма сложны и уж точно не подлежат обсуждению при ординаторах. Я знаю, что у тебя тяжелый период в жизни – восхищаюсь, что ты вообще держишься, потому что сам я развод бы не пережил. Но послушай, мне не нравится твой настрой.
— Я просто думаю… Ричард, ты собираешься переломать, к примеру, вот этого пациента из пятой… Ты видишь, какая у него доза. Мы оба знаем, что это значит. Он будет кричать, он будет биться в судорогах, он будет рефлекторно блевать и ходить под себя от невыносимой боли. Его будет рвать до второго Мэллори-Вейсса черной блевотиной. У него будут потрясающие ознобы2 и проливные поты до такой слабости, что он руки поднять не сможет. Часть этих симптомов ты снимешь, потому что ты врач. Часть из них ты не снимешь из-за воспитательного эффекта для наркомана. Часть из них ты не снимешь, потому что не сможешь. Но при этом ты будешь приходить, улыбаться ему и говорить, что это для его же блага. Ты толкнешь его в ад… ради его же блага. Тебя это все не смущает?
— Я об этом не думаю, — ответил Эшвеге. – Хирургу приходится резать больного, чтобы его вылечить. Приятно ли это, когда тебя полосуют скальпелем? Уверен, что нет. Но врачу часто приходится нести лечение через боль.
— Хорошо, пусть так. Но что потом? Он переломается… возможно мы найдем и уберем некоторую причину его болей. Поправится ли он? Ты знаешь, что нет. Хронические боли от нашего лечения… ну ослабевают, но исчезать? Нет. И что потом? Он стал наркоманом один раз, а теперь? Через сколько времени он вернется к тебе на отделение с уже еще большей дозой? Сколько их возвращается? Пять из десяти? Семь из десяти? Девять из десяти? Имеет ли это тогда вообще хоть какой-то смысл?
— Остановись, — резко оборвал его Эшвеге. – Прекрати. Ты – врач, а не господь бог. Ты не имеешь права даже думать об этом. Если какому-то человеку было очень-очень больно, а после нашего лечения, он перестал испытывать такую боль, то это уже не так мало. И мне этого достаточно, чтобы продолжать свою работу.
Шиндер потер лицо руками.
— Я не уверен, достаточно ли этого мне.
Нарколог помолчал, поправляя свои многочисленные кольца.
— Тебе придется решить, Алан, достаточно ли этого… Потому что, если нет… мне придется просить тебя уйти… по крайней мере, с этого отделения.
*
Оставлять близкого человека в больнице всегда тяжело, но наркологическая клиника имеет и свою, крайне неприятную, специфику. Даже лучшие и самые доброжелательные из них отличаются почти военным режимом, а наименее благосклонные к наркоманам сравнимы с тюрьмами строгого режима. Поэтому, хотя Уилсон и понимал, что другого выхода у них нет, и это правильное решение, тем не менее, у него сжималось сердце, когда он смотрел Хаусу в глаза.
— Отлично ты придумал, Джимми-бой, в качестве нашего медового месяца затолкать меня сюда. Теперь я понимаю, почему ты трижды разведен.
— Перестань, Хаус, — отозвался Уилсон. Однако разозлиться по-настоящему не получилось. Слишком сильно его расстраивало предстоящее расставание.
Он взял руку Хауса в свою и поднес к губам, поочередно целуя пальцы.
— Я буду приезжать каждую субботу, Грег. Мне же не сложно. Ты можешь позвонить, и я приеду на неделе.
— Да-да... ты мой рыцарь на белом коне…
— Хаус… — с болью отозвался Уилсон, прижимая его к себе.
Они не зажигали ламп. В комнате сгустились сумерки. Когда дверь в коридор неожиданно распахнулась, и свет проник в палату, им обоим пришлось зажмуриться. На пороге стоял Ричард Эшвеге.
— Доктор Уилсон… пора…
Он прикрыл дверь, позволяя Уилсону погладить Хауса по щеке и привлечь к себе, чтобы нежно поцеловать. Тот не сопротивлялся, но и не отвечал, как человек поглощенный своими мыслями.
— Поправляйся, Хаус, — прошептал Уилсон и вышел почти торопливо, чтобы не поддаться порыву забрать Хауса отсюда.


~~~~~~
1. В оригинале фамилия "Эшвеге" записывается таким образом: "Eschwege", так что по-своему Хаус прав

2. Вполне официальное название выраженного патологического состояния, как правило, сопровождающегося высокой лихорадкой, у больного стучат зубы, сильнейшая дрожь колотит все тело.

Глава 2

Глава 2

В медицине имеются свои негласные, но очень верные законы, проверенные многими поколениями врачей.
Все самые трудные и экстренные случаи привозят ночью или в воскресенье.
Как только ты решаешь, что именно этот больной быстро пойдет на поправку, он тут же выдает какое-нибудь осложнение и остается на твоем попечении еще на месяц.
Сами врачи болеют любой болезнью в самой атипичной и трудной форме.
Ну и так далее.
Общий смыл их, конечно, один и тот же – врач никогда не знает, что ему ждать от больных. Каждая болезнь и каждая реакция организма непредсказуема. Больные и болезни бесконечно разнообразны, следовательно, бесконечно разнообразны возможности врача оказаться в тупике.
Любой врач успешно или нет, но ведет борьбу с болезнью. Нарколог одновременно ведет еще, как правило, и борьбу с больным. Следовательно, шансов оказаться в тупике у него еще больше. Наркомания – болезнь, но совершенно особая. На реабилитации наркотик однозначно воспринимается больным как «друг». А врач, соответственно, как «враг». Наркоман и наркотик образуют совершенно особенный замкнутый на самом себе микрокосмос, и любое вмешательство извне ощущается больным, как нарушение границ его мира.
Эшвеге знал, что пока врачу не удастся переломить эту ситуацию, пока больной не станет союзником – ни о какой реабилитации не может быть и речи. Если же вы выиграли это сражение и заполучили пациента на свою сторону – вы практически выиграли войну. Во всяком случае, самую тяжелую ее часть вы прошли.
Из всех разнообразных категорий больных наркоманы, конечно, самая нестабильная группа. Наркоман может уверять тебя со слезами и битьем в грудь, как сильно он хочет завязать, а через пару часов из-под полы покупать дозу. Наркоман может улыбаться и шутить по поводу абстинентной депрессии, а стоит тебе отойти — попробовать сигануть из окна. Наркоман в абстиненции неадекватен, не имеет моральных принципов, не связан никакими узами и рамками.
Правило, что никогда не знаешь, чего ждать, работает с этим контингентом не на сто, а на все сто пятьдесят процентов.
Однако какие-то закономерности есть и у наркологов. Часто Эшвеге не в силах был бы точно описать, что именно наталкивало его на какие-то выводы о перспективах пациента. Эта та самая интуиция или врачебное чутье, когда твое подсознание воспринимает миллион мелочей, сравнивает их и выдает тебе результат, якобы как догадку.
*
У пациентов на отделении дважды в сутки брали анализ мочи на токсины.
Так или иначе, но Эшвеге совсем не был удивлен, когда, вернувшись после своего выходного дня, услышал с утра от медсестры:
— У нас ЧП. В образцах – гидрокодон.
Он поправил ворот своего полосатого свитера под халатом, перекинул через шею сиреневый стетоскоп и вздохнул.
— Пятая палата, конечно?
Сестра кивнула, и Эшвеге вышел из своего кабинета.
Он достал из кармана дверную ручку и открыл дверь пятой палаты. Хаус сидел на кровати и смотрел в одну точку, но быстро перевел взгляд на пришедшего.
— У вас в анализах – гидрокодон.
— А у тебя засос на шее, — ответил на это Хаус.
Эшвеге снова машинально поправил ворот свитера.
— Возможно, но мы говорим не обо мне.
— А еще в блестки в волосах. Хорошо выходной прошел?
— Да, но мы опять-таки говорим не обо мне, а о том, почему в вашей моче плавает гидрокодон.
— Тут такое дело: когда я сдавал анализ с той фигуристой рыженькой медсестрой, стоявшей у меня за спиной, мимо бежал енот, и он тоже немного отлил в ту же баночку – ну я не мог ему отказать, я из Гринписа… Возможно, эта животина была наркоманом…
— Мистер Хаус…
— Вы не услышите от меня правды, — усмехнулся тот с вызовом.
Эшвеге подумал, не специально ли Хаус это все сделал – ведь он не мог не понимать, что его поймают. Возможно, в данном конкретном случае, противостояние пациент-врач пройдет в открытую.
— Мне не нужна правда.
— А что тебе нужно, док?
— Вы знаете.
— Обыскивать будешь?
— Не буду. Сами отдадите, — покачал головой Эшвеге.
Хаус смотрел на него пару минут молча с ядовитой насмешкой в глазах. В какой-то момент Эшвеге даже заколебался внутренне, будет ли тут хоть какой-то толк и не придется ли отыгрывать назад, звать санитаров, выкручивать строптивому пациенту руки за спину и таки обыскивать. Однако Хаус скривил губы и махнул рукой.
— В тумбочке. Третий ящик.
Эшвеге открыл ящик и в глубине, под какими-то журналами, сильно смахивающими на Attitude¹, обнаружил рыжую баночку. Он опустил ее в карман и посмотрел на злобно усмехающегося Хауса.
— Вторую тоже.
Тот бросил на него быстрый взгляд и снова уставился в пространство. Он был похож на загнанного зверя в этой палате, пребывающего в шоке от непривычного ограничения пространства и самой жизни.
— Черт с тобой, — наконец пробормотал Хаус, вытащил еще одну баночку из кармана тренировочных штанов и кинул врачу. Эшвеге поймал ее.
— Будет легче, — сказал он, открывая дверь, чтобы уйти. – Но не сразу.
Эшвеге подошел к посту и отдал викодин медсестре.
— Гидрокодон на списание. Диллан, Ли, подойдите ко мне. Почему пациент в пятой не на Ревии²?
— У него слишком высокая доза викодина, — пояснила Ли.
— Доза нормальная для абстиненции. Кто вам это сказал?
— О-он.
— Он? Кто числится у меня клиническим ординатором – вы или он? Кто должен знать, какое назначить лечение – вы или он? Может мне и зарплату ему платить?
— Но он – врач!
— Он не врач. Нормальный адекватный врач не стал бы семь лет бездумно глотать викодин. Он наркоман. Тут на отделении тридцать таких лежит и все они сами лучше знают, как их лечить. Дождитесь вечерних проб, и если будут чистые – начинайте абстиненцию.
* * *
Наркотик похож на спрута. Зависимость начинается с того, что какое-то мерзкое склизкое чужое тело проскальзывает в твою голову и оккупирует мозг. После этого ты уже не принадлежишь самому себе, и тобой правит наполовину разум, а наполовину спрут. Но этого мало. У этого спрута есть щупальца, и их не восемь, а сотни, тысячи, миллионы… Они проскальзывают между тканями твоего тела и проникают в каждый уголок, каждую клетку, прорастают каждый нерв. Скользкие липкие щупальца пронизывают все твое тело, заполняют его, управляют им.
Пока ты живешь в мире со своим спрутом, все в порядке. Он слегка шевелит щупальцами, проверяя свою власть над тобой, но этим и удовлетворяется.
Но если ты попытаешься расстаться с ним!..
Ты тащишь эту тварь из своего разума и своего тела. Кто сказал, что этот спрут скользкий? Нет, на каждом из миллиона щупалец у него по острому крючку, и он цепляется каждым за твои клетки, нервы, ткани, за сам разум, за все, что попадется ему по дороге. Спрута тащат, а щупальца рвут твое тело и разум в клочья.
Страдания настоящей ломки мало с чем сравнимы. Судороги, сводящие тело так сильны, что мышцы ломают собственные кости, а зубы крошатся во рту, как при столбняке. Рвота выкручивает наизнанку досуха, до сухих позывов. Боли таковы, что ты не можешь преодолеть себя, даже чтобы добраться до унитаза.
Ты не человек сейчас. Ты растерзанные обломки, на которых корчится и извивается в предсмертных судорогах спрут.
*
Вряд ли что-то сможет описать абстиненцию лучше, чем тот факт, что за эти дни Хаус ни разу не вспомнил про свою ногу. Боли в бедре ушли куда-то на задний план по сравнению с остальным.
На руках давно расплылись темные неровные синяки от игл и катетеров капельниц, как у настоящего наркомана. В вены капали физраствор и седативные, и десятки других лекарств. Хаус открывал мутные глаза, чтобы посмотреть на новый флакон, который медсестра ставила в капельницу. Сначала он пытался как-то считать наименования лекарств, а потом сбился. Похоже, ему в вены намеревались перелить все, что упоминалось в фармакопее. Эшвеге пытался как-то смягчить ломку, и частично это удавалось, но оставалось еще много вещей, которые не прогнозируемы для врача. Невозможно было предупредить случившийся гипертонический криз на фоне болей, когда потребовалось срочно вливать ганглиоблокаторы и петлевые диуретики. Невозможно было толком унять потрясающий озноб, который колотил так, что Хауса буквально поднимало от кровати. Невозможно было купировать судороги, когда его пришлось прикручивать к кровати ремнями.
А еще была страшная слабость, которая наваливалась до темноты в глазах, и приходилось лежать часами в одной и той же неловкой позе, несмотря на затекшие руки-ноги, потому что не было сил шевельнуться.
Была высокая лихорадка, когда ломит все кости и жар терзает до дурноты.
Была окрашенная в желтый цвет желчью желудочная жидкость, которая лилась между приоткрытых обметанных губ, потому что не было уже даже рвотных спазмов, и Хаусу просто поворачивали голову на бок, чтобы не захлебнулся.
Эшвеге приходил каждые несколько часов и наблюдал всю картину. Он прописывал ганглиоблокаторы и диуретики, фиксировал его к кровати, вводил препараты, чтобы хоть как-то унять озноб и изыскивал способы накормить своего пациента. По-настоящему напугать его Хаусу удалось только один раз, когда глядя куда-то поверх плеча нарколога, он вдруг спросит пересохшими губами:
— Почему эта козочка слезла со стены?
Эшвеге вздрогнул и быстро прижал ладонь к его мокрому лбу, но жар, очевидно, был не больше, чем все эти дни.
— Козочка?..
— Да, — просипел Хаус, глядя в сторону измученными красными глазами. – Забавно, я знаю, что это галлюцинация, и все равно ее вижу. Вон подошла и грызет угол стола… А теперь превратилась в крыс. Сколько ж тут их!
Эшвеге поспешно отправил его на ЭЭГ, но там не нашли ничего, что могло бы дать галлюцинации. Единственное объяснение, которое пришло в голову Эшвеге, — мозг Хауса так соскучился от недостатка поступающей информации, что сам себя развлекает такими картинками.
У нарколога был выходной в субботу, так что приехавшего Уилсона он не встретил. Уилсон просидел почти весь день в палате Хауса, но тот был практически без сознания, лишь временами приоткрывал красные от полопавшихся сосудов глаза и хрипло шептал:
— А, Джимми… ты здесь…
— Я тут, — отзывался Уилсон, гладя его по щеке, заросшей седоватой щетиной. Хаус бессильно кивал и отключался.
Так прошло их первое свидание в клинике Сент-Джордж.


~ ~ ~ ~ ~ ~
1. Известный и авторитетный гей-журнал.

2. Налтрексон — лекарственное средство, антагонист опиоидных рецепторов. Применяется для провокации абстиненции у зависимых от препаратов опиоидного ряда.

Глава 3.

Глава 3.
Наркотики похожи на цепкого спрута, который цепляется за твое тело и твой мозг. Он готов уничтожить тебя, но только не дать вырвать его с насиженного места.
Но если тебе все же это удается – если только тебе удается вырвать спрута из своего тела!..
Знал бы ты, какая пустота приходит ему на смену…
Мысли – вдребезги, мечты – вдребезги, желания – вдребезги. Внутри мозга вместо отвратительного склизкого тела спрута поселилась сосущая, ноющая пустота. Пустота внутри тебя, в каждой клетке. Вакуум, разместившись внутри, не уходит. И ты просто лежишь сутки за сутками, без мыслей, без желаний, без чувств, смотришь в никуда и ничего не видишь. Вместо прошлого – пустота, вместо настоящего – пустота, вместо будущего — … да что про это говорить?!
Ты не двигаешься. Ты ничего не хочешь. Ты ничего не ощущаешь.
И приходит момент, когда ты понимаешь, что даже боль была не так страшна, как это болезненное бесчувствие. Боль – переживание, свойственное человеку. Боль – это сигнал, что ты еще жив. Она определенно лучше, чем лежать и смотреть на выцветший мир кругом, ощущая себя нелегальным эмигрантом с того света.
И тогда ты доходишь, наконец, до того, что снова готов принять внутрь любого спрута. Вернуть его щупальца и даже его крючки. Что угодно – только не эта страшная пустота.
*
Реакция после окончания физической фазы абстиненции, едва ли не страшнее самой «ломки». Хаус лежал неподвижно, глядя в забранное решеткой окно. Небо было серым и очень светлым, и даже этот бессолнечный свет резал глаза. Раздражало сейчас все – любой запах, любой звук, свет, движение, чужие разговоры, прикосновения.
Однако страшная апатия сковала по рукам и ногам, удушающее спеленала сознание и не позволяла даже раздражение на ком-нибудь сорвать. Оно просто глухо билось, нарастало и выжигало само себя изнутри.
Нога ныла постоянно и мучительно, словно кто-то выкручивал мышцы и кости, как мокрое полотенце.
С удручающей частотой заходил Эшвеге, перепроверял какие-то капельницы безо всякого прока, раздражающе-внимательно вглядывался в лицо Хауса, словно пытаясь поймать какой-то ускользающий симптом, вводил препараты и умудрялся одновременно говорить по телефону.
Пальцы с длинными ногтями прижались сбоку шеи, ловя пульс, пока сам врач быстро отвечал в трубку.
— Да… Да… Да, Рэйчел, я помню, что приезжает дядя Джейк… Откуда мне знать, чем его кормить? А чем его в прошлый раз кормили?.. Дорогая, я у пациента… Нет… Нет, не сейчас. Я перезвоню. Все не так плохо, мистер Хаус…
Тон его не изменился совершенно, и Хаусу пришлось бы непросто понять, что эта фраза обращена к нему. Правда, он и не хотел слушать. Каждое слово раздражало.
— Это все реакция. Следующую неделю, минимум, вы будете, словно выжатый лимон. Постепенно станет чуть легче.
Это не успокаивало. Просто совсем не успокаивало.
Когда пациент погружен в клиническую депрессию, его ничто не злит так сильно и не причиняет такой боли, как бодрые заявления врача, что все идет отлично.

Эшвеге вернулся в свой кабинет и открыл еще раз компьютер, вызывая данные по пациенту. «Переломать» его удалось удачно, хотя они и опасались падения сердечной деятельности или спазма мозговых артерий на вершине абстиненции. Однако… однако такая глубина угнетения сознания его пугала. Он вызвал психиатра и получил до ужаса нечеткое заключение. Может ли это быть глубокой депрессией – транзиторным эпизодом психической зависимости? Вероятно. Возможно ли, что на фоне абстиненции после многолетнего употребления гидрокодона резко и необратимо прогрессировала энцефалопатия? Не исключено.
Эшвеге потер лоб, и браслеты на его запястье слегка звенели. Необратимое падение умственной деятельности…
Он снова посмотрел на страничку личного дела в истории болезни. Врач. Две специализации. Докторская степень. Пост главы отделения. Ведущий диагност Принстон Плейнсборо.
Необратимое падение умственной деятельности…
Заповедь «Не навреди» хороша, только с трудом выполнима. Кроме нее древние еще подметили и другое: «Жизнь коротка, искусство медицины вечно; случай скоропреходящ; опыт рискован, а решение трудно». Врач должен исходить из стремления к благу пациента, но все мы знаем, куда подчас приводят дороги, вымощенные благими намерениями.
Ответственность врача – это то, что ты берешься проводить абстиненцию социально и умственно адекватного пациента-наркомана, зная, что есть риск получить на выходе необратимое нарушение, физическое или умственное.
Эшвеге набрал номер.
— Доктор Уилсон? Это Ричард Эшвеге из Сент-Джордж. Я знаю, что вы приезжаете по субботам, но должен сказать, что мистер Хаус сейчас в очень тяжелом психологическом состоянии. Я не уверен, что этот визит принесет удовольствие ему, и боюсь, он может расстроить вас. Я рекомендовал бы воздержаться от посещения сейчас.
В ответ ему какое-то время царила тишина. Очевидно, Уилсон обдумывал сказанное.
— Спасибо, доктор, но я думаю, что все же приеду. Я знаю, Хаус будет рад моему приезду. Возможно, он сделает вид, что это не так, но… я-то все равно знаю.
Настало время для Эшвеге осмыслить ответ.
— Что ж… не буду отговаривать. Я дежурю в эту субботу – пожалуйста, загляните ко мне перед отъездом.
*
Один вид Хауса заставил Уилсона, ощутить, как щемит в груди. Непривычная разлука только усиливала ощущение нежности.
— Ты как? — тихо спросил он, присаживаясь на край кровати.
Хаус долго молчал, и Уилсон подумал было, что его вопрос так и останется без ответа, когда тот, наконец, разлепил пересохшие губы.
— Бывало и получше, Уилсон. Такое ощущение, как будто в черно-белое кино попал… Или двухмерный серый мультик…
— Добро пожаловать в реальную жизнь, — слабо пошутил Джеймс в ответ.
— В реальную жизнь? В реальную жизнь? – резко переспросил Хаус, чуть приподнимаясь на постели, на большее просто не хватало сил. – Человеческая жизнь – это бесконечные электрические импульсы. Любой процесс в клетке – это изменение ее электрического потенциала. Каждая наша мысль, наше движение или даже отсутствие его обусловлено электрическим разрядом, бегущим по клеткам. Всякий раз это – удар током, и каждая клетка чувствует его как невыносимую боль. С момента нашего появления – еще даже не на свет – и до последнего вздоха, наше существование наполнено и обусловлено болью. Но мы не чувствуем ее – потому что наш организм привык вырабатывать собственные опиаты и заглушать ими эту боль. Все мы сидим и сидим крепко на собственных внутренних наркотиках и никогда не воспринимаем всю полноту нашим реальных ощущений. И только когда наш организм разучится вырабатывать опиаты из-за приема их извне, только тогда, оказавшись без привычных наркотиков, мы впервые испытываем все по-настоящему. Отсутствие наркотика само по себе боль не приносит – просто мы впервые начинаем чувствовать ту боль, которая сопровождает нас от рождения до смерти. Мы забиваем настоящие ощущения обезболиванием внутренними опиатами, мы забиваем настоящее восприятие эйфорией внутренних опиатов. И после этого вы что-то говорите про реальный мир? Ломка, когда ты корчишься и ходишь под себя – вот реальный мир. А все остальное такой же наркотический транс!
Этот монолог его заметно утомил. Дыхание срывалось. В уголках пересохших губ накипела влага.
Однако Уилсон был рад. Хаус сейчас наконец походил на самого себя.
— Ну, если дело только в этом, — заметил Уилсон, обнимая Хауса за плечи и быстро целуя в висок, — то я за тебя спокоен. Уверен, как только абстиненция сойдет на нет – твое-то тело выработает шикарные опиаты!
Хаус закрыл глаза, выдохнул, расслабился и, наконец, улыбнулся.
Впервые за две недели.

— Доктор Уилсон, пожалуйста, присаживайтесь. Вот ваш новый пропуск на следующую неделю.
Уилсон поблагодарил и задал пару вопросов по поводу здоровья Хауса. Слишком встревоженным он не выглядел, и Эшвеге это несколько успокоило – если близкий человек не видит катастрофических изменений в личности, то обычно все не так плохо.
— Вы хотели сказать что-то конкретное? — наконец, спросил Уилсон.
Эшвеге перевел взгляд на компьютер, где была открыта карточка Хауса, с мигающей алой пометкой о нарушении режима – вносе и употреблении наркотических веществ на территории клиники.
— Да. Я заметил, что у вас с мистером Хаусом указан один и тот же адрес. Вы живете вместе?
Уилсон слегка вспыхнул. Вообще-то со стороны ситуация выглядела примерно так: хроническому больному врач, его «друг», много лет дает слоновьи дозы тяжелого наркотика без показаний, а потом затаскивает в постель, переезжает к нему и упекает пациента-любовника в наркологическую лечебницу.
Можно много пытаться доказать, что все совсем не так – фактов это не меняло.
— Меня волнует не этика и не мораль, — заметил Эшвеге. – У того, кто зависим в течение многих лет, формируются определенные привычки. В частности оставлять не оконченные баночки с лекарствами в «тайниках» про запас. Такое искушение совершенно не приемлемо. Вы должны обыскать квартиру, причем очень тщательно, и выбросить все, что имеет к морфинам хоть какое-то отношение.
— Хорошо, я это сделаю. Обязательно. Есть что-то еще, что я должен знать?
Эшвеге снова перевел взгляд на компьютер, пометка мигала так же ярко. Нарушение режима первой степени, о котором он обязан проинформировать медицинского представителя.
— Нет. Не думаю, доктор Уилсон. Это все.
* * *
Врачи – самые тяжелые из всех пациентов, что, в общем, всем известно. Во-первых, из всех вариантов они всегда заболевают самым тяжелым, атипичным или осложненным. Во-вторых, у них очень узкий диапазон доверия.
Диапазон доверия - это продукт того парадокса, что обычно у пациента есть свое представление о том, как его следует лечить. Кроме того, для каждого человека существуют определенные рамки, что он готов делать в процессе лечения, а что нет. Прописывать пациенту то, что лежит вне его диапазона доверия, обычно бесполезно.
У врача представления о том, как его следует лечить, очень конкретные и диапазон доверия очень узкий. Любые отступления лечащего доктора от этих представлений воспринимаются врачом-пациентом почти как оскорбление.
Из всех прочих возможных вариантов – Хаус был еще более тяжелым пациентом, что Эшвеге выяснил очень быстро. В конце концов, Хаус не был простым врачом – он был умнее большинства окружающих его специалистов. И, к сожалению, сам был прекрасно об этом осведомлен.
Однако Эшвеге знал и еще кое-что — врач-пациент крайне редко может здраво оценить свое состояние, оставаясь достаточно беспристрастным, как следует лечащему доктору. Обычно же он впадает в одну из двух крайностей. Либо становится истинным ипохондриком, который еще несноснее тем, что действительно знает много возможных последствий и осложнений. Либо уходит в отрицание болезни как таковой, и не может смириться с той стадией заболевания, которую, несомненно, диагностировал бы своему пациенту.
*
Никакой невриномы на МРТ выявить не удалось и у Хауса, когда Эшвеге поделился с ним этой новостью, был до неприличия самодовольный вид. В конце концов, он предсказывал это с самого начала.
В какой-то мере Эшвеге был произошедшему даже рад – во-первых, не надо было проводить невриномотомию, во-вторых, самодовольный Хаус ему все-таки нравился больше, чем Хаус, лежащий без движений и смотрящий в никуда невидящими глазами. Самодовольство и ядовитые замечания Эшвеге посчитал за признаки выхода из клинической депрессии, хотя в историю болезни такие пункты записать, конечно, было нельзя.
Ходил сейчас Хаус с большим трудом – ногу буквально разрывало от каждого шага, но от коляски отказался наотрез, предпочтя ортопедический костыль. Эшвеге придерживал его левой рукой за локоть, чтобы при случае то ли поддержать, то ли зафиксировать. Второй рукой нарколог соответственно держал у уха телефон.
— Где ты?.. Что?.. Перестань, Майлз… У тебя первый этаж, высокий, не спорю, но все-таки первый, и кусты шиповника внизу – ты не разобьешься, но расцарапаешь себе все лицо… Осторожнее, лестница. Что?.. Нет, это я не тебе… Да, это будет очень вульгарно. Нет, мистер Хаус, это я не вам. Приезжай к нам – мы снова пересмотрим твою схему лекарств…
— Говорят, мобильные телефоны вызывают рак головного мозга, — любезно заметил Хаус, когда Эшвеге, наконец, закончил разговор с незадачливым самоубийцей.
— У нас хорошие нейрохирурги. Доктор Шиндер хочет провести электромиографию, чтобы посмотреть состояние уцелевших мышц бедра. Неврологи пытаются найти причину сохраняющейся болевой импульсации, если таковая имеется.
— Господи, ваши неврологи яиц у себя в штанах не найдут даже с компасом, — поморщился Хаус. Ему пришлось остановиться и переждать сильнейший спазм.
— Для этого есть урологи. Я за узкую специализацию.
— Узкий специалист – ученый козел, который узнавал все больше и больше о все меньшем и меньшем, и теперь знает абсолютно все абсолютно ни о чем.
У Эшвеге снова зазвонил телефон – так удачно, что Хаус уже не в первый раз заподозрил, что нарколог таким образом отмазывается от неприятных разговоров.
Шиндер вертел ногу Хауса, как будто та отрезана от туловища, устанавливая датчики то в одно, то в другое положение.
Глубокое убеждение Хауса, вынесенное еще из того, семилетней давности, опыта, что всем неврологам не дают спокойно спать лавры гестаповских врачей-палачей, только окрепло. Когда невролог говорит: «Повернем-ка ногу еще немного», его меньше всего интересует, что у пациента в этот момент в глазах темнеет от боли.
— Очень много побочных сигналов. Переставим датчики еще раз, — предложил Шиндер.
— Давай, — одобрительно заметил Хаус, — а можно еще иголки под ногти затолкать – тоже, говорят, неплохо помогает.
— Попробуй обезболить задействованные мышцы и проверь только незатронутые ампутацией, — сказал Эшвеге, отвлекаясь на секунду от телефонного звонка.
— Зачем? Тогда никакой патологической импульсации быть не может.
Эшвеге одними губами, повторил: «проверь» и вернулся к разговору.
— Нет… Нет, сэр, у меня нет выписок из регистрационного журнала перед глазами…
— Ну что ж, — обманчиво бодро сообщил Шиндер, — попробуем вас обезболить, мистер Хаус.
— Правда? – откликнулся тот. – Ну, неужели надо? Я бы станцевал полную радости джигу по этому поводу, но вот беда – я без штанов, вымазан какими-то слюнями кита и опутан проводами!
Невролог сделал футлярную анестезию здоровых мышц бедра и снова стал снимать показания. С помощью ЭМГ снимаются импульсы, которые мышцы вырабатывают при сокращении. Так что Шиндер без особого интереса поставил датчики на здоровые и обезболенные мышцы. Эшвеге, одной рукой по-прежнему держа телефон, второй машинально теребил мочку – как раз там, где, если присмотреться, виднелся след от прокола для сережки.
— Да… Нет… Нет, сэр, я уверен, что Си Мерфи жив – он был у меня на приеме три дня назад… Что значит: «А кто же тогда умер в 95ом году?»? Откуда мне знать? Куча народу умерла!
Эшвеге явно начинал нервничать, расхаживая взад-вперед по кабинету. Внезапно Шиндер резко выпрямился.
— Это рубцовая контрактура, — быстро сказал он, как человек, для которого все внезапно встало на свои места.
Эшвеге застыл на месте.
— Сэр… Я перезвоню.

Глава 4

Глава 4.
Поэты любят говорить о рубцах, которые остаются на сердце. Из-за несчастной любви, как правило. У поэтов все, как правило, из-за несчастной любви.
Врачи, особенно кардиологи, знают, что рубцы на сердце остаются после перенесенных инфарктов.
Рубцы на сердце угрожают разрывом. Но и все остальные тоже не безопасны.
Большинство обывателей воспринимают рубец, как какое-то статичное образование, которое раз появившись, не меняется. Однако врачи знают насколько обманчиво это впечатление. Рубец – живое тело, развивающееся незаметно для глаз, но бесконечно и по своим собственным законам.
Скрытая от невооруженного глаза там идет постоянная перестройка, образование новых структур, рассасывание старых. В рубец могут вовлекаться изначально неповрежденные ткани, с уродствами, нарушением функций. Иногда образование рубцов вообще начинает представлять совершенно отдельную и смертельную опасную проблему.
Рубцы захватывают нервы, мышцы, внутренние органы. Иногда они причиняют боль. Иногда препятствуют движениям. Иногда могут убить.
Самое страшное, что ни один врач не скажет заранее, как именно поведет себя любой, даже самый безобидный на вид, рубец.
Не меньше трети всех пациентов-наркоманов с хроническими болями с отделения Эшвеге так или иначе страдали из-за рубцов.
*
— Очевидно, после проведенной ампутации, соседние, не затронутые, мышцы реагировали болью и сопротивлением на любую попытку движения, чтобы уберечь конечность от лишней травматизации.
— Мышцы болели после того, как часть из них откромсали шикарным огромным острым скальпелем? Потрясающая сообразительность! Боже, как же ты догадался? Просто поразительно, что за шесть лет в медицинском институте тебя таки смогли этому научить.
Эшвеге незаметно вздохнул, поднимая глаза на Хауса, потирающего ногу. Нарколог был готов поспорить на все свои кольца, что это не приносило никакого облегчения, но у многих пациентов с хроническими болями развивались подобные стереотипные привычки.
— Так как вы не разрабатывали ногу после операции, я имею в виду физиотерапию, то изначально здоровые мышцы тоже оказались частично вовлеченными в рубцовую ткань, кроме того они так привыкли сопротивляться любой тяге, что фиксировались в сведенном состоянии и отвечают болью на любую попытку движения.
— То есть я сам во всем виноват? – в голосе Хауса промелькнули опасные интонации.
— Я ничего подобного не говорил, — заметил Эшвеге.
— Не «говорил», но «думал»? — уточнил Хаус.
Эшвеге и это пропустил мимо ушей.
— Прошло много лет, и сейчас пытаться разработать эту контрактуру физиотерапией – по меньшей мере, наивно. Это был необратимый процесс.
— Я прямо чувствую, что у тебя заготовлено несколько разноцветных лент и букет цветов в рукаве фрака фокусника. Ну, давай, продемонстрируй мне трюк.
— Мы посоветовались с неврологами и предлагаем операцию.
Хаус уловил, как ординаторы коротко переглянулись. Теперь, когда первая тяжелая волна абстиненции схлынула, он потихоньку становился самим собой – внимательным наблюдателем, умеющим быстро делать выводы. Этот поспешный обмен взглядами сказал ему вполне достаточно. Это «мы» в данном случае было весьма условным. Эшвеге, очевидно, сам настоял на возможности операции перед своими коллегами. Случай в медицине не редкий – в конце концов, ответственность всегда лежит именно на лечащем враче, все остальные - не более чем консультанты.
И все же Хаусу было любопытно, почему такая операция натолкнулась на возражения неврологов, да и наркологов тоже. Тяжелых сопутствующих патологий у него не было, а анестезиологи в Сент-Джордж несомненно привыкли к необходимости искать обходные пути для обезболивания, не используя те или иные препараты. Оставалось неутешительное заключение, что консилиумом его случай признали безнадежным и соответственно отвергли такие попытки как бесполезные.
Не самая вдохновляющая мысль, надо сказать.
Хаус поморщился и потер ногу сильнее. Он почти не спал уже несколько суток от боли. Страдания викодиновой ломки более или менее канули в лету, а оставшиеся симптомы с переменным успехом купировались капельницами. Его боли, о которых так толком и не решили, фантомные ли они, или это казуалгия, однако, так никуда и не делись. Теперь без помощи викодина они и вовсе не отпускали ни на мгновенье, не давая думать ни о чем другом. Тот момент, когда ему, наконец, сделали местное обезболивание и боль совсем чуть-чуть, но все же отпустила, запомнился ему наиболее приятным за все последние дни. Облегчение от хоть какого-то уменьшения мучительного ощущения впервые за это время было таким сильным, что он буквально отключился прямо там, на столе. Снилось ему, что кто-то отгрызает ему ногу, причем довольно урчит и чавкает при этом – видимо, бедро попалось вкусное.
Пробуждение было мутным и на редкость болезненным. Причем практически первый раз за все время пребывания здесь Хаус вдруг пожалел, что Уилсона нет рядом. Все эти дни он, кстати сказать, о нем почти и не думал – физическая боль выпивала все душевные силы, все чувства, не оставляя вообще ничего. Хаус надеялся, что желание обнаружить Уилсона в своей постели после пробуждения – это хороший знак.
— Хирурги, — продолжал Эшвеге, машинально поглаживая лежащую перед ним историю болезни. Бирюза на одном из его колец цвет в цвет подходила к цвету папки, и Хаус был почти уверен, что именно поэтому нарколог эту историю с собой и таскает, — хирурги удалят лишнюю рубцовую соединительную ткань, сделают Z-образные насечки на контрактированных мышцах и сошьют их так, чтобы удлинить и наконец дать возможность расслабиться.
— Это звучит так замечательно, что твои дрессированные мартышки не отводили бы глазки в сторону, будь все правдой.
Эщвеге замялся, ощущая себя в трудной ситуации. С одной стороны, ему не хотелось напрасно объяснять и так хорошо известные доктору Хаусу побочные эффекты этой операции. С другой стороны, он всегда подчеркивал, что старается относиться к Хаусу ровно также как к любому пациенту, вне зависимости от его знаний.
— Во-первых, и это несколько смущает моих коллег, операция, скорее всего, не принесет полного выздоровления. Сейчас, когда вы находились под местной анестезией, боль ослабла, но не исчезла. Очевидно, мышечная боль – не единственный компонент.
— То есть, ты предлагаешь разрезать мне бедро еще раз с надеждой вдруг да поможет? Очень профессионально.
— Я знаю, что это поможет. Просто не до конца. Я думаю, что если мы снимем хотя бы один компонент, прежде чем разбираться с остальными причинами болей, это уже будет неплохим подспорьем. Я бы рискнул.
— Ну, конечно, у меня ведь много лишних мышц на бедре. Что еще?
— Теоретически, если у вашего организма есть склонность к образованию спаек, не исключена возможность, что после иссечения рубцов они разовьются еще сильнее, чем даже сейчас
— Маленький, но весьма интересный нюанс, — заметил Хаус.
— Надеюсь, нам удастся этого избежать с помощью планомерной и регулярной физиотерапии. Я пришлю к вам хирурга обсудить предстоящее вмешательство. И вам, наверное, надо посоветоваться с вашим ответственным лицом – можете поговорить с доктором Уилсоном из моего кабинета.
Возможность позвонить наконец-то Уилсону (а может и вытребовать его сюда под предлогом «держать за руку и утешать во время операции»), несомненно, была очень соблазнительной. Однако Хаус был готов поспорить, что ему вовсе не нужна консультация Самого Обаятельного Онколога в Мире, чтобы решить, что делать со своими мышцами.
— Да вырежьте вы эти чертовы рубцы! – воскликнул он в спину уходящему Эшвеге.
*
Он, конечно, пожалел о своем решении, как только открыл глаза после операции.

Час назад, измученный кинжальными ударами своих хронических болей, Хаус едва почувствовал, как в вену вонзилась игла, и отключился под действием наркоза почти с облегчением. По крайней мере, за гранью сознания не было боли. Либо он ее не помнил.

Но когда анестезиолог его разбудил, боль накинулась на него с удвоенной силой, как будто отыгрываясь за вынужденное бездействие.
У Хауса снова начались такие ознобы, что он ложку в пальцах удержать не мог. К вечеру Эшвеге с ординаторами опять фиксировали его ремнями, потому что озноб перешел в судорожные припадки.
Пришла вторая волна абстиненции.
*
В оконное стекло ударились несколько капель и неторопливо поползли вниз.
Нога ныла чуть меньше – потому что, отчаявшись, Эшвеге сделал ему проводниковую блокаду. Так хотя бы Хаус был в состоянии с помощью костылей передвигаться, не ощущая на каждый шаг скручивающую обессиливающую боль.
Это определенно был хороший знак, потому что позавчера он не смог даже дойти до кабинета заведующего, чтобы взять телефон. Поэтому Эшвеге сам принес трубку в палату, чтобы Хаус смог послушать виноватый голос Уилсона, извиняющегося, что не сможет приехать на этот уикенд.
Взгляд Хауса, блуждающий по палате, зацепился за дверную ручку, вернувшуюся на свое законное место. Ему разрешили, наконец, покидать палату в одиночку, и это, конечно, тоже был хороший знак.

Правда, Хаусу на эти хорошие знаки было скорее плевать.
Да и выходить тоже никуда не хотелось.
*
Кроме непосредственно Хауса у Эшвеге на отделении лежало еще три десятка больных и большинство так же не собиралось облегчать своему лечащему доктору жизнь быстрым выздоровлением. Чувствуя, что его время и так последнее время распределялось несколько неравномерно, Эшвеге не без сожаления, но и не без облегчения сдал Хауса неврологам и физиотерапевтам. По крайней мере, на ближайшие несколько дней, пока не встанет вопрос о новой терапии.

Тем не менее, вечером, перед самым окончанием рабочего дня, он все же позвонил физиотерапевту, чтобы узнать, как прошла его встреча с Хаусом.
Ответ был… таким, что Эшвеге подосадовал на себя. В конце концов, он мог и догадаться, конечно.
Эшвеге встал, надел на свою тонкую синюю рубашку халат, снятый три минуты назад, и вышел на пост.
— Пациент в пятой на месте?
— Не выходил, — отозвалась медсестра, тоже собирающаяся сдавать дежурство ночной смене. – Что-то случилось, доктор Эшвеге?
— Иду «бенефис» устраивать, — вздохнул он.

Хаус встретил его, насмешливо вскинув бровь.
— Вы не были на физиотерапии сегодня.
— Я это заметил.
Эшвеге постоял еще пару секунд у двери, а потом подошел и сел на край кровати.
— Я думаю, что жутко надоел вам своими нотациями… Да у меня и времени сейчас на полноценную нотацию нет – меня старшая дочь ждет, чтобы отвезти домой. Я машину не вожу. Так что я просто задам вам два вопроса. Ответьте мне, и я исчезну. До послезавтрашнего утра.
— Звучит заманчиво.
— Вопрос первый: может, вы тут просто, чтобы успокоить слегка своего друга? В качестве подарка на семейную жизнь? Да-да, я – натурал, но я не слепой. Может, я вас просто пролью физраствором, собью дозу, и мы расстанемся? Не будем тратить мое время и ваше? Итак, вы вообще хотите отказаться от викодина?
— Да, — очень кратко ответил Хаус, надеясь сократить разговор, сколько возможно.
— Хорошо. Вопрос второй: может, никакие мои действия и не нужны? Неврологи сделают, что смогут насчет болей, и вы без проблем откажетесь от викодина и забудете его как страшный сон? Это вообще представляет какие-то трудности?
— Да.
Эшвеге встал, машинально глянув на часы, которые по-прежнему отставали на семь с половиной часов.
— Есть у меня и еще вопросы, но я обещал всего два, и дочь меня убьет, если опоздает на свидание. Так что только один комментарий. Не боритесь и с викодином, и со мной одновременно, мистер Хаус. Это слишком много даже для вас. Видит бог, викодин и без того достаточно серьезный противник – не разменивайтесь на мелочи. Когда справитесь с ним – можете полностью переключиться на меня. Я готов даже выделять вам по полчаса каждый день, чтобы вы надо мной издевались. Но пока займитесь викодином.

запись создана: 21.12.2010 в 20:51

@темы: слэш, фанфики, хаус/уилсон

---

расскажи мне сказку, папа Хаус!:))

[murzum]

название: Сказки
автор: murzum
пейринг: Хилсон
рейтинг: детский
дисклеймер: не моё, просто балуюсь.
саммари: драббл. Хаус и Уилсон рассказывают сказки)
предупреждение: возможен ООС. флафф. общее дитя. слэш?

слушать сказку

@темы: слэш, фанфики, хаус/уилсон

---

[Рэйвел]

Lisa Edelstein at the 2011 People’s Choice Awards

+5

@темы: фото, лиза кадди, lisa edelstein

---

[Roman]

Мегаржака про 13, кросс по Хаусу и Трону

@темы: видео, фан-видео, шутки юмора, тринадцатая

---

Новое промо к 9 эпизоду "Larger Than Life" 7 сезона с русскими субтитрами

[dok7orhaus]

Новое промо видео к 9 серии "Larger Than Life" 7 сезона сериала Доктор Хаус.

Перевод: русские субтитры*.

*Чтобы включить субтитры, нажмите на панели управления проигрывателем кнопку "СС".

Источник: Доктор Хаус 7 сезон

@темы: видео, 7 сезон

---

Teacher Of Music

[Steam Powered]

название:Teacher Of Music
автор:  Барон Лео Кюнеберг
Краткое описание: Все мы знаем, что Хаус умеет играть на пианино...попробуем представить такую ситуацию: У Хауса был больной, по каким-то причинам Хаус заметил в нем талант и обучил его всему, что знал сам...через несколько месяцев, его пациент стал известным пианистом...
Пометка: сделано, как подарок моей ПЧ  Cissi...тапками не закидывать

@темы: эпизодические персонажи, фан-видео, грегори хаус, 3 сезон

---

[Steam Powered]

Здравствуйте!..мне нужна ваша помощь..вообщем,мне нужно около 10 (но можно и меньше) серий, где Чейза больше всего...так сказать для творческих целей....
Заранее спасибо и с наступающим!!!!!

@темы: флуд, бессмысленный и беспощадный, роберт чейз, прошу помощи зала

---

эНГэ-фик

[murzum]

название: Кампай!
автор: murzum
пейринг: хилсон
рейтинг: нежный (с) мышьбелая
спойлеры: лол)
дисклеймер: не моё, просто балуюсь.
саммари: когда же, как не в новогоднюю ночь??
предупреждение: ну, обычный мой флаффопушистый ООС)
от автора: я, как всегда, без беты, так что косяки мои, хотя я очень надеюсь, что вот именно в этом единичном случае они будут прощены, потому как просто хотелось тепла и уюта и чтобы мечта сбылась а других способов волшебить я пока не знаю
сим творением хочу поздравить всех-всех с наступающим на пятки НГ и пожелать вам... ну, сбычи мечта-то у нас одна) а каждому в отдельности - маленьких личных чудес) с новым!!)

кампай

@темы: слэш, фанфики, хаус/уилсон

---

Еще одно промо к 9 эпизоду "Larger Than Life" 7 сезона

[dok7orhaus]

Промо видео к 9 серии "Larger Than Life" 7 сезона сериала Доктор Хаус.

Перевод: русские субтитры*.

*Чтобы включить субтитры, нажмите на панели управления проигрывателем кнопку "СС".

Источник: Доктор Хаус 7 сезон

@темы: видео, 7 сезон

---

[Рэйвел]

2011 Women's Health Magazine, January/February
сканы статьи

+9

@темы: статьи, тринадцатая, olivia wilde

---

Secret Santa

[Cissi]

Название: Тайный Санта (Secret Santa)

Автор: Surrealtraversity

Перевод: Narsi

Бета:Барон Лео Кюнеберг

Разрешение на перевод: получено) Автор говорит, что любит русский, но знает только как сказать "гудбай")

Саммари: Хаус получает подарок от своего Тайного Санты, который по совместительству оказывается его тайным поклонником. Возможно, на это Рождество он получит больше, чем рассчитывал. Типаслэш))

Фандом: House, M.D.

Рейтинг: PG-13

Жанр: Romance/Hurt/Comfort

Secret Santa

Хаус моргнул, ошеломлённо уставившись на стол. На прошлой неделе Кэмерон выступила с дурацкой идеей Тайного Санты, в которую вовлекла всех сотрудников, с кем когда-либо вступала в контакт, а потом набрала ещё желающих. Хаус выбрал Уилсона, что было ему крайне выгодно. По крайней мере, на этот раз у него будет оправдание, когда он подарит другу что-то веселое и в то же время оскорбительное. Однако его потрясло вовсе не это, а свёрток из зелёной бумаги.

Он взял в руки свёрток, оказавшийся достаточно тонким, перевернул, чтобы развернуть упаковку, и обнаружил приклеенный к ней конверт, раскрыв который, увидел открытку:

"Грег,

Я нашёл это давным-давно и, увидев, сразу подумал о тебе, вот только никак не мог придумать, как вручить его тебе так, чтобы ты его принял. Думаю и надеюсь, что ты, возможно, сможешь принять его, когда никого не будет рядом, и тогда будет больше шансов, что ты оставишь его себе.

Надеюсь, ты будешь доволен этим подарком, даже несмотря на то, что он небольшой. Не думаю, что тебе бы хотелось нечто дорогое. Твоё счастье - лучший подарок, который я мог бы получить этим Рождеством. Я люблю тебя, Грег.

Твой Тайный Санта".

Хаус нахмурился. Он был в замешательстве - вот уж действительно загадка так загадка! Новая цель: выяснить, кто же был его Тайным Сантой или тайным поклонником? Письмо, по причине того, что было напечатанным, а не написанным от руки, к сожалению, не позволяло выявить его отправителя по почерку.

В надежде на то, что подарок прольёт свет на эту тайну, Хаус быстро развернул упаковочную бумагу и с изумлением обнаружил там нотную тетрадь с нотами одного из его любимых композиторов. К несчастью, это породило больше вопросов, чем ответов: он никогда никому не говорил о том, каких композиторов предпочитает. Этот подарок - результат слепой удачи или чего-то ещё?

Хаус бережно поставил книгу на свой стол, убедившись, что ей не грозит никакая опасность, после чего вернулся к открытке. Человек назвал его "Грег". Не так уж и много людей так его называло. Даже Уилсон, его лучший друг, и тот редко звал его Грегом.

Теоретически, тот факт, что этот человек обратился к нему так, должен был сузить круг лиц.

Если только он никогда не называл его Грегом прежде.

Хаус вздохнул. Ему нужен был кофе...

Хаус встал и пошёл в конференц-зал как раз в тот момент, когда вошли его утятки. Он приподнял бровь, увидев игрушечную зверюшку в руках Кэмерон.

- Что, снова в детский сад? - Спросил он, наливая кофе. - Когда я проверял список "что принести на работу", там точно не было никаких плюшевых зверей.

- Это подарок от моего Тайного Санты, - ответила Кэмерон. - Я нахожу его очаровательным.

Хаус закатил глаза и сделал глоток кофе, почти сразу же выплюнув его обратно.

- Это ещё что за дерьмо и кто это сварил? - Спросил он, сузив глаза. К его разочарованию они даже не задрожали от страха.

- Он просто без кофеина, - подала голос Кэмерон. - Ничего такого в кофе без кофеина нет. Он полезнее для здоровья.

- И куда более отвратителен, - злобно зыркнул на неё Хаус.

- Чейз, свари достойный кофе, - сказал он, переворачивая кружку над раковиной и протирая её, в попытке избавить её от последних остатков частиц, оставшихся от кофе.

- С удовольствием, - ответил Чейз, опустошая кофейник, моя его и унося уже вымытый.

- Я же говорил тебе не варить этот кофе. Какой вообще смысл пить кофе, если он без кофеина? - Спросил он у Кэмерон.

Девушка фыркнула, игнорируя его.

- А вы уже получили подарок от своего Тайного Санты, Хаус? - Спросил Форман в попытке перевести тему разговора.

o0o0o0o0o0o0o0o0o

После получения подарка от Тайного Санты и обнаружения тайного поклонника прошла неделя, а Хаус был всё так же далёк от знания о том, кто же это, как и в тот день, когда он только получил подарок. Это бесконечно его раздражало.

Был канун Рождества и Хаус уже собирался уходить. Кэмерон два дня назад уехала навестить свою семью, а Форман слинял около полудня, чтобы успеть на самолёт, куда бы он там ни отправлялся, Кадди и Уилсон тоже ушли пораньше. Единственными оставшимися в больнице людьми из круга Хауса были только он сам и Чейз. Ему самому не особенно-то хотелось куда-либо идти, а Чейз отказался раскошеливаться на билет до Австралии только ради того, чтобы повидаться с отцом, с которым он не желал иметь ничего общего.

Хаус вошёл в конференц-зал, захватив по пути своё пальто. Весь день шёл снег, и Хаус был рад, что предпочёл сегодня мотоциклу автомобиль. Услышав резкий вдох, он поднял глаза и увидел Чейза, сгорбившегося над раковиной.

Хаус оставил сумку и пальто на столе и быстро пересёк комнату. Подойдя к раковине, он заглянул за плечо Чейза, и увидел в раковине большой осколок стекла и кровь, бегущую из ладони блондина. Он быстро схватил полотенце и взял Чейза за руку, сильно сдавив её полотенцем.

- Посиди так, - бросил Хаус и, усадив Чейза, начал рыскать по кабинету в поисках того, что ему было нужно.

- Что... Что вы делаете? - Заикаясь, спросил Чейз, когда Хаус, убрав полотенце, начал очищать рану.

- А на что это похоже? Я лечу твою руку. Ты должен знать это, Чейз, - ты же доктор, - ответил Хаус.

- Вы не должны. Я могу просто спуститься в скорую помощь и...

- Чёрта с два ты туда пойдёшь, - заявил Хаус, делая молодому человеку укол обезболивающего, чтобы тот не почувствовал стежков на руке.

- Я в порядке, правда, - неуверенно пробормотал Чейз.

- Сделай мне одолжение: думай о чём-нибудь ещё, чтобы мне не пришлось беспокоиться о том, чем тебя отвлекать, - попросил Хаус.

- О чём, например? - тихо спросил Чейз.

- К примеру о том, где ты достал ноты, что подарил мне, - ответил Хаус, готовясь начать зашивать руку Чейза.

- У меня есть друг, который работает в музыкальном магазине, - сказал Чейз, прежде чем осознал, что проболтался. Его глаза расширились от ужаса и он быстренько попытался вскочить, но Хаус положил ему ладонь на плечо и заставил сесть обратно.

- Мне действительно надо идти, - промямлил Чейз. - Я не могу вас больше тут задерживать. Я просто пойду на скорую помощь и они закончат дело.

- Тихо-тихо, - отреагировал Хаус, нежно положив руку на щёку блондина. - Ничего такого ты не сделаешь. Ты будешь сидеть здесь и позволишь мне это доделать.

Чейз не ответил ни слова, но быстро отвернулся, когда Хаус вогнал в его руку иголку.

- Ты можешь проводить операции, но не можешь смотреть, как зашивают тебя самого? - Тихо спросил Хаус, пытаясь сохранить успокаивающую интонацию.

- Я не могу смотреть ни на иглу, ходящую в моей руке, ни даже когда я сдаю кровь, - откликнулся Чейз, и Хаус заметил, каким миловидным он казался с таким ярким румянцем на щеках. - Это разные вещи: видеть, как что-то происходит с тобой, или с кем-то другим.

Прежде чем Чейз осознал свою ошибку и зажмурился, он посмотрел на руку. Заметив, что рука Чейза дрожит, Хаус нахмурился, и только потом заметил, что тряслось всё тело блондина. Он быстро закончил с последними швами, наложил повязку на руку и притянул блондинчика к себе в тесное объятие, подняв его руку вверх и осторожно опустив себе на спину.

Чейз сначала окаменел, но быстро растаял в объятиях - это было всё, о чём он мечтал, и даже больше. Он не знал, когда или как он так сильно влюбился в этого человека, но один только этот момент стоил всего этого. Если бы только он мог перестать дрожать!

Чейз ненавидел каждый раз, когда ему причинялась боль или он должен был сдавать кровь, или по какой-либо причине требовалось вводить под кожу иглы - это всегда заканчивалось тем, что он дрожал, как осиновый лист. Из-за этого его всегда дразнили в институте, и он внезапно испугался, что Хаус тоже будет над ним потешаться.

- Ты слишком сильно думаешь, - прошептал Хаус в ухо Чейза.

Он практически ощущал волны эмоций, исходившие сейчас от юноши. Хаус прижал его крепче, зарываясь носом в светлые волосы, с удовлетворением отмечая, что они мягче, чем казались на вид.

Он почувствовал, что Чейз расслабился больше, и продолжил обнимать его и успокаивающе поглаживать спину. Хаус не был уверен в том, как долго они так просидели, но через какое-то время он почувствовал, что дыхание Чейза начало замедляться и выравниваться. Он перевёл взгляд на лицо Чейза и заметил, как умиротворённо тот выглядел.

- Я люблю тебя, - прошептал Чейз так тихо, что Хаус едва это услышал. Он улыбнулся и нежно чмокнул светлую макушку, покоившуюся у него на груди.

Хаус внезапно понял, что сам того не зная, тоже влюбился в австралийского врача. Ему не хотелось знать, как это произошло, он отказывался думать о том, как молодому человеку удалось разбить его стены, совершенно этого не осознавая.

Он пошевелился, и Чейз открыл затуманившиеся глаза. Хаус удивлённо улыбнулся: похоже, блондинчик действительно уснул в его объятиях. Прошло много времени с тех пор, как происходило что-то подобное, и Хаус обнаружил, что ему не хватало этого ощущения больше, чем он думал.

- Что ты делаешь на Рождество? - Спросил он, а Чейз сонно нахмурился.

- Ничего, - последовал ответ.

Хаус заметил болезненное выражение на лице Чейза и понял, что он относится к тому типу людей, которые не могут скрывать свои эмоции, когда устали.

- Пойдём со мной, - прошептал Хаус, положив ладонь на щёку Чейза. - Останься со мной.

Глаза Чейза расширились, а щёки залились краской, что заставило Хауса улыбнуться.

- Я не говорю, что мы должны чем-то заниматься. Мне не хочется тебя с чем-либо торопить, и мы определённо ничего не будем делать, пока ты сам не будешь к этому готов. Я просто прошу тебя поехать со мной домой. Позволь мне разбудить тебя утром.

Чейз поднял взгляд на Хауса; если бы это было возможно, румянец его ещё больше бы усилился. Из-за того, что он так вот покраснел, он чувствовал себя, как старшекласница. Он редко заливался румянцем и уж тем более не в такой степени! Что же в ним происходит? Глядя на Хауса, он осознал, что ему нравится эта идея. У него не было приятелей с тех времён, когда он был старшеклассником. Он скучал по чувствам, которые приносили ему отношения. Ему не хватало кого-то, кому он мог бы позвонить в три часа ночи, кому-то, кто не разозлится, а обеспокоится, кого-то, кто поддержит и защитит его, но больше всего ему не хватало того, кто действительно будет его любить, даже если все вокруг будут злы на него из-за какой-нибудь совершённой им глупой ошибки. Пока он представлял, что Хаус будет принадлежать только ему или ожидал, что он вступит в совершенно дурацкие отношения, ад мог замёрзнуть прежде, чем ему бы предоставилась такая возможность. Хаус предложил в не столь уж большом количестве слов, позволив блондинчику спать в той же постели, что и он. Нужно было быть полным идиотом, чтобы отказаться от такого предложения, учитывая то, как сильно Чейз любил Хауса.

- Я с радостью проведу Рождество с тобой, - прошептал Чейз, а Хаус улыбнулся.

Они оба встали, и Чейз подпрыгнул, почувствовав, как Хаус берёт его здоровую руку и переплетает их пальцы вместе. Он посмотрел на Хауса со смешанными эмоциями, главной из которых было смущение. Да, уже самой мысли о том, что Хаус на самом деле держит его за руку, было достаточно, чтобы по крайней мере на месяц отправить его на седьмое небо, но почему, почему Хаус взял его за руку?

Хаус улыбнулся, заметив смущение Чейза.

- Если ты думаешь, что я позволю держать тебя за руку кому бы то ни было ещё после того, как ты сказал, что любишь меня, с тобой произойдёт совсем другое, - поддразнил Хаус.

- Разве ты не боишься, что нас кто-нибудь увидит?

- На самом деле нет, - сказал он. - Мне совершенно наплевать, что кто-то там подумает о том, что я делаю, включая это. Я не стыжусь тебя и не буду скрывать это, если ты не захочешь того.

- Я не знаю, что я делаю, Чейз, - Хаус вздохнул, внезапно становясь более серьёзным. - С тех пор, как я был в нормальных отношениях, прошло много времени, и я не буду лгать тебе, говоря, что никогда не причиню тебе боль. Я, наверное, буду говорить необдуманные вещи или делать что-либо, не спросив тебя, и таким образом ранить или сердить тебя. Я буду делать это не нарочно, поверь мне, но я не идеален, Чейз.

- Я не полюбил бы тебя, если бы ты был кем-то, кем ты не являешься, - ответил Чейз, сжав его ладонь. - Я не хочу, чтобы ты менялся ради меня. Нет, я конечно, не буду возражать, если ты будешь несколько меньше оскорблять меня во время работы, но даже не буду просить тебя об этом. Всё, чего я хочу, - чтобы кто-то обо мне снова заботился.

Хаус улыбнулся, наклонившись, чтобы нежно коснуться губ Чейза лёгким поцелуем, и медленно отступил.

- Думаю, это я смогу, - сказал он, шагнув к двери, сжимая в своей руке руку Чейза.

~The end~

@темы: слэш, переводы, фанфики, хаус/чейз

---

[Рэйвел]

Olivia Wilde Instyle December 2010 HQ

+6

@темы: фото, тринадцатая, olivia wilde

---

Немного о глупостях, викодине и бейсболе.

[сэр Лютик]

Название: Немного о глупостях, викодине и бейсболе.
Автор: сэр Лютик
Бета: murzum
Пейринг: Хаус/Уилсон
Рейтинг: PG
Тип: слеш
Таймлайн: какой-нибудь, на Ваш выбор
Жанр: Роман
Размер: мини
Дисклаймер: отрекаюсь.
Статус: закончен
Предупреждение: небольшая зарисовка на тему Хилсона. Сопливо, флаффно, романтишно. Бред, никанон и ООС соответственно. А так же POV Хауса.
От автора: Это небольшой подарок на День рождение моей сестры: «Я прекрасно знаю, что тебе нравиться этот сериал, но ты совершенно не выносишь данный фандом. Так что да, я – вредина! С Днем рождения, систер!».

|||

Как можно охарактеризовать Джеймса Уилсона?
Можно подобрать сотни эпитетов и метафор, но… Уилсон – это Уилсон!
Понимающий и всепрощающий – уж я-то знаю – манипулятор, неплохо знающий психологию людей, и не имеющий возможности понять мою. Его так называемый психоанализ приводит меня в состояние глубокого когнитивного диссонанса. Примерно к тому же результату приводят и некоторые его поступки.
Замечательно.
Ночь. Адская боль в ноге. А я думаю о поступках лучшего друга, который спит в гостиной?
Шикарно.
Поздравляю тебя, Хаус. Ты спятил. Окончательно и бесповоротно.
Я втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы, рука крепко вцепилась в сведенное судорогой бедро в безуспешной попытке унять боль. Другой пытаюсь найти заветный пузырек на прикроватном столике.
Скрипнула дверь.
-Хаус?
Нет. Только не он.
- Нет, - хриплю, - Господь Бог!.. Выметайся!
Разумеется, он меня не слушает. Садится рядом, обнимает за плечи, и кладет ладонь на мой лоб.
Чертова ночь, чертова нога, чертов Уилсон...
Ненавижу его за это. Сочувствие, жалость или… да кто его разберет!
Как же он меня достал. Я же делал все, чтобы он наконец бросил меня, оставил попытки приблизиться. Меня нельзя жалеть. Жалость – это наркотик, и посильнее викодина.
Но нет, это же святой Джеймс Уилсон.
Пытаюсь отпихнуть его в сторону, а он только обнимает сильнее.
Видимо, к больной ноге прибавятся и сломанные ребра. Не говоря уже о возможности возникновения пневмоторакса.
И мне совершенно не приятны его прикосновения. И разумеется, в груди от них не теплеет. Мою ногу, как будто черти поджаривают, а я думаю о всякой хрени.
Скоро боль немного стихает. А этот упрямец с силой гризли и не думает меня отпускать. Еще и укачивать начал, как маленького. Мне это совсем не нравится. И медлю я потому, что еще в себя не пришел.
- Уилсон, я не плюшевый медведь – отпусти меня, – отвратительно слабым голосом ворчу я.
А он только бормочет что-то успокаивающее мне в висок.
Почему я ему не врезал?
Сам не знаю.
- Ты меня щас задушишь, - говорю, - и лишишь Кадди голубой мечты - она давно хотела лично меня грохнуть.
Что случилось с моими руками? Вместо того, чтобы оттолкнуть Уилсона, я вцепился в его как кот в дерево.
Уилсон тянется к лампе.
- Не надо. Не включай.
- Почему?
Чего он шепчет?
- Потому что ночью можно все.
Что я несу?! Что я делаю?..
Не слушая доводов мозга, мое тело льнет к Уилсону. Правая рука обнимает его шею, а губы касаются его губ.
- Останься со мной.

|||

Утро. А я сплю.
Вернее, делаю вид, что сплю, чтобы проснувшийся Уилсон, послушав свою совесть (должна же и от нее быть польза), свалил с моей кровати. Лежащее рядом тело пошевелилось.
А я сплю.
Уилсон завозился и, судя по тому, как прогнулся матрас, приподнялся на локте.
- Хаус. Вставай, Хаус.
А я… впрочем, понятно.
Он вздыхает – как-то подозрительно тяжело – и, встав с кровати, уходит. Предположительно в душ. Мою догадку подтверждает шум воды.
Нет, я вовсе не бегу от обстоятельств. И от ответственности я тоже не бегу!
Шум воды сменяет фен.
Это подлый прием. Уилсон знает, что под такое музыкальное сопровождение я спать не смогу.
Придется вставать.
Пытаюсь, и нога с готовностью напоминает о прошедшей Вальпургиевой ночи. Строя в честь сего радостного события многоэтажные конструкции, в которых приличными можно было бы назвать лишь пробелы и междометия, я поплелся на кухню.
Пока я варил кофе, Уилсон закончил прихорашиваться и соблаговолил выйти из ванной.
-Доброе утро.
-Утро добрым не бывает, – отвечаю как можно беззаботней.
- Хаус, по поводу вчерашнего…
- А что было вчера?
Надеюсь, актерские способности меня не подведут.
- Ты не помнишь?
- А чего ты хочешь от наркомана со стажем?
Пусть так. Пусть лучше думает, что я вчера был под кайфом.
Уилсон бледнеет, но взгляд не отводит.
- Нет, ничего, – отвечает тихо-тихо, допивает свой кофе и уходит.
Кажется, я переборщил.
Остаюсь сидеть на кухне и пытаюсь себя убедить, что все еще не бегу от проблем.
Получается плохо.

|||

Поездка на работу проходит в молчании. Уилсон отводит взгляд и сбегает в свой кабинет так быстро, как только позволяют ему ноги. А его ноги позволяют гораздо больше, чем мои.
Утята встречают меня радостным оскалом, впрочем, как и всегда, когда у них есть дело, от которого мне не отвертеться.
- Кэмерон – анализы, Форман – обыскать дом, Кенгуренок– идет с кем-нибудь, – мой полу рык заставляет их замереть.
Еще бы. Сдался без боя. Такого еще не было.
- Хаус, Вы в порядке? – Чейз задерживается в дверях.
- Златовласка, иди куда-нибудь!
В качестве разъяснения адреса, по которому я хочу его отправить, серо-красный мяч ударяется о стену рядом с его головой.
Хлопок двери сообщает мне о том, что мой непрозрачный намек понят и принят к сведению.
Побежали жаловаться Уилсону. Не-по-мо-жет.
Следующие несколько часов я провожу на полу в компании наушников.
Возвращаются Форман и Чейз, с ними заходит Кэмерон. Анализы давно готовы, но… боится она что ли?
- Что у нас с домом?
Чейз что-то бодро вещает о том, что дом чище операционной.
- А Вы не хотите узнать симптомы?
Действительно, Форман, симптомы нужно знать.
- Кэмерон, к доске!
Девочка активно изображает из себя примерную ученицу. Смотрю куда-то мимо доски. Стеклянный взгляд а-ля «я под кайфом и мне все оранжево» может быть следствием не только викодина. А мозаика складывается… складывается в картинку.
Ту, которую я так упорно отрицал.
В порыве той фигни, которая заставляет людей совершать самые большие глупости в жизни, хватаю ручку и, набросав короткую записку, кладу её в папку с делом.
Кинув папку, заявляю:
- Апорт! Несите Уилсону.
- Вы подозреваете рак?
Наша святая Кэмерон в своем репертуаре.
- Апорт, я сказал!!
Хорошо рыкнул. Аж самому понравилось. Их как ветром сдуло.
Совершенно не волнуюсь о том, что они сунут – а они сунут, я не сомневаюсь – свои любопытные носы в папку. Они найдут совершенно, по их мнению, обычную записку: «Я не принимал викодин вчера вечером».
Разумеется, я размышляю над симптомами только потому, что мне скучно! А не затем, , чтобы отвлечься. И конечно, я не боюсь! Осталось убедить в этом себя.
Мячик стучит о стену, возвращаясь в мою руку снова и снова…

|||

- И что это значит?
- Кенгуренок, место.
Дверь морга закрылась.
Да, я в морге. Да, прячусь. Да, от Уил… от Кадди. Разумеется, от Кадди.
Через 10 минут в морг заходит Уилсон.
- У тебя совсем совести нет?
- Ага.
А он сомневался?
- Ты прекрасно помнишь, что было ночью.
- Ага.
Бинго, Капитан Очевидность.
- Опять прячешься в морге.
- Ага.
- От меня?
- Ага.
Ну вот, свершилось. Я это признал. Мир не взорвался, дождь из лягушек не пошел, твердь не разверзлась. А жаль.
- Почему?
Удивляется, искренне. Странно. Неужели не понимает?
- Аг… - что-то меня занесло - Не понимаешь, да?
- Догадываюсь. Озвучишь?
- Может быть, – задумчиво киваю. – В бейсбольной команде произошла замена. Смогут ли они хорошо играть?
- Не сразу, – недоуменно.
- А у них будут противоречия?
- Будут, – улыбается, почти незаметно, но я-то вижу.
Понял, значит.
- А вдруг команда будет играть хуже, чем раньше?
- Они не узнают, пока не попробуют, – протягивает мне руку.
- Ну да, – усмехаюсь и, приняв уилсоновскую ладонь, встаю со стола.
Да, меньше суток назад я поцеловал лучшего друга. Да, он совершенно не против.
Да, я спятил окончательно. И да, мне это нравиться.

@темы: слэш, фанфики, хаус/уилсон

---

Мой скромный вклад

[Peter Hellerer]

slashing him

@темы: слэш, фанарт, хаус/уилсон

---

Сюрприз

[murzum]

название: Сюрприз
автор: addicted2hugh
переводчик: murzum
фандом: "Хаус Эм.Ди."
пейринг: это сюрприз но ничего сверхъестественного.
рейтинг: NC-17
саммари: секс и неожиданный поворот событий.
предупреждение: эм...хм...никто не умирает и всё хорошо
оригинал: тут
разрешение на перевод: не запрошено = не получено (мне надоело приставать к людям с этой просьбой)
отказ: тут вообще ничего моего нет.
от переводчика: я почти упала в обморок, когда это прочла. это как умереть и попасть в хилсон-рай чертвозьми, я надеюсь, что мой перевод не испортил эту волшебную историю

хилсон-парадайз

@темы: слэш, переводы, фанфики