О чем невозможно говорить, о том следует молчать
Epicrisis
Автор: Creatеress
Бета: M_Litta
Рейтинг: NC-17
Размер: миди
Пейринг: Уилсон/Хаус
Жанр: Drama, Romance
Отказ: Ну, я бы написала, что все мое - но вы же все равно не поверите, правда? Так что, персонажи, события и места, чьи названия покажутся вам знакомыми, принадлежат тем, кому принадлежат
Цикл: Historia Morbi [6]
Фандом: House MD
Аннотация: Проводится расследование случая гибели пациентки Хауса.
Комментарии: Тайм-лайн: вскоре после третьего развода Уилсона.
Канон, соответственно, учитывается частично.
Все медицинские случаи взяты из практики - очень редко моей, в основном моих преподавателей, кураторов и профессоров.
Epicrisis(лат.) - эпикриз. Раздел истории болезни, где формулируются представления о состоянии больного, о диагнозе, причинах возникновения и развитии болезни, об обосновании и результатах лечения. Завершает историю болезни.
Комментарии принимаются с благодарностью, здесь же или на е-мэйл
Предупреждения: слэш, OOC
Статус: Не закончен
Глава 6
Глава 6
Хаус и Уилсон в эти дни не разговаривали о смерти Кэрри Уэлш, как будто заключили какой-то бессловесный договор. Они не обсуждали, какие именно темы попадают под табу, но ни разу даже случайно не коснулись их, словно те оказались обнесены видимой только для них лентой: «Опасно! Не подходить!». Они не говорили о биопсии, об отстранении Хауса, о предстоящей комиссии, о возможных исходах, о том, что будут делать после.
Вместо этого они обсуждали, где будут заказывать ужин, что купить на Новый Год, как именно займутся сегодня сексом, какой фильм смотреть вечером, но не говорили о комиссии. Если отвлечься от ужасающего дамоклова меча, то Уилсон готов был признать, что эти дни перед Новым годом были самыми спокойными и тихими в их отношениях за все время знакомства. Они были мягки друг с другом, ненавязчивы, предупредительны, похожи на двух альпинистов, которые бояться даже на полтона повысить голос, чтобы не сошла лавина, которая погребет обоих разом.
И все бы ничего, но мысль о комиссии снова и снова приходила то к одному, то к другому под венецианской маской чумного доктора, своим саркастическим оскалом из-под длинного носа напоминая, что она не перестанет существовать, если продолжать обходить молчанием ее присутствие. Более того, после каждого дня, в который они думали, но не говорили о ней, этот призрак крепчал и гримасничал уже совершенно неприлично. Сворачивался уютным клубком в углу комнаты, устраивался между ними на диване, скалился из-за плеча коллег и пациентов, подмигивал из телемагазина, хихикал из-под кофейного автомата.
Они оба слышали этот фантом, видели его, но никогда о нем не говорили.
Не говорили утром в машине, слушая радио, которому Хаус ненавязчиво дирижировал. Не говорили на работе, старательно делая вид, что не обращают внимания, как второго то и дело дергают то к юристу, то к главному врачу. Не говорили дома, допивая пиво после окончания фильма. И даже ночью, устав лежать без сна рядом на неширокой постели с хрусткими чистыми простынями, они все равно не говорили о том, что будет если…
- …если нам придется уехать, - сказал Уилсон за завтраком, даже сейчас пользуясь эвфемизмом, чтобы не нарушить ненароком их эмбарго на обсуждение, - то Билл Брокаст приглашает нас на работу в окружную больницу Мэна.
Отправляя себе в рот очередную ложку каши, безвкусной, словно масса папье-маше, несмотря на добавленный мед, Хаус подумал, что, в принципе, это не эвфемизм. Если комиссия сочтет, что он должен быть уволен, но, так и быть, имеет право и дальше издеваться над бессловесными пациентами, то им определенно придется уехать. А если комиссия решит, что американская нация и так подвергается слишком большому количеству опасностей, начиная от количества сахара в кока-коле и заканчивая террористической угрозой, то уезжать им не придется, потому что тогда уже будет совершенно все равно, где искать работу сорокапятилетнему инвалиду без специальности.
Так что это не эвфемизм – это правда. Просто слегка недоговоренная, этакая полуправда. Она же известная как худший вид лжи. Хаус решил, что ложь очень похожа на микробов – как ни борись с нею, она все равно появляется снова и снова в самых неожиданных местах. С другой стороны, ему ли не знать, что в человеческом теле на смену некоторым микробам может прийти нечто куда более страшное.
- Хаус, - погромче позвал Уилсон, и тот волей-неволей вынырнул из своих размышлений.
На столе перед ним лежала простая распечатка на листе А4, слегка замятом по краям – пора новый принтер покупать. Хаус взял ее в руки, пробежал взглядом короткий официальный текст, потом перечитал второй раз внимательнее.
- Уилсон, - обратился он, с интересом наблюдая, как тот намазывает тост апельсиновым джемом, - по-моему, вчера ты все-таки ошибся с выбором позы и трахнул меня в мозг, потому что у меня явно утренние галлюцинации.
- И что, как тебе кажется, ты видишь? – без особого участия уточнил Уилсон, откусив тост.
- Какую-то чушь.
- Здесь написано, что 4 января нас ждут в местном муниципалитете для заключения акта о гражданском союзе, - любезно пояснил Уилсон, недоумевая, почему лучший апельсиновый джем сегодня имеет вкус точь-в-точь как оконная замазка.
- Вот! – воскликнул Хаус, взмахивая ложкой, к счастью, без каши. – Теперь ты ее говоришь вслух – эту дикую, невообразимую чушь!
Уилсон оставил тост в покое и посмотрел, наконец, Хаусу в глаза, впервые с начала разговора.
- Хаус, - терпеливо сообщил он таким тоном, как будто говорил с умственно отсталым, - учитывая, что написано в твоем резюме, тебя возьмут врачом только в индейскую резервацию – потому что их старейшины поголовно невозмутимы и неграмотны. Я почти уверен, что тебе не понравится перспектива прыгать вокруг каждого больного в бизоньей шкуре на голое тело и трясти бубном.
Гениальный диагност нужен для трудных случаев, а их всегда меньшинство. И любой главврач десять раз подумает, прежде чем повесить себе на шею хамоватую потенциальную бомбу многоразового действия, только ради перспективы диагностики этих редких пациентов.
Так или почти так мог бы сказать Уилсон, но не сказал, потому что это грозило разрывом той самой оградительной ленточки, а она уже и без того натянулась до опасного потрескивания.
- Трудоустройство партнера по договору – моему договору – это единственный выход, но для этого нам придется заключить брак.
- Это так романтично, - заметил Хаус, возвращаясь к своей каше, - что я прямо сейчас в обморок свалюсь. Всю жизнь мечтал услышать именно такое предложение руки и сердца, с самого детства.
- Извини, - без тени раскаяния пожал плечами Уилсон, – времени не хватило, чтобы научить голубя надеть тебе кольцо на палец.
- Если бы ты использовал Удивительного Бескрылого Почтового Голубя Формана, - назидательно просветил его Хаус, - то хватило бы. Хотя… я сопротивлялся бы попыткам Формана надеть на меня кольцо.
- Ты закончил? Нам на работу пора.
- Уилсон, - совершенно серьезно сказал Хаус, глядя ему в глаза, - это неприемлемо.
С этими словами он разорвал распечатку пополам, еще раз пополам, и еще, а потом швырнул в сторону помойного ведра, позволяя клочкам осыпать его, как конфетти -молодоженов.
- А вот теперь, - продолжил Хаус, поднимая с пола рюкзак, - я закончил. Пошли.
*
Если отстраненному Хаусу было нечем заняться в клинике, то сегодня это не слишком бросалось в глаза, так как в преддверии праздника на всех отделениях царила расслабленность, и никто не выглядел преисполненным желанием работать. Пациентов было мало, что в клинике, что на отделениях, плановых операций не ставили, студенты, интерны и ординаторы отползли под прикрытием праздничных украшений, и в коридорах стало как-то пусто.
К вечеру на новогодней вечеринке Хаус предпочел смешать себе напиток сам, в конце концов, при большом желании в больнице с твоим коктейлем могут сделать и что-нибудь пострашнее, чем просто плюнуть.
Впрочем, на деле к его коктейлю никто не подошел. И не только к коктейлю – постепенно вокруг Хауса образовалась своего рода полоса отчуждения, а те, кто в нее попадал, старались по возможности быстрее выбраться. Отделение хирургии в полном составе, не считая Камалы, умудрялось удивительно синхронно кидать на Хауса тяжелые взгляды, реаниматологи и анестезиологи просто предпочитали держаться подальше, Салливан выглядела так, как будто ей отчаянно неловко, а лаборант – словно у него в ноздрях застрял запах гниющей рыбы. Чейза и Кэмерон Хаус так и не увидел, хотя и подозревал, что «потерялись» они где-то вместе, взгляд Формана был нечитаем.
В итоге, он перехватил свой мартини поудобнее и отправился на поиски, справедливо рассуждая, что хоть Уилсон не станет обращаться с Хаусом так, словно тот осужден на смертную казнь или фатально болен.
- Но неужели вам-то необходимо уезжать? – спросила Мэгги, подбивая пальчиками свои кудряшки, и Уилсон был вынужден признать, что Хаус прав – пожалуй, что-то нарочито сексуальное в этом жесте было. Чисто теоретически, конечно.
- Ну, похоже, что да, - улыбнулся он, стараясь выглядеть беззаботно.
Обмануть Хауса ему не удалось бы ни на секунду, но Мэгги не знала Уилсона так хорошо (и, если это хоть в какой-то степени зависело от него, то он определенно не хотел, чтобы у нее был даже шанс узнать, большое спасибо), так что она радостно улыбнулась ему карамельными пухлыми губками.
- Как вам диссертация доктора Байер?
- Вероятно, доктор Байер сделала все, что смогла, - дипломатично ответил Уилсон и почти не удивился, когда у него из-за спины Хаус добавил:
- Диссертация хороша, но когда придет Страшный Суд, и все тела соберут свои изначальные части, от нее ничего не останется кроме имени на титульном листе, потому что даже оформление у кого-то украдено. Ты не могла бы взять себе выпить? – безо всякого перехода попросил он Мэгги.
- Зачем? – удивленно подняла она тонкие выщипанные бровки и нахмурила узкий лобик.
- Затем, что ты меня раздражаешь, и мне хочется как-нибудь повежливее отослать тебя подальше, - любезно объяснил Хаус.
Уилсон закусил губу и пообещал себе, что, если он все-таки сохранит должность онкологического отделения, то Мэгги будет старшей медсестрой до конца дней, своих или его, просто ради того, чтобы Хаус мог снова и снова измышлять новые подколки.
- Идите, - улыбнулся он в хорошенькое недоумевающее лицо. – Я хочу задушить его без свидетелей.
- А мозгоправ был прав, - радостно возвестил Хаус, когда Мэгги отправилась за еще одним хересом, - любезность действительно срабатывает.
- Намерение достойное, - подтвердил Уилсон, - но над формулировками тебе еще придется поработать.
Он посмотрел в светлые задумчивые глаза Хауса и, посерьезнев, добавил:
- Как давно ты там стоял и как много слышал?
- Достаточно. Итак, тебе действительно необходимо тоже уезжать?
- Видимо так.
- Но почему? – очень серьезно и с видимым, не наигранным интересом спросил Хаус.
Уилсону на секунду действительно захотелось его хорошенько придушить. Почувствовать горячую кожу горла с колючей щетиной под ладонями, сдавить как следует, пока этот гений не начнет задыхаться. А потом долго целовать распахнувшиеся сухие губы. А потом придушить снова.
Кажется, если вся эта ситуация не разрешится в самое ближайшее время, то его пробьет на «злой секс».
- Да все из-за той круглой блестящей штучки, которую я собираюсь нацепить себе на палец.
- Опять, - вставил Хаус.
- Что?
- «… нацепить себе на палец опять», - с готовностью пояснил Хаус и повторил: – Это неприемлемо.
- Тогда позвони в муниципалитет и отмени заявку.
- А я уже. Я отменил ее еще сегодня утром, - выдал Хаус и откинул голову, демонстрируя шею в вырезе мятой футболки под пиджаком. – Теперь можешь душить.
*
В целом, как ни парадоксально, полоса отчуждения Хауса вполне устраивала, но под влиянием алкоголя оградительные ленты стали таять и растворяться в пространстве. Организована вечеринка была в виде фуршета, и присесть можно было разве что на пол, но Хаус сомневался, что сможет после этого вообще подняться даже с помощью Уилсона, на которую, кажется, еще мог рассчитывать. Нога подрагивала, мышцы дергало от боли, так что Хаус глотнул еще алкоголя. Однако когда к нему последовательно подошли три врача и шесть медсестер с выражением соболезнований, адресованных почему-то Уилсону, и плохо скрытым осуждением, Хаус почувствовал, что с него хватит и сбежал.
Ну, или попытался сбежать.
На дверях лифта криво висел листок с очень вежливым и безличным предупреждением, что аппарат сломан, когда будет починен – неизвестно, и всем плевать, как именно один конкретный диагност сумеет спуститься.
Так, по крайней мере, эту записку прочел Хаус.
Он открыл дверь на лестницу, и та, освещенная пустым больничным светом, словно издевательски подмигнула ему.
Хаус покрепче сжал трость одной рукой, а второй вцепился в перила, испытывая то особое чувство беспомощности, что бывает только у человека, которому и пара шагов дается только ценой боли и силы воли, когда он стоит перед добрыми тремя сотнями ступенек. Он до крови закусил губу, перед полуприкрытыми веками заплясали переливающиеся таблетки викодина. Хаус едва помнил сейчас и свои передозировки, и ломки, память упорно подпихивала картины облегчения, словно заботливая бабушка – кусочек тортика разжиревшему внуку. Вдох-выдох сквозь зубы, стиснутые до судорожной боли в челюстях.
Это было как спуск на горных лыжах новичка, который еще едет, но уже знает, что упадет.
Ему удалось спуститься на десяток ступенек, но потом нога все-таки подломилась, и Хаус рухнул на лестницу, относительно удачно удержавшись за перила. Трость вылетела у него из руки и прокатилась по пролету вниз. Он дернулся было, чтобы подняться, но в глазах потемнело, и Хаус, не помня себя, из всех сил впился зубами в кожаный браслет часов, подаренных ему Уилсону на последний день рождения, чтобы заглушить стон боли. Тот вырвался-таки каким-то сдавленным рычанием, свободная рука сама метнулась к карману и схватила изученную вдоль и поперек баночку. Крышка отлетела с мягким приглушенным щелчком, и его палец на мгновенье ощутил гладкий перекат таблеток внутри.
Сзади по лестнице вдруг прозвучали звонкие шаги, какие бывают только от каблуков в пустой части здания.
Магнер в своем обычном хирургическом костюме спустилась и молча села рядом на ту же ступеньку, поставив между ними открытую, но почти полную бутылку.
- Коньяк будешь? – спросила она, чуть ли не впервые в жизни обращаясь к нему на «ты».
Он неприметно закрыл распечатанную баночку викодина, перекочевавшую назад в карман, взял бутылку и глотнул прямо из горла, пользуясь случаем сморгнуть незаметно слезы с ресниц.
Пара глотков неразбавленного коньяка обожгли горло и присоединились к той толике, что он уже выпил сегодня. Хаус поставил бутылку назад на ступеньку, и Камала схватила ее так резко, что их руки едва не столкнулись. Она поднесла горлышко ко рту, провела языком по краю, слизывая влагу, оставшуюся после его губ, а потом отпила, запрокинув голову и показывая красивый изгиб шеи.
Хаус слегка нахмурился, в легком удивлении, недоумении возможно, но точно не чувствуя себя возмущенным. Мужчины крайне редко чувствуют себя возмущенными, если привлекательная женщина делает им авансы, вне зависимости от обстоятельств.
Честно говоря, если у них все в порядке с самооценкой, они и удивленными себя чувствуют не слишком искренне.
На брюках ее костюма от края штанины и до середины голени расплывалось темное пятно, словно тень от акулы, проступающая под лазурной водой. Хаус мимолетно коснулся его правой рукой. Женщина перехватила его движение и пояснила:
- Мистер Стокер. Рецидивирующий тромбоз брыжеечной артерии. Шустрый. Третий раз с воскресенья сдохнуть пытается.
- Вот сволочь, - посочувствовал Хаус, и она кривовато усмехнулась.
На секунду он задумался, сколько же она успела выпить после окончания своей смены.
- Ты была на этой оргии, там, наверху? – спросил он, отпивая еще коньяка.
Ему приходилось неловко тянуться правой рукой, потому что светиться следами слюны и отпечатком зубов на браслете часов не хотелось, а пропить острый глаз хирурга нелегко.
- А как же? – кивнула она и тоже сделала глоток. – Приемное отделение старалось держать меня на другом конце зала от тебя. Опасаются, видимо, что я расцарапаю тебе лицо. Зря, я царапаюсь только когда кончаю. Что насчет тебя?
- Ну, - задумчиво отозвался Хаус, - я определенно не царапаюсь.
Пили они по очереди, но ни разу не передали бутылку из рук в руки. Один всегда ставил ее, а второй подхватывал со ступеньки.
- Тем лучше для Уилсона, - заметила она без улыбки.
- Уилсон, - вздохнул он, думая о чем-то другом.
- Да.
- Да…
Камала произнесла фразочку, как будто прополоскала чем-то густым горло. Хаусу показалось, что это смесь испанского и чего-то еще, но он чувствовал себя слишком выпившим, слишком уставшим и слишком больным для лингвистических изысканий.
- Что это значит?
- Это означает мужчину, при первом взгляде на которого кажется, что ему бы стоило сбросить килограмм пять, но когда пытаешься решить, откуда их убрать, то приходишь к выводу, что гораздо лучше оставить все как есть.
На этот раз Хаус улыбнулся и потянулся, было, за бутылкой, когда Магнер вдруг резко схватила его за левую руку и повернула ее ладонью вверх. Кожа была глубоко содрана, видимо, о ступеньку, и торчала острым заборчиком вокруг неприятного вида кровавых ранок.
Боли не чувствовалось вообще никакой, как будто кисть была под глубокой анестезией, так что Хаус ограничился тем, что с интересом посмотрел на собственную ладонь.
- Что это тебя вообще на лестницу понесло?
- Лифт не работает.
- В здании не единственный лифт.
- Но мне хотелось спуститься по лестнице.
- Тебе хотелось, - рассмеялась она без намека на веселье в голосе. – Ну, конечно. Мне пора бы привыкнуть.
Отсмеявшись, Камала снова взялась за бутылку, но пить не стала.
- Ну, кто из нас это скажет? – спросила она вместо этого.
- Элвис не вернется?
- Кадди пообещала, что прикроет мой рейтинг, если я не буду болтать на комиссии завтра.
Хаус пожал плечами.
- Она блефует. Она в любом случае не будет афишировать этот случай – он недостаточно красивый для семейной фотографии в рамку на стенку.
Телефон, зазвонивший в кармане у Камалы, вырвал их обоих из этого странного диалога.
Перепуганный голос Ника звенел в трубке так сильно, что даже Хаус без труда его слышал.
- Магнер, вы еще в больнице?
- Спорный вопрос, - ответила она, откидываясь и почти ложась на ступеньки спиной. – Что случилось?
- Это миссис Солтаж – по-моему, открылось внутреннее кровотечение.
- А где Хейстак?
- Он на экстренной операции – аппендицит у беременной. А тут у Солтаж пошла кровь по катетерам.
- Ну, так оперируй ее.
- Магнер, вы не могли бы все-таки подойти? – в голосе у него звучала плохо скрытая мольба. – Я не уверен, что это действительно оно, и боюсь, что если пойду на релапаротомию, а это …
- Черт, я тебя поздравляю! Ты вернулся на уровень двухлетней давности! – Она глубоко вздохнула и сказала: - Поставь инфузионную и разворачивай операционную на всякий случай. Я буду через пятнадцать минут.
Женщина выключила телефон и отпила еще коньяка.
- Нет, - сказала она, возвращаясь к их разговору. – Она блефует потому, что не сможет прикрыть мой рейтинг в любом случае. Люди умирают от кровотечения после биопсии печени, даже если у них нормальные тромбоциты. И все всегда будут думать об этом, глядя на мой послужной список. Уэлш могла быть одной из них. Но она не была. Она умерла, потому что у нее не было тромбоцитов. И мы с тобой оба это знаем. И это не изменится вне зависимости от того, что я завтра скажу.
- Тогда наш разговор вообще не имеет смысла.
Камала снова рассмеялась, нехорошим каркающим смешком.
- Точно. Вкусим еще хмеля и запретный плод вожделения заодно?
- Слишком пафосно, - покачал он головой.
- Тогда давай просто напьемся и трахнемся, - предложила она.
Хаус внимательно посмотрел на нее от шикарных черных волос до темного пятна крови мистера Стокера на штанине.
- Тебя на отделении ждут, - напомнил он.
- Через пятнадцать минут. Мы успеем.
- Нет, пятнадцать минут это несерьезно, - возразил Хаус.
Она усмехнулась и заложила руки за голову, устраиваясь на жестких ступеньках поудобнее.
- Ты здорово помотал мне нервы, - после паузы призналась Магнер. – Тебе ведь плевать, да? Тебе на все плевать, кроме себя… А может и на себя тоже. Ладно. Мир тебе.
Она встала рывком, даже не покачнувшись на каблуках, спустилась по лестнице ниже и подняла его трость. Хаус не протянул руку, да женщина и не стала подавать ее ему, а просто бросила рядом с недопитой бутылкой, развернулась и пошла вниз.
*
Когда через пару часов Уилсон выказал готовность отбыть из больницы, Хаус чувствовал себя уже достаточно трезвым, чтобы сесть за руль.
Спустились глубокие сумерки, и на лобовое стекло падали частые, навязчивые не то капельки дождя, не то снежинки. Отблеск от дорожных фонарей проезжался по лицу Уилсона то полосой света, то полосой тени, создавая впечатление, будто последовательно сменяются различные маски. Потом Уилсон прикрыл глаза и откинулся на спинку сидения, не задремав, а просто давая себе отдых.
Внезапный рывок и визг тормозов быстро вырвал его из этого состояния. Красно-синий джип из правой полосы резко вильнул и подрезал хаусовскую машину в считанных сантиметрах от переднего бампера. Хаус ушел в левую полосу и выжал гашетку почти на максимум. Уилсон почувствовал, как их вжало в кресла, словно при разгоне самолета.
- Держись, - негромко сказал Хаус и резко крутанул руль направо, перестраиваясь перед джипом.
Потом он нажал на тормоза, сильно сбрасывая скорость, заставляя водителя джипа затормозить изо всех сил, чтобы не влететь в хвост. Уилсон знал этот прием, когда, проучив таким образом наглого шофера, следует так же быстро нажать на газ и уехать, однако в этот раз что-то пошло не по плану. Вместо этого Хаус продолжил давить на тормоз, и машина, завизжав издыхающим опоссумом, остановилась, чертя по асфальту черные полосы торможения. Их бросило вперед, но Хаус успел-таки выставить в сторону руку, прижимая Уилсона к креслу, чтобы тот не ударился о бардачок.
Машина остановилась, и за ней волей-неволей встал и джип, так близко, что уже не мог вывернуть на другую полосу.
Лицо Хауса было искажено болью, и он явно просто не в силах был переставить ногу на газ, и вообще двинуть ею, продолжая изо всех сил давить на тормоз, хотя они уже давно стояли.
Уилсон схватился за рычаг коробки управления и, неловко, безымянным пальцем, нажав на кнопку, передвинул его на «парковку», обезопасив себя, по крайней мере, от того, что машина тронется с места, если Хаус все же сумеет отпустить тормоз. Джип сзади засигналил, а Уилсон отстегнул ремень, открыл дверцу и выскочил на дорогу, чудом миновав идущую по правой полосе машину, которая тоже разразилась негодующим клаксоном. Он оббежал шевроле спереди и распахнул дверцу рядом с водителем. Хаус сидел, судорожно сжимая руль, из прокушенной губы текла кровь. Уилсон положил руку на его бедро, и почувствовал каменно-сведенные мышцы, которые сократились так сильно, что выступали под кожей, словно он ощупывал анатомический препарат под джинсовой тканью.
Джип засигналил снова, и ему в унисон отозвались другие машины. Движение было вроде бы не очень активным, но это до тех пор, пока они не заблокировали полностью среднюю полосу, да и левую заодно прихватили открытой дверцей.
- Хаус, давай… осторожнее…
Он мягко попытался размять мышцы, но Хаус со сдавленным хрипом перехватил его руку и сжал у запястья с такой силой, что кисть мгновенно онемела.
Сзади снова раздался негодующий сигнал. Водитель джипа опустил стекло и что-то крикнул. Сзади него скопились другие машины, так что при всей своей безбашенности он не мог теперь и сдать назад, чтобы перестроиться на другую полосу.
- Хаус, что с тобой случилось?
Тот с внезапной силой отбросил руку Уилсона и посмотрел ему в глаза.
- Что с тобой случилось, Уилсон? Ко мне сегодня подошла каждая чертова мартышка в этом зверинце, включая даже семисотлетнюю медсестру из детского отделения - я вообще думал, что она давно умерла и в кресле около аквариума сидит ее мумия с вязанием на коленях! Каждый придурок, не имеющий представления ни о том, что такое гепатит, ни о том, зачем нужна в принципе биопсия, и путающий мандрен с мандражем, а печень с печеньем, посчитал своим долгом бросить мне в лицо свое высочайшее мнение, осудить и заклеймить – на мне, между прочим, ни одного свободного места нет. И только ты молчишь все эти дни, как будто все действительно в порядке. Ты ходишь к Кадди, к этой долбанутой адвокатше, ты делаешь мне чертово предложение – да, я понимаю, что у тебя это на уровне рефлекса – ты готов лишиться работы, и ты не сказал мне ни единого слова.
Он выдал все это на одном дыхании и сдвинул, наконец, ногу с тормоза – судорога слегка отпустила.
- Хаус, - сказал на это Уилсон, - говорить тебе, что моя чертова жизнь теперь напрямую и как никогда связана с твоей – бесполезно. Если ты это понимаешь, то нет смысла озвучивать вслух, а если не понимаешь, то это не изменится, что бы я ни сказал. Я верю, ты в курсе, что от этой завтрашней комиссии зависит будущее – наше будущее – и что ты не поставил бы его под угрозу, если бы оно того не стоило. Я хочу в это верить. Не мешай мне.
Он мог бы сказать еще очень и очень много: что как бы Хаус ни сопротивлялся, но он несет ответственность теперь за жизнь Уилсона в той же мере, что и наоборот; что у них нет уже отдельного будущего, а только общее: и что он, Уилсон, рад, черт возьми, делить это будущее, что бы оно ни приносило. Да, временами оно будет, обязательно будет приносить проблемы, приносить горе, приносить боль, но пока Хаус понимает их совместную жизнь так же как Уилсон – это всегда, всегда будет того стоить.
Однако он не сказал ничего – все казалось настолько очевидным, что произнести вслух означало обесценить это понимание, рожденное в глубине сердца.
Сзади снова истерически зашелся гудок.
- Да работает у тебя клаксон, работает! – закричал водителю джипа Уилсон. – Оставь его в покое и проверь дворники, наконец!
Он протянул руку и мягко потянул Хауса за плечо.
- Давай. Пусти меня за руль.
Хаус послушался, тяжело, хватаясь за мокрый капот, доковылял до пассажирского кресла – его хромота сейчас была заметна как никогда - и сел туда, позволяя Уилсону занять водительское сидение и сдвинуть, наконец, машину, освобождая проезд несчастному джипу.
*
До дома они доехали тихо, тихо выпили чаю и тихо легли.
Хауса накрыло, конечно, позже, и в три часа ночи Уилсон обнаружил его на кухне, сидящим со стаканом виски, откуда не было сделано ни глотка, и смотрящим на пустую крысиную клетку. На мгновенье Уилсон подумал, что вместо нее сейчас видит Хаус? Анализ тромбоцитов? Кровоточащую печень? Завтрашнюю комиссию?
Он мягко положил руки Хаусу на плечи сзади и слегка помассировал. Хаус не двинулся с места и только через пару минут склонил голову, прижимая чужую кисть небритой щекой.
- Они скажут завтра, что это было сделано из «академического интереса», - пробормотал он вдруг. – Что я отправил пациентку под нож ради чистой науки.
- А на самом деле? – спросил Уилсон после паузы.
Это был вопрос, который мучил его все эти дни. Тот, который он боялся произнести вслух. Он хотел верить, что не исследовательский интерес толкнул Хауса на то, чтобы нарушить течение жизни стольких людей. Уилсон принимал возможность пожертвовать чем-то ради попытки Хауса спасти человека – никто не обещал, что будет легко. Жертвовать собой ради попытки Хауса самоутвердится в диагностике он, может, и не был готов. Днем, раз за разом, всем, кто хотел слышать, Уилсон повторял: «Он только боролся за жизнь пациентки». Но ночью, лежа в кровати без сна, когда сумерки не просто клубятся по углам, но и гримасничают, присаживаясь на край кровати, он спрашивал сам себя: «Полно, а за это ли он боролся?». Уилсон хотел верить, да. Но еще он, черт возьми, хотел слышать это.
- Уилсон, если бы можно было вылечить ее, не узнав, от какой болезни она умирает – я забил бы на этот диагноз, - ответил Хаус.
Это было все, что Уилсон хотел услышать. Любой, кто знал Хауса хоть немного, понимал, чего стоит такое признание.
Он склонился и поцеловал растрепанную макушку.
- Это самое главное. И я не хочу больше слышать, что человек, которого я люблю, пожертвовал жизнью пациентки ради науки. А с комиссией завтра будь, что будет.
Автор: Creatеress
Бета: M_Litta
Рейтинг: NC-17
Размер: миди
Пейринг: Уилсон/Хаус
Жанр: Drama, Romance
Отказ: Ну, я бы написала, что все мое - но вы же все равно не поверите, правда? Так что, персонажи, события и места, чьи названия покажутся вам знакомыми, принадлежат тем, кому принадлежат
Цикл: Historia Morbi [6]
Фандом: House MD
Аннотация: Проводится расследование случая гибели пациентки Хауса.
Комментарии: Тайм-лайн: вскоре после третьего развода Уилсона.
Канон, соответственно, учитывается частично.
Все медицинские случаи взяты из практики - очень редко моей, в основном моих преподавателей, кураторов и профессоров.
Epicrisis(лат.) - эпикриз. Раздел истории болезни, где формулируются представления о состоянии больного, о диагнозе, причинах возникновения и развитии болезни, об обосновании и результатах лечения. Завершает историю болезни.
Комментарии принимаются с благодарностью, здесь же или на е-мэйл
Предупреждения: слэш, OOC
Статус: Не закончен
"Больная, 32 лет, поступила с жалобами на острые боли в животе. Возможность беременности категорически отрицает.(...)
Диагноз "скорой помощи": Острый гастроэнтероколит(?)
Диагноз приемного покоя: Беременность 40 нед.
Диагноз заключительный: Роды I срочные."
Из истории болезни.
Диагноз "скорой помощи": Острый гастроэнтероколит(?)
Диагноз приемного покоя: Беременность 40 нед.
Диагноз заключительный: Роды I срочные."
Из истории болезни.
Глава 6
Глава 6
Хаус и Уилсон в эти дни не разговаривали о смерти Кэрри Уэлш, как будто заключили какой-то бессловесный договор. Они не обсуждали, какие именно темы попадают под табу, но ни разу даже случайно не коснулись их, словно те оказались обнесены видимой только для них лентой: «Опасно! Не подходить!». Они не говорили о биопсии, об отстранении Хауса, о предстоящей комиссии, о возможных исходах, о том, что будут делать после.
Вместо этого они обсуждали, где будут заказывать ужин, что купить на Новый Год, как именно займутся сегодня сексом, какой фильм смотреть вечером, но не говорили о комиссии. Если отвлечься от ужасающего дамоклова меча, то Уилсон готов был признать, что эти дни перед Новым годом были самыми спокойными и тихими в их отношениях за все время знакомства. Они были мягки друг с другом, ненавязчивы, предупредительны, похожи на двух альпинистов, которые бояться даже на полтона повысить голос, чтобы не сошла лавина, которая погребет обоих разом.
И все бы ничего, но мысль о комиссии снова и снова приходила то к одному, то к другому под венецианской маской чумного доктора, своим саркастическим оскалом из-под длинного носа напоминая, что она не перестанет существовать, если продолжать обходить молчанием ее присутствие. Более того, после каждого дня, в который они думали, но не говорили о ней, этот призрак крепчал и гримасничал уже совершенно неприлично. Сворачивался уютным клубком в углу комнаты, устраивался между ними на диване, скалился из-за плеча коллег и пациентов, подмигивал из телемагазина, хихикал из-под кофейного автомата.
Они оба слышали этот фантом, видели его, но никогда о нем не говорили.
Не говорили утром в машине, слушая радио, которому Хаус ненавязчиво дирижировал. Не говорили на работе, старательно делая вид, что не обращают внимания, как второго то и дело дергают то к юристу, то к главному врачу. Не говорили дома, допивая пиво после окончания фильма. И даже ночью, устав лежать без сна рядом на неширокой постели с хрусткими чистыми простынями, они все равно не говорили о том, что будет если…
- …если нам придется уехать, - сказал Уилсон за завтраком, даже сейчас пользуясь эвфемизмом, чтобы не нарушить ненароком их эмбарго на обсуждение, - то Билл Брокаст приглашает нас на работу в окружную больницу Мэна.
Отправляя себе в рот очередную ложку каши, безвкусной, словно масса папье-маше, несмотря на добавленный мед, Хаус подумал, что, в принципе, это не эвфемизм. Если комиссия сочтет, что он должен быть уволен, но, так и быть, имеет право и дальше издеваться над бессловесными пациентами, то им определенно придется уехать. А если комиссия решит, что американская нация и так подвергается слишком большому количеству опасностей, начиная от количества сахара в кока-коле и заканчивая террористической угрозой, то уезжать им не придется, потому что тогда уже будет совершенно все равно, где искать работу сорокапятилетнему инвалиду без специальности.
Так что это не эвфемизм – это правда. Просто слегка недоговоренная, этакая полуправда. Она же известная как худший вид лжи. Хаус решил, что ложь очень похожа на микробов – как ни борись с нею, она все равно появляется снова и снова в самых неожиданных местах. С другой стороны, ему ли не знать, что в человеческом теле на смену некоторым микробам может прийти нечто куда более страшное.
- Хаус, - погромче позвал Уилсон, и тот волей-неволей вынырнул из своих размышлений.
На столе перед ним лежала простая распечатка на листе А4, слегка замятом по краям – пора новый принтер покупать. Хаус взял ее в руки, пробежал взглядом короткий официальный текст, потом перечитал второй раз внимательнее.
- Уилсон, - обратился он, с интересом наблюдая, как тот намазывает тост апельсиновым джемом, - по-моему, вчера ты все-таки ошибся с выбором позы и трахнул меня в мозг, потому что у меня явно утренние галлюцинации.
- И что, как тебе кажется, ты видишь? – без особого участия уточнил Уилсон, откусив тост.
- Какую-то чушь.
- Здесь написано, что 4 января нас ждут в местном муниципалитете для заключения акта о гражданском союзе, - любезно пояснил Уилсон, недоумевая, почему лучший апельсиновый джем сегодня имеет вкус точь-в-точь как оконная замазка.
- Вот! – воскликнул Хаус, взмахивая ложкой, к счастью, без каши. – Теперь ты ее говоришь вслух – эту дикую, невообразимую чушь!
Уилсон оставил тост в покое и посмотрел, наконец, Хаусу в глаза, впервые с начала разговора.
- Хаус, - терпеливо сообщил он таким тоном, как будто говорил с умственно отсталым, - учитывая, что написано в твоем резюме, тебя возьмут врачом только в индейскую резервацию – потому что их старейшины поголовно невозмутимы и неграмотны. Я почти уверен, что тебе не понравится перспектива прыгать вокруг каждого больного в бизоньей шкуре на голое тело и трясти бубном.
Гениальный диагност нужен для трудных случаев, а их всегда меньшинство. И любой главврач десять раз подумает, прежде чем повесить себе на шею хамоватую потенциальную бомбу многоразового действия, только ради перспективы диагностики этих редких пациентов.
Так или почти так мог бы сказать Уилсон, но не сказал, потому что это грозило разрывом той самой оградительной ленточки, а она уже и без того натянулась до опасного потрескивания.
- Трудоустройство партнера по договору – моему договору – это единственный выход, но для этого нам придется заключить брак.
- Это так романтично, - заметил Хаус, возвращаясь к своей каше, - что я прямо сейчас в обморок свалюсь. Всю жизнь мечтал услышать именно такое предложение руки и сердца, с самого детства.
- Извини, - без тени раскаяния пожал плечами Уилсон, – времени не хватило, чтобы научить голубя надеть тебе кольцо на палец.
- Если бы ты использовал Удивительного Бескрылого Почтового Голубя Формана, - назидательно просветил его Хаус, - то хватило бы. Хотя… я сопротивлялся бы попыткам Формана надеть на меня кольцо.
- Ты закончил? Нам на работу пора.
- Уилсон, - совершенно серьезно сказал Хаус, глядя ему в глаза, - это неприемлемо.
С этими словами он разорвал распечатку пополам, еще раз пополам, и еще, а потом швырнул в сторону помойного ведра, позволяя клочкам осыпать его, как конфетти -молодоженов.
- А вот теперь, - продолжил Хаус, поднимая с пола рюкзак, - я закончил. Пошли.
*
Если отстраненному Хаусу было нечем заняться в клинике, то сегодня это не слишком бросалось в глаза, так как в преддверии праздника на всех отделениях царила расслабленность, и никто не выглядел преисполненным желанием работать. Пациентов было мало, что в клинике, что на отделениях, плановых операций не ставили, студенты, интерны и ординаторы отползли под прикрытием праздничных украшений, и в коридорах стало как-то пусто.
К вечеру на новогодней вечеринке Хаус предпочел смешать себе напиток сам, в конце концов, при большом желании в больнице с твоим коктейлем могут сделать и что-нибудь пострашнее, чем просто плюнуть.
Впрочем, на деле к его коктейлю никто не подошел. И не только к коктейлю – постепенно вокруг Хауса образовалась своего рода полоса отчуждения, а те, кто в нее попадал, старались по возможности быстрее выбраться. Отделение хирургии в полном составе, не считая Камалы, умудрялось удивительно синхронно кидать на Хауса тяжелые взгляды, реаниматологи и анестезиологи просто предпочитали держаться подальше, Салливан выглядела так, как будто ей отчаянно неловко, а лаборант – словно у него в ноздрях застрял запах гниющей рыбы. Чейза и Кэмерон Хаус так и не увидел, хотя и подозревал, что «потерялись» они где-то вместе, взгляд Формана был нечитаем.
В итоге, он перехватил свой мартини поудобнее и отправился на поиски, справедливо рассуждая, что хоть Уилсон не станет обращаться с Хаусом так, словно тот осужден на смертную казнь или фатально болен.
- Но неужели вам-то необходимо уезжать? – спросила Мэгги, подбивая пальчиками свои кудряшки, и Уилсон был вынужден признать, что Хаус прав – пожалуй, что-то нарочито сексуальное в этом жесте было. Чисто теоретически, конечно.
- Ну, похоже, что да, - улыбнулся он, стараясь выглядеть беззаботно.
Обмануть Хауса ему не удалось бы ни на секунду, но Мэгги не знала Уилсона так хорошо (и, если это хоть в какой-то степени зависело от него, то он определенно не хотел, чтобы у нее был даже шанс узнать, большое спасибо), так что она радостно улыбнулась ему карамельными пухлыми губками.
- Как вам диссертация доктора Байер?
- Вероятно, доктор Байер сделала все, что смогла, - дипломатично ответил Уилсон и почти не удивился, когда у него из-за спины Хаус добавил:
- Диссертация хороша, но когда придет Страшный Суд, и все тела соберут свои изначальные части, от нее ничего не останется кроме имени на титульном листе, потому что даже оформление у кого-то украдено. Ты не могла бы взять себе выпить? – безо всякого перехода попросил он Мэгги.
- Зачем? – удивленно подняла она тонкие выщипанные бровки и нахмурила узкий лобик.
- Затем, что ты меня раздражаешь, и мне хочется как-нибудь повежливее отослать тебя подальше, - любезно объяснил Хаус.
Уилсон закусил губу и пообещал себе, что, если он все-таки сохранит должность онкологического отделения, то Мэгги будет старшей медсестрой до конца дней, своих или его, просто ради того, чтобы Хаус мог снова и снова измышлять новые подколки.
- Идите, - улыбнулся он в хорошенькое недоумевающее лицо. – Я хочу задушить его без свидетелей.
- А мозгоправ был прав, - радостно возвестил Хаус, когда Мэгги отправилась за еще одним хересом, - любезность действительно срабатывает.
- Намерение достойное, - подтвердил Уилсон, - но над формулировками тебе еще придется поработать.
Он посмотрел в светлые задумчивые глаза Хауса и, посерьезнев, добавил:
- Как давно ты там стоял и как много слышал?
- Достаточно. Итак, тебе действительно необходимо тоже уезжать?
- Видимо так.
- Но почему? – очень серьезно и с видимым, не наигранным интересом спросил Хаус.
Уилсону на секунду действительно захотелось его хорошенько придушить. Почувствовать горячую кожу горла с колючей щетиной под ладонями, сдавить как следует, пока этот гений не начнет задыхаться. А потом долго целовать распахнувшиеся сухие губы. А потом придушить снова.
Кажется, если вся эта ситуация не разрешится в самое ближайшее время, то его пробьет на «злой секс».
- Да все из-за той круглой блестящей штучки, которую я собираюсь нацепить себе на палец.
- Опять, - вставил Хаус.
- Что?
- «… нацепить себе на палец опять», - с готовностью пояснил Хаус и повторил: – Это неприемлемо.
- Тогда позвони в муниципалитет и отмени заявку.
- А я уже. Я отменил ее еще сегодня утром, - выдал Хаус и откинул голову, демонстрируя шею в вырезе мятой футболки под пиджаком. – Теперь можешь душить.
*
В целом, как ни парадоксально, полоса отчуждения Хауса вполне устраивала, но под влиянием алкоголя оградительные ленты стали таять и растворяться в пространстве. Организована вечеринка была в виде фуршета, и присесть можно было разве что на пол, но Хаус сомневался, что сможет после этого вообще подняться даже с помощью Уилсона, на которую, кажется, еще мог рассчитывать. Нога подрагивала, мышцы дергало от боли, так что Хаус глотнул еще алкоголя. Однако когда к нему последовательно подошли три врача и шесть медсестер с выражением соболезнований, адресованных почему-то Уилсону, и плохо скрытым осуждением, Хаус почувствовал, что с него хватит и сбежал.
Ну, или попытался сбежать.
На дверях лифта криво висел листок с очень вежливым и безличным предупреждением, что аппарат сломан, когда будет починен – неизвестно, и всем плевать, как именно один конкретный диагност сумеет спуститься.
Так, по крайней мере, эту записку прочел Хаус.
Он открыл дверь на лестницу, и та, освещенная пустым больничным светом, словно издевательски подмигнула ему.
Хаус покрепче сжал трость одной рукой, а второй вцепился в перила, испытывая то особое чувство беспомощности, что бывает только у человека, которому и пара шагов дается только ценой боли и силы воли, когда он стоит перед добрыми тремя сотнями ступенек. Он до крови закусил губу, перед полуприкрытыми веками заплясали переливающиеся таблетки викодина. Хаус едва помнил сейчас и свои передозировки, и ломки, память упорно подпихивала картины облегчения, словно заботливая бабушка – кусочек тортика разжиревшему внуку. Вдох-выдох сквозь зубы, стиснутые до судорожной боли в челюстях.
Это было как спуск на горных лыжах новичка, который еще едет, но уже знает, что упадет.
Ему удалось спуститься на десяток ступенек, но потом нога все-таки подломилась, и Хаус рухнул на лестницу, относительно удачно удержавшись за перила. Трость вылетела у него из руки и прокатилась по пролету вниз. Он дернулся было, чтобы подняться, но в глазах потемнело, и Хаус, не помня себя, из всех сил впился зубами в кожаный браслет часов, подаренных ему Уилсону на последний день рождения, чтобы заглушить стон боли. Тот вырвался-таки каким-то сдавленным рычанием, свободная рука сама метнулась к карману и схватила изученную вдоль и поперек баночку. Крышка отлетела с мягким приглушенным щелчком, и его палец на мгновенье ощутил гладкий перекат таблеток внутри.
Сзади по лестнице вдруг прозвучали звонкие шаги, какие бывают только от каблуков в пустой части здания.
Магнер в своем обычном хирургическом костюме спустилась и молча села рядом на ту же ступеньку, поставив между ними открытую, но почти полную бутылку.
- Коньяк будешь? – спросила она, чуть ли не впервые в жизни обращаясь к нему на «ты».
Он неприметно закрыл распечатанную баночку викодина, перекочевавшую назад в карман, взял бутылку и глотнул прямо из горла, пользуясь случаем сморгнуть незаметно слезы с ресниц.
Пара глотков неразбавленного коньяка обожгли горло и присоединились к той толике, что он уже выпил сегодня. Хаус поставил бутылку назад на ступеньку, и Камала схватила ее так резко, что их руки едва не столкнулись. Она поднесла горлышко ко рту, провела языком по краю, слизывая влагу, оставшуюся после его губ, а потом отпила, запрокинув голову и показывая красивый изгиб шеи.
Хаус слегка нахмурился, в легком удивлении, недоумении возможно, но точно не чувствуя себя возмущенным. Мужчины крайне редко чувствуют себя возмущенными, если привлекательная женщина делает им авансы, вне зависимости от обстоятельств.
Честно говоря, если у них все в порядке с самооценкой, они и удивленными себя чувствуют не слишком искренне.
На брюках ее костюма от края штанины и до середины голени расплывалось темное пятно, словно тень от акулы, проступающая под лазурной водой. Хаус мимолетно коснулся его правой рукой. Женщина перехватила его движение и пояснила:
- Мистер Стокер. Рецидивирующий тромбоз брыжеечной артерии. Шустрый. Третий раз с воскресенья сдохнуть пытается.
- Вот сволочь, - посочувствовал Хаус, и она кривовато усмехнулась.
На секунду он задумался, сколько же она успела выпить после окончания своей смены.
- Ты была на этой оргии, там, наверху? – спросил он, отпивая еще коньяка.
Ему приходилось неловко тянуться правой рукой, потому что светиться следами слюны и отпечатком зубов на браслете часов не хотелось, а пропить острый глаз хирурга нелегко.
- А как же? – кивнула она и тоже сделала глоток. – Приемное отделение старалось держать меня на другом конце зала от тебя. Опасаются, видимо, что я расцарапаю тебе лицо. Зря, я царапаюсь только когда кончаю. Что насчет тебя?
- Ну, - задумчиво отозвался Хаус, - я определенно не царапаюсь.
Пили они по очереди, но ни разу не передали бутылку из рук в руки. Один всегда ставил ее, а второй подхватывал со ступеньки.
- Тем лучше для Уилсона, - заметила она без улыбки.
- Уилсон, - вздохнул он, думая о чем-то другом.
- Да.
- Да…
Камала произнесла фразочку, как будто прополоскала чем-то густым горло. Хаусу показалось, что это смесь испанского и чего-то еще, но он чувствовал себя слишком выпившим, слишком уставшим и слишком больным для лингвистических изысканий.
- Что это значит?
- Это означает мужчину, при первом взгляде на которого кажется, что ему бы стоило сбросить килограмм пять, но когда пытаешься решить, откуда их убрать, то приходишь к выводу, что гораздо лучше оставить все как есть.
На этот раз Хаус улыбнулся и потянулся, было, за бутылкой, когда Магнер вдруг резко схватила его за левую руку и повернула ее ладонью вверх. Кожа была глубоко содрана, видимо, о ступеньку, и торчала острым заборчиком вокруг неприятного вида кровавых ранок.
Боли не чувствовалось вообще никакой, как будто кисть была под глубокой анестезией, так что Хаус ограничился тем, что с интересом посмотрел на собственную ладонь.
- Что это тебя вообще на лестницу понесло?
- Лифт не работает.
- В здании не единственный лифт.
- Но мне хотелось спуститься по лестнице.
- Тебе хотелось, - рассмеялась она без намека на веселье в голосе. – Ну, конечно. Мне пора бы привыкнуть.
Отсмеявшись, Камала снова взялась за бутылку, но пить не стала.
- Ну, кто из нас это скажет? – спросила она вместо этого.
- Элвис не вернется?
- Кадди пообещала, что прикроет мой рейтинг, если я не буду болтать на комиссии завтра.
Хаус пожал плечами.
- Она блефует. Она в любом случае не будет афишировать этот случай – он недостаточно красивый для семейной фотографии в рамку на стенку.
Телефон, зазвонивший в кармане у Камалы, вырвал их обоих из этого странного диалога.
Перепуганный голос Ника звенел в трубке так сильно, что даже Хаус без труда его слышал.
- Магнер, вы еще в больнице?
- Спорный вопрос, - ответила она, откидываясь и почти ложась на ступеньки спиной. – Что случилось?
- Это миссис Солтаж – по-моему, открылось внутреннее кровотечение.
- А где Хейстак?
- Он на экстренной операции – аппендицит у беременной. А тут у Солтаж пошла кровь по катетерам.
- Ну, так оперируй ее.
- Магнер, вы не могли бы все-таки подойти? – в голосе у него звучала плохо скрытая мольба. – Я не уверен, что это действительно оно, и боюсь, что если пойду на релапаротомию, а это …
- Черт, я тебя поздравляю! Ты вернулся на уровень двухлетней давности! – Она глубоко вздохнула и сказала: - Поставь инфузионную и разворачивай операционную на всякий случай. Я буду через пятнадцать минут.
Женщина выключила телефон и отпила еще коньяка.
- Нет, - сказала она, возвращаясь к их разговору. – Она блефует потому, что не сможет прикрыть мой рейтинг в любом случае. Люди умирают от кровотечения после биопсии печени, даже если у них нормальные тромбоциты. И все всегда будут думать об этом, глядя на мой послужной список. Уэлш могла быть одной из них. Но она не была. Она умерла, потому что у нее не было тромбоцитов. И мы с тобой оба это знаем. И это не изменится вне зависимости от того, что я завтра скажу.
- Тогда наш разговор вообще не имеет смысла.
Камала снова рассмеялась, нехорошим каркающим смешком.
- Точно. Вкусим еще хмеля и запретный плод вожделения заодно?
- Слишком пафосно, - покачал он головой.
- Тогда давай просто напьемся и трахнемся, - предложила она.
Хаус внимательно посмотрел на нее от шикарных черных волос до темного пятна крови мистера Стокера на штанине.
- Тебя на отделении ждут, - напомнил он.
- Через пятнадцать минут. Мы успеем.
- Нет, пятнадцать минут это несерьезно, - возразил Хаус.
Она усмехнулась и заложила руки за голову, устраиваясь на жестких ступеньках поудобнее.
- Ты здорово помотал мне нервы, - после паузы призналась Магнер. – Тебе ведь плевать, да? Тебе на все плевать, кроме себя… А может и на себя тоже. Ладно. Мир тебе.
Она встала рывком, даже не покачнувшись на каблуках, спустилась по лестнице ниже и подняла его трость. Хаус не протянул руку, да женщина и не стала подавать ее ему, а просто бросила рядом с недопитой бутылкой, развернулась и пошла вниз.
*
Когда через пару часов Уилсон выказал готовность отбыть из больницы, Хаус чувствовал себя уже достаточно трезвым, чтобы сесть за руль.
Спустились глубокие сумерки, и на лобовое стекло падали частые, навязчивые не то капельки дождя, не то снежинки. Отблеск от дорожных фонарей проезжался по лицу Уилсона то полосой света, то полосой тени, создавая впечатление, будто последовательно сменяются различные маски. Потом Уилсон прикрыл глаза и откинулся на спинку сидения, не задремав, а просто давая себе отдых.
Внезапный рывок и визг тормозов быстро вырвал его из этого состояния. Красно-синий джип из правой полосы резко вильнул и подрезал хаусовскую машину в считанных сантиметрах от переднего бампера. Хаус ушел в левую полосу и выжал гашетку почти на максимум. Уилсон почувствовал, как их вжало в кресла, словно при разгоне самолета.
- Держись, - негромко сказал Хаус и резко крутанул руль направо, перестраиваясь перед джипом.
Потом он нажал на тормоза, сильно сбрасывая скорость, заставляя водителя джипа затормозить изо всех сил, чтобы не влететь в хвост. Уилсон знал этот прием, когда, проучив таким образом наглого шофера, следует так же быстро нажать на газ и уехать, однако в этот раз что-то пошло не по плану. Вместо этого Хаус продолжил давить на тормоз, и машина, завизжав издыхающим опоссумом, остановилась, чертя по асфальту черные полосы торможения. Их бросило вперед, но Хаус успел-таки выставить в сторону руку, прижимая Уилсона к креслу, чтобы тот не ударился о бардачок.
Машина остановилась, и за ней волей-неволей встал и джип, так близко, что уже не мог вывернуть на другую полосу.
Лицо Хауса было искажено болью, и он явно просто не в силах был переставить ногу на газ, и вообще двинуть ею, продолжая изо всех сил давить на тормоз, хотя они уже давно стояли.
Уилсон схватился за рычаг коробки управления и, неловко, безымянным пальцем, нажав на кнопку, передвинул его на «парковку», обезопасив себя, по крайней мере, от того, что машина тронется с места, если Хаус все же сумеет отпустить тормоз. Джип сзади засигналил, а Уилсон отстегнул ремень, открыл дверцу и выскочил на дорогу, чудом миновав идущую по правой полосе машину, которая тоже разразилась негодующим клаксоном. Он оббежал шевроле спереди и распахнул дверцу рядом с водителем. Хаус сидел, судорожно сжимая руль, из прокушенной губы текла кровь. Уилсон положил руку на его бедро, и почувствовал каменно-сведенные мышцы, которые сократились так сильно, что выступали под кожей, словно он ощупывал анатомический препарат под джинсовой тканью.
Джип засигналил снова, и ему в унисон отозвались другие машины. Движение было вроде бы не очень активным, но это до тех пор, пока они не заблокировали полностью среднюю полосу, да и левую заодно прихватили открытой дверцей.
- Хаус, давай… осторожнее…
Он мягко попытался размять мышцы, но Хаус со сдавленным хрипом перехватил его руку и сжал у запястья с такой силой, что кисть мгновенно онемела.
Сзади снова раздался негодующий сигнал. Водитель джипа опустил стекло и что-то крикнул. Сзади него скопились другие машины, так что при всей своей безбашенности он не мог теперь и сдать назад, чтобы перестроиться на другую полосу.
- Хаус, что с тобой случилось?
Тот с внезапной силой отбросил руку Уилсона и посмотрел ему в глаза.
- Что с тобой случилось, Уилсон? Ко мне сегодня подошла каждая чертова мартышка в этом зверинце, включая даже семисотлетнюю медсестру из детского отделения - я вообще думал, что она давно умерла и в кресле около аквариума сидит ее мумия с вязанием на коленях! Каждый придурок, не имеющий представления ни о том, что такое гепатит, ни о том, зачем нужна в принципе биопсия, и путающий мандрен с мандражем, а печень с печеньем, посчитал своим долгом бросить мне в лицо свое высочайшее мнение, осудить и заклеймить – на мне, между прочим, ни одного свободного места нет. И только ты молчишь все эти дни, как будто все действительно в порядке. Ты ходишь к Кадди, к этой долбанутой адвокатше, ты делаешь мне чертово предложение – да, я понимаю, что у тебя это на уровне рефлекса – ты готов лишиться работы, и ты не сказал мне ни единого слова.
Он выдал все это на одном дыхании и сдвинул, наконец, ногу с тормоза – судорога слегка отпустила.
- Хаус, - сказал на это Уилсон, - говорить тебе, что моя чертова жизнь теперь напрямую и как никогда связана с твоей – бесполезно. Если ты это понимаешь, то нет смысла озвучивать вслух, а если не понимаешь, то это не изменится, что бы я ни сказал. Я верю, ты в курсе, что от этой завтрашней комиссии зависит будущее – наше будущее – и что ты не поставил бы его под угрозу, если бы оно того не стоило. Я хочу в это верить. Не мешай мне.
Он мог бы сказать еще очень и очень много: что как бы Хаус ни сопротивлялся, но он несет ответственность теперь за жизнь Уилсона в той же мере, что и наоборот; что у них нет уже отдельного будущего, а только общее: и что он, Уилсон, рад, черт возьми, делить это будущее, что бы оно ни приносило. Да, временами оно будет, обязательно будет приносить проблемы, приносить горе, приносить боль, но пока Хаус понимает их совместную жизнь так же как Уилсон – это всегда, всегда будет того стоить.
Однако он не сказал ничего – все казалось настолько очевидным, что произнести вслух означало обесценить это понимание, рожденное в глубине сердца.
Сзади снова истерически зашелся гудок.
- Да работает у тебя клаксон, работает! – закричал водителю джипа Уилсон. – Оставь его в покое и проверь дворники, наконец!
Он протянул руку и мягко потянул Хауса за плечо.
- Давай. Пусти меня за руль.
Хаус послушался, тяжело, хватаясь за мокрый капот, доковылял до пассажирского кресла – его хромота сейчас была заметна как никогда - и сел туда, позволяя Уилсону занять водительское сидение и сдвинуть, наконец, машину, освобождая проезд несчастному джипу.
*
До дома они доехали тихо, тихо выпили чаю и тихо легли.
Хауса накрыло, конечно, позже, и в три часа ночи Уилсон обнаружил его на кухне, сидящим со стаканом виски, откуда не было сделано ни глотка, и смотрящим на пустую крысиную клетку. На мгновенье Уилсон подумал, что вместо нее сейчас видит Хаус? Анализ тромбоцитов? Кровоточащую печень? Завтрашнюю комиссию?
Он мягко положил руки Хаусу на плечи сзади и слегка помассировал. Хаус не двинулся с места и только через пару минут склонил голову, прижимая чужую кисть небритой щекой.
- Они скажут завтра, что это было сделано из «академического интереса», - пробормотал он вдруг. – Что я отправил пациентку под нож ради чистой науки.
- А на самом деле? – спросил Уилсон после паузы.
Это был вопрос, который мучил его все эти дни. Тот, который он боялся произнести вслух. Он хотел верить, что не исследовательский интерес толкнул Хауса на то, чтобы нарушить течение жизни стольких людей. Уилсон принимал возможность пожертвовать чем-то ради попытки Хауса спасти человека – никто не обещал, что будет легко. Жертвовать собой ради попытки Хауса самоутвердится в диагностике он, может, и не был готов. Днем, раз за разом, всем, кто хотел слышать, Уилсон повторял: «Он только боролся за жизнь пациентки». Но ночью, лежа в кровати без сна, когда сумерки не просто клубятся по углам, но и гримасничают, присаживаясь на край кровати, он спрашивал сам себя: «Полно, а за это ли он боролся?». Уилсон хотел верить, да. Но еще он, черт возьми, хотел слышать это.
- Уилсон, если бы можно было вылечить ее, не узнав, от какой болезни она умирает – я забил бы на этот диагноз, - ответил Хаус.
Это было все, что Уилсон хотел услышать. Любой, кто знал Хауса хоть немного, понимал, чего стоит такое признание.
Он склонился и поцеловал растрепанную макушку.
- Это самое главное. И я не хочу больше слышать, что человек, которого я люблю, пожертвовал жизнью пациентки ради науки. А с комиссией завтра будь, что будет.
@темы: слэш, грегори хаус, фанфики, хаус/уилсон, джеймс уилсон
-
-
23.11.2012 в 20:21-
-
23.11.2012 в 20:41-
-
23.11.2012 в 21:43-
-
23.11.2012 в 21:48-
-
24.11.2012 в 14:25Ваш Уилсон - прекрасен. То что доктор прописал! Чувствующий, переживающий, ранимый... при этом он намного сильнее Хауса. Жертвенный (но не как Мать Тереза! ведь по сути, все это он делает для себя - так как Хаус стал жизненно важной частью самого Уилсона)
Еще раз спасибо!
Я бы с удовольствием почитала еще что-нибудь из-под Вашего пера.
Вы упоминали основную страницу, можете дать ссылку?
-
-
24.11.2012 в 15:21Ваш Уилсон - прекрасен.
О, это чудесно. Для описания Уилсон гораздо более сложный персонаж, чем Хаус, который во многом имеет очень четкий архетип, подразумевающий определенные черты.
при этом он намного сильнее Хауса.
По сути так было всегда))) помните зеркалящего пациента в Mirror?
Я бы с удовольствием почитала еще что-нибудь из-под Вашего пера. Вы упоминали основную страницу, можете дать ссылку?
Отправила в у-мыл
-
-
24.11.2012 в 18:41учитывая, что написано в твоем резюме, тебя возьмут врачом только в индейскую резервацию – потому что их старейшины поголовно невозмутимы и неграмотны. Я почти уверен, что тебе не понравится перспектива прыгать вокруг каждого больного в бизоньей шкуре на голое тело и трясти бубном.
Представляю себе эту картину
А еще классно (это так похоже на Хауса) про Удивительного Бескрылого Почтового Голубя Формана Только в одной из прошлых глав он еще был Черным и Лысым, если не ошибаюсь.
Сцену с аварийной ситуацией на дороге читала, будто смотрела кино. Особенно этот момент: Джип сзади засигналил, а Уилсон отстегнул ремень, открыл дверцу и выскочил на дорогу, чудом миновав идущую по правой полосе машину, которая тоже разразилась негодующим клаксоном. Он оббежал шевроле спереди и распахнул дверцу рядом с водителем. Хаус сидел, судорожно сжимая руль, из прокушенной губы текла кровь. Такое чувство, что я слышала звук этого негодующего клаксона и почувствовала ветер от пронесшейся мимо машины, а испуганное лицо Уилсона, переживающего за Хауса было таким отчетливым.
Да, Уилсон, конечно, настолько переплел свою судьбу с судьбой Хауса, что отдельное существование представляется совершенно немыслимым.
Так хочется, чтобы они заключили гражданский союз, но не от безысходности ситуации, а потому что оба этого хотят, (только один из них пока до конца не осознал этого желания). Интересно как бы выглядела свадебная церемония в Вашем описании?
Спасибо за еще одну частичку этого замечательного фика.
-
-
24.11.2012 в 22:21Версий много. Я расскажу суть. (с)перто
Такое чувство, что я слышала звук этого негодующего клаксона и почувствовала ветер от пронесшейся мимо машины, а испуганное лицо Уилсона, переживающего за Хауса было таким отчетливым.
Это прекрасно. Наряду с лестницей - это одна из моих любимых сцен, кстати, тоже
Так хочется, чтобы они заключили гражданский союз, но не от безысходности ситуации, а потому что оба этого хотят, (только один из них пока до конца не осознал этого желания).
Хаус, не знающий, чего он хочет? О, нет. Просто ты не всегда можешь получить то, что хочешь. Тут все не так просто.
Спасибо за еще одну частичку этого замечательного фика.
-
-
03.12.2012 в 05:54-
-
03.12.2012 в 22:36-
-
03.12.2012 в 23:04Мне Стива МакКуина жалко. А Хаус... У него для всяческих чувств Уилсон есть.
-
-
03.12.2012 в 23:09а хауса бить поздно. надо было тогда, когда ему показалось, что выгрести в открытое море и там перевернуть лодку - это хорошая идея. а теперь уже только либо тонуть, либо выплывать