О чем невозможно говорить, о том следует молчать
Diagnosis
Автор: Creatress
Бета: Моя бабушка
Рейтинг: R
Размер: миди
Пейринг: Уилсон/Хаус
Жанр: Drama, Romance
Отказ: Ну, я бы написала, что все мое - но вы же все равно не поверите, правда? Так что, персонажи, события и места, чьи названия покажутся вам знакомыми, принадлежат тем, кому принадлежат
Цикл: Historia Morbi [5]
Фандом: House MD
Аннотация: Уилсон попадает в ситуацию, в которой никогда еще не оказывался, а Хаус - в ситуацию, в которой бывал уже дважды.
Комментарии: Тайм-лайн: вскоре после третьего развода Уилсона.
Канон, соответственно, учитывается частично.
Все медицинские случаи взяты из практики - очень редко моей, в основном моих преподавателей, кураторов и профессоров.
Diagnosis (лат.) - диагноз. Раздел истории болезни, где формулируются заболевания, которыми страдает пациент.
Комментарии принимаются с благодарностью, здесь же или на е-мэйл
Предупреждения: слэш, OOC
Статус: Не закончен
Глава 1
Глава 1
У Хауса начали появляться гости. Он не был пока готов всесторонне анализировать эту ситуацию, поэтому решил ограничиться взятием данного симптома на заметку и наблюдать дальнейшее развитие клинической картины. А картина развивалась таким образом, что сейчас на любимом хаусовском диване сидела Эллоди и весело перемывала кости их с Уилсоном общих знакомых. С костей с каждой минутой стремительно смывалась надкостница, потому что мясо содрали в самом начале. Хаус, опираясь на трость, встал и принес с кухни три бутылки пива, чудом удерживая их за горлышки одной рукой. Эллоди подняла на него глаза.
- Ты же в курсе, что я беременна, или считаешь, будто я просто пополнела?
Это было довольно трудно не заметить, учитывая, что рожать ей было недели через две, и Хауса подмывало поставить бутылки на выпирающий, обтянутый джинсой живот, чтобы проверить, удастся ли их там уравновесить. Однако рисковать пивом не хотелось, и Хаус со звоном опустил бутылки на столик.
- Это нельзя не заметить, учитывая, что ты заняла большую часть моего дивана и выглядишь так, будто проглотила глобус целиком. Я просто слишком тактичен, чтобы упоминать об этом. В любом случае, все три бутылки – мне.
Эллоди подняла брови и посмотрела на Уилсона, методично сгребающего скорлупу от орешков со стола.
- Это, к сожалению, правда, - подтвердил Джеймс в ответ на ее невысказанный вопрос и поднялся на ноги. – Сока тебе принести?
- И орешков мне захвати, - вставил Хаус и нахмурился, встретив укоризненный взгляд. – Ну что? У меня была всего одна свободная рука!
Уилсон только покачал головой, не в силах прогнать улыбку с губ.
Когда он вернулся с соком, орешками, и забыв пиво для себя, Эллоди как раз с вниманием наблюдала, как Хаус сосредоточенно наливает в поилку Стиву темную пенящуюся жидкость. Когда этот сложных трюк увенчался успехом женщина бурно, но беззвучно зааплодировала. Уилсон укоризненно покачал головой.
- Хаус.
- Что? Это хорошее пиво и мы сошлись на том, что в его возрасте уже можно пить
- Возможно, но не злоупотреблять – а ты уже давал ему пиво вчера.
- Он будет единственной в мире крыской, претендующей на место в реабилитационном центре, - усмехнулась Эллоди, отпивая сока.
- Я свистну тебе если что – подгонишь ему V.I.P. палату с белкой-шлюхой в колесе, - согласился Хаус, глядя, как Стив тщательно умывает усатую мордочку. – И вообще, например, если твой ребенок будет похож на тебя – это же никого не удивит…
- Он только что сравнил моего ребенка с крысой? – уточнила женщина у Уилсона.
- Сравнил-сравнил, - меланхолично подтвердил тот, разыскивая пульт среди вороха газет на журнальном столике. – Я сам слышал.
К чести Эллоди она рассмеялась.
- Ладно, мне определенно пора. Джеймс, помоги встать, пожалуйста.
Уилсон поднял ее с низкого дивана, откровенно говоря, не без труда.
- Приходи почаще, - любезно заметил Хаус, - я уже заказал лебедку – к следующему месяцу должны прислать.
- Уже скорее всего не понадобится, - возразила Эллоди.
- Это ты так думаешь, - негромко, но так, чтобы все слышали, уточнил Хаус.
- Он намекает, что я переношу беременность? – женщина повернулась к Уилсону
- Нет, - пояснил тот, - на то, что ты растолстеешь. Прости. Пойду твое пальто принесу.
Пальто на ней не сходилось, так что она просто накрутила сверху теплый шарф, радуясь в глубине души, что все-таки влезает за руль машины.
Квартира за последние месяцы приобрела некий средний вид между творческим беспорядком Хауса и стратегически выверенным «каждой вещи – свое место» Уилсона. Самый оптимальный вариант, если подумать.
- Хаус из-за тебя остался без Рождества, - спросила Эллоди, которой в глаза бросилось полное отсутствие всяких украшений, - или это ты из-за него остался и без Хануки, и без Рождества?
- Слушай, - крикнул с кухни Хаус, не давая Уилсону возможности ответить, - никто и так не сомневается, что в тебе бушуют женские гормоны, заставляющие умилятся любому младенцу.
Уилсон открыл, было, рот, словно желая что-нибудь сказать, но вместо этого только покачал головой.
- Пойдем, я провожу тебя.
Они вышли в коридор, и Уилсон ей улыбнулся своей обычной теплой и ясной улыбкой.
- Значит уже совсем скоро… Не боишься?
- Да нет. Первого родила и этого рожу. Все будет в порядке, Гарри волнуется больше, чем я, - она нахмурилась, глядя в его обеспокоенное лицо. – Ты не умеешь рисковать, Джеймс.
- Для этого у меня и есть Хаус, - улыбнулся он и вернулся к прежней теме. – Смелость женщин – это совершенно особая вещь, но как мужчины решаются, чтобы у них рождались вторые и третьи дети – для меня загадка. Гарри – герой.
- Проблема в том, что у тебя никогда не было ребенка, - заметила Эллоди, и в голосе ее помимо воли прорезалось сочувствие.
Уилсон порадовался, что Хаус их не слышит – он бы ее растерзал. Словно в ответ на мысли о Хаусе из квартиры раздался громкий аккорд пианино, и Уилсон машинально скосил глаза на часы – без малого полночь. Он вздохнул.
- Проблема в том, что сейчас он у меня есть.
- Это извращенное отцовство, - возразила Эллоди.
- А сорокапятилетний трудный подросток – это нормально?
Этот риторический вопрос мог звучать по-разному, но Уилсон улыбался.
*
Уилсону удалось с минимальными потерями отвлечь Хауса от пианино, и они неторопливо сгребали теперь посуду на кухне, чтобы помыть. Вернее, Уилсон ее собирал и ставил рядом с раковиной, а Хаус опускал в мыльную воду и делал вид, что таким образом она отмылась. Фартуки были тем, чем обросла квартира с переездом Уилсона. Выбирал их Хаус, поэтому на его собственном по зеленому фону весьма психоделично прыгали покемоны, а на уготованном Уилсону и вовсе были разбросаны бантики, хотя Джеймс и настаивал, что это узелки, но Хаус-то знал, что именно он покупал.
- По крайней мере в деторождении хорошо одно, - вяло заметил Хаус, который чувствовал себя сонным и скрытно мечтал о моменте, когда окажется, наконец, в постели с Уилсоном, - в следующие недели Эллоди будет занята достаточно, чтобы не навещать нас. Я буду скучать - для психоаналитика она не такая уж и психованная.
Уилсон зевнул, тоже утомленный долгим днем.
- Невероятно, что через несколько дней у нее уже будет ребенок... маленькое живое существо.
- Да, - перебил Хаус, - меня самого шокировал тот факт, что из женщин периодически сыплются дети, когда я впервые об этом узнал... лет в шесть-семь. Куда больше меня шокировало, когда я узнал, откуда именно они вылезают - несколько позже, а еще больше, когда померил размер, ну диаметр я имею в виду... и не циркулем, а...
- Я понял, - перебил Уилсон. - В любом случае Гарри очень повезло.
- Ага, - подтвердил Хаус, - в ближайшие дни его жена порвет влагалище.
- Я не это имел в виду, - машинально начал Уилсон, но сообразил, что Хаус, конечно, прикалывается и только покачал головой. Закатить глаза достаточно выразительно ему не удалось, настолько они слипались. - Хаус, помнишь, как мы с тобой обсуждали, что такое хорошо, а что плохо? Убей меня бог, если я понимаю, почему вообще должен это объяснять тебе, но дети - это хорошо.
- Ты действительно так думаешь? - уточнил Хаус, пока Уилсон опять зевал.
- Ну да, - подтвердил тот неразборчиво.
Хаус кивнул, взял очередную чашку за ручку и очень аккуратно стукнул ею о бортик раковины так, что осколки полетели во все стороны.
Уилсон, с которого мгновенно соскочила вся сонливость, с изумлением уставился на него. Хаус по-крокодильи добро улыбнулся, показав отбеленные зубы, снял фартук и накинул его Уилсону на плечо.
- Спокойной ночи, - вежливо пожелал он, уходя с кухни.
- Хаус! - крикнул ему вслед Уилсон, отмерев. - Чтобы отлынить от мытья посуды, это был бездарный способ.
- Ну отчего же? - отозвался тот из комнаты. - На мой взгляд, это было достаточно изящно.
*
Хаус демонстративно лежал спиной к нему, умудряясь даже так весьма выразительно показывать вид оскорбленного достоинства – он терпеть не мог, когда Уилсон ложился позже него. Впрочем, Джеймс привычно проигнорировал этот невербальный посыл, подобрался поближе и обнял Хауса сзади, прижимаясь щекой к плечу. Это ощущение: родного запаха, тепла любимого человека, шероховатости ткани футболки – оно успокаивало, умиротворяло и просто лежать рядом, чувствовать, воспринимать доставляло почти животное удовольствие, одновременно переполняя нежностью.
Хаус лежал молча и неподвижно, но Уилсон мог бы поклясться, что тот не спит, хотя не знал, почему так в этом уверен. Это было что-то незаметное, выросшее из долгих лет знакомства и глубокой близости – возможно, частота сердцебиения, или температура тела, или ритм дыхания… что-то, что люди называют чутьем на другого человека. Поэтому Уилсон не стал даже понижать голос, просто сказал:
- Хаус… мы вполне можем отпраздновать Рождество… ну если ты хочешь, конечно… я имею в виду, многие так делают…
Он замолчал, чувствуя, что начинает частить. Ответная тишина слегка обескураживала, и на секунду Уилсон подумал, что возможно Хаус и в самом деле спит, но в этот момент тот повернулся в кольце обнимающих рук так, чтобы оказаться лицом к лицу с Уилсоном. Хаус с совершенно непередаваемым выражением лица слегка приподнялся, подперев голову рукой, и смерил Уилсона подчеркнуто внимательным взглядом.
- Ты прав. Ты прав. Именно этого я и хочу: елку, много-много подарков, а и еще Санту, обязательно Санту, и давай еще родственников пригласим… и много-много ребятишек – без воплей, соплей, разбитых носов за последнюю шоколадку и битых окон никакое рождество не в радость. И конечно, рождественские хоралы, которые завывают дурными голосами верующие, уподобляясь осатаневшим овчаркам – я обязательно разучу парочку, а ты сможешь стать моей бэк-вокалисткой, сестрой Джеммой – мы одолжим у соседки с большими буферами с третьего этажа ее лифчик…
Уилсон вздохнул, разжал руки, отвернулся от Хауса и лег к нему спиной, демонстративно накрываясь одеялом чуть ли не с головой.
- Подожди, - возразил Хаус, бесцеремонно поворачивая его к себе за плечо, - я еще не закончил перечисление всех приспособлений, которые нам потребуются, чтобы проникнуться духом рождества. И это все еще не считая того, что нам пора уже сейчас отвыкать заниматься сексом – иначе мы будем не достаточно просветленными к этому празднику, ну или в крайнем случае, мы можем иногда все-таки продолжать предаваться этому пороку, но только держа одну руку на библии, а вторую на конституции. Уилсон, будет так здорово – просто не терпится начать!
Лицемерие, которым несло от этого показного энтузиазма, Уилсон безошибочно распознал бы даже в полной темноте на расстоянии мили и с завязанными ушами.
- Хватит, Хаус, - устало поморщился он, - я все понял.
- Ничего ты не понял, - возразил тот, блеснув в темноте насмешливой улыбкой, - я еще только начал благодарить тебя за глубокое понимание моей сущности, заботу и готовность подарить радость…
- Хаус, отвали, - дружески посоветовал Уилсон, порываясь снова отвернуться, однако Хаус снова его удержал.
- А обещанная радость?
Уилсон с трудом удержал порыв слегка придушить его, но погрубевший хрипловатый голос Хауса оставался сексуальным, так что вместо этого Уилсон склонился, целуя любовника в шею, а потом сжимая кожу зубами, так что тот дернулся, откидывая голосу назад.
Ну возможно, хотя Хаус и не протестовал, он прикусил слишком сильно, но Уилсон все еще был слегка зол. Не потому, что, боже сохрани, хотел праздновать рождество, а за то, что Хаус вот так реагирует на искреннюю попытку сделать ему приятное. Однако налет этой горечи был легчайшим и привычным, а целовать горячую шею, чувствуя пальцы Хауса, вплетающиеся в его волосы, было приятно, так что Уилсон без особого напряжения выкинул все постороннее из головы.
***
Обычно Хауса нельзя было назвать обладателем вечно безоблачного настроения - сам он с годами выработал четкую классификацию для определения меры неприязни к окружающему миру на данный момент. Туда входили стадии от "стоит ли этот мир вообще того, чтобы я дал ему еще один шанс" и через множество промежуточных до "стоит, но прошел он этот тест с трудом". Последние стадии расценивались им как основание для вынесения диагноза "Еще один терпимый день в этой помойке в кое-каких кругах известной как третья планета от Солнца". Надо заметить, что в последние полгода подобный диагноз наблюдался непривычно часто.
Вот и сегодня Хаус ощущал, что мир, его окружающий, если не отличен, то по крайней мере сносен достаточно, чтобы как-нибудь перебиться пока не подоспел более подходящий. До такого чувства его могло довести несколько вещей: секс с Уилсоном, игра на нервах Уилсона и благополучное исполнением какого-нибудь коварного плана... относительно Уилсона - и так как у Хауса был приличный шанс получить все эти вещи за один день, то он соизволил даже насвистеть какой-то победный мотивчик, направляясь в кабинет онколога.
- Уилсон, мир в опасности, - сообщил Хаус открывая дверь.
Уилсон отмахнулся, показывая, что говорит по телефону. Хаус неторопливо подошел и нажал на рычаг.
- Хаус! Я говорил с коллегой из Трентона.
- Он перезвонит. Так вот, как я говорил: Санта-Клаус явно нуждается в снижении артериального давления и в профилактике диабета второго типа, а я хотел проверить, болеет ли олень Рудольф ринофимой1 еще с тех пор как был маленьким мальчиком - а теперь из-за тебя я теряю шанс выяснить это в ближайшее Рождество, так что я считаю, что ты должен возместить мне эту потерю. Думаю выходные в Лас-Вегасе помогут мне примириться с разочарованием.
На взгляд Хауса в этой речи не было ни единого изъяна с точки зрения возможного воздействия на Уилсона - она была короткой, четкой, логичной и давила на чувство вины. Уилсон был просто обязан проглотить наживку, облизать губы и еще извиниться в дополнение.
Однако вместо этого Уилсон поджал губы и покачал головой, принимая нарочито задумчивый вид, которому Хаус не поверил ни на мгновенье.
- Ммм... нет.
Хаус непонимающе нахмурился.
- Нет?
- Именно так. Нет. Это не я виноват в том, что тебе пришлось пережить разочарование, а ты отказался праздновать Рождество, заодно не забыв напомнить, что я абсолютно тебя не понимаю. Ну так при том, что я не гений, то, что ты не хочешь праздновать - это я уяснил. Я осознаю, что сейчас ты готов принести свое нежелание в жертву, но я такого принять не могу.
При напускном смирении, в глазах у Уилсона плясали чертики, и Хаус подумал, что они с Джеймсом слишком много поднабрались друг от друга за эти года. Например, умению почти профессионально друг над другом издеваться.
- Брось, Уилсон. В Лас Вегасе можно будет прекрасно проникнуться рождественским духом! Мы купим тебе костюм оленя, такой коричневый с белой грудкой и с рожками, а я воспользуюсь своими навыками ковбоя и буду седлать и запрягать тебя каждую ночь.
Уилсон слегка улыбнулся, очевидно не в силах удержаться от того, чтобы не представить себе такую картину, но покачал головой.
- Я уезжаю 24 числа на два дня читать доклад для конференции по поводу поддержки больных с тяжелыми заболеваниями.
Сказав это, Уилсон начал копаться в своей записной книжке, надеясь таки найти телефон коллеги из Трентона и перезвонить. Весь его вид явственно демонстрировал, что разговор окончен, однако Хаус бы был не Хаусом, если бы от него можно был бы отделаться так легко.
- Тебя не будет на Рождество? - переспросил он.
Уилсон слегка поерзал на стуле, избегая смотреть Хаусу в глаза.
- Ты сказал, что мы не будем праздновать, - упрямо повторил онколог, - и я согласился участвовать в конференции.
- Какому дураку вообще пришло в голову устраивать конференцию 25 декабря?! - вопросил Хаус, теряя терпение. - Куда ты едешь? Нью-Йорк, Лос-Анжелес, Сан-Франциско2 или пустыня Моисея?
- Хаус, иди к черту, - беззлобно огрызнулся Уилсон, отыскавший наконец запись и набравший номер. - Алло, это Джеймс Уилсон из Принстон Плейнсборо, нас... разъединили...
При этих словах он очень выразительно посмотрел на Хауса, который тут же воспользовался моментом и снова нажал на рычаг телефона.
- Он должен перезвонить сам, - заметил он в ответ на возмущение Уилсона. - А тебе я должен сказать, что ты нарываешься на невезение - всем известно, что блудный побег на семитскую конференцию, где ты собираешься поглощать мацу, кошерную пищу и ухлестывать за замужними сарами, накануне Рождества приносит одни неприятности. Хуже чем если разбить зеркало... обычное, не гинекологическое, потому что если разбить гинекологическое...
- Мне сейчас приносишь неприятности ты, - перебил Уилсон, запасы терпения которого были небезграничны. - Ты хотел не праздновать - и мы не празднуем, чего тебе еще надо?
- Это неправильная постановка вопроса, Уилсон, исходящая из неверных предпосылок. Ты не должен делать то, что я хочу. Ты должен заставлять меня делать то, что я не хочу. Блин, ты вечно все забываешь - может нам в брачный контракт это вписать? Твоя обязанность - противодействовать!
Уилсон не мог не признать, что определенная логика тут была, его обязанностью действительно было заставлять Хауса делать то, что тот не делать хочет, иногда чаще, последние полгода реже, потому что Хаус вдруг начал хотеть. Хотеть совместного отпуска, хотеть секса, хотеть ужинов рядом и завтраков в постели вместе, по крайней мере по субботам. Возможно, Уилсон из-за этого подзабыл о своей главной обязанности... Хаус хотел, чтобы Уилсон заставил его отпраздновать? На какую-то долю секунды Джеймс на самом деле почувствовал себя виноватым, но потом припомнив с чем Хаус пришел на этот раз, заметил:
- Ну считай, что я примерно так и делаю. Ты хочешь ехать в Вегас - значит, я должен этому противодействовать!
Хаус открыл было рот, чтобы что-то сказать, и так и остался, чудесным и безмолвным.
План явно шел наперекосяк, хорошее настроение слизнули словно широкий лентец3 - витамин В12. Хаус уже собирался вытащить из рукава какой-нибудь непредсказуемый туз, но в этот момент в дверь постучали, и вошел Чейз.
- Хаус, я искал вас.
- И поэтому ты пришел в чужой кабинет? - уточнил Хаус, почти обрадованный приходу Чейза. По крайней мере теперь было на ком сорвать плохое настроение. - Вот так ты и операции делаешь. А потом приходится обосновывать новый способ удаления внутригрудных лимфоузлов из параректального доступа.
- Но вы и вправду оказались здесь, - резонно возразил Чейз.
- А их и вправду можно удалить из параректального доступа, - не менее резонно заметил Хаус.
- В любом случае, я принес вам историю болезни.
- Спасибо. Хотя я абсолютно уверен, что, говоря "Пентхаус", я имел в виду совсем другое... - скривился Хаус и вздохнул. - С другой стороны, я могу почитать результаты лапараскопии - так глубоко даже "Пентхаус" не обнажает своих женщин.
- Там вас как раз и ждет женщина, - сказал на это Чейз.
Хаус и Уилсон одновременно посмотрели на него. Хаус отреагировал первым.
- О, это хорошая новость - ты определенно справился с заданием куда лучше, чем я думал.
- Она пациентка... в смысле... она привезла вам свою дочь.
- А... - протянул Хаус, видимо, теряя интерес к разговору. - Не привлекает. Скажи, пусть лучше купит мне утконоса или муравьеда. Тебе понравится держать муравьеда дома, Уилсон. Он сможет выметать пыль из углов с помощью языка, и мы вообще можем научить его как следует работать языком... ну я имею в виду, - жест, который сделал Хаус едва ли можно было счесть приличным, - он может мыть посуду...
- Что за пациентка? - перебил Уилсон, обращаясь к Чейзу.
- Кэрри Уэлш, 16 лет, - с видимым облегчением ответил тот, передавая папку хозяину кабинета, однако Хаус вырвал ее на полпути и торопливо начал листать.
- Уэлш... - пробормотал он. - Вот черт...
Не без труда Хаус резко встал из кресла и похромал к выходу.
Чейз проводил его удивленным взглядом - ему было прекрасно известно, что Хаус крайне редко помнит своих пациентов поименно.
- Он уже лечил ее? - спросил Чейз, когда дверь за Хаусом закрылась.
- А что у нее?
- Я не знаю. Ее мать пришла и целенаправленно попросила консультации Хауса - я подумал, что это его бывшая пациентка. В приемнике обнаружили повышение трансаминаз.
Уилсон со вздохом скривился.
- Нет, ее он никогда не лечил.
*
Уилсон как раз успел добавить соус в салат, когда напротив плюхнулся Хаус и бросил полный отвращения взгляд на его тарелку. Впрочем, взгляд, который достался Уилсону, был немногим лучше.
- Что ты наговорил Чейзу? Он теперь вообразил, будто понимает меня и имеет право мне сочувствовать, так что ходит по пятам и смотрит глазами игуаны… причем игуаны тяжелобольной, возможно даже умирающей. Ты понимаешь, как это раздражает?
Несмотря на то, что Уилсон не мог представить себе довольно симпатичную мордашку Чейза с выражением игуаны на ней как тяжелобольной, так и здоровой, он вынужден был признать, что описанный Хаусом образ и впрямь не мог не быть раздражающим.
- Да ничего такого я не говорил, - защищаясь воскликнул он, - я только сказал что лет шесть-семь назад у тебя была пациентка по фамилии Уэлш, которая долго и тяжело умирала от печеночной недостаточности, вот и все.
- Черт, Уилсон, - почти простонал Хаус, перетягивая к себе его тарелку, - ну зачем ты это сказал? Почему ты вообще помнишь мою пациентку, умершую семь лет назад? Тебе что, не хватает своих покойников?
- Да она тогда лежала в больнице почти год, - попытался оправдаться Уилсон, - и ей было лет пятнадцать… И ты мне тогда прожужжал о ней все уши.
- Такого не было, - тут же перебил Хаус, вяло ковыряя вилкой в чужом салате.
- Еще как было, - возразил Уилсон, - поэтому – да, я ее запомнил. Ну и еще потому, что у тебя редко умирают пациенты, прости. И еще я ненавижу фильм «На игле»4.
- Теперь я знаю, что мы возьмем в прокате на выходные, - огрызнулся Хаус, раздраженно отбрасывая вилку. Есть ему явно не хотелось, и Уилсон попытался под шумок вернуть свой салат, но безуспешно.
- В чем проблема, Хаус? – наконец, спросил Уилсон.
- В том, что я лечил не пятнадцатилетнюю Пэтти Уэлш семь лет назад, а для начала семнадцатилетнюю Мэг Уэлш двенадцать лет назад.
- Что?
- Я работал тогда в бостонсокй клинике, когда она поступила с признаками поражения печени… На самом деле, она была на последнем градусе цирроза. Те козлы, которые консультировали ее до этого сделали анализ на вирусные гепатиты – получили отрицательный результат, и проклятых полгода твердили, что желтый цвет кожи у девочки из-за того, что она пьет много морковного сока. Морковного сока, понимаешь, Уилсон? У нее все это время держалась желтуха, билирубин зашкаливал в сотни раз, она разодрала себе всю кожу от дикого зуда… Она выглядела лет на двадцать пять – потому что печень не могла больше разрушать гормоны, и они накапливались. Когда она полностью отекла, словно презерватив с водой, и едва могла говорить, ее отправили, наконец, в больницу, с «неясным гепатитом, для дообследования и уточнения диагноза». На отделении схватились за голову и не хотели брать – они-то видели, что она уже труп. Но все-таки взяли.
- К тебе? – уточнил Уилсон.
Хаус не глядя на него кивнул.
- Я был штатным инфекционистом… а это был по-своему простой диагноз, после того, как мы исключили все инфекционные поражения.
- Аутоиммунный гепатит?
- Конечно, - вяло подтвердил Хаус. – Ну в общем, у меня ушло около пяти дней, чтобы это доказать, а у нее ушло около пары недель, чтобы перестать говорить окончательно, начать пускать пузыри, ходить под себя и, в конце концов, тихо-мирно отчалить, не приходя в сознание.
Если бы Уилсон не знал манеры Хауса и не знал, что такое смерть безнадежного, хотя и очень молодого, больного для лечащего врача, он бы сейчас, пожалуй, плеснул чаем в небритое лицо. Ну или по меньшей мере, хотел бы это сделать. Однако он знал, так что такого желания у него не возникло. Вместо этого он отобрал свой изрядно потрепанный салат и воткнул вилку в чудом уцелевшую помидорку-черри, помедлил немного и протянул ее Хаусу. Тот овощ съел, хотя и без особого энтузиазма, скорее машинально.
- Ну а что было с Пэтти Уэлш семь лет назад? – спросил, наконец, Уилсон. – Я же ее точно помню.
- И тут тебе нечем гордиться, - отметил Хаус, и онколог вынужден был с ним согласиться, хоть и не признавая это вслух. – Ну, у нас с миссис Уэлш были очень интересные беседы, когда умирала ее старшая дочь, а мистер Уэлш чуть не выбил мне пару зубов… и не выбил не потому, что не пытался… Так что, когда годам к пятнадцати у второй девочки повысились трансаминазы – ее мать не стала больше слушать тех, кто говорил о наблюдении и перепроверке, а притащила ее в клюве мне, дав тем самым возможность понаблюдать весь процесс умирания от печеночной недостаточности в деталях. Очень мило с ее стороны, не находишь? Короче говоря, после одиннадцати месяцев в старой доброй Принстон Плейнсборо, пройдя квест от «гастроэнтерологического отделения» до «палаты интенсивной терапии», вторая мисс Уэлш, наконец, умерла, к облегчению медсестер и страховой компании, но, боюсь, немало расстроив свою мать и прервав мой цикл, когда я виртуально хоронил ее каждый раз, получая новый отчет из лаборатории. А я только-только к нему привык, между прочим.
Если уж Хаус привык к тому, что его пациентка умирает – значит дело было совсем плохо. Уилсон попытался вспомнить, что он сам делал семь лет назад, но по всему выходило, что как обычно купался в онкологическом океане болезненных поражений и вырванных побед. Так уж устроено, что трагедии одного врача довольно часто только вскользь задевают других.
- Что с ней было? – наконец, спросил онколог, незаметно подпихивая к Хаусу свой крепкий чай.
- Вопрос на миллион. Лептоспироз? Нет. Эхинококкоз? Определенно, нет. Аутоиммунный гепатит? Вот теперь правильно – я не зря в тебя верил.
- Господи, - покачал головой Уилсон, - семейная форма?
- Черт, Уилсон, - раздраженно поморщился Хаус в ответ, делая глоток чая, - не дискредитируй звание врача! Нет никакой семейной формы! Есть случай. Глупый, бесполезный случай.
- Очень печальный случай, - не мог не отметить Уилсон, а Хаус в ответ усмехнулся без малейшего признака веселья.
- Печальный? Ну не знаю. Милейшая миссис Уэлш, которая, кстати, и поныне очень даже ничего себе выглядит, сегодня привезла мне свою третью и последнюю, насколько мне известно, дочь с признаками поражения печени. По-моему это уже становится забавным, не находишь?
Уилсон считал себя человеком, не обделенным чувством юмора, но комизма в этой ситуации он не мог найти при всем желании и был готов поспорить, что Хаус тоже, как бы он ни хорохорился.
- Вирусные гепатиты исключили? – спросил он, просто чтобы спросить хоть что-нибудь, понимая, что в приемнике вряд ли успели это сделать.
- Не знаю, - пожал плечами Хаус. – Я еще историю не брал.
Обычно Уилсон в ситуациях, когда к нему поступали с заранее не оптимистичным прогнозом, старался посмотреть больного как можно быстрее – потому как дело могло быть и просто плохо, и очень плохо, но в таком случае, пожалуй, он понимал Хауса. Хауса, который явно на взводе, хотя и выдают это только взбудоражено постукивающие по рукоятке трости кончики пальцев, ну и пожалуй затравленный взгляд светлых блестящих глаз. Да, Уилсон мог это понять. Хаус был готов схлестнуться практически с любой болезнью, какой бы безнадежной ни выглядела эта схватка, и перевернуть все мыслимые и немыслимые законы, и выбить победу. Но играть роль агента ритуальных услуг, «доктора для приличия», для имитации действия – это определенно не по нему.
Уилсон чуть наклонился вперед и потрепал Хауса по руке, лежащей на столе.
- Мне жаль. Правда.
- Чего ради? Это ж диву достойно!
Джеймс вздохнул и встал.
- Мне пора - у меня прием. Увидимся.
- А прощальный поцелуй?
Уилсон сделал вид, что обдумывает это предложение.
- Пожалуй, в другой раз – когда рядом не будет всех наших коллег
- Обещания-обещания, - притворно вздохнул Хаус.
~ ~ ~
1. Хроническое заболевание, поражающее в основном мужчин, в результате которого нос увеличивается в размерах, меняет окраску и обезображивается.
2. Хаус перечисляет места с самым высоким процентом евреев среди жителей.
3. Разновидность паразита, живущего в кишечнике человека, является одной из причин возникновения В12-дефицитной анемии.
4. Фильм снят по одноименному роману Ирвина Уэлша.
Глава 2
Глава 2
Стоящая около лифта Салливан, прижимающая стопку приемных листов к груди, махнула Уилсону рукой.
- Опаздываете на прием, доктор, - с улыбкой заметила она. – Я уже проводила мистера Кортиса к вам в кабинет.
- Я опоздал, да? – без нужды переспросил Уилсон.
- И уже на пятнадцать минут, - все так же улыбаясь заметила женщина.
- Совсем о времени забыл, - извиняющимся тоном ответил онколог, машинально глядя на часы.
Это была вопиющая ложь. Он помнил о времени постоянно пока сидел с Хаусом, но просто не мог уйти не дослушав – второй раз того на откровенность не вытащишь.
- Да о чем речь? – отмахнулась Пейдж. – Я же понимаю, что вы не за салатиком засиделись.
- Конечно, - пробормотал Уилсон, нажимая и без того светящуюся кнопку вызова, словно рассчитывая, что лифт так придет быстрее, - какой тут салатик?.. И как вам Кортис показался? – спросил он, переводя разговор.
Салливан перестала улыбаться и пожала плечами.
- Плохо, доктор Уилсон. Цианоз нарастает и дыхательная недостаточность тоже… Если вы не планируете повторную операцию по удалению опухолевых разрастаний в трахее, то посмотрите не пора ли накладывать трахеостому… Я могу оформить его, как экстренного пациента, если пожелаете.
Это был один из тех случаев, когда дело действительно могло быть как просто плохо, так и очень плохо, так что Уилсону не терпелось своими глазами увидеть, что происходит с мистером Кортисом.
Неоперабельную опухоль трахеи у этого пациента Уилсон диагностировал почти два года назад, и сколько-то рост массы, неминуемо перекрывающей дыхательные пути, удавалось сдерживать лучевой и химиотерапией, потом последовала паллиативная операция. Если теперь сужение трахеи снова перестало компенсироваться, значит Салливан права – пора сделать дырку в горле пациента пониже опухоли и дать ему доживать оставшиеся пару месяцев, дыша через нее. Доживать до неизбежной пневмонии.
Мистер Кортис, приятный, пожилой уже мужчина, поднялся с кресла, чтобы поприветствовать доктора, когда Уилсон зашел, и даже это небольшое усилие заставило его тяжело ловить воздух посиневшими губами, а нехороший сипящий свист на каждый вдох был слышен и на расстоянии. Грудная клетка вздрагивала и в вырезе водолазки было видно, как дергаются мышцы, чтобы хоть как-то поддержать дыхание. В окно падал не по-зимнему яркий солнечный свет, и, как бывает у онкологических больных, от этого пациент выглядел еще изможденнее. Очень бледная кожа отливала даже не землистым, а «чугунным» оттенком разлитого цианоза, а кончики пальцев, носа и губы выглядели совсем синими.
В общем с первого взгляда, Уилсон понял, что в оценке врач приемного отделения не ошиблась – мистеру Кортису явно было очень и очень плохо.
Стеноз трахеи, месяцами оставаясь субкомпенсированным, может переходить в стадию декомпенсации, буквально оставляя человека без возможности дышать, очень быстро, в считанные часы, а иногда и минуты. Уилсон это, конечно, знал, и по-хорошему следовало бы сделать трахеоскопию и посмотреть, какая часть просвета уже блокирована опухолью, но Уилсон опасался реактивного удушья в ответ на введение эндоскопа, кроме того ему не хотелось лишний раз заставлять пациента проходить неприятную и болезненную процедуру.
- Как ваши дела, доктор Уилсон? – негромко спросил Кортис.
Тихий голос его сопровождался глухим дующим сипом, но тем не менее мужчина улыбнулся. Как бы то ни было, а доктор Уилсон был приятным и милым человеком, так что, если уж встречи с онкологом были неизбежны, мистер Кортис был рад, что встречается именно с этим.
- Все отлично, извините, что опоздал, - ответил Уилсон, поднося к глазам только что сделанный экспресс-анализ газов крови – судя по нему ситуация была совсем плоха.
Уилсона любило подавляющее большинство его пациентов, и он солгал бы, если бы сказал, что ему об этом неизвестно. Много пользы им это приносит, со внезапным раздражением подумал Уилсон, но взял себя в руки.
- Как вы себя чувствуете?
- О, гораздо лучше, спасибо, - по своему обыкновению ответил мистер Кортис. Он, в любом случае, был мужественным человеком. – Лиз сказала, что ждет ребенка.
- Решила произвести вас в дедушки? – с усилием улыбнулся онколог.
- Именно так, - с достоинством отозвался мужчина, втайне польщенный, что врач помнит членов его семьи.
Уилсон как раз заканчивал составлять список необходимых процедур и обследований, которые необходимо было провести в эту госпитализацию, чтобы решить вопрос о тактике лечения, когда его пациент, убиравший в старый потрепанный чехол свои очки, вдруг весь как-то напрягся, плечи его затряслись, сизые губы приоткрылись, и весь он наклонился вперед, силясь вдохнуть. Очешник выскользнул из его пальцев и упал рядом со столом. Раньше, чем Уилсон успел вскочить на ноги, мистер Кортис уже сполз с кресла на пол, неловко и нелепо как-то, словно марионетка с обрезанными нитками. Доктор кинулся к нему и увидел широко раскрытые, выкатившиеся глаза, полиловевшее лицо, ногти слабо скребущие по полу. Начался приступ настоящего удушья. Уилсон бросился к двери, распахнул ее и крикнул:
- Набор на трахеотомию срочно! И зовите реанимационную бригаду!
Медсестра с уложенным набором была в его кабинете меньше чем через полминуты. Они отодвинули кресло и уложили пациента на спину более-менее ровно. Тело мужчины начало содрогаться судорожными попытками движения, но медсестра смогла его зафиксировать, давая Уилсону возможность открыть набор и торопливо провести стерильной салфеткой по горлу мистера Кортиса.
Скальпель в собственной руке казался Уилсону слишком острым и слишком блестящим рядом с подрагивающей теплой человеческой кожей, но он заставил себя глубоко вздохнуть и успокоиться. В конце концов, он хотя бы знал, что делать. В подготовку врача входит выполнение трахеотомии, но неспециалисту и в экстренных условиях по всем правилам следует выполнять коникотомию – рассечение кожи, а потом связок гортани для хода воздуха – это намного проще и быстрее. Уилсон заставил медсестру удерживать пациента так, чтобы четко выделялись хрящи гортани, нащупал щель между ними, где от дыхательной трубки отделяет только слой кожи и связки, задержал дыхание и провел скальпелем по горлу распростертого на полу Кортиса. За лезвием потянулась яркая алая полоса, кровь полилась на шею, на руки Уилсона, на пол, залила рану, мешая видеть. Уилсон торопливо промокнул рану салфеткой, чувствуя, как у него самого нелепо и неприятно по носу ползет капля пота. Кровь сочилась одновременно со всех сторон, но ему удалось увидеть розовато-белые связки в глубине раны, и Уилсон, перехватив скальпель, воткнул его туда, чувствуя, как острие преодолевает упругое сопротивление, а потом буквально проваливается внутрь.
В кабинет вбежала Пейдж Салливан с медбратом из реанимационной бригады, тащившим аппарат для дефибрилляции.
- Почему вы? Где реанимация? – спросил Уилсон, откладывая окровавленный скальпель.
- Я сегодня в этом качестве, - ответила Салливан вкладывая в его протянутую руку трубку для интубации.
Медбрат разматывал провода дефибриллятора.
Кровь заливалась внутрь, в зияющее темным провалом отверстие, ведущее в дыхательные пути, и Уилсон ввел туда же трубку для интубации, разворачивая ее и стараясь пропихнуть глубже, чтобы она правильно легла в трахею и обеспечила нормальное дыхание. Однако вместо этого трубка упиралась во что-то, не входила на всю длину, вздрагивала в руках на каждый спазм удушья, который проходил по телу пациента. Уилсон решил, было, что выбрал неправильный угол, но ведь все было верно – трубка должна была легко проскользнуть, а вместо этого…
Кортис уже не бился, как Уилсон надеялся из-за сделанной ему медсестрой инъекции, но лучше ему явно не стало, дыхание отсутствовало. Он снова двинул трубку и отчетливо почувствовал препятствие… разрастание…
- Доктор, - сказала Салливан, очевидно, одновременно с ним пришедшая к одной и той же мысли, - доктор, не введете. Делайте трахеотомию в нижнем сегменте.
- Это опухоль, - выдохнул Уилсон.
Опухоль, слишком крупная и слишком плотная, чтобы мимо нее удалось провести трубку.
Уилсон снова взялся за скальпель, на этот раз уже не чувствуя волнения – у него просто не было на это времени – лишь где-то внутри в животе застыл тяжелый ледяной ком, который будто пульсировал в такт писку кардиомонитора, к которому уже успели подсоединить пациента.
На этот раз кровотечение было гораздо сильнее, и Салливан из-под его руки цепляла зажимы на сосуды, чтобы хоть как-то освободить рану от крови. Счет все еще шел на минуты, хотя Уилсону казалось, что он уже час стоит на коленях на полу, по спине течет пот, а руки скользкие от крови. Трахея и кольца хрящей пружинили под лезвием и Уилсону живо представилось, как разрез зазмеится куда-то в сторону.
По кардиомонитору пошла изолиния, и он запищал на одной высокой раздражающей ноте.
- Остановка сердца, - сказал медбрат, глядя на монитор и держа дефибриллятор наготове.
- Заканчивайте, доктор Уилсон, - отозвалась Салливан.
На мгновенье ему захотелось спросить, зачем заканчивать трахеотомию мертвому пациенту, но Уилсон тут же опомнился, разводя края рассеченной трахеи крючками. Салливан ловко их перехватила, освобождая Уилсону руки. На этот раз трубка для интубации скользнула легко и легла на положенное место. Онколог прихватил ее «ушки» бинтом, чтобы она не сдвинулась, а Салливан в этот момент уже забрала у медбрата дефибриллятор.
- 200. Руки! Разряд!
- Нет эффекта, - отозвался медбрат глядя на кардиомонитор.
- 300. Руки! Разряд!
- Сердцебиения нет.
- 360. Руки! Разряд!
Тело Кортиса подбросило на полу.
- Сердцебиения нет.
- Еще раз, - упрямо сказала врач, схлопывая на секунду электроды и прижимая их к груди Кортиса снова. – 360. Руки! Разряд!
- Нет эффекта.
- Может еще поднять мощность? - предложил Уилсон.
- Доктор, у него рак четвертой стадии. Он вообще не подлежит реанимации, - покачала головой Салливан.
На онколога она не смотрела, но он все понял. Ей просто очень не хотелось, чтобы мистер Кортис шел как «умерший во время трахеотомии у доктора Уилсона». Не только пациенты любили доктора Уилсона.
- 360. Руки! Разряд!
Уилсон коснулся ее плеча.
- Пейдж. Не надо. Спасибо.
Она одновременно опустила взгляд и руки. Потом положила электроды, посмотрела на наручные часы.
- Время смерти два часа сорок шесть минут.
Уилсон кивнул и с некоторым трудом поднялся с колен. Рубашка ледяным пластырем прилипла к спине, поясницу разломило от боли. Неизвестно когда пришедший Майкл Эш из реанимации подошел поближе к трупу, наклонился, потрогал издевательски аккуратно закрепленную интубационную трубку.
- Чисто сделано. Все в порядке, доктор Уилсон, не беспокойтесь.
И хотя Уилсон знал, что Эш имеет в виду предстоящую патологоанатомическую комиссию, его все равно неприятно резанули эти слова.
А может и не они, просто внутри появилось какое-то странное ощущение неправильности. Это не было похоже на чувство вины, нерациональное, но возникающее у него с каждым умершим пациентом, чувство беспомощности и бесполезности.
Нет. Не то. Что-то более глубокое.
Винил ли он себя за то, что опоздал на прием, в то время, как счет для мистера Кортиса шел уже на минуты?
Нет. Нет, так далеко его чувство ответственности не заходило. С годами понимание того, что он только врач, а не господь бог, все-таки было в него вбито. Он не мог предугадать, что декомпенсация случится именно сейчас. Он не мог предсказывать будущее. Никто не мог.
Уилсон вышел из кабинета, в котором все прибывало и прибывало народу.
Возможно, это просто потрясение от смерти больного буквально на его руках, на острие его скальпеля? Он не привык к такому, он не оперирующий хирург. Его поражения, они всегда были на уровне «неэффективной терапии», «терминального ухудшения состояния», «наступившего летального исхода». К такой смерти, когда его руки еще до сих пор все в крови, он не был готов.
Он выкинул перчатки, тщательно вымыл руки, обработал антисептиком, завернул окровавленный манжет рубашки, но это все не принесло ему облегчения.
Не то.
В животе все никак не расправлялась сжатая тугая и холодная пружина. В мозгу проносился обрывок какой-то мысли, и казалось, что поймай ее – и все станет ясно, но поймать никак не удавалось.
Ему не в чем было винить себя в случае с мистером Кортисом. Действительно не в чем – это был один из тех немногих случаев, когда доктор может быть в этом уверен. Все было безнадежно еще два года назад, и в этом смысле эти выбитые два года – его, Уилсона, чистая победа.
Подходили врачи, выражали сочувствие. Пришла Кадди, успокоила и сказала, что никакой вины тут его нет, не может быть и сомнений, но тем не менее комиссию пройти придется. Формальность. Она так и сказала: «Формальность, Джеймс, ты же понимаешь?».
Он кивнул. Он понимал, и не мысль о комиссии была тем, что не давало ему покоя.
Что же не так?
Несделанная трахеоскопия?
Нет. Единственное, к чему это могло бы привести, что пациент умер бы не в его кабинете, а в кабинете эндоскопии. Не то.
Что же так гнетет его?
Санитары перегрузили труп на каталку и увезли.
- Я вот думаю, - вдруг сказал Хаус, неведомо как и зачем тоже оказавшийся среди толпы в кабинете Уилсона, - зачем тебе вообще понадобилось делать этому бедолаге коникотомию? Ты же был его лечащим врачом, ты знал, что у него опухоль трахеи и трубка не пройдет. Делал бы сразу трахеотомию.
Сказал и будто врезал Уилсону под дых. Пружина распрямилась, разорвалась так, что дыхание на секунду перехватило, во рту стало горько, а в голове ясно. Уилсон даже слова выдавить из себя не мог, настолько поражен он был этим, внезапно открывшимся, пониманием того, что на подсознании его тревожило.
Однако Хаусу и не нужен был ответ, он лишь махнул свободной рукой, мол, увидимся, и похромал прочь, оставив Уилсона самому разбираться, что ему делать с этим знанием.
*
С миссис Уэлш, женщиной и вправду весьма привлекательной, тут он Уилсону не соврал, Хаус встречался дважды. Первый раз, когда ей не было еще и сорока, были потрясающие ямочки на щеках, к которым прилагались муж и трое дочерей, а сам Хаус дважды в неделю играл в лакросс и принимал участие во всех соревнованиях местного гольф-клуба, нередко на пару со Стейси. Второй раз семь лет назад, когда у миссис Уэлш прибавилось серебра в волосах, что, впрочем ее не портило, появились алименты после развода и стало на одну дочь меньше, а Хаус учился заново ходить, садиться, вставать, а в качестве личной жизни имел собственный организм такими дозами викодина, что самому было страшно.
Эта встреча должна была быть третьей, и миссис Уэлш была все так же обаятельна, хотя у нее за плечами было двое похороненных детей и, судя по страховке, с алиментами тоже не все было в порядке. У Хауса в свою очередь было судебное преследование, многолетняя наркотическая зависимость, реабилитация, полугодовая ремиссия и личная жизнь, наверняка сейчас оплакивающая где-нибудь в подсобке очередного пациента. Ну это все, если не считать хронических болей и крысы. В целом, если воспринимать эту игру как «Хаус против Хауса», то он считал, что может с чистой совестью считать себя выигрывающим по очкам. Семь лет назад он вообще не собирался доживать до этого момента.
И тем не менее… и тем не менее, встречаться с миссис Уэлш ему не хотелось. По крайней мере не сейчас. Завтра или послезавтра, когда уже будут выполнены основные анализы и начато лечение, какой бы степенью бесполезностью оно ни характеризовалось, будет, он знал это по опыту, легче. Завтра или послезавтра он сможет спихнуть все общение на Утят - на Кэмерон, определенно на Кэмерон - отговориться занятостью в лечении и процедурах и ограничиться парочкой язвительных реплик в адрес всех и каждого и никого конкретного. За свою более чем двадцатилетнюю практику он так и не научился общаться с пациентами, он вообще эту часть работы всегда терпеть не мог, а уж про родственников пациентов и говорить нечего – эти вообще были посланы мирозданием, чтобы делать мир местом особенно невыносимым.
В общем, к палате он шел особенно неторопливо, заглянув по дороге к коматознику, посмотрев пару серий дневного шоу, потрепавшись в кафетерии с Уилсоном, потусовавшись на онкологическом отделении – короче, отчаянно надеясь, что к тому моменту, как он доберется, миссис Уэлш уже уйдет. Хаус и вовсе не пошел бы, ограничившись просмотром истории болезни и анализов в диагностическом кабинете, но тут подстерегало сразу несколько подводных камней. Во-первых, шикарный шанс натолкнуться на Кадди, у которой были теперь две коронные темы: как Хаусу вести себя с пациентами и как Хаусу вести себя с Уилсоном, и обе прескучные, во-вторых, там можно было пересечься с Уилсоном в депрессии, а Хаус был не расположен сейчас играть роль солнышка, пусть даже очень язвительного и злобного солнышка, ну и в-третьих, учитывая, что ни анализы, ни даже осмотр лечащего врача еще не были выполнены, историю пришлось бы ждать еще часа два. Любопытство, которое оставалось ведущей чертой в многогранном характере Хауса, таки пригнало его в палату, где уже стояли Чейз и Кэмерон.
Кэрри Уэлш оказалась миниатюрной девочкой, которую уже успели переодеть в больничную рубашку – жуткую хламиду унылого цвета, служащую одной из причин, почему врачи с большим трудом узнают пациента, когда встречают его в других условиях. Обнаженные руки девочки, выглядывающие из-под рукавов, имели тот теплый желтый, почти охристый оттенок, который раз увидев, трудно с чем-то спутать, а лицо ее, по крайней мере та его часть, которую видел Хаус, была толсто напудрена очень светлым, почти белым тоном, на котором, словно глазницы у отмацерированного1 черепа выделялись черные провалы густо намазанных тушью и тенями глаз. Впрочем, большая часть лица скрывалась под длинной косой челкой, спускавшейся почти до губ, тоже накрашенных черной помадой. Волосы, радикально-черного, явно искусственного цвета, торчали во все стороны. В целом это было похоже на какую-то абстракционистскую мазню, обрамленную траурной рамочкой.
Хаус невольно вскинул брови. Не то, чтобы его это по-настоящему шокировало, но Кэрри явно очень отличалась от своих сестер. По крайней мере внешне, ее внутренний мир, который интересовал Хауса куда больше и состоял из антител, клеток печени, белков крови, желчных пигментов, гормонов и прочего, очевидно был удручающе сходен с сестринскими.
- Это доктор Хаус, - с очевидным облегчением представил его Чейз, который, как многие молодые врачи-мужчины, несколько терялся с пациентами-детьми.
- Я вас помню, - не глядя на него ответила Кэрри тщательно пережевывающая слова, словно вязкую кашу во рту. – Вы лечили Пэтти. До того как она умерла.
Уточнение было удручающе верным.
- Ну, Кэрри, - преувеличено мягко, как любят взрослые, обращаясь к ребенку, заговорила Кэмерон, - сейчас мы тебя осмотрим…
- Я уже сказала, пусть доктор Мистер-Лучшая-Прическа выйдет.
Чейз с видимым облегчением попытался сбежать, но Хаус перехватил его за рукав халата.
- Что это ты сделал пациентке?
Девочка тряхнула головой так, что волосы окончательно завесили все лицо, и посмотрела через густую челку на Хауса, словно желая удостовериться, не идиот ли он. Девочки выучивают так смотреть примерно лет в тринадцать, и этот взгляд очевидно крайне мало изменился с тех пор, как Хаус был подвергнут ему в первый раз, около тридцати пяти лет назад.
- Он – мужчина, доктор, или это вы не заметили?
- Ну, медицина не обращает внимания на подобные мелочи, - пожал плечами Хаус. – Кроме того, я тоже мужчина.
- Вы старый, - возразила Кэрри.
Кэмерон, отлично знавшая, что Хаус вполне может сейчас пошутить насчет возраста или насчет размеров «мелочи», или насчет и того, и другого одновременно, поспешно вывела обоих мужчин в коридор из палаты.
- Хаус, - просяще сказала она, - пожалуйста, можно я ее осмотрю сама?
- Ты сомневаешься в моем умении находить общий язык с пациентами? – возмущенно спросил он.
- Я думаю, - напрямик ответила девушка, - что хуже, чем просто с пациентами, вы можете общаться только с подростками. Хаус, вы представить себе не можете, что такое быть угловатой девочкой-тинэйджером с прыщами и проблемами в школе.
Такая отповедь Хауса все же слегка обескуражила, потому что он привык считать, что с подростками ему найти контакт проще. Прыщей особых он, кстати, не заметил под толстым слоем косметики, но Кэмерон, конечно, острым женским взглядом усмотрела все.
- Нет, конечно, - огрызнулся Хаус, просто чтобы что-то сказать, - у меня лично член вырос еще на третьем месяце после зачатия.
- Я поддерживаю, - вдруг заявил Чейз, - Хаус, ей шестнадцать. Пара ваших коронных шуточек тут могут кончится не иском на адрес главного врача за оскорбление, а уголовным преследованием и дозой медрокиспрогестерона2. Пусть лучше ее посмотрит Кэмерон.
Хаус, которого вообще-то совершенно не прельщало выполнять осмотр, поколебался, не стоит ли поупрямиться, чтобы заставить их понервничать, но в итоге махнул рукой. Настроения не было даже издеваться над Утятами, а что до Кэрри, то желтый цвет кожи, красные ладони и множество разномастных кровоподтеков на голенях и лодыжках и так уже сказали Хаусу все, что он хотел знать. Тяжелое поражение печени.
- Ладно, - словно бы нехотя произнес он вслух, - Кэмерон, взять ее!
Они оба вздохнули с облегчением почти в унисон, и Кэмерон пошла в подсобку за стерильными перчатками, шпателем и прочим.
- А где Форман? – спросил Хаус у Чейза.
Однако тот вместо ответа все так же внимательно смотрел вслед Кэмерон, погруженный очевидно в свои какие-то мысли. По глубокому убеждению Хауса сейчас даже Уилсон не мог бы оспорить сходства Чейза с влюбленной игуаной. Он щелкнул пальцами у молодого человека под ухом, и Чейз вздрогнул.
- Что?
- Я спрашиваю, почему ты не пригласишь ее на свидание? Поиграли бы в песочнице, полепили бы куличики, она бы одела тебе на голову ведерко и постучала бы сверху совочком, раз уж тебе нравится БДСМ, ну и вы могли бы закончить неловким угловатым детским сексом.
Чейз на секунду принял гордый и замкнутый вид, будто собираясь сказать, что не желает обсуждать подобные вопросы, но быстро спохватился, что Хауса этим не проймешь.
- Я бы предпочел советы не от того, чьи отношения держатся только на подвижничестве доктора Уилсона.
Хаус откровенно хмыкнул и окликнул девушку, вышедшую из кладовой с упаковками в руках.
- Кэмерон, ты помнишь Чейза? Отличная прическа, австралийский акцент, хорошие перспективы на многих достойных поприщах и паре недостойных.
Она склонила голову к плечу, переводя взгляд с одного на второго.
- Я, конечно, знаю Чейза, - осторожно ответила Кэмерон, не уверенная, что именно задумал Хаус.
- Как насчет того, чтобы сходить с ним на свидание?
На этот раз Кэмерон улыбнулась.
- Хорошо. Пятница его устроит? Он может угостить меня кофе.
- Вполне. Он обожает кофе и обожает пятницы.
- Значит, мы договорились, - заключила она и открыла дверь палаты. – И, Хаус, во время свидания нам тоже надо будет общаться через вас или можно будет говорить напрямую?
- Это еще обсуждается, - ответил Хаус.
Как только дверь палаты закрылась за ней, Чейз повернулся к Хаусу.
- Какого черта это было? Хаус… Вообще-то ладно, - внезапно оборвал он сам себя, - я ничего не хочу знать, скажите только, зачем вы это сделали?
Тот пожал плечами.
- Я проникаюсь духом Рождества и мне хочется делать приятное людям. Во мне заговорил инстинкт работодателя, а от тебя не будет толка, пока половину времени ты в прострации, а вторую половину в спермотоксикозе. Я уверен, что вы будете ужасной парой и потворствую своему желанию делать гадости. Выбери любой вариант, ты все равно не узнаешь, который из них – правда. Если тебе обязательно нужен один – выбирай последний, он подтверждается фактами, а это полезно. Теперь, если ты желаешь избавиться от моего общества, можешь просто сказать мне, где Форман.
~ ~ ~
1. очищенного от мягких тканей
2. препарат для химической кастрации, применявшийся по судебному решению против педофилов.
Автор: Creatress
Бета: Моя бабушка
Рейтинг: R
Размер: миди
Пейринг: Уилсон/Хаус
Жанр: Drama, Romance
Отказ: Ну, я бы написала, что все мое - но вы же все равно не поверите, правда? Так что, персонажи, события и места, чьи названия покажутся вам знакомыми, принадлежат тем, кому принадлежат
Цикл: Historia Morbi [5]
Фандом: House MD
Аннотация: Уилсон попадает в ситуацию, в которой никогда еще не оказывался, а Хаус - в ситуацию, в которой бывал уже дважды.
Комментарии: Тайм-лайн: вскоре после третьего развода Уилсона.
Канон, соответственно, учитывается частично.
Все медицинские случаи взяты из практики - очень редко моей, в основном моих преподавателей, кураторов и профессоров.
Diagnosis (лат.) - диагноз. Раздел истории болезни, где формулируются заболевания, которыми страдает пациент.
Комментарии принимаются с благодарностью, здесь же или на е-мэйл
Предупреждения: слэш, OOC
Статус: Не закончен
"Диагноз – ухудшение".
Из больничной выписки.
Из больничной выписки.
Глава 1
Глава 1
У Хауса начали появляться гости. Он не был пока готов всесторонне анализировать эту ситуацию, поэтому решил ограничиться взятием данного симптома на заметку и наблюдать дальнейшее развитие клинической картины. А картина развивалась таким образом, что сейчас на любимом хаусовском диване сидела Эллоди и весело перемывала кости их с Уилсоном общих знакомых. С костей с каждой минутой стремительно смывалась надкостница, потому что мясо содрали в самом начале. Хаус, опираясь на трость, встал и принес с кухни три бутылки пива, чудом удерживая их за горлышки одной рукой. Эллоди подняла на него глаза.
- Ты же в курсе, что я беременна, или считаешь, будто я просто пополнела?
Это было довольно трудно не заметить, учитывая, что рожать ей было недели через две, и Хауса подмывало поставить бутылки на выпирающий, обтянутый джинсой живот, чтобы проверить, удастся ли их там уравновесить. Однако рисковать пивом не хотелось, и Хаус со звоном опустил бутылки на столик.
- Это нельзя не заметить, учитывая, что ты заняла большую часть моего дивана и выглядишь так, будто проглотила глобус целиком. Я просто слишком тактичен, чтобы упоминать об этом. В любом случае, все три бутылки – мне.
Эллоди подняла брови и посмотрела на Уилсона, методично сгребающего скорлупу от орешков со стола.
- Это, к сожалению, правда, - подтвердил Джеймс в ответ на ее невысказанный вопрос и поднялся на ноги. – Сока тебе принести?
- И орешков мне захвати, - вставил Хаус и нахмурился, встретив укоризненный взгляд. – Ну что? У меня была всего одна свободная рука!
Уилсон только покачал головой, не в силах прогнать улыбку с губ.
Когда он вернулся с соком, орешками, и забыв пиво для себя, Эллоди как раз с вниманием наблюдала, как Хаус сосредоточенно наливает в поилку Стиву темную пенящуюся жидкость. Когда этот сложных трюк увенчался успехом женщина бурно, но беззвучно зааплодировала. Уилсон укоризненно покачал головой.
- Хаус.
- Что? Это хорошее пиво и мы сошлись на том, что в его возрасте уже можно пить
- Возможно, но не злоупотреблять – а ты уже давал ему пиво вчера.
- Он будет единственной в мире крыской, претендующей на место в реабилитационном центре, - усмехнулась Эллоди, отпивая сока.
- Я свистну тебе если что – подгонишь ему V.I.P. палату с белкой-шлюхой в колесе, - согласился Хаус, глядя, как Стив тщательно умывает усатую мордочку. – И вообще, например, если твой ребенок будет похож на тебя – это же никого не удивит…
- Он только что сравнил моего ребенка с крысой? – уточнила женщина у Уилсона.
- Сравнил-сравнил, - меланхолично подтвердил тот, разыскивая пульт среди вороха газет на журнальном столике. – Я сам слышал.
К чести Эллоди она рассмеялась.
- Ладно, мне определенно пора. Джеймс, помоги встать, пожалуйста.
Уилсон поднял ее с низкого дивана, откровенно говоря, не без труда.
- Приходи почаще, - любезно заметил Хаус, - я уже заказал лебедку – к следующему месяцу должны прислать.
- Уже скорее всего не понадобится, - возразила Эллоди.
- Это ты так думаешь, - негромко, но так, чтобы все слышали, уточнил Хаус.
- Он намекает, что я переношу беременность? – женщина повернулась к Уилсону
- Нет, - пояснил тот, - на то, что ты растолстеешь. Прости. Пойду твое пальто принесу.
Пальто на ней не сходилось, так что она просто накрутила сверху теплый шарф, радуясь в глубине души, что все-таки влезает за руль машины.
Квартира за последние месяцы приобрела некий средний вид между творческим беспорядком Хауса и стратегически выверенным «каждой вещи – свое место» Уилсона. Самый оптимальный вариант, если подумать.
- Хаус из-за тебя остался без Рождества, - спросила Эллоди, которой в глаза бросилось полное отсутствие всяких украшений, - или это ты из-за него остался и без Хануки, и без Рождества?
- Слушай, - крикнул с кухни Хаус, не давая Уилсону возможности ответить, - никто и так не сомневается, что в тебе бушуют женские гормоны, заставляющие умилятся любому младенцу.
Уилсон открыл, было, рот, словно желая что-нибудь сказать, но вместо этого только покачал головой.
- Пойдем, я провожу тебя.
Они вышли в коридор, и Уилсон ей улыбнулся своей обычной теплой и ясной улыбкой.
- Значит уже совсем скоро… Не боишься?
- Да нет. Первого родила и этого рожу. Все будет в порядке, Гарри волнуется больше, чем я, - она нахмурилась, глядя в его обеспокоенное лицо. – Ты не умеешь рисковать, Джеймс.
- Для этого у меня и есть Хаус, - улыбнулся он и вернулся к прежней теме. – Смелость женщин – это совершенно особая вещь, но как мужчины решаются, чтобы у них рождались вторые и третьи дети – для меня загадка. Гарри – герой.
- Проблема в том, что у тебя никогда не было ребенка, - заметила Эллоди, и в голосе ее помимо воли прорезалось сочувствие.
Уилсон порадовался, что Хаус их не слышит – он бы ее растерзал. Словно в ответ на мысли о Хаусе из квартиры раздался громкий аккорд пианино, и Уилсон машинально скосил глаза на часы – без малого полночь. Он вздохнул.
- Проблема в том, что сейчас он у меня есть.
- Это извращенное отцовство, - возразила Эллоди.
- А сорокапятилетний трудный подросток – это нормально?
Этот риторический вопрос мог звучать по-разному, но Уилсон улыбался.
*
Уилсону удалось с минимальными потерями отвлечь Хауса от пианино, и они неторопливо сгребали теперь посуду на кухне, чтобы помыть. Вернее, Уилсон ее собирал и ставил рядом с раковиной, а Хаус опускал в мыльную воду и делал вид, что таким образом она отмылась. Фартуки были тем, чем обросла квартира с переездом Уилсона. Выбирал их Хаус, поэтому на его собственном по зеленому фону весьма психоделично прыгали покемоны, а на уготованном Уилсону и вовсе были разбросаны бантики, хотя Джеймс и настаивал, что это узелки, но Хаус-то знал, что именно он покупал.
- По крайней мере в деторождении хорошо одно, - вяло заметил Хаус, который чувствовал себя сонным и скрытно мечтал о моменте, когда окажется, наконец, в постели с Уилсоном, - в следующие недели Эллоди будет занята достаточно, чтобы не навещать нас. Я буду скучать - для психоаналитика она не такая уж и психованная.
Уилсон зевнул, тоже утомленный долгим днем.
- Невероятно, что через несколько дней у нее уже будет ребенок... маленькое живое существо.
- Да, - перебил Хаус, - меня самого шокировал тот факт, что из женщин периодически сыплются дети, когда я впервые об этом узнал... лет в шесть-семь. Куда больше меня шокировало, когда я узнал, откуда именно они вылезают - несколько позже, а еще больше, когда померил размер, ну диаметр я имею в виду... и не циркулем, а...
- Я понял, - перебил Уилсон. - В любом случае Гарри очень повезло.
- Ага, - подтвердил Хаус, - в ближайшие дни его жена порвет влагалище.
- Я не это имел в виду, - машинально начал Уилсон, но сообразил, что Хаус, конечно, прикалывается и только покачал головой. Закатить глаза достаточно выразительно ему не удалось, настолько они слипались. - Хаус, помнишь, как мы с тобой обсуждали, что такое хорошо, а что плохо? Убей меня бог, если я понимаю, почему вообще должен это объяснять тебе, но дети - это хорошо.
- Ты действительно так думаешь? - уточнил Хаус, пока Уилсон опять зевал.
- Ну да, - подтвердил тот неразборчиво.
Хаус кивнул, взял очередную чашку за ручку и очень аккуратно стукнул ею о бортик раковины так, что осколки полетели во все стороны.
Уилсон, с которого мгновенно соскочила вся сонливость, с изумлением уставился на него. Хаус по-крокодильи добро улыбнулся, показав отбеленные зубы, снял фартук и накинул его Уилсону на плечо.
- Спокойной ночи, - вежливо пожелал он, уходя с кухни.
- Хаус! - крикнул ему вслед Уилсон, отмерев. - Чтобы отлынить от мытья посуды, это был бездарный способ.
- Ну отчего же? - отозвался тот из комнаты. - На мой взгляд, это было достаточно изящно.
*
Хаус демонстративно лежал спиной к нему, умудряясь даже так весьма выразительно показывать вид оскорбленного достоинства – он терпеть не мог, когда Уилсон ложился позже него. Впрочем, Джеймс привычно проигнорировал этот невербальный посыл, подобрался поближе и обнял Хауса сзади, прижимаясь щекой к плечу. Это ощущение: родного запаха, тепла любимого человека, шероховатости ткани футболки – оно успокаивало, умиротворяло и просто лежать рядом, чувствовать, воспринимать доставляло почти животное удовольствие, одновременно переполняя нежностью.
Хаус лежал молча и неподвижно, но Уилсон мог бы поклясться, что тот не спит, хотя не знал, почему так в этом уверен. Это было что-то незаметное, выросшее из долгих лет знакомства и глубокой близости – возможно, частота сердцебиения, или температура тела, или ритм дыхания… что-то, что люди называют чутьем на другого человека. Поэтому Уилсон не стал даже понижать голос, просто сказал:
- Хаус… мы вполне можем отпраздновать Рождество… ну если ты хочешь, конечно… я имею в виду, многие так делают…
Он замолчал, чувствуя, что начинает частить. Ответная тишина слегка обескураживала, и на секунду Уилсон подумал, что возможно Хаус и в самом деле спит, но в этот момент тот повернулся в кольце обнимающих рук так, чтобы оказаться лицом к лицу с Уилсоном. Хаус с совершенно непередаваемым выражением лица слегка приподнялся, подперев голову рукой, и смерил Уилсона подчеркнуто внимательным взглядом.
- Ты прав. Ты прав. Именно этого я и хочу: елку, много-много подарков, а и еще Санту, обязательно Санту, и давай еще родственников пригласим… и много-много ребятишек – без воплей, соплей, разбитых носов за последнюю шоколадку и битых окон никакое рождество не в радость. И конечно, рождественские хоралы, которые завывают дурными голосами верующие, уподобляясь осатаневшим овчаркам – я обязательно разучу парочку, а ты сможешь стать моей бэк-вокалисткой, сестрой Джеммой – мы одолжим у соседки с большими буферами с третьего этажа ее лифчик…
Уилсон вздохнул, разжал руки, отвернулся от Хауса и лег к нему спиной, демонстративно накрываясь одеялом чуть ли не с головой.
- Подожди, - возразил Хаус, бесцеремонно поворачивая его к себе за плечо, - я еще не закончил перечисление всех приспособлений, которые нам потребуются, чтобы проникнуться духом рождества. И это все еще не считая того, что нам пора уже сейчас отвыкать заниматься сексом – иначе мы будем не достаточно просветленными к этому празднику, ну или в крайнем случае, мы можем иногда все-таки продолжать предаваться этому пороку, но только держа одну руку на библии, а вторую на конституции. Уилсон, будет так здорово – просто не терпится начать!
Лицемерие, которым несло от этого показного энтузиазма, Уилсон безошибочно распознал бы даже в полной темноте на расстоянии мили и с завязанными ушами.
- Хватит, Хаус, - устало поморщился он, - я все понял.
- Ничего ты не понял, - возразил тот, блеснув в темноте насмешливой улыбкой, - я еще только начал благодарить тебя за глубокое понимание моей сущности, заботу и готовность подарить радость…
- Хаус, отвали, - дружески посоветовал Уилсон, порываясь снова отвернуться, однако Хаус снова его удержал.
- А обещанная радость?
Уилсон с трудом удержал порыв слегка придушить его, но погрубевший хрипловатый голос Хауса оставался сексуальным, так что вместо этого Уилсон склонился, целуя любовника в шею, а потом сжимая кожу зубами, так что тот дернулся, откидывая голосу назад.
Ну возможно, хотя Хаус и не протестовал, он прикусил слишком сильно, но Уилсон все еще был слегка зол. Не потому, что, боже сохрани, хотел праздновать рождество, а за то, что Хаус вот так реагирует на искреннюю попытку сделать ему приятное. Однако налет этой горечи был легчайшим и привычным, а целовать горячую шею, чувствуя пальцы Хауса, вплетающиеся в его волосы, было приятно, так что Уилсон без особого напряжения выкинул все постороннее из головы.
***
Обычно Хауса нельзя было назвать обладателем вечно безоблачного настроения - сам он с годами выработал четкую классификацию для определения меры неприязни к окружающему миру на данный момент. Туда входили стадии от "стоит ли этот мир вообще того, чтобы я дал ему еще один шанс" и через множество промежуточных до "стоит, но прошел он этот тест с трудом". Последние стадии расценивались им как основание для вынесения диагноза "Еще один терпимый день в этой помойке в кое-каких кругах известной как третья планета от Солнца". Надо заметить, что в последние полгода подобный диагноз наблюдался непривычно часто.
Вот и сегодня Хаус ощущал, что мир, его окружающий, если не отличен, то по крайней мере сносен достаточно, чтобы как-нибудь перебиться пока не подоспел более подходящий. До такого чувства его могло довести несколько вещей: секс с Уилсоном, игра на нервах Уилсона и благополучное исполнением какого-нибудь коварного плана... относительно Уилсона - и так как у Хауса был приличный шанс получить все эти вещи за один день, то он соизволил даже насвистеть какой-то победный мотивчик, направляясь в кабинет онколога.
- Уилсон, мир в опасности, - сообщил Хаус открывая дверь.
Уилсон отмахнулся, показывая, что говорит по телефону. Хаус неторопливо подошел и нажал на рычаг.
- Хаус! Я говорил с коллегой из Трентона.
- Он перезвонит. Так вот, как я говорил: Санта-Клаус явно нуждается в снижении артериального давления и в профилактике диабета второго типа, а я хотел проверить, болеет ли олень Рудольф ринофимой1 еще с тех пор как был маленьким мальчиком - а теперь из-за тебя я теряю шанс выяснить это в ближайшее Рождество, так что я считаю, что ты должен возместить мне эту потерю. Думаю выходные в Лас-Вегасе помогут мне примириться с разочарованием.
На взгляд Хауса в этой речи не было ни единого изъяна с точки зрения возможного воздействия на Уилсона - она была короткой, четкой, логичной и давила на чувство вины. Уилсон был просто обязан проглотить наживку, облизать губы и еще извиниться в дополнение.
Однако вместо этого Уилсон поджал губы и покачал головой, принимая нарочито задумчивый вид, которому Хаус не поверил ни на мгновенье.
- Ммм... нет.
Хаус непонимающе нахмурился.
- Нет?
- Именно так. Нет. Это не я виноват в том, что тебе пришлось пережить разочарование, а ты отказался праздновать Рождество, заодно не забыв напомнить, что я абсолютно тебя не понимаю. Ну так при том, что я не гений, то, что ты не хочешь праздновать - это я уяснил. Я осознаю, что сейчас ты готов принести свое нежелание в жертву, но я такого принять не могу.
При напускном смирении, в глазах у Уилсона плясали чертики, и Хаус подумал, что они с Джеймсом слишком много поднабрались друг от друга за эти года. Например, умению почти профессионально друг над другом издеваться.
- Брось, Уилсон. В Лас Вегасе можно будет прекрасно проникнуться рождественским духом! Мы купим тебе костюм оленя, такой коричневый с белой грудкой и с рожками, а я воспользуюсь своими навыками ковбоя и буду седлать и запрягать тебя каждую ночь.
Уилсон слегка улыбнулся, очевидно не в силах удержаться от того, чтобы не представить себе такую картину, но покачал головой.
- Я уезжаю 24 числа на два дня читать доклад для конференции по поводу поддержки больных с тяжелыми заболеваниями.
Сказав это, Уилсон начал копаться в своей записной книжке, надеясь таки найти телефон коллеги из Трентона и перезвонить. Весь его вид явственно демонстрировал, что разговор окончен, однако Хаус бы был не Хаусом, если бы от него можно был бы отделаться так легко.
- Тебя не будет на Рождество? - переспросил он.
Уилсон слегка поерзал на стуле, избегая смотреть Хаусу в глаза.
- Ты сказал, что мы не будем праздновать, - упрямо повторил онколог, - и я согласился участвовать в конференции.
- Какому дураку вообще пришло в голову устраивать конференцию 25 декабря?! - вопросил Хаус, теряя терпение. - Куда ты едешь? Нью-Йорк, Лос-Анжелес, Сан-Франциско2 или пустыня Моисея?
- Хаус, иди к черту, - беззлобно огрызнулся Уилсон, отыскавший наконец запись и набравший номер. - Алло, это Джеймс Уилсон из Принстон Плейнсборо, нас... разъединили...
При этих словах он очень выразительно посмотрел на Хауса, который тут же воспользовался моментом и снова нажал на рычаг телефона.
- Он должен перезвонить сам, - заметил он в ответ на возмущение Уилсона. - А тебе я должен сказать, что ты нарываешься на невезение - всем известно, что блудный побег на семитскую конференцию, где ты собираешься поглощать мацу, кошерную пищу и ухлестывать за замужними сарами, накануне Рождества приносит одни неприятности. Хуже чем если разбить зеркало... обычное, не гинекологическое, потому что если разбить гинекологическое...
- Мне сейчас приносишь неприятности ты, - перебил Уилсон, запасы терпения которого были небезграничны. - Ты хотел не праздновать - и мы не празднуем, чего тебе еще надо?
- Это неправильная постановка вопроса, Уилсон, исходящая из неверных предпосылок. Ты не должен делать то, что я хочу. Ты должен заставлять меня делать то, что я не хочу. Блин, ты вечно все забываешь - может нам в брачный контракт это вписать? Твоя обязанность - противодействовать!
Уилсон не мог не признать, что определенная логика тут была, его обязанностью действительно было заставлять Хауса делать то, что тот не делать хочет, иногда чаще, последние полгода реже, потому что Хаус вдруг начал хотеть. Хотеть совместного отпуска, хотеть секса, хотеть ужинов рядом и завтраков в постели вместе, по крайней мере по субботам. Возможно, Уилсон из-за этого подзабыл о своей главной обязанности... Хаус хотел, чтобы Уилсон заставил его отпраздновать? На какую-то долю секунды Джеймс на самом деле почувствовал себя виноватым, но потом припомнив с чем Хаус пришел на этот раз, заметил:
- Ну считай, что я примерно так и делаю. Ты хочешь ехать в Вегас - значит, я должен этому противодействовать!
Хаус открыл было рот, чтобы что-то сказать, и так и остался, чудесным и безмолвным.
План явно шел наперекосяк, хорошее настроение слизнули словно широкий лентец3 - витамин В12. Хаус уже собирался вытащить из рукава какой-нибудь непредсказуемый туз, но в этот момент в дверь постучали, и вошел Чейз.
- Хаус, я искал вас.
- И поэтому ты пришел в чужой кабинет? - уточнил Хаус, почти обрадованный приходу Чейза. По крайней мере теперь было на ком сорвать плохое настроение. - Вот так ты и операции делаешь. А потом приходится обосновывать новый способ удаления внутригрудных лимфоузлов из параректального доступа.
- Но вы и вправду оказались здесь, - резонно возразил Чейз.
- А их и вправду можно удалить из параректального доступа, - не менее резонно заметил Хаус.
- В любом случае, я принес вам историю болезни.
- Спасибо. Хотя я абсолютно уверен, что, говоря "Пентхаус", я имел в виду совсем другое... - скривился Хаус и вздохнул. - С другой стороны, я могу почитать результаты лапараскопии - так глубоко даже "Пентхаус" не обнажает своих женщин.
- Там вас как раз и ждет женщина, - сказал на это Чейз.
Хаус и Уилсон одновременно посмотрели на него. Хаус отреагировал первым.
- О, это хорошая новость - ты определенно справился с заданием куда лучше, чем я думал.
- Она пациентка... в смысле... она привезла вам свою дочь.
- А... - протянул Хаус, видимо, теряя интерес к разговору. - Не привлекает. Скажи, пусть лучше купит мне утконоса или муравьеда. Тебе понравится держать муравьеда дома, Уилсон. Он сможет выметать пыль из углов с помощью языка, и мы вообще можем научить его как следует работать языком... ну я имею в виду, - жест, который сделал Хаус едва ли можно было счесть приличным, - он может мыть посуду...
- Что за пациентка? - перебил Уилсон, обращаясь к Чейзу.
- Кэрри Уэлш, 16 лет, - с видимым облегчением ответил тот, передавая папку хозяину кабинета, однако Хаус вырвал ее на полпути и торопливо начал листать.
- Уэлш... - пробормотал он. - Вот черт...
Не без труда Хаус резко встал из кресла и похромал к выходу.
Чейз проводил его удивленным взглядом - ему было прекрасно известно, что Хаус крайне редко помнит своих пациентов поименно.
- Он уже лечил ее? - спросил Чейз, когда дверь за Хаусом закрылась.
- А что у нее?
- Я не знаю. Ее мать пришла и целенаправленно попросила консультации Хауса - я подумал, что это его бывшая пациентка. В приемнике обнаружили повышение трансаминаз.
Уилсон со вздохом скривился.
- Нет, ее он никогда не лечил.
*
Уилсон как раз успел добавить соус в салат, когда напротив плюхнулся Хаус и бросил полный отвращения взгляд на его тарелку. Впрочем, взгляд, который достался Уилсону, был немногим лучше.
- Что ты наговорил Чейзу? Он теперь вообразил, будто понимает меня и имеет право мне сочувствовать, так что ходит по пятам и смотрит глазами игуаны… причем игуаны тяжелобольной, возможно даже умирающей. Ты понимаешь, как это раздражает?
Несмотря на то, что Уилсон не мог представить себе довольно симпатичную мордашку Чейза с выражением игуаны на ней как тяжелобольной, так и здоровой, он вынужден был признать, что описанный Хаусом образ и впрямь не мог не быть раздражающим.
- Да ничего такого я не говорил, - защищаясь воскликнул он, - я только сказал что лет шесть-семь назад у тебя была пациентка по фамилии Уэлш, которая долго и тяжело умирала от печеночной недостаточности, вот и все.
- Черт, Уилсон, - почти простонал Хаус, перетягивая к себе его тарелку, - ну зачем ты это сказал? Почему ты вообще помнишь мою пациентку, умершую семь лет назад? Тебе что, не хватает своих покойников?
- Да она тогда лежала в больнице почти год, - попытался оправдаться Уилсон, - и ей было лет пятнадцать… И ты мне тогда прожужжал о ней все уши.
- Такого не было, - тут же перебил Хаус, вяло ковыряя вилкой в чужом салате.
- Еще как было, - возразил Уилсон, - поэтому – да, я ее запомнил. Ну и еще потому, что у тебя редко умирают пациенты, прости. И еще я ненавижу фильм «На игле»4.
- Теперь я знаю, что мы возьмем в прокате на выходные, - огрызнулся Хаус, раздраженно отбрасывая вилку. Есть ему явно не хотелось, и Уилсон попытался под шумок вернуть свой салат, но безуспешно.
- В чем проблема, Хаус? – наконец, спросил Уилсон.
- В том, что я лечил не пятнадцатилетнюю Пэтти Уэлш семь лет назад, а для начала семнадцатилетнюю Мэг Уэлш двенадцать лет назад.
- Что?
- Я работал тогда в бостонсокй клинике, когда она поступила с признаками поражения печени… На самом деле, она была на последнем градусе цирроза. Те козлы, которые консультировали ее до этого сделали анализ на вирусные гепатиты – получили отрицательный результат, и проклятых полгода твердили, что желтый цвет кожи у девочки из-за того, что она пьет много морковного сока. Морковного сока, понимаешь, Уилсон? У нее все это время держалась желтуха, билирубин зашкаливал в сотни раз, она разодрала себе всю кожу от дикого зуда… Она выглядела лет на двадцать пять – потому что печень не могла больше разрушать гормоны, и они накапливались. Когда она полностью отекла, словно презерватив с водой, и едва могла говорить, ее отправили, наконец, в больницу, с «неясным гепатитом, для дообследования и уточнения диагноза». На отделении схватились за голову и не хотели брать – они-то видели, что она уже труп. Но все-таки взяли.
- К тебе? – уточнил Уилсон.
Хаус не глядя на него кивнул.
- Я был штатным инфекционистом… а это был по-своему простой диагноз, после того, как мы исключили все инфекционные поражения.
- Аутоиммунный гепатит?
- Конечно, - вяло подтвердил Хаус. – Ну в общем, у меня ушло около пяти дней, чтобы это доказать, а у нее ушло около пары недель, чтобы перестать говорить окончательно, начать пускать пузыри, ходить под себя и, в конце концов, тихо-мирно отчалить, не приходя в сознание.
Если бы Уилсон не знал манеры Хауса и не знал, что такое смерть безнадежного, хотя и очень молодого, больного для лечащего врача, он бы сейчас, пожалуй, плеснул чаем в небритое лицо. Ну или по меньшей мере, хотел бы это сделать. Однако он знал, так что такого желания у него не возникло. Вместо этого он отобрал свой изрядно потрепанный салат и воткнул вилку в чудом уцелевшую помидорку-черри, помедлил немного и протянул ее Хаусу. Тот овощ съел, хотя и без особого энтузиазма, скорее машинально.
- Ну а что было с Пэтти Уэлш семь лет назад? – спросил, наконец, Уилсон. – Я же ее точно помню.
- И тут тебе нечем гордиться, - отметил Хаус, и онколог вынужден был с ним согласиться, хоть и не признавая это вслух. – Ну, у нас с миссис Уэлш были очень интересные беседы, когда умирала ее старшая дочь, а мистер Уэлш чуть не выбил мне пару зубов… и не выбил не потому, что не пытался… Так что, когда годам к пятнадцати у второй девочки повысились трансаминазы – ее мать не стала больше слушать тех, кто говорил о наблюдении и перепроверке, а притащила ее в клюве мне, дав тем самым возможность понаблюдать весь процесс умирания от печеночной недостаточности в деталях. Очень мило с ее стороны, не находишь? Короче говоря, после одиннадцати месяцев в старой доброй Принстон Плейнсборо, пройдя квест от «гастроэнтерологического отделения» до «палаты интенсивной терапии», вторая мисс Уэлш, наконец, умерла, к облегчению медсестер и страховой компании, но, боюсь, немало расстроив свою мать и прервав мой цикл, когда я виртуально хоронил ее каждый раз, получая новый отчет из лаборатории. А я только-только к нему привык, между прочим.
Если уж Хаус привык к тому, что его пациентка умирает – значит дело было совсем плохо. Уилсон попытался вспомнить, что он сам делал семь лет назад, но по всему выходило, что как обычно купался в онкологическом океане болезненных поражений и вырванных побед. Так уж устроено, что трагедии одного врача довольно часто только вскользь задевают других.
- Что с ней было? – наконец, спросил онколог, незаметно подпихивая к Хаусу свой крепкий чай.
- Вопрос на миллион. Лептоспироз? Нет. Эхинококкоз? Определенно, нет. Аутоиммунный гепатит? Вот теперь правильно – я не зря в тебя верил.
- Господи, - покачал головой Уилсон, - семейная форма?
- Черт, Уилсон, - раздраженно поморщился Хаус в ответ, делая глоток чая, - не дискредитируй звание врача! Нет никакой семейной формы! Есть случай. Глупый, бесполезный случай.
- Очень печальный случай, - не мог не отметить Уилсон, а Хаус в ответ усмехнулся без малейшего признака веселья.
- Печальный? Ну не знаю. Милейшая миссис Уэлш, которая, кстати, и поныне очень даже ничего себе выглядит, сегодня привезла мне свою третью и последнюю, насколько мне известно, дочь с признаками поражения печени. По-моему это уже становится забавным, не находишь?
Уилсон считал себя человеком, не обделенным чувством юмора, но комизма в этой ситуации он не мог найти при всем желании и был готов поспорить, что Хаус тоже, как бы он ни хорохорился.
- Вирусные гепатиты исключили? – спросил он, просто чтобы спросить хоть что-нибудь, понимая, что в приемнике вряд ли успели это сделать.
- Не знаю, - пожал плечами Хаус. – Я еще историю не брал.
Обычно Уилсон в ситуациях, когда к нему поступали с заранее не оптимистичным прогнозом, старался посмотреть больного как можно быстрее – потому как дело могло быть и просто плохо, и очень плохо, но в таком случае, пожалуй, он понимал Хауса. Хауса, который явно на взводе, хотя и выдают это только взбудоражено постукивающие по рукоятке трости кончики пальцев, ну и пожалуй затравленный взгляд светлых блестящих глаз. Да, Уилсон мог это понять. Хаус был готов схлестнуться практически с любой болезнью, какой бы безнадежной ни выглядела эта схватка, и перевернуть все мыслимые и немыслимые законы, и выбить победу. Но играть роль агента ритуальных услуг, «доктора для приличия», для имитации действия – это определенно не по нему.
Уилсон чуть наклонился вперед и потрепал Хауса по руке, лежащей на столе.
- Мне жаль. Правда.
- Чего ради? Это ж диву достойно!
Джеймс вздохнул и встал.
- Мне пора - у меня прием. Увидимся.
- А прощальный поцелуй?
Уилсон сделал вид, что обдумывает это предложение.
- Пожалуй, в другой раз – когда рядом не будет всех наших коллег
- Обещания-обещания, - притворно вздохнул Хаус.
~ ~ ~
1. Хроническое заболевание, поражающее в основном мужчин, в результате которого нос увеличивается в размерах, меняет окраску и обезображивается.
2. Хаус перечисляет места с самым высоким процентом евреев среди жителей.
3. Разновидность паразита, живущего в кишечнике человека, является одной из причин возникновения В12-дефицитной анемии.
4. Фильм снят по одноименному роману Ирвина Уэлша.
Глава 2
Глава 2
Стоящая около лифта Салливан, прижимающая стопку приемных листов к груди, махнула Уилсону рукой.
- Опаздываете на прием, доктор, - с улыбкой заметила она. – Я уже проводила мистера Кортиса к вам в кабинет.
- Я опоздал, да? – без нужды переспросил Уилсон.
- И уже на пятнадцать минут, - все так же улыбаясь заметила женщина.
- Совсем о времени забыл, - извиняющимся тоном ответил онколог, машинально глядя на часы.
Это была вопиющая ложь. Он помнил о времени постоянно пока сидел с Хаусом, но просто не мог уйти не дослушав – второй раз того на откровенность не вытащишь.
- Да о чем речь? – отмахнулась Пейдж. – Я же понимаю, что вы не за салатиком засиделись.
- Конечно, - пробормотал Уилсон, нажимая и без того светящуюся кнопку вызова, словно рассчитывая, что лифт так придет быстрее, - какой тут салатик?.. И как вам Кортис показался? – спросил он, переводя разговор.
Салливан перестала улыбаться и пожала плечами.
- Плохо, доктор Уилсон. Цианоз нарастает и дыхательная недостаточность тоже… Если вы не планируете повторную операцию по удалению опухолевых разрастаний в трахее, то посмотрите не пора ли накладывать трахеостому… Я могу оформить его, как экстренного пациента, если пожелаете.
Это был один из тех случаев, когда дело действительно могло быть как просто плохо, так и очень плохо, так что Уилсону не терпелось своими глазами увидеть, что происходит с мистером Кортисом.
Неоперабельную опухоль трахеи у этого пациента Уилсон диагностировал почти два года назад, и сколько-то рост массы, неминуемо перекрывающей дыхательные пути, удавалось сдерживать лучевой и химиотерапией, потом последовала паллиативная операция. Если теперь сужение трахеи снова перестало компенсироваться, значит Салливан права – пора сделать дырку в горле пациента пониже опухоли и дать ему доживать оставшиеся пару месяцев, дыша через нее. Доживать до неизбежной пневмонии.
Мистер Кортис, приятный, пожилой уже мужчина, поднялся с кресла, чтобы поприветствовать доктора, когда Уилсон зашел, и даже это небольшое усилие заставило его тяжело ловить воздух посиневшими губами, а нехороший сипящий свист на каждый вдох был слышен и на расстоянии. Грудная клетка вздрагивала и в вырезе водолазки было видно, как дергаются мышцы, чтобы хоть как-то поддержать дыхание. В окно падал не по-зимнему яркий солнечный свет, и, как бывает у онкологических больных, от этого пациент выглядел еще изможденнее. Очень бледная кожа отливала даже не землистым, а «чугунным» оттенком разлитого цианоза, а кончики пальцев, носа и губы выглядели совсем синими.
В общем с первого взгляда, Уилсон понял, что в оценке врач приемного отделения не ошиблась – мистеру Кортису явно было очень и очень плохо.
Стеноз трахеи, месяцами оставаясь субкомпенсированным, может переходить в стадию декомпенсации, буквально оставляя человека без возможности дышать, очень быстро, в считанные часы, а иногда и минуты. Уилсон это, конечно, знал, и по-хорошему следовало бы сделать трахеоскопию и посмотреть, какая часть просвета уже блокирована опухолью, но Уилсон опасался реактивного удушья в ответ на введение эндоскопа, кроме того ему не хотелось лишний раз заставлять пациента проходить неприятную и болезненную процедуру.
- Как ваши дела, доктор Уилсон? – негромко спросил Кортис.
Тихий голос его сопровождался глухим дующим сипом, но тем не менее мужчина улыбнулся. Как бы то ни было, а доктор Уилсон был приятным и милым человеком, так что, если уж встречи с онкологом были неизбежны, мистер Кортис был рад, что встречается именно с этим.
- Все отлично, извините, что опоздал, - ответил Уилсон, поднося к глазам только что сделанный экспресс-анализ газов крови – судя по нему ситуация была совсем плоха.
Уилсона любило подавляющее большинство его пациентов, и он солгал бы, если бы сказал, что ему об этом неизвестно. Много пользы им это приносит, со внезапным раздражением подумал Уилсон, но взял себя в руки.
- Как вы себя чувствуете?
- О, гораздо лучше, спасибо, - по своему обыкновению ответил мистер Кортис. Он, в любом случае, был мужественным человеком. – Лиз сказала, что ждет ребенка.
- Решила произвести вас в дедушки? – с усилием улыбнулся онколог.
- Именно так, - с достоинством отозвался мужчина, втайне польщенный, что врач помнит членов его семьи.
Уилсон как раз заканчивал составлять список необходимых процедур и обследований, которые необходимо было провести в эту госпитализацию, чтобы решить вопрос о тактике лечения, когда его пациент, убиравший в старый потрепанный чехол свои очки, вдруг весь как-то напрягся, плечи его затряслись, сизые губы приоткрылись, и весь он наклонился вперед, силясь вдохнуть. Очешник выскользнул из его пальцев и упал рядом со столом. Раньше, чем Уилсон успел вскочить на ноги, мистер Кортис уже сполз с кресла на пол, неловко и нелепо как-то, словно марионетка с обрезанными нитками. Доктор кинулся к нему и увидел широко раскрытые, выкатившиеся глаза, полиловевшее лицо, ногти слабо скребущие по полу. Начался приступ настоящего удушья. Уилсон бросился к двери, распахнул ее и крикнул:
- Набор на трахеотомию срочно! И зовите реанимационную бригаду!
Медсестра с уложенным набором была в его кабинете меньше чем через полминуты. Они отодвинули кресло и уложили пациента на спину более-менее ровно. Тело мужчины начало содрогаться судорожными попытками движения, но медсестра смогла его зафиксировать, давая Уилсону возможность открыть набор и торопливо провести стерильной салфеткой по горлу мистера Кортиса.
Скальпель в собственной руке казался Уилсону слишком острым и слишком блестящим рядом с подрагивающей теплой человеческой кожей, но он заставил себя глубоко вздохнуть и успокоиться. В конце концов, он хотя бы знал, что делать. В подготовку врача входит выполнение трахеотомии, но неспециалисту и в экстренных условиях по всем правилам следует выполнять коникотомию – рассечение кожи, а потом связок гортани для хода воздуха – это намного проще и быстрее. Уилсон заставил медсестру удерживать пациента так, чтобы четко выделялись хрящи гортани, нащупал щель между ними, где от дыхательной трубки отделяет только слой кожи и связки, задержал дыхание и провел скальпелем по горлу распростертого на полу Кортиса. За лезвием потянулась яркая алая полоса, кровь полилась на шею, на руки Уилсона, на пол, залила рану, мешая видеть. Уилсон торопливо промокнул рану салфеткой, чувствуя, как у него самого нелепо и неприятно по носу ползет капля пота. Кровь сочилась одновременно со всех сторон, но ему удалось увидеть розовато-белые связки в глубине раны, и Уилсон, перехватив скальпель, воткнул его туда, чувствуя, как острие преодолевает упругое сопротивление, а потом буквально проваливается внутрь.
В кабинет вбежала Пейдж Салливан с медбратом из реанимационной бригады, тащившим аппарат для дефибрилляции.
- Почему вы? Где реанимация? – спросил Уилсон, откладывая окровавленный скальпель.
- Я сегодня в этом качестве, - ответила Салливан вкладывая в его протянутую руку трубку для интубации.
Медбрат разматывал провода дефибриллятора.
Кровь заливалась внутрь, в зияющее темным провалом отверстие, ведущее в дыхательные пути, и Уилсон ввел туда же трубку для интубации, разворачивая ее и стараясь пропихнуть глубже, чтобы она правильно легла в трахею и обеспечила нормальное дыхание. Однако вместо этого трубка упиралась во что-то, не входила на всю длину, вздрагивала в руках на каждый спазм удушья, который проходил по телу пациента. Уилсон решил, было, что выбрал неправильный угол, но ведь все было верно – трубка должна была легко проскользнуть, а вместо этого…
Кортис уже не бился, как Уилсон надеялся из-за сделанной ему медсестрой инъекции, но лучше ему явно не стало, дыхание отсутствовало. Он снова двинул трубку и отчетливо почувствовал препятствие… разрастание…
- Доктор, - сказала Салливан, очевидно, одновременно с ним пришедшая к одной и той же мысли, - доктор, не введете. Делайте трахеотомию в нижнем сегменте.
- Это опухоль, - выдохнул Уилсон.
Опухоль, слишком крупная и слишком плотная, чтобы мимо нее удалось провести трубку.
Уилсон снова взялся за скальпель, на этот раз уже не чувствуя волнения – у него просто не было на это времени – лишь где-то внутри в животе застыл тяжелый ледяной ком, который будто пульсировал в такт писку кардиомонитора, к которому уже успели подсоединить пациента.
На этот раз кровотечение было гораздо сильнее, и Салливан из-под его руки цепляла зажимы на сосуды, чтобы хоть как-то освободить рану от крови. Счет все еще шел на минуты, хотя Уилсону казалось, что он уже час стоит на коленях на полу, по спине течет пот, а руки скользкие от крови. Трахея и кольца хрящей пружинили под лезвием и Уилсону живо представилось, как разрез зазмеится куда-то в сторону.
По кардиомонитору пошла изолиния, и он запищал на одной высокой раздражающей ноте.
- Остановка сердца, - сказал медбрат, глядя на монитор и держа дефибриллятор наготове.
- Заканчивайте, доктор Уилсон, - отозвалась Салливан.
На мгновенье ему захотелось спросить, зачем заканчивать трахеотомию мертвому пациенту, но Уилсон тут же опомнился, разводя края рассеченной трахеи крючками. Салливан ловко их перехватила, освобождая Уилсону руки. На этот раз трубка для интубации скользнула легко и легла на положенное место. Онколог прихватил ее «ушки» бинтом, чтобы она не сдвинулась, а Салливан в этот момент уже забрала у медбрата дефибриллятор.
- 200. Руки! Разряд!
- Нет эффекта, - отозвался медбрат глядя на кардиомонитор.
- 300. Руки! Разряд!
- Сердцебиения нет.
- 360. Руки! Разряд!
Тело Кортиса подбросило на полу.
- Сердцебиения нет.
- Еще раз, - упрямо сказала врач, схлопывая на секунду электроды и прижимая их к груди Кортиса снова. – 360. Руки! Разряд!
- Нет эффекта.
- Может еще поднять мощность? - предложил Уилсон.
- Доктор, у него рак четвертой стадии. Он вообще не подлежит реанимации, - покачала головой Салливан.
На онколога она не смотрела, но он все понял. Ей просто очень не хотелось, чтобы мистер Кортис шел как «умерший во время трахеотомии у доктора Уилсона». Не только пациенты любили доктора Уилсона.
- 360. Руки! Разряд!
Уилсон коснулся ее плеча.
- Пейдж. Не надо. Спасибо.
Она одновременно опустила взгляд и руки. Потом положила электроды, посмотрела на наручные часы.
- Время смерти два часа сорок шесть минут.
Уилсон кивнул и с некоторым трудом поднялся с колен. Рубашка ледяным пластырем прилипла к спине, поясницу разломило от боли. Неизвестно когда пришедший Майкл Эш из реанимации подошел поближе к трупу, наклонился, потрогал издевательски аккуратно закрепленную интубационную трубку.
- Чисто сделано. Все в порядке, доктор Уилсон, не беспокойтесь.
И хотя Уилсон знал, что Эш имеет в виду предстоящую патологоанатомическую комиссию, его все равно неприятно резанули эти слова.
А может и не они, просто внутри появилось какое-то странное ощущение неправильности. Это не было похоже на чувство вины, нерациональное, но возникающее у него с каждым умершим пациентом, чувство беспомощности и бесполезности.
Нет. Не то. Что-то более глубокое.
Винил ли он себя за то, что опоздал на прием, в то время, как счет для мистера Кортиса шел уже на минуты?
Нет. Нет, так далеко его чувство ответственности не заходило. С годами понимание того, что он только врач, а не господь бог, все-таки было в него вбито. Он не мог предугадать, что декомпенсация случится именно сейчас. Он не мог предсказывать будущее. Никто не мог.
Уилсон вышел из кабинета, в котором все прибывало и прибывало народу.
Возможно, это просто потрясение от смерти больного буквально на его руках, на острие его скальпеля? Он не привык к такому, он не оперирующий хирург. Его поражения, они всегда были на уровне «неэффективной терапии», «терминального ухудшения состояния», «наступившего летального исхода». К такой смерти, когда его руки еще до сих пор все в крови, он не был готов.
Он выкинул перчатки, тщательно вымыл руки, обработал антисептиком, завернул окровавленный манжет рубашки, но это все не принесло ему облегчения.
Не то.
В животе все никак не расправлялась сжатая тугая и холодная пружина. В мозгу проносился обрывок какой-то мысли, и казалось, что поймай ее – и все станет ясно, но поймать никак не удавалось.
Ему не в чем было винить себя в случае с мистером Кортисом. Действительно не в чем – это был один из тех немногих случаев, когда доктор может быть в этом уверен. Все было безнадежно еще два года назад, и в этом смысле эти выбитые два года – его, Уилсона, чистая победа.
Подходили врачи, выражали сочувствие. Пришла Кадди, успокоила и сказала, что никакой вины тут его нет, не может быть и сомнений, но тем не менее комиссию пройти придется. Формальность. Она так и сказала: «Формальность, Джеймс, ты же понимаешь?».
Он кивнул. Он понимал, и не мысль о комиссии была тем, что не давало ему покоя.
Что же не так?
Несделанная трахеоскопия?
Нет. Единственное, к чему это могло бы привести, что пациент умер бы не в его кабинете, а в кабинете эндоскопии. Не то.
Что же так гнетет его?
Санитары перегрузили труп на каталку и увезли.
- Я вот думаю, - вдруг сказал Хаус, неведомо как и зачем тоже оказавшийся среди толпы в кабинете Уилсона, - зачем тебе вообще понадобилось делать этому бедолаге коникотомию? Ты же был его лечащим врачом, ты знал, что у него опухоль трахеи и трубка не пройдет. Делал бы сразу трахеотомию.
Сказал и будто врезал Уилсону под дых. Пружина распрямилась, разорвалась так, что дыхание на секунду перехватило, во рту стало горько, а в голове ясно. Уилсон даже слова выдавить из себя не мог, настолько поражен он был этим, внезапно открывшимся, пониманием того, что на подсознании его тревожило.
Однако Хаусу и не нужен был ответ, он лишь махнул свободной рукой, мол, увидимся, и похромал прочь, оставив Уилсона самому разбираться, что ему делать с этим знанием.
*
С миссис Уэлш, женщиной и вправду весьма привлекательной, тут он Уилсону не соврал, Хаус встречался дважды. Первый раз, когда ей не было еще и сорока, были потрясающие ямочки на щеках, к которым прилагались муж и трое дочерей, а сам Хаус дважды в неделю играл в лакросс и принимал участие во всех соревнованиях местного гольф-клуба, нередко на пару со Стейси. Второй раз семь лет назад, когда у миссис Уэлш прибавилось серебра в волосах, что, впрочем ее не портило, появились алименты после развода и стало на одну дочь меньше, а Хаус учился заново ходить, садиться, вставать, а в качестве личной жизни имел собственный организм такими дозами викодина, что самому было страшно.
Эта встреча должна была быть третьей, и миссис Уэлш была все так же обаятельна, хотя у нее за плечами было двое похороненных детей и, судя по страховке, с алиментами тоже не все было в порядке. У Хауса в свою очередь было судебное преследование, многолетняя наркотическая зависимость, реабилитация, полугодовая ремиссия и личная жизнь, наверняка сейчас оплакивающая где-нибудь в подсобке очередного пациента. Ну это все, если не считать хронических болей и крысы. В целом, если воспринимать эту игру как «Хаус против Хауса», то он считал, что может с чистой совестью считать себя выигрывающим по очкам. Семь лет назад он вообще не собирался доживать до этого момента.
И тем не менее… и тем не менее, встречаться с миссис Уэлш ему не хотелось. По крайней мере не сейчас. Завтра или послезавтра, когда уже будут выполнены основные анализы и начато лечение, какой бы степенью бесполезностью оно ни характеризовалось, будет, он знал это по опыту, легче. Завтра или послезавтра он сможет спихнуть все общение на Утят - на Кэмерон, определенно на Кэмерон - отговориться занятостью в лечении и процедурах и ограничиться парочкой язвительных реплик в адрес всех и каждого и никого конкретного. За свою более чем двадцатилетнюю практику он так и не научился общаться с пациентами, он вообще эту часть работы всегда терпеть не мог, а уж про родственников пациентов и говорить нечего – эти вообще были посланы мирозданием, чтобы делать мир местом особенно невыносимым.
В общем, к палате он шел особенно неторопливо, заглянув по дороге к коматознику, посмотрев пару серий дневного шоу, потрепавшись в кафетерии с Уилсоном, потусовавшись на онкологическом отделении – короче, отчаянно надеясь, что к тому моменту, как он доберется, миссис Уэлш уже уйдет. Хаус и вовсе не пошел бы, ограничившись просмотром истории болезни и анализов в диагностическом кабинете, но тут подстерегало сразу несколько подводных камней. Во-первых, шикарный шанс натолкнуться на Кадди, у которой были теперь две коронные темы: как Хаусу вести себя с пациентами и как Хаусу вести себя с Уилсоном, и обе прескучные, во-вторых, там можно было пересечься с Уилсоном в депрессии, а Хаус был не расположен сейчас играть роль солнышка, пусть даже очень язвительного и злобного солнышка, ну и в-третьих, учитывая, что ни анализы, ни даже осмотр лечащего врача еще не были выполнены, историю пришлось бы ждать еще часа два. Любопытство, которое оставалось ведущей чертой в многогранном характере Хауса, таки пригнало его в палату, где уже стояли Чейз и Кэмерон.
Кэрри Уэлш оказалась миниатюрной девочкой, которую уже успели переодеть в больничную рубашку – жуткую хламиду унылого цвета, служащую одной из причин, почему врачи с большим трудом узнают пациента, когда встречают его в других условиях. Обнаженные руки девочки, выглядывающие из-под рукавов, имели тот теплый желтый, почти охристый оттенок, который раз увидев, трудно с чем-то спутать, а лицо ее, по крайней мере та его часть, которую видел Хаус, была толсто напудрена очень светлым, почти белым тоном, на котором, словно глазницы у отмацерированного1 черепа выделялись черные провалы густо намазанных тушью и тенями глаз. Впрочем, большая часть лица скрывалась под длинной косой челкой, спускавшейся почти до губ, тоже накрашенных черной помадой. Волосы, радикально-черного, явно искусственного цвета, торчали во все стороны. В целом это было похоже на какую-то абстракционистскую мазню, обрамленную траурной рамочкой.
Хаус невольно вскинул брови. Не то, чтобы его это по-настоящему шокировало, но Кэрри явно очень отличалась от своих сестер. По крайней мере внешне, ее внутренний мир, который интересовал Хауса куда больше и состоял из антител, клеток печени, белков крови, желчных пигментов, гормонов и прочего, очевидно был удручающе сходен с сестринскими.
- Это доктор Хаус, - с очевидным облегчением представил его Чейз, который, как многие молодые врачи-мужчины, несколько терялся с пациентами-детьми.
- Я вас помню, - не глядя на него ответила Кэрри тщательно пережевывающая слова, словно вязкую кашу во рту. – Вы лечили Пэтти. До того как она умерла.
Уточнение было удручающе верным.
- Ну, Кэрри, - преувеличено мягко, как любят взрослые, обращаясь к ребенку, заговорила Кэмерон, - сейчас мы тебя осмотрим…
- Я уже сказала, пусть доктор Мистер-Лучшая-Прическа выйдет.
Чейз с видимым облегчением попытался сбежать, но Хаус перехватил его за рукав халата.
- Что это ты сделал пациентке?
Девочка тряхнула головой так, что волосы окончательно завесили все лицо, и посмотрела через густую челку на Хауса, словно желая удостовериться, не идиот ли он. Девочки выучивают так смотреть примерно лет в тринадцать, и этот взгляд очевидно крайне мало изменился с тех пор, как Хаус был подвергнут ему в первый раз, около тридцати пяти лет назад.
- Он – мужчина, доктор, или это вы не заметили?
- Ну, медицина не обращает внимания на подобные мелочи, - пожал плечами Хаус. – Кроме того, я тоже мужчина.
- Вы старый, - возразила Кэрри.
Кэмерон, отлично знавшая, что Хаус вполне может сейчас пошутить насчет возраста или насчет размеров «мелочи», или насчет и того, и другого одновременно, поспешно вывела обоих мужчин в коридор из палаты.
- Хаус, - просяще сказала она, - пожалуйста, можно я ее осмотрю сама?
- Ты сомневаешься в моем умении находить общий язык с пациентами? – возмущенно спросил он.
- Я думаю, - напрямик ответила девушка, - что хуже, чем просто с пациентами, вы можете общаться только с подростками. Хаус, вы представить себе не можете, что такое быть угловатой девочкой-тинэйджером с прыщами и проблемами в школе.
Такая отповедь Хауса все же слегка обескуражила, потому что он привык считать, что с подростками ему найти контакт проще. Прыщей особых он, кстати, не заметил под толстым слоем косметики, но Кэмерон, конечно, острым женским взглядом усмотрела все.
- Нет, конечно, - огрызнулся Хаус, просто чтобы что-то сказать, - у меня лично член вырос еще на третьем месяце после зачатия.
- Я поддерживаю, - вдруг заявил Чейз, - Хаус, ей шестнадцать. Пара ваших коронных шуточек тут могут кончится не иском на адрес главного врача за оскорбление, а уголовным преследованием и дозой медрокиспрогестерона2. Пусть лучше ее посмотрит Кэмерон.
Хаус, которого вообще-то совершенно не прельщало выполнять осмотр, поколебался, не стоит ли поупрямиться, чтобы заставить их понервничать, но в итоге махнул рукой. Настроения не было даже издеваться над Утятами, а что до Кэрри, то желтый цвет кожи, красные ладони и множество разномастных кровоподтеков на голенях и лодыжках и так уже сказали Хаусу все, что он хотел знать. Тяжелое поражение печени.
- Ладно, - словно бы нехотя произнес он вслух, - Кэмерон, взять ее!
Они оба вздохнули с облегчением почти в унисон, и Кэмерон пошла в подсобку за стерильными перчатками, шпателем и прочим.
- А где Форман? – спросил Хаус у Чейза.
Однако тот вместо ответа все так же внимательно смотрел вслед Кэмерон, погруженный очевидно в свои какие-то мысли. По глубокому убеждению Хауса сейчас даже Уилсон не мог бы оспорить сходства Чейза с влюбленной игуаной. Он щелкнул пальцами у молодого человека под ухом, и Чейз вздрогнул.
- Что?
- Я спрашиваю, почему ты не пригласишь ее на свидание? Поиграли бы в песочнице, полепили бы куличики, она бы одела тебе на голову ведерко и постучала бы сверху совочком, раз уж тебе нравится БДСМ, ну и вы могли бы закончить неловким угловатым детским сексом.
Чейз на секунду принял гордый и замкнутый вид, будто собираясь сказать, что не желает обсуждать подобные вопросы, но быстро спохватился, что Хауса этим не проймешь.
- Я бы предпочел советы не от того, чьи отношения держатся только на подвижничестве доктора Уилсона.
Хаус откровенно хмыкнул и окликнул девушку, вышедшую из кладовой с упаковками в руках.
- Кэмерон, ты помнишь Чейза? Отличная прическа, австралийский акцент, хорошие перспективы на многих достойных поприщах и паре недостойных.
Она склонила голову к плечу, переводя взгляд с одного на второго.
- Я, конечно, знаю Чейза, - осторожно ответила Кэмерон, не уверенная, что именно задумал Хаус.
- Как насчет того, чтобы сходить с ним на свидание?
На этот раз Кэмерон улыбнулась.
- Хорошо. Пятница его устроит? Он может угостить меня кофе.
- Вполне. Он обожает кофе и обожает пятницы.
- Значит, мы договорились, - заключила она и открыла дверь палаты. – И, Хаус, во время свидания нам тоже надо будет общаться через вас или можно будет говорить напрямую?
- Это еще обсуждается, - ответил Хаус.
Как только дверь палаты закрылась за ней, Чейз повернулся к Хаусу.
- Какого черта это было? Хаус… Вообще-то ладно, - внезапно оборвал он сам себя, - я ничего не хочу знать, скажите только, зачем вы это сделали?
Тот пожал плечами.
- Я проникаюсь духом Рождества и мне хочется делать приятное людям. Во мне заговорил инстинкт работодателя, а от тебя не будет толка, пока половину времени ты в прострации, а вторую половину в спермотоксикозе. Я уверен, что вы будете ужасной парой и потворствую своему желанию делать гадости. Выбери любой вариант, ты все равно не узнаешь, который из них – правда. Если тебе обязательно нужен один – выбирай последний, он подтверждается фактами, а это полезно. Теперь, если ты желаешь избавиться от моего общества, можешь просто сказать мне, где Форман.
~ ~ ~
1. очищенного от мягких тканей
2. препарат для химической кастрации, применявшийся по судебному решению против педофилов.
@темы: слэш, грегори хаус, фанфики, хаус/уилсон, джеймс уилсон
-
-
24.01.2012 в 21:59-
-
24.01.2012 в 22:21Это действительно интересно и приятно читать, честно. По всем параметрам чудесная вещь
-
-
25.01.2012 в 00:09Any Tommy, последние две части тесно связаны и потребовали большой подготовки, так что перерыв затянулся даже по моим меркам.
-
-
25.01.2012 в 08:28-
-
25.01.2012 в 10:59-
-
25.01.2012 в 14:48я так ждала продолжения этого цикла А где найти начало этого цикла? Подскажите, плиз.
-
-
25.01.2012 в 18:22_inca_, намек принят к сведению.
Гость, спасибо, я рада, что вам нравится тут Хаус. если к пятой части он все еще вхарактерен - это большая победа)))
цикл ищите по кнопке "все записи пользователя в сообществе" www.diary.ru/~housefans/?userid=1237482
Записи идут в порядке от самой новой к самой старой. Кроме самой первой все остальные относятся к этому циклу. Приятного чтения.
-
-
26.01.2012 в 14:26-
-
26.01.2012 в 17:49-
-
14.02.2012 в 03:20-
-
14.02.2012 в 12:49Надеюсь, что выложу продолжение к концу недели.
-
-
27.02.2012 в 13:51отношения Хауса и Уилсона как уже состоявшейся парочки - отдельное омномном
-
-
27.02.2012 в 14:07и замечание Хауса Уилсону так зацепило. вот ведь, вариант сочувствия...
спасибо огромное. очень жду продолжения.
-
-
27.02.2012 в 14:08и замечание Хауса Уилсону так зацепило. вот ведь, вариант сочувствия...
спасибо огромное. очень жду продолжения.
-
-
27.02.2012 в 17:04ER писать оказалось необычно трудно, но все равно интересно.
Продолжение будет обязательно.
torchinca, сцена с трахеотомией тяжелая, трудная, и рада, если она "сопереживательна"
-
-
27.02.2012 в 17:11и понятно, что замечание Хауса важно. ))
вот прямо даже страшновато, что будет дальше.
жду
-
-
27.02.2012 в 18:56Спасибо большое за новую главу
-
-
27.02.2012 в 18:56-
-
27.02.2012 в 19:01