Всё проходит, и это пройдёт. (С)
Название: И всё вернется на круги своя... (Moving On. Coming Back.)
Автор: Alunakanula
Пейринг: Хаус/Кадди
Спойлеры: финал 7 сезона
Краткое содержание: Альтернативное окончание 7 сезона. События в каноне с одной поправкой — Хаус не «уходит в закат». Пост-эпизод 7*23 «Moving On».
Рейтинг: PG
Статус: закончен
Размер: 7931 слово
Бета: Mandoline
От автора: Целую неделю не давал мне покоя этот ужасный эпик-фейл финал... А еще больше не дает мне покая то, что этим эпик-фейлом Хадди уничтожено навсегда. Но фики тем и прекрасны, что у них есть такой жанр, как АУ. Так что с этих пор, я думаю, большинство фикрайтеров пустятся на просторы этого жанра.
Это мой первый самолично написанный фик по «Хаусу», так что не судите слишком строго. Вполне допускаю, что тут будет ООС (хотя я изо всех сил стараюсь этого избежать).
И как говорится, Your feedback is my Vicodin!
скачать фанфик в html
читать дальше— Выметайся! — скомандовал Хаус сидящему рядом Уилсону. Тот непонимающе смотрел на друга, но не двигался с места, пока Хаус не повторил: — Выметайся!
Уилсон вздохнул и вылез из машины, но свирепый вид и почти видимый невооруженным взглядом пар, исходящий от Хауса, заставил его беспокоиться.
— На что ты так злишься, Хаус? Просто дай волю чувствам! — сказал Уилсон, прежде чем захлопнуть дверцу.
Хаус нажал на газ и помчался вперед.
«Волю чувствам...Вы хотите, чтобы я дал волю чувствам?! Да пожалуйста! Только бы вы сами потом не пожалели об этом... Как же вы мне все надоели! Пытаетесь влезть мне в душу, думаете, что можете мне чем-то помочь, думаете, что мне станет легче, если я поплачусь вам в жилетку, и я вдруг превращусь в доброго белого и пушистого Грега? Ничего вы не понимаете! Вам никогда не было больно! Так мучительно больно каждую секунду вашей жизни!»
Машина остановилась в паре кварталов от дома Кадди. Уилсон продолжал наблюдать, пытаясь догадаться, куда направляется Хаус и что он выкинет в следующий момент. Когда машина остановилась, Уилсон почувствовал что-то неладное, но тут же отбросил эту мысль, заметив, что Хаус разворачивается и едет обратно.
«Кадди... Зачем ты это сделала?! Зачем пришла тогда ко мне?! Зачем с пеной у рта уверяла, что любишь меня таким, какой я есть и что другого тебе не нужно?! Зачем заставила меня поверить, что то, что я знал уже тогда, не может оказаться правдой?! Ты стала моим лекарством! Ты — моя жизнь! С тобой моя боль уходила, но теперь ушла ты, а я получаю этой боли в сотни раз больше, сторицей, вдогонку. И к тому же это не только нога. Еще одна мышца готова атрофироваться и остановиться, а ты спрашиваешь меня, что со мной? Неужели вы все кругом такие идиоты?!»
Уилсон продолжал стоять на тротуаре, думая, что Хаус решил вернуться за ним, но не на шутку забеспокоился, когда скорость машины по мере приближения ничуть не становилась меньше. Он только успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под колеса, когда машина, завизжав шинами по асфальту, пронеслась мимо него в направлении дома Кадди.
— Хаус, остановись!!! — кричал Уилсон вслед, но всё было бесполезно.
Грег окаменел от ярости и боли, он даже не осознавал, что все еще упрямо жмет на газ, до судороги в поврежденной ноге. Перед его глазами была Кадди, и ничто не могло отвлечь его от этого видения. Машина неумолимо приближалась к дому. Вот уже подъездная дорожка враждебно зашуршала щебнем под колесами, вот уже резко хлещут по металлу кусты роз под окнами, вот уже и белая стена всё ближе и ближе, но Хаус не видит этого — перед глазами только Кадди, радостно улыбающаяся «какому-то очередному придурку», когда ему, Хаусу, мучительно больно, больно так, что хочется заснуть и больше никогда не просыпаться.
Еще доля секунды и бампер достигнет стены. В голове вдруг проясняется, как по мановению волшебной палочки, и проносится мгновенное: «Стой! Что ты творишь!», и тут же вмиг отрезвевший мозг посылает сигнал жать на тормоз, и еще можно было предотвратить трагедию... Но нога, предательская нога! В эту самую секунду ее скрутило такой судорогой, будто бы каждую мышцу выдрали живьем и вяжут тугими узлами. Нога не сгибается и продолжает жать на педаль, руки непроизвольно бросают руль и хватаются за горящую мышцу, и все мысли уже только о боли, об этой бесконечной адской, невыносимой боли...
Гулкий грохот. Стена, разламываясь, ухает вниз, падая на машину, стекла бьются и осколки, звеня, рассыпаются вокруг, слышен хруст ломающейся мебели. Машина наконец останавливается, уперевшись во вторую стену и заглохнув, а коктейль из невыносимой боли в ноге и разрывающей на куски боли в сердце не отпускает всё равно. Сквозь бешеное пульсирование в ушах Грег краем сознания улавливает наступившую секундную тишину, но тут же откуда-то сверху доносится новый шум, будто что-то резко и стремительно обвалилось...
«И больше не больно...» — успевает подумать Хаус до того, как его поглощает кромешная тьма.
***
Кадди потеряла дар речи, глядя на руины своей гостиной и на торчащую из машины балку. Руки мелко трясутся, всё тело отказывается подчиняться, а из глаз текут неконтролируемые ручьи слез. Она не знает, что делать, не знает куда бежать, не знает, что чувствовать. Она только знает, что ее дом разрушен, а ее Хаус... Лиза, не отводя взгляда, смотрит на дверцу машины, надеясь, что вот сейчас та откроется, и он чудом выберется из под обвала, целый и невредимый. И тогда она подбежит к нему, обнимет и расцелует, и скажет, как сильно любит его, безумца, засранца, сволочь, эгоиста проклятого, и как счастлива, что он цел.... А потом... она обрушит на него весь свой праведный гнев, как только что он обрушил стену и потолок ее дома, будет кричать и проклинать его, и ругаться на чем свет стоит сколько хватит сил... Ну, выходи же ты!... Но нет... дверца не открывается. В салоне тихо и нет никаких признаков жизни, не слышно ни стона, ни голоса...
Обретя наконец способность двигаться и думать рационально, Кадди пробирается через обрушившиеся куски потолка к водительскому окну машины. Закусив губу и зажмурив глаза в бесполезной попытке сдержать новый поток слез, она поворачивается ко все еще находящимся в состоянии шока сестре и мужчинам.
— Джулия! — кричит Кадди. — Звони 911! Скорую и спасателей! Быстро!
***
Время до приезда скорой помощи и спасателей показалось вечностью, Кадди не отходила от машины, боясь, что каждый еле заметный вдох Грега станет последним. Балка пробила крышу, не пощадила его голову, но снаружи невозможно было понять, насколько серьезно ранение. Лиза только видела, что было много крови, которая продолжала медленно сочиться из раны на голове, стекала по лбу, щекам... Обломанный острый конец балки уперся в больную ногу Хауса, и Кадди с ужасом думала о самых страшных последствиях...
Наконец вдалеке послышался вой сирен, и вскоре помощь была уже на месте. Пробираясь через обломки, Кадди выскочила через зияющую дыру в стене на улицу, показывая и без того все понимающим бригадам спасателей и врачей, где случилась беда:
— Там! Там в машине! Скорее! Ранена голова и нога, может быть еще что-то, большая кровопотеря, он без сознания. Пожалуйста, быстрее!
На улицу вышли уже достаточно пришедшие в себя Джулия, ее муж и новоиспеченный друг Лизы. Джеффри тут же подбежал к Кадди, не совсем, правда, понимая, над чем же она больше горюет — над разрушенным домом или над тем человеком, что стал причиной всего этого ужаса.
— Лиза! Ты как? — сочувственно спросил он, беря ее за руку и заглядывая ей в глаза. — Что это за безумец?
Кадди не сводила взгляда с работающих спасателей, разбирающих завал, и врачей, пытающихся как можно скорее добраться до пострадавшего. Казалось, что для нее окружающий мир ушел на второй план, а все самое важное находилось сейчас в покореженной машине. Она не понимала, что произошло, почему и зачем, и все ее охватило полнейшее смятение. Кадди была готова ненавидеть Хауса за эти разрушения, ведь, зная его как облупленного, она не могла окончательно отбросить мысль об умышленности всего случившегося, точнее, той части, что касалась разрушения дома, но в ее сердце — и она ничего не могла с этим сделать — жила и цвела безоговорочная любовь к этому чертовому эгоисту. Пусть Кадди и пыталась искоренить, заглушить ее, выбросить Хауса из своего сердца, но, как известно, сердцу не прикажешь, и поэтому она продолжала плакать по ночам в подушку, понимая, что без него ей не жить, а с ним она жить не может. И вот теперь этот бессовестный засранец, разрушивший ее жилище, находился на грани жизни и смерти, а Кадди только лишь молилась, чтобы он остался жив и здоров.
— Лиза! Ты слышишь меня!? — Джеффри легонько потряс ее за плечо. — Кто это?
Лиза обернулась, следуя за собственной рукой, которую куда-то тянули, и, еще не до конца вернувшись в реальный мир, смогла только сказать:
— Это Хаус...
— Хаус? — не понимая, переспросил Джеффри, но на помощь поспешила Джулия, которая уже более-менее успокоилась в объятиях мужа и могла здраво мыслить.
— Джеффри, Хаус — это врач из ее больницы. Они вместе работают, — объяснила она, но Джеффри только еще больше озадачился причиной всего случившегося.
— Но как? Зачем? Лиза...
— Кадди! — она обернулась на голос Уилсона, и тут же, так и оставив новоиспеченного друга без объяснений, поспешила к другу давнему. — Ты как?
— Я... — она не знала, как обозначить свое состояние, поэтому замешкалась с ответом, а потом заметила, что с рукой Уилсона что-то не в порядке. — Что с твоей рукой?
— Пустяки. Упал, ушибся, — бросил он, махнув больной рукой, и тут же поморщился от боли. — Что с Хаусом? Где он?
— Без сознания, — Кадди беспомощно посмотрела в сторону разрушенного дома, в котором усердно выполняли свой долг люди в спецодежде, и почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы, а по телу проносится волна нервной дрожи. — Балка упала прямо в машину и пробила крышу, его серьезно задело... и нога... — к горлу вдруг подступил ком, и она запнулась, — я боюсь, Уилсон... Очень боюсь...
Джеймс подошел ближе, обнял Лизу за плечи здоровой рукой и прижал к себе.
— Успокойся, пожалуйста. Сейчас мы ничего не можем сделать. Нужно ждать, пока его отвезут в больницу. Я поеду с ним и буду держать тебя в курсе.
— Я тоже поеду! — вдруг подняв на него бледное лицо, выпалила Кадди.
— Нет, тебе придется остаться тут, — покачал головой Уилсон и на немой вопрос в глазах коллеги спокойно объяснил: — Спасатели или скорая обязательно вызовут полицию, и тебе с ними разбираться...
— Ну да, конечно... — обреченно вздохнула Кадди и снова посмотрела в направлении дома, в надежде, что что-то уже сдвинулось с мертвой точки. Вдруг ее будто осенило, и она спросила:
— Уилсон, а что тут вообще произошло?
Джеймс, конечно, был мастером сообщать плохие новости, но в этой ситуации, где были замешаны двое его близких друзей, ему пришлось туго.
— Понимаешь... — начал он, задумался на секунду, и продолжил: — Мы приехали... Хаус хотел вернуть тебе расческу... Пошел к дому, но увидел в окне... тебя и твоего друга... и в него будто бы бес вселился.
Кадди высвободилась от руки Уилсона, всё ещё её обнимавшей, встала напротив Джеймса и внимательно слушала. При каждом его слове ее глаза расширялись, черты лица менялись, становясь суровее, и Уилсон понимал, что надвигается настоящая буря.
— Он выгнал меня из машины. Я видел, что он буквально не в себе от злости, и сказал ему, что пора уже прекратить копить все в себе и дать, наконец, волю чувствам... Через две минуты он уже въехал в твою стену...
Кадди закрыла лицо руками, не в силах поверить в только что услышанное. У нее от возмущения перехватывало дыхание, и снова стало сложно думать четко и здраво. Всего лишь ревность! Глупая, идиотская, банальная ревность! Причем когда она уже ясно дала ему понять, что между ними всё кончено! Это никак не могло стать оправданием тому, что пол ее дома превратилось в развалины. В этот момент в душе Лизы Кадди ярость, возмущение, злость и огромная обида затмили все остальные чувства, внутри нее все кипело от гнева, и в эту секунду в ее мире Хаусу не было оправдания и никогда не могло быть.
— Но как?! Уилсон, как?! — она была в полном замешательстве, ей не хватало ни зла, ни слов, ни чего бы то ни было еще. Она буквально хваталась за голову, не веря своим ушам. — Как можно было выдумать такое?! Разве он не понимает, что мой дом — это не какой-нибудь... детский конструктор! Его не соберешь заново по первому желанию! Боже, он просто безумец! Ненормальный эгоист! Господи, Уилсон! Я убью его!
— Может быть, и не успеешь... — мрачно проговорил Уилсон, заметив, как бригада скорой помощи на носилках выносит Грега из дома, и когда они подошли к машине, оставив Кадди, устремился к ним, чтобы отправиться в больницу вместе с другом. — Я позвоню тебе.
Кадди даже не обернулась. Так и стояла, застыв на месте, пытаясь хоть каким-то образом найти хотя бы одно зерно здравомыслия в действиях Хауса, но всё было безуспешно. Его поведение напоминало ей поведение подростка, который, обозлившись на весь мир, творит, что пожелает, и не думает даже на полчаса вперед, не говоря уже о глобальных последствиях своих идиотских поступков. Но в еще большее бешенство ее приводило то, что причиной всего этого кошмара стала не болезнь, не катастрофа, не вселенское горе, не природный катаклизм, не трагедия, а банальная глупая ревность, вспыльчивость и неспособность или — что еще хуже — нежелание человека находить, а главное, признавать свои проблемы и справляться с ними без ущерба для окружающих его и любящих его людей. В этот момент ее покинули все оставшиеся сомнения по поводу правильности ее решения порвать с Хаусом... Только так и могло быть. Другого не дано. Как бы там ни было.
Вскоре приехала вызванная спасателями полиция. Они осматривали место происшествия, фиксировали все детали в протоколе, делали фотографии, опрашивали свидетелей, и эти процедуры заняли весь оставшийся вечер. Когда, наконец, офицеру понадобилось допросить последнего свидетеля и по совместительству владелицу дома, он долго не мог найти ее среди снующего туда-сюда в спускающихся сумерках народа, но в конце концов заметил неподвижно сидящую поодаль фигуру и поспешил к ней.
Кадди, бледная и заплаканная — чем же она заслужила все это?!, — сидела на траве, укутавшись в принесенный сестрой плед, и тщетно пыталась продумать дальнейшие свои действия. Ничего не выходило, потому что в ее сознании, как большие рекламные плакаты, затмевали своей кричащей яркостью все остальные мысли только три вопроса — почему?? Как можно любить?? И как ненавидеть??
— Лиза Кадди? — уточнил подошедший полицейский, и Кадди вздрогнула от неожиданности.
— Да... — тихо ответила она, не вставая с газона, а только подняв голову.
— Мне нужно узнать, будете ли вы выдвигать кому-то обвинения по поводу случившегося здесь.
Вопрос пришелся как раз кстати, чтобы вмиг расставить все мысли по местам, как ей тогда показалось. Она еще раз взглянула на свой разрушенный дом, еще раз у нее перед глазами пронеслись вереницей все выходки Хауса — одна другой ужаснее с каждым разом — и как через рупор зазвучали у нее в ушах слова Уилсона, сказанные ей пару часов назад. Она резко встала на ноги, решительно посмотрела на полицейского и твердо произнесла:
— Если Грегори Хаус хоть когда-нибудь приблизится ко мне, к моем дому или к Принстон Плейнсборо, я хочу, чтобы он оказался за решеткой!
***
— Едем в Принстон Плейнсборо! — скомандовал забравшийся в карету скорой помощи Уилсон.
— Но... — попытался возразить кто-то из бригады.
— Быстро! — не дал договорить Джеймс и уселся рядом с Хаусом, озабоченно оглядывая его перепачканное в крови бессознательное тело.
Дышал Грег самостоятельно, но очень тихо и медленно, что не могло не настораживать. Джинсы на правой ноге были разорваны и наложенная повязка угрожающе быстро пропитывалась алой жидкостью. Джеймс смог заметить, что, скорее всего балка попала не в старую рану, а разорвала мышцу в другом месте и, несомненно, была задета артерия — иначе откуда взяться такому количеству крови.
Лицо Грега тоже было всё в крови. Врачи скорой сказали, что балка, видимо, прошла по касательной, но нанесенный ею вред всё же был достаточно серьезен — она будто бы сняла скальп на правой части головы Хауса. Волосы там были перепутаны и превратились в бурую от крови липкую массу. Уилсону показалось, что он заметил белеющую кость черепа, когда один из врачей менял уже изрядно намокшую повязку, и поэтому молил бога, чтобы Хаус отделался пусть сильным, но всего лишь сотрясением мозга.
Через несколько минут приемный покой Принстон Плейнсборо уже принимал самого своего сварливого доктора, но на этот раз в качестве самого тихого пациента. К счастью, этот день выдался достаточно спокойным для больницы, и поэтому мгновенно нашлась свободная операционная. Как и подумал Уилсон, у Хауса была повреждена артерия, поэтому хирургам пришлось зашивать не только уродливо разорванную мышцу, но и сам сосуд. Кровопотеря была очень существенной, так что нельзя было сказать, что операция проходила «без сучка, без задоринки» — каждый из тех двух раз, когда у Хауса останавливалось сердце и на всю операционную раздавался мерзкий, рвущий барабанную перепонку писк сердечного монитора, за которыми следовали не менее режущие ухо команды «заряжаю!» и «разряд!», Уилсон вспоминал все молитвы, которые когда-то в детстве учил в воскресной школе. Его ли молитвами или просто Господь Бог решил еще немного позабавиться со своим «трудным ребенком», но сердце Хауса, запустившись во второй раз, уже больше не отказывалось, размеренно стуча, гонять по жилам кровь.
Что касается головы Грега, то переносной рентгеновский аппарат в операционной показал, что ни проломов, ни трещин в черепе нет, поэтому хирурги только лишь должны были вернуть на место кожу. Естественно, сильнейшее сотрясение мозга от удара огромной балки имело место быть, но это, как посчитали врачи, было наименьшим из зол.
Уилсон смог более менее спокойно вздохнуть, только когда Грегори Хаус оказался в послеоперационной палате, и только тогда Джеймс вспомнил, что обещал позвонить Кадди. На часах была уже почти полночь, но всё же он решил попробовать.
Естественно, глупо было бы звонить домой, поэтому он сразу набрал ее мобильный...
***
Лиза лежала на большой кровати в спальне для гостей в доме своей сестры. Малышка Рейчел тихонько сопела у мамы под боком. В другой день в других обстоятельствах размеренное дыхание дочери убаюкало бы Кадди в считанные секунды, но не в этот раз. Как бы ей ни хотелось забыться сном и хотя бы несколько часов не проигрывать заново весь тот кошмар, через который она прошла днем, она не могла этого сделать, потому что мысли отказывались останавливаться, а продолжали неугомонно роиться в голове, споря одна с другой не на жизнь, а на смерть. Часть Кадди была настолько зла на Хауса, на его безумную выходку, которая стала последней каплей в ее огромнейшей чаше терпения, что она хотела навсегда выкинуть из головы этого человека, забыть о его существовании и больше никогда не вспоминать, но другая ее часть требовала сию же секунду схватить телефон и позвонить Уилсону.
«Нет, я не буду этого делать! Не хочу ничего знать об этом чертовом эгоисте!» — сказала сама себе Кадди, но тут на прикроватной тумбочке завибрировал мобильник, оповещая о входящем звонке. Лиза повернулась лицом к тумбочке и просто смотрела на пляшущий на столике аппарат. Сомнений в личности звонящего не было, но она запрещала себе поднимать трубку. Она не хотела слышать сейчас ничего — ни плохого, ни хорошего. Точнее, она боялась услышать самые страшные новости, так уж лучше оставаться в неведении. Хотя бы до утра. Так проще злиться... После еще одной долгой попытки достучаться, звонящий потерял надежду, и дисплей телефона погас. Лиза закрыла глаза.
«Мне больно!» — эти слова, будто разряд тока, пронзили ее сознание, а в памяти тут же всплыло лицо Хауса, его черты, его голубые глаза, в которых в тот один единственный короткий момент отражались не злость, не сарказм, не язвительность, не издевка и не бравада, а ничем неприкрытая изнуряющая, выпивающая все силы боль. Кадди открыла глаза и посмотрела в темноту. Он сказал ей, что она не виновата... Если бы она могла в это поверить...
Но было сложно спорить с собственным здравым смыслом, который рисовал ей уже не впервые все самые нелицеприятные картины, что могут стать реальностью, пусти она снова Хауса в свою жизнь, но ровно настолько же сложно было спорить и с собственным сердцем, которое твердило лишь об одном — «ты любишь его, любишь таким, какой он есть, и только с ним ты можешь быть счастливой по-настоящему, не смотря ни на что». Этой ночью, тем не менее, на стороне здравого смысла оказались еще и злость и раздражение, поэтому сердцу пришлось временно выкинуть белый флаг.
***
Утро застало Уилсона все там же, в больничной палате друга. Он остался ждать, пока Хаус придет в сознание после операции, но, не дождавшись, так и уснул на кушетке.
— Не явится твой принц, спящая красавица... — неожиданно раздавшийся в палате хриплый голос мгновенно вырвал Джеймса из мира сновидений и, дернувшись от неожиданности, он чуть не упал на пол. — Эй, не надо так убиваться... Ты ж так не убьешься...
— Хаус! — Уилсон встал и подошел к кровати больного. — Вижу, тебе уже совсем хорошо.
— Совсем хорошо мне будет, когда у меня башка прекратит гудеть как рой пчел и когда я свалю отсюда, — Хаус раздраженно откинул одеяло и попытался подняться из лежачего положения.
— Эй-эй, — Уилсон придержал друга за плечи и вернул на место. — Хватит с тебя уже безумств на эти сутки. Ты будешь лежать столько, сколько тебе скажет твой врач.
— Я сам себе врач, — буркнул Грег, но послушался и лег, затем, почувствовав повязку на голове, пощупал ее и спросил: — Там что?
— Тебе повезло, что не трепанация. Отделался легким испугом, можно считать. И ногу зашили наилучшим образом, — сказал Уилсон, кивнув на ноги Хауса.
И вот только сейчас Грег вдруг осознал, что не чувствует боли в ноге. Нет, не так. Хаус осознал, что не чувствует ногу вообще. Очевидно, лицо его перекосилось настолько, что Уилсон не на шутку испугался.
— Что? Что случилось? — тут же потребовал он объяснений.
Хаус схватился обеими руками за правую ногу и заорал:
— Что эти мясники наделали?! Я не чувствую ногу!
В считанные минуты в палате уже была вся команда Хауса, и самым первым предположением нынешнему состоянию пациента стала возможность образования тромба или гематомы в голове. Хаус тут же был доставлен в радиологическое отделение для проведения МРТ с контрастным веществом. Сам бы диагност не взялся за свое дело — все оказалось банально просто: от удара балкой в мозгу образовалась гематома, которая стала давить на двигательный центр, в результате чего возник паралич правой ноги.
***
С трудом уснув только под утро, Кадди проснулась очень скоро, потому что у Рейчел, в отличие от взрослых, все было в порядке, и вставала она вместе с солнцем. Обнаружив рядом маму, девочка тут же подползла к ней поближе и принялась целовать в лицо, громко сообщая, что уже рассвело и пора вставать. Первой мыслью Кадди, когда она открыла глаза, было отнюдь не «доброе утро, деточка», а «как там Хаус?» Сейчас, когда гнев уже поутих, а ярость потускнела, Лиза была в состоянии рассуждать более хладнокровно и непредвзято, и поэтому ее не покидала мысль о том, что при всей своей неординарности, циничности, способности на безумия и прочих недостатках, Хаус всё-таки любил ее — это она знала точно, была уверена в этом на все сто. От злости он мог совершить что-то из разряда мелкой пакости или хулиганства — разбить окно или просто как-то напугать, или может быть сотворить что-то с собой, надеясь на то, что ее замучит совесть, но он всё-таки не стал бы умышленно рушить ее дом. Должна была быть какая-то причина. Какая-то другая причина и посерьезнее, чем ревность...
Решив, что для начала нужно позвонить Уилсону и спросить о состоянии Хауса, Лиза поднялась с постели, но Рейчел, конечно же, перебила все планы, тут же потащив маму на кухню с криками «хочу кушаааать!». На кухне обнаружилась Джулия, которая уже готовила завтрак для своих «спиногрызов» и поэтому звонок Уилсону снова пришлось отложить. Свободное время, наконец, появилось ближе к ланчу, когда дети Джулии были в школе, а Марина забрала Рейчел в парк. Взяв оставленный в спальне телефон, Кадди набрала номер Уилсона. На первый вызов тот не ответил, и в голову Кадди снова начали лезть мысли о самом страшном, поэтому, когда Джеймс , наконец, поднял трубку, ей пришлось сначала взять себя в руки, чтобы голос не дрогнул.
— Привет, — поздоровалась она. — Прости, я вчера не отвечала...
— Все в порядке, Кадди, я понимаю, — ответил Уилсон и, не дожидаясь ее вопроса, сказал: — Хаусу сейчас делают вторую операцию.
— Вторую?! — Лиза от неожиданности и волнения сжала в ладони телефон так, что побелели костяшки пальцев. — Что произошло?
— У него... у него парализовало больную ногу, — ответил Уилсон и, желая хоть немного успокоить Кадди, быстро продолжил: — Ребята обнаружили у него гематому в голове, которая давит на двигательный центр. Сейчас ее убирают. Он будет в порядке.
Кадди молчала несколько секунд, убеждая себя, что нужно успокоиться, потому что команда Хауса знает свое дело и им можно доверять, а потом спросила:
— Уилсон... ты говорил с ним, когда он пришел в себя? Он тебе что-то рассказывал?
— Нет, — с сожалением ответил Джеймс. — Мы не успели поговорить... Минут через пять, как он очнулся, он обнаружил, что не чувствует ногу, так что нам было не до разговоров уже.
— Понятно, — Кадди ходила туда-сюда по комнате, будучи не в состоянии сидеть на одном месте. — Я сейчас приеду. Надо поговорить...
— Операция только началась, так что поговорить... — начал Джеймс, но Лиза его перебила:
— Да нет, я сначала хочу поговорить с тобой. Скоро буду. До встречи.
— До встречи, — попрощался Уилсон и задумчиво пошел в свой кабинет, размышляя о том, что же может спросить у него Кадди и — что гораздо важнее — что ему следует отвечать. Через пятнадцать минут после окончания разговора он всё ещё проигрывал в голове различные варианты разговора с Кадди, как вдруг его размышления прервал входящий звонок на мобильном. Звонящей оказалась Лиза, которая сообщила, что только что ей позвонили из страховой компании и сказали, что хотят приехать, чтобы оценить ущерб, нанесенный дому и уладить все формальности, связанные со страховкой. Пообещав отделаться от них как можно быстрее и сразу приехать, Кадди сбросила звонок, а Уилсон отправился ждать возвращения Хауса из операционной.
***
Вторую операцию Грегори Хаус перенес благополучно. Очнувшись от наркоза и удивительно быстро придя в себя, он тут же схватился за покалеченную ногу и с облегчением почувствовал боль от прикосновения к свежим швам. Голова по-прежнему гудела, сейчас, наверное, даже еще больше, но это всё мелочи, потому что нога тоже болела и впервые в жизни он был этому рад. Он знал, что пройдет день, и он снова начнет проклинать эту сросшуюся с ним намертво боль, но сознание того, что вместе с исчезнувшей болью могла исчезнуть и возможность свободно — пусть и относительно — передвигаться, превращало самую страшную кару в благословение.
Долго оставаться наедине со своей радостью Хаусу не пришлось — в палату вошел Уилсон c кофе в руке.
— О! Кофейку мне принес? Спасибо! — как ни в чем не бывало сказал Хаус, пытаясь дотянуться до стаканчика. — Надо было еще и сэндвич захватить, а то я страшно есть хочу.
— Полегче, Хаус! — Уилсон отодвинул кофе в сторону и тоном строгого учителя проговорил: — Во-первых, это мой кофе, а во-вторых, тебе вообще сейчас ничего нельзя. Как будто ты не знаешь...
— Ладно-ладно, я тебе припомню! — погрозил Хаус и театрально надулся. — Вот будешь ты умирать от жажды на больничной койке...
— Хватит юродствовать, — отрезал Уилсон. — Нога как?
— Нормально нога. Болит, — буркнул Грег. — Как обычно...
Уилсон кивнул, улыбнулся одними губами — получилось неискренне. Оно и не мудрено, потому что думал он сейчас о том, как поговорить с Хаусом о произошедшем. Решив, что лучший способ — рубить с плеча, Джеймс спросил:
— Хаус, я тебе хочу задать один вопрос...
— Если это о Бермудском треугольнике в холодильнике, где пропадают твои обеды, то я ничего не знаю, — Хаус состроил невинную мину.
Уилсон проигнорировал шутку друга и продолжил:
— Скажи мне, что произошло вчера у Кадди?
Хаус мгновенно посерьезнел. Он хотел отшутиться и на эту тему, но при воспоминании о Кадди, ее новоиспеченном кавалере и их семейной идилии ему меньше всего хотелось балагурить. Тем не менее...
— А что такого произошло? — он пожал плечами. — Кадди давно пора было делать ремонт в столовой, так что как раз есть повод...
— Хаус! Как ты так можешь?! — недоумевал Уилсон. — Ты снес ей полдома и хочешь сказать, что всё это было сделано умышленно?!
— Я что-то не понимаю твоего удивления, — Хаусу стоило огромных усилий продолжать изображать из себя бессердечную сволочь. Почему-то теперь это было сложнее, чем обычно. Вероятно, сказывалось действие наркоза, а может быть, была и другая причина... — Ты же сам мне посоветовал дать волю чувствам, так что я следовал исключительно твоему совету.
Услышав это, Уилсон стал похож на рыбу, выброшенную на берег — его рот открывался, но сказать он не мог ни слова. Когда, наконец, дар речи к нему вернулся, он продолжил:
— То есть, ты хочешь сказать, что во всем случившемся виноват я? Или может быть, Кадди? Или может быть, еще кто-то?
— Ну... — протянул Хаус. — Если тебе станет легче, можете с Кадди разделить вину пополам.
— Да ты понимаешь вообще, что ты говоришь?! Ты понимаешь, что произошло?! Это же безумие!!! Могли погибнуть люди! Ты вон себя чуть не угробил! Еще бы сантиметр в сторону, и ты лежал бы сейчас отнюдь не в теплой постели!
Хаус слушал увещевания друга, прекрасно понимая, что каждое его слово — святая истина, что он прав на все сто, но он не мог сознаться, что всему виной стала его чертова нога. Не мог признаться в своей слабости, в том, что он калека. Не хотел, чтобы его опять жалели.
— Знаешь, Уилсон, ты прав, — Хаус склонил голову на бок, как бы задумываясь, и мечтательно прищурился, — еще бы сантиметр в сторону, и я бы в самом деле лежал сейчас не на постели, а на жарком пляже где-нибудь в Калифорнии.
— Хаус, ты... — начал было Джеймс, но на лице Грега отражались насмешка, издевка и совершеннейший цинизм, поэтому Уилсон не мог сделать ничего, кроме как развести руками, растерянно помотать головой и удалиться, потому что на это ему больше возразить было нечего.
***
Хаус был рад, что друг ушел. Пусть даже и на такой ноте закончился их разговор. Сейчас он не хотел обсуждать причины случившегося. Ни с кем. Даже с Уилсоном. Он не мог признаться, что сцена, увиденная им в окне, оказалась для него еще больнее, чем уход Кадди. Он не мог признаться, что ему больно от ее лжи. Он не мог признаться, что в какой-то момент хотел потерять сознание и больше никогда не очнуться. Он не мог признаться, что когда его любовь, наконец, взяла верх и разбудила здравый смысл, он не сумел ничего сделать из-за судороги в проклятой ноге. Он не мог в этом признаться кому-то... Достаточно, что он признался в этом себе, что тоже было непросто. Поэтому теперь ему оставалось только лежать, оправляться от операции и молить Бога, в которого он не верил, чтобы Кадди смогла его простить за это, особенно после того, что он только что наговорил Уилсону. Он уже не надеялся, что она примет его обратно, но честно признался себе, что ему необходимо ее прощение.
За этими мыслями Грегори Хауса застал Морфей и неспешно увел в свое царство. Неожиданно для себя Хаус очутился на песчаном пляже. Он сидел на бревне, облокотившись спиной на длинный сук, торчавший вверх, и смотрел в синюю даль. Вдруг на его плече появился ангел с до боли знакомым лицом, в котором через пару секунд Грег узнал себя.
— Грег, ах, Грег, — укоризненно проговорил ангел, сложив у груди руки и качая головой. — Как же ты так можешь? Зачем ты лжешь своему другу? Зачем не рассказываешь правду? Какая бы она ни была, правда — самое лучшее в любой ситуации.
— Сгинь... — буркнул Хаус, махнув рукой над плечом.
Ангел исчез, но только чтобы через мгновение снова появиться и тихо, но требовательно заговорить:
— Грег, пойди сейчас же к Лизе и объяснись, скажи, что в том, что случилось, нет твоей вины...
— Ага! Конечно! Нет его вины! — донесся ехидно смеющийся голосок с другого плеча. Хаус повернул голову — на плече сидел чертик с таким же знакомым лицом. Чертик подмигнул своему подопечному и продолжил: — Конечно, он во всем виноват! Разве он просто так в этот дом зарулил, а? Еще чего! Возненавидел и того чувака, и эту Лизу свою и решил камня на камне не оставить! Молодец, мужик!
— А ну-ка прекрати сейчас же! — ангел позволил себе даже чуть повысить голос, и Хаус тут же переключил внимание на него. — Ты же прекрасно знаешь, что Грег одумался! Он все понял вовремя и уже хотел нажать на тормоза, раскаявшись в своих дурных намерениях, но его ногу скрутила судорога. Твоя, наверное, работа, нечистый!
— Очень надо! — обиженно отвел глаза черт. — Нога сама по себе, я — сам по себе. А Грег сделал то, что должен был сделать! Так что теперь нужно быстро хватать ноги в руки и мотать куда-нибудь подальше, пока не пришлось ремонт оплачивать. Да, Грег? Давай мотанем в Вегас,а? Покутим там, девочек полапаем, ширнемся... Красота! А они тут пусть разбираются сами!
Хаус хотел было что-то возразить, но снова вмешался ангел и требовательным тоном заявил:
— Нет, Грег, ты сейчас же пойдешь к Лизе и все объяснишь! Если не поверит — докажешь. Ты знаешь, как. Так будет лучше. Ведь ты ее любишь, ты сам это знаешь, поэтому тебе просто необходимо ее прощение. А она тебя простит, потому что она тебя тоже любит, и если ты по какой-то причине в этом сомневаешься, уверяю тебя, что это так.
— Какое, к дьяволу, прощение? — снова заорал рогатый на другом плече.
— Не смей при мне это слово произносить! Достаточно твоего присутствия! — возмутился ангел.
— Да идите вы оба откуда пришли!! — не выдержал Хаус и, резко поднявшись, заставил обоих персонажей раствориться в воздухе, после чего медленно пошел вдоль кромки воды, погрузившись в собственные мысли.
***
Лиза Кадди появилась в больнице ближе к вечеру и тут же отправилась в кабинет к Уилсону, надеясь найти его именно там, потому что знала, что в палате Хауса она точно не сможет поговорить с Джеймсом. Постучав, она открыла дверь и вошла.
— Привет... — тихо сказала она, чем вырвала Уилсона из глубокой задумчивости.
— А... привет... — он тряхнул головой и сел ровнее, но больше ничего не говорил и даже не смотрел на Кадди.
Та мгновенно поняла, что что-то не так, встала напротив друга и мягко, но настойчиво потребовала объяснений:
— Уилсон, что тут случилось за это время? Почему ты в таком состоянии?
Джеймс не знал, как ей передать его разговор с Хаусом, потому что он сам не хотел верить в то, что услышал пару часов назад, но, понимая, что деваться некуда, он встал из-за стола, подошел к Кадди, взял ее за руку и, усадив на диван, сел рядом.
— Уилсон, — настороженным голосом проговорила Кадди, не на шутку разволновавшись, — мне очень не нравятся эти твои действия. Хаусу хуже? Говори!
Мужчина вздохнул, потер ладонью лицо, чтобы выторговать еще пару секунд размышлений, после чего сказал:
— Лиза... Мне кажется, Хаус совсем плох, — он многозначительно коснулся пальцем виска. У Лизы округлились глаза, а Джеймс продолжил: — Он мне заявил, что ничуть не жалеет, что въехал в твою гостиную, отшутился, что тебе давно пора делать ремонт и вообще вел себя как классическая циничная сволочь. Это было слишком даже для Хауса, каким мы его всегда знали. Я боюсь, что он слишком долго держал все в себе, а потом увидел тебя с твоим другом и... окончательно... съехал с катушек...
Кадди молча покачала головой, встала и подошла к окну, где простояла с минуту, затем развернулась на каблуках, вернулась обратно к дивану и, сев напротив Уилсона, закусила губу.
Она будто бы хотела что-то сказать, но не решалась. Тогда Уилсон продолжил:
— Послушай, может быть еще не поздно? Да, я понимаю, что разрушить твой дом — это полнейшее безумие, которому объяснением может быть только диагноз... — он поднял на Кадди взгляд и прочитал отчаяние в ее глазах, — но, может быть, в случае с Хаусом... еще не все потеряно? Лиза, сходи, поговори с ним. Я знаю, что у него была причина, почему он не остановился. Он ненормальный, но не настолько, чтобы творить такое с любимой женщиной... Он слишком тебя любит... Он не мог умышленно, как бы больно ему ни было... Прошу, поговори с ним...
Уилсон с надеждой заглянул в глаза Кадди. Она вздохнула, уперлась локтями в колени и взялась за голову. В ней еще оставались какие-то ничтожные частицы гнева, вызванного выходкой Хауса, но с каждой минутой их становилось все меньше и меньше, а все ее мысли занимало только одно: должно быть объяснение этому безумству. Приняв решение, она встала и, уже находясь у двери, обернулась:
— В какой он палате? — голос звучал решительно.
— В 415.
***
Идя по коридору к лифту, Кадди старалась не думать о том, что она скажет Хаусу. Она решила, что самым лучшим вариантом будет пустить разговор на самотек и действовать по обстоятельствам. По логике вещей, после того, что Хаус наговорил Уилсону, она должна сейчас прийти к нему, обругать на чем свет стоит и пригрозить судом, но что-то подсказывало ей (может быть, сердце?), что такое поведение было бы в корне неправильно , и ситуация только бы ухудшилась. Стало бы еще тяжелее и чернее на душе. У обоих.
«Это я виновата... — думала она, нажимая на кнопку лифта и ожидая, пока кабина подъедет. — Я довела его до такого состояния... Я ведь прекрасно понимала, что я важна для него, что он очень сильно любит меня, как и я — его, и что, если я его брошу, он, в свою очередь, бросится во все тяжкие... — Лиза тяжело вздохнула. — Он сказал вчера, что ему больно... Он не выдержал, признался... А потом увидел меня с... и это стало последней каплей... наверное...»
Дальнейшее самобичевание стало невозможным, поскольку подъехал лифт, и створки двери услужливо разъехались, впуская Лизу внутрь. Лифт оказался вовсе не пуст, как ей хотелось бы, — команда Хауса почти в полном составе что-то горячо обсуждала:
— У него есть проблемы с дыханием, — заявил Тауб. — Вероятно, это из-за наркоза.
— Тогда нужно ввести ему доксапрам, чтобы не начались осложнения с легкими, — заключила Тринадцатая.
— Какой доксапрам! — воскликнул Чейз. — Ты в своем уме! Хочешь, чтобы ему снова ногу скрутило? Доксапрам вызывает судороги, а ему и так уже досталось вчера.
Последняя фраза доктора Чейза заставила Кадди насторожиться.
— У вас какой-то новый пациент, о котором я не знаю? — она всё-таки немного сомневалась по поводу предмета разговора.
— Нет, доктор Кадди, — ответила Реми. — Мы говорим о Хаусе. А почему вы спрашиваете?
— Тогда с чего вы взяли, что Хаусу нельзя доксапрам, который как раз показан после операций? Он не настолько подвержен судорогам, чтобы лекарство ему навредило, — Кадди сложила руки на груди и посмотрела на Чейза, требуя объяснений.
— У него в крови, вчера, когда он поступил в приемный покой, креатинкиназа просто зашкаливала, выше показателей я в жизни своей не видел, а это говорит о том... — Кадди перебила Чейза, опуская руки и заканчивая предложение за него:
— Что у него была сильнейшая судорога.
— Именно так, — кивнул Чейз. Как раз в это время лифт оказался на нужном этаже, и двери открылись. Роберт спросил, обращаясь к Кадди: — Вы к Хаусу?
Лиза не торопилась с ответом, полностью поглощенная собственными мыслями. Новая информация совершенно меняла суть дела. Лиза, наконец, получила ответ на вопрос — почему. Но тут же возник новый вопрос, который оказался еще сложнее разрешившегося — зачем Хаус молчит и зачем делает вид, что всё произошло специально?
— Доктор Кадди? — снова позвал Чейз. — Все в порядке?
— А, да, — Лиза мотнула головой, желая прояснить мысли, — всё нормально. Идите к нему вы, а я зайду минут через пятнадцать. Мне еще нужно... — она замешкалась, придумывая отговорку, но вскоре нашлась: — Мне нужно дать медсестрам кое-какие указания.
Подопечные Хауса вежливо улыбнулись, кивнули и отправились в палату 415. Кадди же пошла в другую сторону в поисках укромного уголка — подумать. Ноги сами принесли ее в излюбленный уголок Хауса — палату с коматозником.
Мысленно извинившись за беспокойство перед безмолвным пациентом, Кадди опустилась в кресло, откинула голову назад и закрыла глаза.
Нет, это просто невероятно! Насколько же он не в состоянии смириться с собственной болью, что даже перспектива обвинения, суда, наказания и всего прочего, чем может ему обернуться такое хулиганство, не может заставить его открыть истинную причину его безумного поведения. Хаус, Боже мой, Хаус! Ну почему же ты никак не можешь понять — в этом нет ничего предосудительного! Да, у тебя постоянно болит нога, но ты жив! Тебе не нужна посторонняя помощь! Ты живешь полной жизнью! Ты работаешь! Ты гениальный врач! Тебя уважают! Тебя... любят... очень... А ты продолжаешь... глупо геройствовать... без какой-либо надобности...
Неожиданно для себя самой Лиза очутилась в собственном доме, в собственной столовой, которая почему-то была в целости и сохранности. С ней снова были Джеффри и сестра с мужем, и вот они уже собрались уходить, встали из-за стола и пошли в холл. Внезапный оглушительный грохот заставил всех разом обернуться и замереть на месте, прикипев к полу. Когда пыль от обрушившегося потолка и стен рассеялась, все увидели торчащую из машины балку. Обретя способность двигаться и подобравшись через завалы к машине, Лиза медленно закрыла лицо руками, опустилась на колени и беззвучно заплакала, о чем свидетельствовали лишь ее дрожащие плечи...
...Пасмурный день, огромное поле зеленой ухоженной травы, белеющие аккуратные надгробия и кресты, зияющая черная дыра в земле, закрытый гроб. Вокруг Лизы все в черном, и сама она в черном. Она не плакала, она уже не могла плакать, слез не осталось. Его больше нет, Хауса нет, и если бы не Рейчел, то и жить было бы незачем. Священник прочитал молитву — пусть Хаус и не верил в Бога, но так нужно, так правильно. Гроб медленно, степенно опустили в яму, и вот все по очереди стали подходить и бросать вниз горсти земли. И этот стук... он начал превращаться в какой-то топот, а сквозь топот стали раздаваться крики, непонятные, на много голосов. Шум оглушал, Лиза зажмурилась, вдохнула...
...И, выдохнув, открыла глаза. Коматозник. Любимая палата Хауса. А по коридору неслись медсестры и дежурные врачи — видимо, с одним из пациентов случилось совсем плохо. Она знала, что бежали не по Хаусову душу. Она чувствовала. Проведя рукой по лицу, чтобы стереть остатки сна, и поблагодарив Бога за то, что это оказался всего лишь кошмар, а не явь, Кадди встала и вышла из палаты. И вот теперь больше ничто не должно было ей помешать.
***
Она уже издалека разглядела его, сидящего в постели и изучающего что-то в мобильном телефоне. Подойдя к двери, Лиза замешкалась, но Хаус, будто почувствовал ее присутствие, поднял голову и встретился с ней взглядом. Кадди сама не поняла, как оказалась внутри палаты — так заворожил ее взгляд этих любимых (Да! Да! Любимых!) голубых глаз, пусть на этот раз они и смотрели сердито и даже зло.
— Привет, — тихо сказала она, так и оставшись стоять у двери.
— Что, иск мне принесла? — не удосужившись поздороваться, пробубнил Хаус, поглядел на Лизу исподлобья и снова уставился в телефон. — Я тебе пришлю номер моего адвоката — все вопросы к нему.
— Хаус, прекрати... — Кадди подошла ближе и, встав у изножья кровати, взялась за перекладину. — Я пришла не для того, чтобы ругаться с тобой.
— О! — горько усмехнувшись, воскликнул Хаус. — Давай тогда выкурим трубку мира на руинах твоего дома и построим тебе вигвам, чтобы было где укрыться от палящего солнца и проливного дождя.
Кадди сжала ладони так, что, казалось, она раскрошит в порошок пластиковую трубку, но сейчас нельзя было злиться, нельзя было выходить из себя и доставлять ему удовольствие избежать этого разговора.
— Я не курю, Хаус, ты же знаешь, — сдержанно ответила она, и ни одна черточка на ее лице не дрогнула.
Следующую минуту они просто смотрели друг на друга. Хаус — нагло и с вызовом, Кадди — терпеливо и бесстрастно, но всё это были лишь дешевые маски. Хаусу хотелось протянуть к ней руку и попросить прощения. Да, именно попросить и именно прощения. Впервые в жизни. Искренне. А Кадди... Кадди тоже хотелось попросить у него прощения и пообещать быть рядом с ним всегда. Им хотелось, но они не могли. Не сейчас.
— Зачем ты это сделал, Хаус? — Лиза упрямо не отводила глаз, а Хаус был слишком самолюбив и горд, чтобы разорвать зрительный контакт первым.
— Расчесочку тебе привез, — язвительно произнес он. — А дверь закрыта была. Я звонил — никто не слышал, все были очень заняты обедом. Так пришлось прорубать новую дверь.
— Это я уже слышала, — у Кадди ныло сердце, потому что в каждом слове Грега она слышала боль, обиду и горечь. Пусть он мастерски скрывал их за ехидством, но она слишком долго была с ним знакома, чтобы упустить печальные нотки. — А теперь я хочу услышать правду.
— Кадди, чего тебе от меня нужно? — Хаус продолжал гнуть свою линию, но чувствовал, что так просто она не уйдет, и знал, что только она может заставить его сказать то, чего он говорить не хочет, только она может заставить признаться. — Да, я безумный псих. Да, я снес тебе полдома просто потому, что мне нужно было выпустить пар, а тут как раз под рукой и машинка, и стеночка оказались. Невезуха, правда, что стеночка от твоего дома, но что уж поделаешь. Зато как я шикарно оттянулся. Полегчало несказанно. Теперь как новенький.
Он не злился, ему было больно. А когда ему было больно, он просто отпускал тормоза. И давил на газ... Кадди видела это, читала боль в его глазах. Не физическую боль, душевную. И ей самой становилось просто невыносимо стоять и молчать. Как только прозвучало его последнее слово, Кадди сказала:
— Я знаю про твою судорогу, Хаус. — Он нахмурился и подозрительно посмотрел на нее — «угадала или действительно знает?», и тогда она добавила всего одно слово: — Креатинкиназа.
— Даже карту мою изучила? — ему хотелось вложить в этот вопрос побольше издевки, но не вышло. Вышло как-то с надеждой.
— Не успела, — честно призналась Лиза, отпустив, наконец, перекладину кровати и принявшись потирать затекшие пальцы, — от твоих ребят услышала...
Между ними снова воцарилось молчание. Лиза подошла ближе, хотела присесть на край постели Хауса, но тот вдруг выпалил:
— Чего усаживаешься? Тебя разве не ждут? Беги к своему как-его-там...
— «Как-его-там» зовут Джеффри, — с чуть заметной грустной улыбкой на губах произнесла Лиза, — но он не мой и бежать мне к нему незачем.
— Ой, вот только не надо! — Хаус скорчил недоверчиво издевательскую мину. — Сначала врешь мне, что ни с кем после меня не встречалась, а потом, когда я тебя с поличным поймал, пытаешься отнекиваться и опять врешь.
— Хаус, перестань, — как же ей хотелось сейчас обнять его, но он был еще слишком на взводе, — я тебе не врала. Когда мы с тобой разговаривали, я сказала правду.
— Ну да, конечно! — фыркнул он. — А через два часа ты уже ему лыбишься и глазки строишь!
— Ты прекратишь, наконец, вести себя как подросток?! — Кадди так хотелось достучаться до него, но, казалось, что его броня из обиды просто непробиваема. — Неужели так сложно мне поверить? Сестра меня пыталась познакомить с ним, я их позвала на обед. Всё. — Скептический взгляд Хауса, которым тот одарил Лизу, заставил ее продолжить объяснения: — Да, может быть, я и хотела попытаться... но...
— Попытаться узнать, «есть ли жизнь после Хауса»? — самодовольно съязвил Грег. — И как? Шикарная, должно быть, житуха! Никаких тебе заморочек!
— Хаус... — она пристально посмотрела на него, приковав его взгляд к своему и тем самым заставив последнюю каплю язвительности исчезнуть из его глаз, — я хочу попросить у тебя прощения... и, выражаясь твоими терминами, сказать, что «после Хауса жизни нет»... по крайней мере, для меня...
Он не поверил своим ушам. Она просила прощения. Она, чей дом лежал в руинах по его вине. Она, которую он постоянно мучает и доводит. Она, которую он... любит больше всего на свете. Грег мечтал, чтобы она его ПРОСТИЛА, но вместо этого она просит прощения У НЕГО. Этого не выдержала даже его броня из цинизма и безразличия, и в ту же секунду на волю стали пробираться истинные чувства, которые до сих пор усердно загонялись Хаусом в самые темные уголки его сердца, его души. Хаус взял руки Кадди в свои и, не сводя взгляда с ее лица, поднес ее пальцы к своим губам и поцеловал. В ответ она крепко сжала его ладони и закусила губу, пытаясь удержать уже давно рвущиеся наружу слезы, но эта попытка потерпела полное фиаско, когда Кадди услышала:
— Нет... — Хаус говорил тихо и очень серьезно, — мне не за что тебя прощать. Это я должен просить у тебя прощения за всё, что я натворил. Я боялся, что эта выходка станет последней каплей, и ты больше не захочешь иметь со мной ничего общего. — Кадди отрицательно покачала головой и чуть заметно улыбнулась. — Это было бы для меня... в миллион раз хуже моей боли.
— Хаус, ты ни в чем не виноват, — Лиза высвободила одну ладонь из его рук и ласково погладила его по заросшей щетиной щеке, — я знаю, что ты не сделал бы этого по собственной воле. Ты бы не смог... Я просто знаю это... Я знаю, что тебе было плохо и больно, но ты не смог бы так поступить со мной. Ведь правда?
Кадди с надеждой в глазах смотрела на него, а он молчал. Просто сжимал ее пальцы, боясь, что одно его слово — и она уйдет, и молчал, но в то же время понимал, что врать нельзя. Сейчас врать нельзя. Иначе — все кончено. Навсегда.
— Правда... — выдохнул он. — Я не смог бы так поступить с тобой. Признаюсь честно — хотел, — Лиза насторожилась и попыталась высвободить вторую руку, но Грег не пустил, — но в последний момент на меня как воды холодной вылили, и я опомнился. Было бы еще не поздно, но ногу скрутило так сильно, боль была настолько адской, что, казалось, единственным спасением от нее была бы смерть. И я не смог остановить машину...
Лиза тяжело выдохнула, понимая, что он говорит правду, соглашаясь и принимая эту правду.
— Твое желание могло исполниться... — тихо проговорила она и, проглотив ком в горле, подступивший от нахлынувших воспоминаний о недавнем ужасном сне, добавила: — Но я рада, что этого не случилось...
Она улыбнулась сквозь уже неудержимые слезы, наклонилась и поцеловала Хауса. Он понял: она простила.
— Но ведь тогда ты бы навсегда избавилась от занозы в заднице, — лукаво улыбнулся он, когда она снова отстранилась.
— Я люблю свою занозу в заднице, — отпарировала она, снова поверив, что у них всё самое хорошее ещё впереди.
Конец
Автор: Alunakanula
Пейринг: Хаус/Кадди
Спойлеры: финал 7 сезона
Краткое содержание: Альтернативное окончание 7 сезона. События в каноне с одной поправкой — Хаус не «уходит в закат». Пост-эпизод 7*23 «Moving On».
Рейтинг: PG
Статус: закончен
Размер: 7931 слово
Бета: Mandoline
От автора: Целую неделю не давал мне покоя этот ужасный эпик-фейл финал... А еще больше не дает мне покая то, что этим эпик-фейлом Хадди уничтожено навсегда. Но фики тем и прекрасны, что у них есть такой жанр, как АУ. Так что с этих пор, я думаю, большинство фикрайтеров пустятся на просторы этого жанра.
Это мой первый самолично написанный фик по «Хаусу», так что не судите слишком строго. Вполне допускаю, что тут будет ООС (хотя я изо всех сил стараюсь этого избежать).
И как говорится, Your feedback is my Vicodin!
скачать фанфик в html
читать дальше— Выметайся! — скомандовал Хаус сидящему рядом Уилсону. Тот непонимающе смотрел на друга, но не двигался с места, пока Хаус не повторил: — Выметайся!
Уилсон вздохнул и вылез из машины, но свирепый вид и почти видимый невооруженным взглядом пар, исходящий от Хауса, заставил его беспокоиться.
— На что ты так злишься, Хаус? Просто дай волю чувствам! — сказал Уилсон, прежде чем захлопнуть дверцу.
Хаус нажал на газ и помчался вперед.
«Волю чувствам...Вы хотите, чтобы я дал волю чувствам?! Да пожалуйста! Только бы вы сами потом не пожалели об этом... Как же вы мне все надоели! Пытаетесь влезть мне в душу, думаете, что можете мне чем-то помочь, думаете, что мне станет легче, если я поплачусь вам в жилетку, и я вдруг превращусь в доброго белого и пушистого Грега? Ничего вы не понимаете! Вам никогда не было больно! Так мучительно больно каждую секунду вашей жизни!»
Машина остановилась в паре кварталов от дома Кадди. Уилсон продолжал наблюдать, пытаясь догадаться, куда направляется Хаус и что он выкинет в следующий момент. Когда машина остановилась, Уилсон почувствовал что-то неладное, но тут же отбросил эту мысль, заметив, что Хаус разворачивается и едет обратно.
«Кадди... Зачем ты это сделала?! Зачем пришла тогда ко мне?! Зачем с пеной у рта уверяла, что любишь меня таким, какой я есть и что другого тебе не нужно?! Зачем заставила меня поверить, что то, что я знал уже тогда, не может оказаться правдой?! Ты стала моим лекарством! Ты — моя жизнь! С тобой моя боль уходила, но теперь ушла ты, а я получаю этой боли в сотни раз больше, сторицей, вдогонку. И к тому же это не только нога. Еще одна мышца готова атрофироваться и остановиться, а ты спрашиваешь меня, что со мной? Неужели вы все кругом такие идиоты?!»
Уилсон продолжал стоять на тротуаре, думая, что Хаус решил вернуться за ним, но не на шутку забеспокоился, когда скорость машины по мере приближения ничуть не становилась меньше. Он только успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под колеса, когда машина, завизжав шинами по асфальту, пронеслась мимо него в направлении дома Кадди.
— Хаус, остановись!!! — кричал Уилсон вслед, но всё было бесполезно.
Грег окаменел от ярости и боли, он даже не осознавал, что все еще упрямо жмет на газ, до судороги в поврежденной ноге. Перед его глазами была Кадди, и ничто не могло отвлечь его от этого видения. Машина неумолимо приближалась к дому. Вот уже подъездная дорожка враждебно зашуршала щебнем под колесами, вот уже резко хлещут по металлу кусты роз под окнами, вот уже и белая стена всё ближе и ближе, но Хаус не видит этого — перед глазами только Кадди, радостно улыбающаяся «какому-то очередному придурку», когда ему, Хаусу, мучительно больно, больно так, что хочется заснуть и больше никогда не просыпаться.
Еще доля секунды и бампер достигнет стены. В голове вдруг проясняется, как по мановению волшебной палочки, и проносится мгновенное: «Стой! Что ты творишь!», и тут же вмиг отрезвевший мозг посылает сигнал жать на тормоз, и еще можно было предотвратить трагедию... Но нога, предательская нога! В эту самую секунду ее скрутило такой судорогой, будто бы каждую мышцу выдрали живьем и вяжут тугими узлами. Нога не сгибается и продолжает жать на педаль, руки непроизвольно бросают руль и хватаются за горящую мышцу, и все мысли уже только о боли, об этой бесконечной адской, невыносимой боли...
Гулкий грохот. Стена, разламываясь, ухает вниз, падая на машину, стекла бьются и осколки, звеня, рассыпаются вокруг, слышен хруст ломающейся мебели. Машина наконец останавливается, уперевшись во вторую стену и заглохнув, а коктейль из невыносимой боли в ноге и разрывающей на куски боли в сердце не отпускает всё равно. Сквозь бешеное пульсирование в ушах Грег краем сознания улавливает наступившую секундную тишину, но тут же откуда-то сверху доносится новый шум, будто что-то резко и стремительно обвалилось...
«И больше не больно...» — успевает подумать Хаус до того, как его поглощает кромешная тьма.
***
Кадди потеряла дар речи, глядя на руины своей гостиной и на торчащую из машины балку. Руки мелко трясутся, всё тело отказывается подчиняться, а из глаз текут неконтролируемые ручьи слез. Она не знает, что делать, не знает куда бежать, не знает, что чувствовать. Она только знает, что ее дом разрушен, а ее Хаус... Лиза, не отводя взгляда, смотрит на дверцу машины, надеясь, что вот сейчас та откроется, и он чудом выберется из под обвала, целый и невредимый. И тогда она подбежит к нему, обнимет и расцелует, и скажет, как сильно любит его, безумца, засранца, сволочь, эгоиста проклятого, и как счастлива, что он цел.... А потом... она обрушит на него весь свой праведный гнев, как только что он обрушил стену и потолок ее дома, будет кричать и проклинать его, и ругаться на чем свет стоит сколько хватит сил... Ну, выходи же ты!... Но нет... дверца не открывается. В салоне тихо и нет никаких признаков жизни, не слышно ни стона, ни голоса...
Обретя наконец способность двигаться и думать рационально, Кадди пробирается через обрушившиеся куски потолка к водительскому окну машины. Закусив губу и зажмурив глаза в бесполезной попытке сдержать новый поток слез, она поворачивается ко все еще находящимся в состоянии шока сестре и мужчинам.
— Джулия! — кричит Кадди. — Звони 911! Скорую и спасателей! Быстро!
***
Время до приезда скорой помощи и спасателей показалось вечностью, Кадди не отходила от машины, боясь, что каждый еле заметный вдох Грега станет последним. Балка пробила крышу, не пощадила его голову, но снаружи невозможно было понять, насколько серьезно ранение. Лиза только видела, что было много крови, которая продолжала медленно сочиться из раны на голове, стекала по лбу, щекам... Обломанный острый конец балки уперся в больную ногу Хауса, и Кадди с ужасом думала о самых страшных последствиях...
Наконец вдалеке послышался вой сирен, и вскоре помощь была уже на месте. Пробираясь через обломки, Кадди выскочила через зияющую дыру в стене на улицу, показывая и без того все понимающим бригадам спасателей и врачей, где случилась беда:
— Там! Там в машине! Скорее! Ранена голова и нога, может быть еще что-то, большая кровопотеря, он без сознания. Пожалуйста, быстрее!
На улицу вышли уже достаточно пришедшие в себя Джулия, ее муж и новоиспеченный друг Лизы. Джеффри тут же подбежал к Кадди, не совсем, правда, понимая, над чем же она больше горюет — над разрушенным домом или над тем человеком, что стал причиной всего этого ужаса.
— Лиза! Ты как? — сочувственно спросил он, беря ее за руку и заглядывая ей в глаза. — Что это за безумец?
Кадди не сводила взгляда с работающих спасателей, разбирающих завал, и врачей, пытающихся как можно скорее добраться до пострадавшего. Казалось, что для нее окружающий мир ушел на второй план, а все самое важное находилось сейчас в покореженной машине. Она не понимала, что произошло, почему и зачем, и все ее охватило полнейшее смятение. Кадди была готова ненавидеть Хауса за эти разрушения, ведь, зная его как облупленного, она не могла окончательно отбросить мысль об умышленности всего случившегося, точнее, той части, что касалась разрушения дома, но в ее сердце — и она ничего не могла с этим сделать — жила и цвела безоговорочная любовь к этому чертовому эгоисту. Пусть Кадди и пыталась искоренить, заглушить ее, выбросить Хауса из своего сердца, но, как известно, сердцу не прикажешь, и поэтому она продолжала плакать по ночам в подушку, понимая, что без него ей не жить, а с ним она жить не может. И вот теперь этот бессовестный засранец, разрушивший ее жилище, находился на грани жизни и смерти, а Кадди только лишь молилась, чтобы он остался жив и здоров.
— Лиза! Ты слышишь меня!? — Джеффри легонько потряс ее за плечо. — Кто это?
Лиза обернулась, следуя за собственной рукой, которую куда-то тянули, и, еще не до конца вернувшись в реальный мир, смогла только сказать:
— Это Хаус...
— Хаус? — не понимая, переспросил Джеффри, но на помощь поспешила Джулия, которая уже более-менее успокоилась в объятиях мужа и могла здраво мыслить.
— Джеффри, Хаус — это врач из ее больницы. Они вместе работают, — объяснила она, но Джеффри только еще больше озадачился причиной всего случившегося.
— Но как? Зачем? Лиза...
— Кадди! — она обернулась на голос Уилсона, и тут же, так и оставив новоиспеченного друга без объяснений, поспешила к другу давнему. — Ты как?
— Я... — она не знала, как обозначить свое состояние, поэтому замешкалась с ответом, а потом заметила, что с рукой Уилсона что-то не в порядке. — Что с твоей рукой?
— Пустяки. Упал, ушибся, — бросил он, махнув больной рукой, и тут же поморщился от боли. — Что с Хаусом? Где он?
— Без сознания, — Кадди беспомощно посмотрела в сторону разрушенного дома, в котором усердно выполняли свой долг люди в спецодежде, и почувствовала, как на глаза снова наворачиваются слезы, а по телу проносится волна нервной дрожи. — Балка упала прямо в машину и пробила крышу, его серьезно задело... и нога... — к горлу вдруг подступил ком, и она запнулась, — я боюсь, Уилсон... Очень боюсь...
Джеймс подошел ближе, обнял Лизу за плечи здоровой рукой и прижал к себе.
— Успокойся, пожалуйста. Сейчас мы ничего не можем сделать. Нужно ждать, пока его отвезут в больницу. Я поеду с ним и буду держать тебя в курсе.
— Я тоже поеду! — вдруг подняв на него бледное лицо, выпалила Кадди.
— Нет, тебе придется остаться тут, — покачал головой Уилсон и на немой вопрос в глазах коллеги спокойно объяснил: — Спасатели или скорая обязательно вызовут полицию, и тебе с ними разбираться...
— Ну да, конечно... — обреченно вздохнула Кадди и снова посмотрела в направлении дома, в надежде, что что-то уже сдвинулось с мертвой точки. Вдруг ее будто осенило, и она спросила:
— Уилсон, а что тут вообще произошло?
Джеймс, конечно, был мастером сообщать плохие новости, но в этой ситуации, где были замешаны двое его близких друзей, ему пришлось туго.
— Понимаешь... — начал он, задумался на секунду, и продолжил: — Мы приехали... Хаус хотел вернуть тебе расческу... Пошел к дому, но увидел в окне... тебя и твоего друга... и в него будто бы бес вселился.
Кадди высвободилась от руки Уилсона, всё ещё её обнимавшей, встала напротив Джеймса и внимательно слушала. При каждом его слове ее глаза расширялись, черты лица менялись, становясь суровее, и Уилсон понимал, что надвигается настоящая буря.
— Он выгнал меня из машины. Я видел, что он буквально не в себе от злости, и сказал ему, что пора уже прекратить копить все в себе и дать, наконец, волю чувствам... Через две минуты он уже въехал в твою стену...
Кадди закрыла лицо руками, не в силах поверить в только что услышанное. У нее от возмущения перехватывало дыхание, и снова стало сложно думать четко и здраво. Всего лишь ревность! Глупая, идиотская, банальная ревность! Причем когда она уже ясно дала ему понять, что между ними всё кончено! Это никак не могло стать оправданием тому, что пол ее дома превратилось в развалины. В этот момент в душе Лизы Кадди ярость, возмущение, злость и огромная обида затмили все остальные чувства, внутри нее все кипело от гнева, и в эту секунду в ее мире Хаусу не было оправдания и никогда не могло быть.
— Но как?! Уилсон, как?! — она была в полном замешательстве, ей не хватало ни зла, ни слов, ни чего бы то ни было еще. Она буквально хваталась за голову, не веря своим ушам. — Как можно было выдумать такое?! Разве он не понимает, что мой дом — это не какой-нибудь... детский конструктор! Его не соберешь заново по первому желанию! Боже, он просто безумец! Ненормальный эгоист! Господи, Уилсон! Я убью его!
— Может быть, и не успеешь... — мрачно проговорил Уилсон, заметив, как бригада скорой помощи на носилках выносит Грега из дома, и когда они подошли к машине, оставив Кадди, устремился к ним, чтобы отправиться в больницу вместе с другом. — Я позвоню тебе.
Кадди даже не обернулась. Так и стояла, застыв на месте, пытаясь хоть каким-то образом найти хотя бы одно зерно здравомыслия в действиях Хауса, но всё было безуспешно. Его поведение напоминало ей поведение подростка, который, обозлившись на весь мир, творит, что пожелает, и не думает даже на полчаса вперед, не говоря уже о глобальных последствиях своих идиотских поступков. Но в еще большее бешенство ее приводило то, что причиной всего этого кошмара стала не болезнь, не катастрофа, не вселенское горе, не природный катаклизм, не трагедия, а банальная глупая ревность, вспыльчивость и неспособность или — что еще хуже — нежелание человека находить, а главное, признавать свои проблемы и справляться с ними без ущерба для окружающих его и любящих его людей. В этот момент ее покинули все оставшиеся сомнения по поводу правильности ее решения порвать с Хаусом... Только так и могло быть. Другого не дано. Как бы там ни было.
Вскоре приехала вызванная спасателями полиция. Они осматривали место происшествия, фиксировали все детали в протоколе, делали фотографии, опрашивали свидетелей, и эти процедуры заняли весь оставшийся вечер. Когда, наконец, офицеру понадобилось допросить последнего свидетеля и по совместительству владелицу дома, он долго не мог найти ее среди снующего туда-сюда в спускающихся сумерках народа, но в конце концов заметил неподвижно сидящую поодаль фигуру и поспешил к ней.
Кадди, бледная и заплаканная — чем же она заслужила все это?!, — сидела на траве, укутавшись в принесенный сестрой плед, и тщетно пыталась продумать дальнейшие свои действия. Ничего не выходило, потому что в ее сознании, как большие рекламные плакаты, затмевали своей кричащей яркостью все остальные мысли только три вопроса — почему?? Как можно любить?? И как ненавидеть??
— Лиза Кадди? — уточнил подошедший полицейский, и Кадди вздрогнула от неожиданности.
— Да... — тихо ответила она, не вставая с газона, а только подняв голову.
— Мне нужно узнать, будете ли вы выдвигать кому-то обвинения по поводу случившегося здесь.
Вопрос пришелся как раз кстати, чтобы вмиг расставить все мысли по местам, как ей тогда показалось. Она еще раз взглянула на свой разрушенный дом, еще раз у нее перед глазами пронеслись вереницей все выходки Хауса — одна другой ужаснее с каждым разом — и как через рупор зазвучали у нее в ушах слова Уилсона, сказанные ей пару часов назад. Она резко встала на ноги, решительно посмотрела на полицейского и твердо произнесла:
— Если Грегори Хаус хоть когда-нибудь приблизится ко мне, к моем дому или к Принстон Плейнсборо, я хочу, чтобы он оказался за решеткой!
***
— Едем в Принстон Плейнсборо! — скомандовал забравшийся в карету скорой помощи Уилсон.
— Но... — попытался возразить кто-то из бригады.
— Быстро! — не дал договорить Джеймс и уселся рядом с Хаусом, озабоченно оглядывая его перепачканное в крови бессознательное тело.
Дышал Грег самостоятельно, но очень тихо и медленно, что не могло не настораживать. Джинсы на правой ноге были разорваны и наложенная повязка угрожающе быстро пропитывалась алой жидкостью. Джеймс смог заметить, что, скорее всего балка попала не в старую рану, а разорвала мышцу в другом месте и, несомненно, была задета артерия — иначе откуда взяться такому количеству крови.
Лицо Грега тоже было всё в крови. Врачи скорой сказали, что балка, видимо, прошла по касательной, но нанесенный ею вред всё же был достаточно серьезен — она будто бы сняла скальп на правой части головы Хауса. Волосы там были перепутаны и превратились в бурую от крови липкую массу. Уилсону показалось, что он заметил белеющую кость черепа, когда один из врачей менял уже изрядно намокшую повязку, и поэтому молил бога, чтобы Хаус отделался пусть сильным, но всего лишь сотрясением мозга.
Через несколько минут приемный покой Принстон Плейнсборо уже принимал самого своего сварливого доктора, но на этот раз в качестве самого тихого пациента. К счастью, этот день выдался достаточно спокойным для больницы, и поэтому мгновенно нашлась свободная операционная. Как и подумал Уилсон, у Хауса была повреждена артерия, поэтому хирургам пришлось зашивать не только уродливо разорванную мышцу, но и сам сосуд. Кровопотеря была очень существенной, так что нельзя было сказать, что операция проходила «без сучка, без задоринки» — каждый из тех двух раз, когда у Хауса останавливалось сердце и на всю операционную раздавался мерзкий, рвущий барабанную перепонку писк сердечного монитора, за которыми следовали не менее режущие ухо команды «заряжаю!» и «разряд!», Уилсон вспоминал все молитвы, которые когда-то в детстве учил в воскресной школе. Его ли молитвами или просто Господь Бог решил еще немного позабавиться со своим «трудным ребенком», но сердце Хауса, запустившись во второй раз, уже больше не отказывалось, размеренно стуча, гонять по жилам кровь.
Что касается головы Грега, то переносной рентгеновский аппарат в операционной показал, что ни проломов, ни трещин в черепе нет, поэтому хирурги только лишь должны были вернуть на место кожу. Естественно, сильнейшее сотрясение мозга от удара огромной балки имело место быть, но это, как посчитали врачи, было наименьшим из зол.
Уилсон смог более менее спокойно вздохнуть, только когда Грегори Хаус оказался в послеоперационной палате, и только тогда Джеймс вспомнил, что обещал позвонить Кадди. На часах была уже почти полночь, но всё же он решил попробовать.
Естественно, глупо было бы звонить домой, поэтому он сразу набрал ее мобильный...
***
Лиза лежала на большой кровати в спальне для гостей в доме своей сестры. Малышка Рейчел тихонько сопела у мамы под боком. В другой день в других обстоятельствах размеренное дыхание дочери убаюкало бы Кадди в считанные секунды, но не в этот раз. Как бы ей ни хотелось забыться сном и хотя бы несколько часов не проигрывать заново весь тот кошмар, через который она прошла днем, она не могла этого сделать, потому что мысли отказывались останавливаться, а продолжали неугомонно роиться в голове, споря одна с другой не на жизнь, а на смерть. Часть Кадди была настолько зла на Хауса, на его безумную выходку, которая стала последней каплей в ее огромнейшей чаше терпения, что она хотела навсегда выкинуть из головы этого человека, забыть о его существовании и больше никогда не вспоминать, но другая ее часть требовала сию же секунду схватить телефон и позвонить Уилсону.
«Нет, я не буду этого делать! Не хочу ничего знать об этом чертовом эгоисте!» — сказала сама себе Кадди, но тут на прикроватной тумбочке завибрировал мобильник, оповещая о входящем звонке. Лиза повернулась лицом к тумбочке и просто смотрела на пляшущий на столике аппарат. Сомнений в личности звонящего не было, но она запрещала себе поднимать трубку. Она не хотела слышать сейчас ничего — ни плохого, ни хорошего. Точнее, она боялась услышать самые страшные новости, так уж лучше оставаться в неведении. Хотя бы до утра. Так проще злиться... После еще одной долгой попытки достучаться, звонящий потерял надежду, и дисплей телефона погас. Лиза закрыла глаза.
«Мне больно!» — эти слова, будто разряд тока, пронзили ее сознание, а в памяти тут же всплыло лицо Хауса, его черты, его голубые глаза, в которых в тот один единственный короткий момент отражались не злость, не сарказм, не язвительность, не издевка и не бравада, а ничем неприкрытая изнуряющая, выпивающая все силы боль. Кадди открыла глаза и посмотрела в темноту. Он сказал ей, что она не виновата... Если бы она могла в это поверить...
Но было сложно спорить с собственным здравым смыслом, который рисовал ей уже не впервые все самые нелицеприятные картины, что могут стать реальностью, пусти она снова Хауса в свою жизнь, но ровно настолько же сложно было спорить и с собственным сердцем, которое твердило лишь об одном — «ты любишь его, любишь таким, какой он есть, и только с ним ты можешь быть счастливой по-настоящему, не смотря ни на что». Этой ночью, тем не менее, на стороне здравого смысла оказались еще и злость и раздражение, поэтому сердцу пришлось временно выкинуть белый флаг.
***
Утро застало Уилсона все там же, в больничной палате друга. Он остался ждать, пока Хаус придет в сознание после операции, но, не дождавшись, так и уснул на кушетке.
— Не явится твой принц, спящая красавица... — неожиданно раздавшийся в палате хриплый голос мгновенно вырвал Джеймса из мира сновидений и, дернувшись от неожиданности, он чуть не упал на пол. — Эй, не надо так убиваться... Ты ж так не убьешься...
— Хаус! — Уилсон встал и подошел к кровати больного. — Вижу, тебе уже совсем хорошо.
— Совсем хорошо мне будет, когда у меня башка прекратит гудеть как рой пчел и когда я свалю отсюда, — Хаус раздраженно откинул одеяло и попытался подняться из лежачего положения.
— Эй-эй, — Уилсон придержал друга за плечи и вернул на место. — Хватит с тебя уже безумств на эти сутки. Ты будешь лежать столько, сколько тебе скажет твой врач.
— Я сам себе врач, — буркнул Грег, но послушался и лег, затем, почувствовав повязку на голове, пощупал ее и спросил: — Там что?
— Тебе повезло, что не трепанация. Отделался легким испугом, можно считать. И ногу зашили наилучшим образом, — сказал Уилсон, кивнув на ноги Хауса.
И вот только сейчас Грег вдруг осознал, что не чувствует боли в ноге. Нет, не так. Хаус осознал, что не чувствует ногу вообще. Очевидно, лицо его перекосилось настолько, что Уилсон не на шутку испугался.
— Что? Что случилось? — тут же потребовал он объяснений.
Хаус схватился обеими руками за правую ногу и заорал:
— Что эти мясники наделали?! Я не чувствую ногу!
В считанные минуты в палате уже была вся команда Хауса, и самым первым предположением нынешнему состоянию пациента стала возможность образования тромба или гематомы в голове. Хаус тут же был доставлен в радиологическое отделение для проведения МРТ с контрастным веществом. Сам бы диагност не взялся за свое дело — все оказалось банально просто: от удара балкой в мозгу образовалась гематома, которая стала давить на двигательный центр, в результате чего возник паралич правой ноги.
***
С трудом уснув только под утро, Кадди проснулась очень скоро, потому что у Рейчел, в отличие от взрослых, все было в порядке, и вставала она вместе с солнцем. Обнаружив рядом маму, девочка тут же подползла к ней поближе и принялась целовать в лицо, громко сообщая, что уже рассвело и пора вставать. Первой мыслью Кадди, когда она открыла глаза, было отнюдь не «доброе утро, деточка», а «как там Хаус?» Сейчас, когда гнев уже поутих, а ярость потускнела, Лиза была в состоянии рассуждать более хладнокровно и непредвзято, и поэтому ее не покидала мысль о том, что при всей своей неординарности, циничности, способности на безумия и прочих недостатках, Хаус всё-таки любил ее — это она знала точно, была уверена в этом на все сто. От злости он мог совершить что-то из разряда мелкой пакости или хулиганства — разбить окно или просто как-то напугать, или может быть сотворить что-то с собой, надеясь на то, что ее замучит совесть, но он всё-таки не стал бы умышленно рушить ее дом. Должна была быть какая-то причина. Какая-то другая причина и посерьезнее, чем ревность...
Решив, что для начала нужно позвонить Уилсону и спросить о состоянии Хауса, Лиза поднялась с постели, но Рейчел, конечно же, перебила все планы, тут же потащив маму на кухню с криками «хочу кушаааать!». На кухне обнаружилась Джулия, которая уже готовила завтрак для своих «спиногрызов» и поэтому звонок Уилсону снова пришлось отложить. Свободное время, наконец, появилось ближе к ланчу, когда дети Джулии были в школе, а Марина забрала Рейчел в парк. Взяв оставленный в спальне телефон, Кадди набрала номер Уилсона. На первый вызов тот не ответил, и в голову Кадди снова начали лезть мысли о самом страшном, поэтому, когда Джеймс , наконец, поднял трубку, ей пришлось сначала взять себя в руки, чтобы голос не дрогнул.
— Привет, — поздоровалась она. — Прости, я вчера не отвечала...
— Все в порядке, Кадди, я понимаю, — ответил Уилсон и, не дожидаясь ее вопроса, сказал: — Хаусу сейчас делают вторую операцию.
— Вторую?! — Лиза от неожиданности и волнения сжала в ладони телефон так, что побелели костяшки пальцев. — Что произошло?
— У него... у него парализовало больную ногу, — ответил Уилсон и, желая хоть немного успокоить Кадди, быстро продолжил: — Ребята обнаружили у него гематому в голове, которая давит на двигательный центр. Сейчас ее убирают. Он будет в порядке.
Кадди молчала несколько секунд, убеждая себя, что нужно успокоиться, потому что команда Хауса знает свое дело и им можно доверять, а потом спросила:
— Уилсон... ты говорил с ним, когда он пришел в себя? Он тебе что-то рассказывал?
— Нет, — с сожалением ответил Джеймс. — Мы не успели поговорить... Минут через пять, как он очнулся, он обнаружил, что не чувствует ногу, так что нам было не до разговоров уже.
— Понятно, — Кадди ходила туда-сюда по комнате, будучи не в состоянии сидеть на одном месте. — Я сейчас приеду. Надо поговорить...
— Операция только началась, так что поговорить... — начал Джеймс, но Лиза его перебила:
— Да нет, я сначала хочу поговорить с тобой. Скоро буду. До встречи.
— До встречи, — попрощался Уилсон и задумчиво пошел в свой кабинет, размышляя о том, что же может спросить у него Кадди и — что гораздо важнее — что ему следует отвечать. Через пятнадцать минут после окончания разговора он всё ещё проигрывал в голове различные варианты разговора с Кадди, как вдруг его размышления прервал входящий звонок на мобильном. Звонящей оказалась Лиза, которая сообщила, что только что ей позвонили из страховой компании и сказали, что хотят приехать, чтобы оценить ущерб, нанесенный дому и уладить все формальности, связанные со страховкой. Пообещав отделаться от них как можно быстрее и сразу приехать, Кадди сбросила звонок, а Уилсон отправился ждать возвращения Хауса из операционной.
***
Вторую операцию Грегори Хаус перенес благополучно. Очнувшись от наркоза и удивительно быстро придя в себя, он тут же схватился за покалеченную ногу и с облегчением почувствовал боль от прикосновения к свежим швам. Голова по-прежнему гудела, сейчас, наверное, даже еще больше, но это всё мелочи, потому что нога тоже болела и впервые в жизни он был этому рад. Он знал, что пройдет день, и он снова начнет проклинать эту сросшуюся с ним намертво боль, но сознание того, что вместе с исчезнувшей болью могла исчезнуть и возможность свободно — пусть и относительно — передвигаться, превращало самую страшную кару в благословение.
Долго оставаться наедине со своей радостью Хаусу не пришлось — в палату вошел Уилсон c кофе в руке.
— О! Кофейку мне принес? Спасибо! — как ни в чем не бывало сказал Хаус, пытаясь дотянуться до стаканчика. — Надо было еще и сэндвич захватить, а то я страшно есть хочу.
— Полегче, Хаус! — Уилсон отодвинул кофе в сторону и тоном строгого учителя проговорил: — Во-первых, это мой кофе, а во-вторых, тебе вообще сейчас ничего нельзя. Как будто ты не знаешь...
— Ладно-ладно, я тебе припомню! — погрозил Хаус и театрально надулся. — Вот будешь ты умирать от жажды на больничной койке...
— Хватит юродствовать, — отрезал Уилсон. — Нога как?
— Нормально нога. Болит, — буркнул Грег. — Как обычно...
Уилсон кивнул, улыбнулся одними губами — получилось неискренне. Оно и не мудрено, потому что думал он сейчас о том, как поговорить с Хаусом о произошедшем. Решив, что лучший способ — рубить с плеча, Джеймс спросил:
— Хаус, я тебе хочу задать один вопрос...
— Если это о Бермудском треугольнике в холодильнике, где пропадают твои обеды, то я ничего не знаю, — Хаус состроил невинную мину.
Уилсон проигнорировал шутку друга и продолжил:
— Скажи мне, что произошло вчера у Кадди?
Хаус мгновенно посерьезнел. Он хотел отшутиться и на эту тему, но при воспоминании о Кадди, ее новоиспеченном кавалере и их семейной идилии ему меньше всего хотелось балагурить. Тем не менее...
— А что такого произошло? — он пожал плечами. — Кадди давно пора было делать ремонт в столовой, так что как раз есть повод...
— Хаус! Как ты так можешь?! — недоумевал Уилсон. — Ты снес ей полдома и хочешь сказать, что всё это было сделано умышленно?!
— Я что-то не понимаю твоего удивления, — Хаусу стоило огромных усилий продолжать изображать из себя бессердечную сволочь. Почему-то теперь это было сложнее, чем обычно. Вероятно, сказывалось действие наркоза, а может быть, была и другая причина... — Ты же сам мне посоветовал дать волю чувствам, так что я следовал исключительно твоему совету.
Услышав это, Уилсон стал похож на рыбу, выброшенную на берег — его рот открывался, но сказать он не мог ни слова. Когда, наконец, дар речи к нему вернулся, он продолжил:
— То есть, ты хочешь сказать, что во всем случившемся виноват я? Или может быть, Кадди? Или может быть, еще кто-то?
— Ну... — протянул Хаус. — Если тебе станет легче, можете с Кадди разделить вину пополам.
— Да ты понимаешь вообще, что ты говоришь?! Ты понимаешь, что произошло?! Это же безумие!!! Могли погибнуть люди! Ты вон себя чуть не угробил! Еще бы сантиметр в сторону, и ты лежал бы сейчас отнюдь не в теплой постели!
Хаус слушал увещевания друга, прекрасно понимая, что каждое его слово — святая истина, что он прав на все сто, но он не мог сознаться, что всему виной стала его чертова нога. Не мог признаться в своей слабости, в том, что он калека. Не хотел, чтобы его опять жалели.
— Знаешь, Уилсон, ты прав, — Хаус склонил голову на бок, как бы задумываясь, и мечтательно прищурился, — еще бы сантиметр в сторону, и я бы в самом деле лежал сейчас не на постели, а на жарком пляже где-нибудь в Калифорнии.
— Хаус, ты... — начал было Джеймс, но на лице Грега отражались насмешка, издевка и совершеннейший цинизм, поэтому Уилсон не мог сделать ничего, кроме как развести руками, растерянно помотать головой и удалиться, потому что на это ему больше возразить было нечего.
***
Хаус был рад, что друг ушел. Пусть даже и на такой ноте закончился их разговор. Сейчас он не хотел обсуждать причины случившегося. Ни с кем. Даже с Уилсоном. Он не мог признаться, что сцена, увиденная им в окне, оказалась для него еще больнее, чем уход Кадди. Он не мог признаться, что ему больно от ее лжи. Он не мог признаться, что в какой-то момент хотел потерять сознание и больше никогда не очнуться. Он не мог признаться, что когда его любовь, наконец, взяла верх и разбудила здравый смысл, он не сумел ничего сделать из-за судороги в проклятой ноге. Он не мог в этом признаться кому-то... Достаточно, что он признался в этом себе, что тоже было непросто. Поэтому теперь ему оставалось только лежать, оправляться от операции и молить Бога, в которого он не верил, чтобы Кадди смогла его простить за это, особенно после того, что он только что наговорил Уилсону. Он уже не надеялся, что она примет его обратно, но честно признался себе, что ему необходимо ее прощение.
За этими мыслями Грегори Хауса застал Морфей и неспешно увел в свое царство. Неожиданно для себя Хаус очутился на песчаном пляже. Он сидел на бревне, облокотившись спиной на длинный сук, торчавший вверх, и смотрел в синюю даль. Вдруг на его плече появился ангел с до боли знакомым лицом, в котором через пару секунд Грег узнал себя.
— Грег, ах, Грег, — укоризненно проговорил ангел, сложив у груди руки и качая головой. — Как же ты так можешь? Зачем ты лжешь своему другу? Зачем не рассказываешь правду? Какая бы она ни была, правда — самое лучшее в любой ситуации.
— Сгинь... — буркнул Хаус, махнув рукой над плечом.
Ангел исчез, но только чтобы через мгновение снова появиться и тихо, но требовательно заговорить:
— Грег, пойди сейчас же к Лизе и объяснись, скажи, что в том, что случилось, нет твоей вины...
— Ага! Конечно! Нет его вины! — донесся ехидно смеющийся голосок с другого плеча. Хаус повернул голову — на плече сидел чертик с таким же знакомым лицом. Чертик подмигнул своему подопечному и продолжил: — Конечно, он во всем виноват! Разве он просто так в этот дом зарулил, а? Еще чего! Возненавидел и того чувака, и эту Лизу свою и решил камня на камне не оставить! Молодец, мужик!
— А ну-ка прекрати сейчас же! — ангел позволил себе даже чуть повысить голос, и Хаус тут же переключил внимание на него. — Ты же прекрасно знаешь, что Грег одумался! Он все понял вовремя и уже хотел нажать на тормоза, раскаявшись в своих дурных намерениях, но его ногу скрутила судорога. Твоя, наверное, работа, нечистый!
— Очень надо! — обиженно отвел глаза черт. — Нога сама по себе, я — сам по себе. А Грег сделал то, что должен был сделать! Так что теперь нужно быстро хватать ноги в руки и мотать куда-нибудь подальше, пока не пришлось ремонт оплачивать. Да, Грег? Давай мотанем в Вегас,а? Покутим там, девочек полапаем, ширнемся... Красота! А они тут пусть разбираются сами!
Хаус хотел было что-то возразить, но снова вмешался ангел и требовательным тоном заявил:
— Нет, Грег, ты сейчас же пойдешь к Лизе и все объяснишь! Если не поверит — докажешь. Ты знаешь, как. Так будет лучше. Ведь ты ее любишь, ты сам это знаешь, поэтому тебе просто необходимо ее прощение. А она тебя простит, потому что она тебя тоже любит, и если ты по какой-то причине в этом сомневаешься, уверяю тебя, что это так.
— Какое, к дьяволу, прощение? — снова заорал рогатый на другом плече.
— Не смей при мне это слово произносить! Достаточно твоего присутствия! — возмутился ангел.
— Да идите вы оба откуда пришли!! — не выдержал Хаус и, резко поднявшись, заставил обоих персонажей раствориться в воздухе, после чего медленно пошел вдоль кромки воды, погрузившись в собственные мысли.
***
Лиза Кадди появилась в больнице ближе к вечеру и тут же отправилась в кабинет к Уилсону, надеясь найти его именно там, потому что знала, что в палате Хауса она точно не сможет поговорить с Джеймсом. Постучав, она открыла дверь и вошла.
— Привет... — тихо сказала она, чем вырвала Уилсона из глубокой задумчивости.
— А... привет... — он тряхнул головой и сел ровнее, но больше ничего не говорил и даже не смотрел на Кадди.
Та мгновенно поняла, что что-то не так, встала напротив друга и мягко, но настойчиво потребовала объяснений:
— Уилсон, что тут случилось за это время? Почему ты в таком состоянии?
Джеймс не знал, как ей передать его разговор с Хаусом, потому что он сам не хотел верить в то, что услышал пару часов назад, но, понимая, что деваться некуда, он встал из-за стола, подошел к Кадди, взял ее за руку и, усадив на диван, сел рядом.
— Уилсон, — настороженным голосом проговорила Кадди, не на шутку разволновавшись, — мне очень не нравятся эти твои действия. Хаусу хуже? Говори!
Мужчина вздохнул, потер ладонью лицо, чтобы выторговать еще пару секунд размышлений, после чего сказал:
— Лиза... Мне кажется, Хаус совсем плох, — он многозначительно коснулся пальцем виска. У Лизы округлились глаза, а Джеймс продолжил: — Он мне заявил, что ничуть не жалеет, что въехал в твою гостиную, отшутился, что тебе давно пора делать ремонт и вообще вел себя как классическая циничная сволочь. Это было слишком даже для Хауса, каким мы его всегда знали. Я боюсь, что он слишком долго держал все в себе, а потом увидел тебя с твоим другом и... окончательно... съехал с катушек...
Кадди молча покачала головой, встала и подошла к окну, где простояла с минуту, затем развернулась на каблуках, вернулась обратно к дивану и, сев напротив Уилсона, закусила губу.
Она будто бы хотела что-то сказать, но не решалась. Тогда Уилсон продолжил:
— Послушай, может быть еще не поздно? Да, я понимаю, что разрушить твой дом — это полнейшее безумие, которому объяснением может быть только диагноз... — он поднял на Кадди взгляд и прочитал отчаяние в ее глазах, — но, может быть, в случае с Хаусом... еще не все потеряно? Лиза, сходи, поговори с ним. Я знаю, что у него была причина, почему он не остановился. Он ненормальный, но не настолько, чтобы творить такое с любимой женщиной... Он слишком тебя любит... Он не мог умышленно, как бы больно ему ни было... Прошу, поговори с ним...
Уилсон с надеждой заглянул в глаза Кадди. Она вздохнула, уперлась локтями в колени и взялась за голову. В ней еще оставались какие-то ничтожные частицы гнева, вызванного выходкой Хауса, но с каждой минутой их становилось все меньше и меньше, а все ее мысли занимало только одно: должно быть объяснение этому безумству. Приняв решение, она встала и, уже находясь у двери, обернулась:
— В какой он палате? — голос звучал решительно.
— В 415.
***
Идя по коридору к лифту, Кадди старалась не думать о том, что она скажет Хаусу. Она решила, что самым лучшим вариантом будет пустить разговор на самотек и действовать по обстоятельствам. По логике вещей, после того, что Хаус наговорил Уилсону, она должна сейчас прийти к нему, обругать на чем свет стоит и пригрозить судом, но что-то подсказывало ей (может быть, сердце?), что такое поведение было бы в корне неправильно , и ситуация только бы ухудшилась. Стало бы еще тяжелее и чернее на душе. У обоих.
«Это я виновата... — думала она, нажимая на кнопку лифта и ожидая, пока кабина подъедет. — Я довела его до такого состояния... Я ведь прекрасно понимала, что я важна для него, что он очень сильно любит меня, как и я — его, и что, если я его брошу, он, в свою очередь, бросится во все тяжкие... — Лиза тяжело вздохнула. — Он сказал вчера, что ему больно... Он не выдержал, признался... А потом увидел меня с... и это стало последней каплей... наверное...»
Дальнейшее самобичевание стало невозможным, поскольку подъехал лифт, и створки двери услужливо разъехались, впуская Лизу внутрь. Лифт оказался вовсе не пуст, как ей хотелось бы, — команда Хауса почти в полном составе что-то горячо обсуждала:
— У него есть проблемы с дыханием, — заявил Тауб. — Вероятно, это из-за наркоза.
— Тогда нужно ввести ему доксапрам, чтобы не начались осложнения с легкими, — заключила Тринадцатая.
— Какой доксапрам! — воскликнул Чейз. — Ты в своем уме! Хочешь, чтобы ему снова ногу скрутило? Доксапрам вызывает судороги, а ему и так уже досталось вчера.
Последняя фраза доктора Чейза заставила Кадди насторожиться.
— У вас какой-то новый пациент, о котором я не знаю? — она всё-таки немного сомневалась по поводу предмета разговора.
— Нет, доктор Кадди, — ответила Реми. — Мы говорим о Хаусе. А почему вы спрашиваете?
— Тогда с чего вы взяли, что Хаусу нельзя доксапрам, который как раз показан после операций? Он не настолько подвержен судорогам, чтобы лекарство ему навредило, — Кадди сложила руки на груди и посмотрела на Чейза, требуя объяснений.
— У него в крови, вчера, когда он поступил в приемный покой, креатинкиназа просто зашкаливала, выше показателей я в жизни своей не видел, а это говорит о том... — Кадди перебила Чейза, опуская руки и заканчивая предложение за него:
— Что у него была сильнейшая судорога.
— Именно так, — кивнул Чейз. Как раз в это время лифт оказался на нужном этаже, и двери открылись. Роберт спросил, обращаясь к Кадди: — Вы к Хаусу?
Лиза не торопилась с ответом, полностью поглощенная собственными мыслями. Новая информация совершенно меняла суть дела. Лиза, наконец, получила ответ на вопрос — почему. Но тут же возник новый вопрос, который оказался еще сложнее разрешившегося — зачем Хаус молчит и зачем делает вид, что всё произошло специально?
— Доктор Кадди? — снова позвал Чейз. — Все в порядке?
— А, да, — Лиза мотнула головой, желая прояснить мысли, — всё нормально. Идите к нему вы, а я зайду минут через пятнадцать. Мне еще нужно... — она замешкалась, придумывая отговорку, но вскоре нашлась: — Мне нужно дать медсестрам кое-какие указания.
Подопечные Хауса вежливо улыбнулись, кивнули и отправились в палату 415. Кадди же пошла в другую сторону в поисках укромного уголка — подумать. Ноги сами принесли ее в излюбленный уголок Хауса — палату с коматозником.
Мысленно извинившись за беспокойство перед безмолвным пациентом, Кадди опустилась в кресло, откинула голову назад и закрыла глаза.
Нет, это просто невероятно! Насколько же он не в состоянии смириться с собственной болью, что даже перспектива обвинения, суда, наказания и всего прочего, чем может ему обернуться такое хулиганство, не может заставить его открыть истинную причину его безумного поведения. Хаус, Боже мой, Хаус! Ну почему же ты никак не можешь понять — в этом нет ничего предосудительного! Да, у тебя постоянно болит нога, но ты жив! Тебе не нужна посторонняя помощь! Ты живешь полной жизнью! Ты работаешь! Ты гениальный врач! Тебя уважают! Тебя... любят... очень... А ты продолжаешь... глупо геройствовать... без какой-либо надобности...
Неожиданно для себя самой Лиза очутилась в собственном доме, в собственной столовой, которая почему-то была в целости и сохранности. С ней снова были Джеффри и сестра с мужем, и вот они уже собрались уходить, встали из-за стола и пошли в холл. Внезапный оглушительный грохот заставил всех разом обернуться и замереть на месте, прикипев к полу. Когда пыль от обрушившегося потолка и стен рассеялась, все увидели торчащую из машины балку. Обретя способность двигаться и подобравшись через завалы к машине, Лиза медленно закрыла лицо руками, опустилась на колени и беззвучно заплакала, о чем свидетельствовали лишь ее дрожащие плечи...
...Пасмурный день, огромное поле зеленой ухоженной травы, белеющие аккуратные надгробия и кресты, зияющая черная дыра в земле, закрытый гроб. Вокруг Лизы все в черном, и сама она в черном. Она не плакала, она уже не могла плакать, слез не осталось. Его больше нет, Хауса нет, и если бы не Рейчел, то и жить было бы незачем. Священник прочитал молитву — пусть Хаус и не верил в Бога, но так нужно, так правильно. Гроб медленно, степенно опустили в яму, и вот все по очереди стали подходить и бросать вниз горсти земли. И этот стук... он начал превращаться в какой-то топот, а сквозь топот стали раздаваться крики, непонятные, на много голосов. Шум оглушал, Лиза зажмурилась, вдохнула...
...И, выдохнув, открыла глаза. Коматозник. Любимая палата Хауса. А по коридору неслись медсестры и дежурные врачи — видимо, с одним из пациентов случилось совсем плохо. Она знала, что бежали не по Хаусову душу. Она чувствовала. Проведя рукой по лицу, чтобы стереть остатки сна, и поблагодарив Бога за то, что это оказался всего лишь кошмар, а не явь, Кадди встала и вышла из палаты. И вот теперь больше ничто не должно было ей помешать.
***
Она уже издалека разглядела его, сидящего в постели и изучающего что-то в мобильном телефоне. Подойдя к двери, Лиза замешкалась, но Хаус, будто почувствовал ее присутствие, поднял голову и встретился с ней взглядом. Кадди сама не поняла, как оказалась внутри палаты — так заворожил ее взгляд этих любимых (Да! Да! Любимых!) голубых глаз, пусть на этот раз они и смотрели сердито и даже зло.
— Привет, — тихо сказала она, так и оставшись стоять у двери.
— Что, иск мне принесла? — не удосужившись поздороваться, пробубнил Хаус, поглядел на Лизу исподлобья и снова уставился в телефон. — Я тебе пришлю номер моего адвоката — все вопросы к нему.
— Хаус, прекрати... — Кадди подошла ближе и, встав у изножья кровати, взялась за перекладину. — Я пришла не для того, чтобы ругаться с тобой.
— О! — горько усмехнувшись, воскликнул Хаус. — Давай тогда выкурим трубку мира на руинах твоего дома и построим тебе вигвам, чтобы было где укрыться от палящего солнца и проливного дождя.
Кадди сжала ладони так, что, казалось, она раскрошит в порошок пластиковую трубку, но сейчас нельзя было злиться, нельзя было выходить из себя и доставлять ему удовольствие избежать этого разговора.
— Я не курю, Хаус, ты же знаешь, — сдержанно ответила она, и ни одна черточка на ее лице не дрогнула.
Следующую минуту они просто смотрели друг на друга. Хаус — нагло и с вызовом, Кадди — терпеливо и бесстрастно, но всё это были лишь дешевые маски. Хаусу хотелось протянуть к ней руку и попросить прощения. Да, именно попросить и именно прощения. Впервые в жизни. Искренне. А Кадди... Кадди тоже хотелось попросить у него прощения и пообещать быть рядом с ним всегда. Им хотелось, но они не могли. Не сейчас.
— Зачем ты это сделал, Хаус? — Лиза упрямо не отводила глаз, а Хаус был слишком самолюбив и горд, чтобы разорвать зрительный контакт первым.
— Расчесочку тебе привез, — язвительно произнес он. — А дверь закрыта была. Я звонил — никто не слышал, все были очень заняты обедом. Так пришлось прорубать новую дверь.
— Это я уже слышала, — у Кадди ныло сердце, потому что в каждом слове Грега она слышала боль, обиду и горечь. Пусть он мастерски скрывал их за ехидством, но она слишком долго была с ним знакома, чтобы упустить печальные нотки. — А теперь я хочу услышать правду.
— Кадди, чего тебе от меня нужно? — Хаус продолжал гнуть свою линию, но чувствовал, что так просто она не уйдет, и знал, что только она может заставить его сказать то, чего он говорить не хочет, только она может заставить признаться. — Да, я безумный псих. Да, я снес тебе полдома просто потому, что мне нужно было выпустить пар, а тут как раз под рукой и машинка, и стеночка оказались. Невезуха, правда, что стеночка от твоего дома, но что уж поделаешь. Зато как я шикарно оттянулся. Полегчало несказанно. Теперь как новенький.
Он не злился, ему было больно. А когда ему было больно, он просто отпускал тормоза. И давил на газ... Кадди видела это, читала боль в его глазах. Не физическую боль, душевную. И ей самой становилось просто невыносимо стоять и молчать. Как только прозвучало его последнее слово, Кадди сказала:
— Я знаю про твою судорогу, Хаус. — Он нахмурился и подозрительно посмотрел на нее — «угадала или действительно знает?», и тогда она добавила всего одно слово: — Креатинкиназа.
— Даже карту мою изучила? — ему хотелось вложить в этот вопрос побольше издевки, но не вышло. Вышло как-то с надеждой.
— Не успела, — честно призналась Лиза, отпустив, наконец, перекладину кровати и принявшись потирать затекшие пальцы, — от твоих ребят услышала...
Между ними снова воцарилось молчание. Лиза подошла ближе, хотела присесть на край постели Хауса, но тот вдруг выпалил:
— Чего усаживаешься? Тебя разве не ждут? Беги к своему как-его-там...
— «Как-его-там» зовут Джеффри, — с чуть заметной грустной улыбкой на губах произнесла Лиза, — но он не мой и бежать мне к нему незачем.
— Ой, вот только не надо! — Хаус скорчил недоверчиво издевательскую мину. — Сначала врешь мне, что ни с кем после меня не встречалась, а потом, когда я тебя с поличным поймал, пытаешься отнекиваться и опять врешь.
— Хаус, перестань, — как же ей хотелось сейчас обнять его, но он был еще слишком на взводе, — я тебе не врала. Когда мы с тобой разговаривали, я сказала правду.
— Ну да, конечно! — фыркнул он. — А через два часа ты уже ему лыбишься и глазки строишь!
— Ты прекратишь, наконец, вести себя как подросток?! — Кадди так хотелось достучаться до него, но, казалось, что его броня из обиды просто непробиваема. — Неужели так сложно мне поверить? Сестра меня пыталась познакомить с ним, я их позвала на обед. Всё. — Скептический взгляд Хауса, которым тот одарил Лизу, заставил ее продолжить объяснения: — Да, может быть, я и хотела попытаться... но...
— Попытаться узнать, «есть ли жизнь после Хауса»? — самодовольно съязвил Грег. — И как? Шикарная, должно быть, житуха! Никаких тебе заморочек!
— Хаус... — она пристально посмотрела на него, приковав его взгляд к своему и тем самым заставив последнюю каплю язвительности исчезнуть из его глаз, — я хочу попросить у тебя прощения... и, выражаясь твоими терминами, сказать, что «после Хауса жизни нет»... по крайней мере, для меня...
Он не поверил своим ушам. Она просила прощения. Она, чей дом лежал в руинах по его вине. Она, которую он постоянно мучает и доводит. Она, которую он... любит больше всего на свете. Грег мечтал, чтобы она его ПРОСТИЛА, но вместо этого она просит прощения У НЕГО. Этого не выдержала даже его броня из цинизма и безразличия, и в ту же секунду на волю стали пробираться истинные чувства, которые до сих пор усердно загонялись Хаусом в самые темные уголки его сердца, его души. Хаус взял руки Кадди в свои и, не сводя взгляда с ее лица, поднес ее пальцы к своим губам и поцеловал. В ответ она крепко сжала его ладони и закусила губу, пытаясь удержать уже давно рвущиеся наружу слезы, но эта попытка потерпела полное фиаско, когда Кадди услышала:
— Нет... — Хаус говорил тихо и очень серьезно, — мне не за что тебя прощать. Это я должен просить у тебя прощения за всё, что я натворил. Я боялся, что эта выходка станет последней каплей, и ты больше не захочешь иметь со мной ничего общего. — Кадди отрицательно покачала головой и чуть заметно улыбнулась. — Это было бы для меня... в миллион раз хуже моей боли.
— Хаус, ты ни в чем не виноват, — Лиза высвободила одну ладонь из его рук и ласково погладила его по заросшей щетиной щеке, — я знаю, что ты не сделал бы этого по собственной воле. Ты бы не смог... Я просто знаю это... Я знаю, что тебе было плохо и больно, но ты не смог бы так поступить со мной. Ведь правда?
Кадди с надеждой в глазах смотрела на него, а он молчал. Просто сжимал ее пальцы, боясь, что одно его слово — и она уйдет, и молчал, но в то же время понимал, что врать нельзя. Сейчас врать нельзя. Иначе — все кончено. Навсегда.
— Правда... — выдохнул он. — Я не смог бы так поступить с тобой. Признаюсь честно — хотел, — Лиза насторожилась и попыталась высвободить вторую руку, но Грег не пустил, — но в последний момент на меня как воды холодной вылили, и я опомнился. Было бы еще не поздно, но ногу скрутило так сильно, боль была настолько адской, что, казалось, единственным спасением от нее была бы смерть. И я не смог остановить машину...
Лиза тяжело выдохнула, понимая, что он говорит правду, соглашаясь и принимая эту правду.
— Твое желание могло исполниться... — тихо проговорила она и, проглотив ком в горле, подступивший от нахлынувших воспоминаний о недавнем ужасном сне, добавила: — Но я рада, что этого не случилось...
Она улыбнулась сквозь уже неудержимые слезы, наклонилась и поцеловала Хауса. Он понял: она простила.
— Но ведь тогда ты бы навсегда избавилась от занозы в заднице, — лукаво улыбнулся он, когда она снова отстранилась.
— Я люблю свою занозу в заднице, — отпарировала она, снова поверив, что у них всё самое хорошее ещё впереди.
Конец
@темы: фанфики, хаус/кадди
-
-
06.07.2012 в 23:56-
-
07.07.2012 в 00:03