трансляция происходящего вовсе не доказывает, что оно происходит
название: Альтернативные методы диагностики
автор: FourLeggedFish
переводчик: murzum
разрешение на перевод: получено
оригинальный текст: здесьfourleggedfish.livejournal.com/46813.html#cutid...
пэйринг: Хаус/Уилсон
рейтинг: NC-17
предупреждение: связывание, PWP, брань (мне надоели их "ohhhhgod", и я позволила себе некоторые вольности с языком).
саммари: Хаус истощен морально и физически. Уилсон старается ему помочь.
от переводчика: постаралась, чтобы звучало как можно более адекватно. если найдете косяки, сообщите.
и, да. сие есть только первая часть. вторая будет позже.
приступим
Эта просьба полностью сбила его с толку, особенно когда в ответ он получил лишь ничего не выражающее лицо Уилсона, одна бровь изогнута, как будто бы он просто плыл по течению очередного разговора с Хаусом - несмешного, немного сумасшедшего и граничащего с непристойным выходками. Однако, на следующий день Хаус заметил несколько странных ссылок в браузере Уилсона. (Нет, он не шпионил, просто за Уилсоном нужно было присматривать, вот и всё. Для его же безопасности.) А еще через несколько дней Уилсон получил через Fedex какой-то сверток и практически вытолкал Хауса за порог, чтобы быть уверенным, что он не откроет его, с учетом его вечного пренебрежения к тому факту, что у Уилсона могли быть вещи, на которые Хаус не мог положить свою лапу. А потом эта тема, казалось, испарилась на целый месяц, пока Хаус, наконец, не забыл об этом.
Возможно, Уилсон нервничал или пытался перебороть себя, или же ему просто нужно было провести еще кое-какие исследования. Даже чувство времени покинуло его, потому что Хаус не мог не признать, насколько безупречным было чувство времени Уилсона, когда дело касалось нужды. Всю неделю Хаус работал на износ, полностью захваченный делом пациента, который просто швырял ему в лицо всё новые симптомы и результаты тестов, не говоря уже о клинике, и это было уже слишком. Он не мог успокоиться, не мог отделаться от бешено мчащихся мыслей, от зудящей загадки пациента. Его рассудок был перегружен и продолжал принимать всё больше, больше и больше, переваривая, анализируя, изучаявыпытываядобиваясьохотясь, чтобы найти один-единственный новый кусочек информации, или же старый кусочек, рассмотренный в новом свете, добиться прозрения, обнаружить то самое светлое пятно, которое расщепит всё на куски правильной формы... Он не мог остановиться. Одержимость уже давно стала единственно правильным словом для описания его состояния, но он не мог ничего сделать до тех пор, пока не решит загадку; он слишком отчаялся.
Уилсон уже четвертую ночь подряд лично оттаскивал его от пианино в час пополуночи. Хаус вовсе не собирался сердить его; он просто не мог уснуть, его собственный мозг сводил его с ума этим беспрестанным шумом, а пианино хотя бы заглушало всё это на час или два: достаточно долго, чтобы оправдать плеск в ванной и возвращение в Принстон Плейнсборо, чтобы снова биться башкой о доску для дифдиагнозов.
Вот только на четвертую ночь Уилсон не стал запихивать его в кровать и выкрикивать пустые угрозы о воздержании от секса, если тот не поспит хотя бы полчаса. Нет, на этот раз Уилсон выволок его из-за пианино, прорычал что-то непристойное в его ухо и толкнул его на кухонный стол, лицом вниз. Хаусу потребовалось не много - он всё еще был в шоке от того, как грубо эти руки раскладывали его на поверхности стола и вытряхивали его из одежды; не то, чтобы это было неприятно, нет, - чтобы понять, что Уилсон делал то, о чем он просил больше месяца назад. Что-то, чтобы успокоить вышедший из-под контроля шум в его голове. Что-то, чтобы он не мог думать.
Потеря контроля - это либо нечто устрашающее, либо благословение. В случае Хауса - последнее. Повязка на глазах означала, что он не сможет ничего видеть, что означало, что он не сможет всё время регистрировать выражения лица и реакции Уилсона, как он делал обычно. Ушные затычки - господи, он даже не предполагал этого, когда поднимал этот вопрос в первый раз, но благослови бог Уилсона за его скрупулезность. Ушные затычки не давали Хаусу слышать Уилсона, следовать за его передвижениями по шелесту одежды и тихо протестующим половицам, представлять это перед своими закрытыми глазами. Они гарантировали, что Хаус не сможет слышать дыхание Уилсона, не сможет сойти с ума, считая вдохи и выдохи, и оценить степень его возбуждения, основываясь на том, насколько тяжело или быстро тот пыхтел - Уилсон походил на дракона, когда был возбужден, весь дыхание и непреднамеренное, предвкушающее шипение. Хотя он также не мог слышать мычание, бормотание или хныканье Уилсона; обычно Хаусу нравились эти звуки, они совсем не отвлекали его. Невозможность слышать, как Уилсон мурлычет от удовольствия в его ухо, почти пугала Хауса, пока он не осознал, что абсолютная тишина была даже более дразнящей, чем невольные стоны Уилсона. Так он не имел представления о том, чего ожидать, и это было захватывающей перспективой. Волнующей в самом грязном смысле этого слова.
Конечно, был еще и кляп - нечто резиновое, на что Хаус не успел даже взглянуть благодаря повязке на глазах, но знал, что это был не совсем кляп с резиновым шариком. Часть его оказалась достаточно глубоко во рту, чтобы прижать его язык, и это было действительно странно, а его зубы поработила причудливой формы хлюпающая часть с обеих сторон, она касалась внутренних сторон щек достаточно, чтобы он не смог забыть, что эта штука была там. Хаус не мог глотать, но он также не мог погрузиться в размышления о деле вслух, пока Уилсон пытается начать. Раньше это случалось слишком часто, что было прискорбно, но Хаус просто не мог отложить загадку в сторону, даже когда был возбужден. Даже будучи отвлеченным, он никогда не пренебрегал возбуждением, и заканчивалось всё так, как и ожидалось, но Уилсон часто накрывал его рот, чтобы заткнуть, или кричал на него.
Впрочем, иногда Хаусу нравилось слушать самого себя. У него было достаточно самолюбия, чтобы счесть свой голос, спокойный, контролируемый и ровный даже во время секса, весьма эротичным. И он знал, что Уилсон обожает этот мрачный, полный сладострастия тон, который Хаус порой использовал на публике, чтобы заставить кончики его ушей покраснеть.
Очевидно, для Уилсона разговор во время секса имел значение. Однажды, когда Уилсону стало плохо от непрерывных комментариев на тему выделений пациента в то время, как он пытался наслаждаться своей пассивной ролью, он оттолкнул Хауса, и закончилось всё тем, что тот свалился на пол. И он даже не стал извиняться за это; просто оставил Хауса оцепенело лежать на ковре и утопал в ванную, чтобы завершить начатое самостоятельно. Хаус не был бы Хаусом, если бы он немедленно не схватил мобильник и не провел достаточно времени, выплевывая приказы своим подчиненным. У этих комментариев была цель, хотя позже он признал, что, да, это было немного неподходящей темой, учитывая местоположение его члена. В общем, не лучшая была ночь.
Но кляп решал эту проблему; он не мог слышать себя - он едва ли мог даже приглушенно стонать через эту штуковину - так что он не мог по-настоящему сфокусироваться на списке симптомов, которые нарезали круги в его голове. Что привело его к финальной части всего этого. Дабы убедиться, что Хаус не сможет поймать очередную безрассудную диагностическую идею и свалить из кровати, чтобы заняться ей, Уилсон привязал его к кухонному столу. Хаус больше никогда не сможет завтракать здесь.
Хаус пыхтел, пока Уилсон делал всё, что считал нужным. Он не слышал его перемещений, но натяжение оков то здесь, то там говорило о том, что Уилсон проверял веревки на прочность, чтобы убедиться, что они затянуты не слишком туго и не слишком слабо. Несколько прикосновений к конечностям Хауса выдавали озабоченность его кровообращением, и Хаус дергался через соответствующие интервалы времени, чтобы дать Уилсону понять, что он всё еще мог чувствовать эти крошечные уколы, спасибо большое. Хаус едва мог двигаться, не то что уклониться или изогнуться, в этом-то и была соль. Он нуждался в том, чтобы Уилсон заставил его остановиться, заставил его отступить перед чем-то, кроме горячечного бреда его собственного сумасшедшего медицинского ума. Он не спал несколько дней, не ел ничего кроме того, что Уилсон практически заталкивал в его горло, не расслаблялся вообще - не уделил даже часа просмотру своих сериалов. Он был ходячей развалиной, олицетворением истощения, и он нуждался в том, чтобы Уилсон остановил его до того, как он сломается.
К счастью для него, Уилсон всегда был хорош в удовлетворении его желаний. И эта обстановка...поразительно. Хаус, распростертый на столе, край которого врезался в мягкую плоть прямо над его членом и в основание его ног. Пальцы на ногах всё еще касались пола, но Уилсон привязал его лодыжки к ножкам стола, а потом, будто бы этого было недостаточно, он также обмотал колени Хауса веревкой, раздвигая его ноги, и крепко привязал эти веревки к ножкам стола, чтобы сохранить его открытым. Грудь Хауса принимала на себе почти весь его вес, так что за исключением чувства странности и незащищенности, а также жесткого затруднения в движении, было не больно. Тем не менее, он хотел бы сдвинуть ноги, но не был уверен, зачем. Он не был таким уж щепетильным.
Стол был достаточно узким, чтобы Уилсон смог свесить с него руки Хауса и согнуть их в локтях по обе стороны стола. Затем Уилсон забрался под стол, стянул запястья Хауса веревками и связал свободные концы достаточно туго, чтобы Хаус не мог пошевелить руками. Он также не мог дотронуться до пальцев другой руки, и это дезориентировало его больше, чем он ожидал. Опять же, Уилсон оставил оковы достаточно свободными, чтобы Хаусу было относительно комфортно, но не настолько, чтобы использовать эту свободу любым неподходящим образом для человека, которого принуждали подчиниться.
В конце концов, Уилсон прикрепил несколько лишних веревок к столу, больше для того, чтобы дать Хаусу их почувствовать, чем для того, чтобы еще больше ограничить его; Хаус уже не мог двигаться, но ему нравилось ощущение от веревок. Не потому ли японцы возвели связывание в форму искусства? Уилсон пропустил шелковую веревку вокруг талии Хауса, а потом завязал ее где-то. Затем он проделал то же самое с грудью Хауса, и еще одну обмотал вокруг шеи. Дыхание Хауса вовсе не было ограничено, и всё же именно эта веревка взволновала его больше, чем все остальные. Возможно, дело было в угрозе или просто в значении этого, но когда руки Уилсона обернули его шею, а потом отстранились, чтобы просто оставить веревку позади, Хаус яростно задрожал, его желудок свело, а член стал болезненно пульсировать в тон сердечному ритму, который внезапно забился в его ушах. Должно быть, он произвел какой-то небольшой шум, потому что Уилсон на секунду замешкался, перед тем как завязать узел на загривке Хауса, а потом оставил конец веревки лежать прямой линией вдоль позвоночника, между его ягодиц и свободно свисать с края стола между его ног.
Хаус вздрагивал при мысли о том, что Уилсон собирался с этим делать, потому что у него было несколько идей, и все они приводили к тому, что новая волна жара затопляла его пах. Иисусе. Он должен прекратить думать об этом. Перестать думать, перестать живописать, перестать представлять, иначе он кончит еще до того, как Уилсон прикоснется к нему. Трения его члена о нижнюю сторону столешницы, жалкого на самом-то деле, может оказаться более чем достаточно, если он посмеет попробовать потереться о нее. Пациент, отчаянно сказал он себе. Думай о пациенте. Боже, возможно, это вообще не сработает. Что если так? Он не может позволить себе кончить так быстро, но было так сложно...
Хаус ежеминутно изгибался, чтобы просто проверить радиус действия. Вот, даже сейчас он продолжал анализировать, продолжал думать, продолжал составлять правдоподобные сценарии дальнейшего развития событий, насколько это сработает, будут ли болезненные ощущения наутро и в каких местах, и будет ли у него ожог от веревки? На последний вопрос ответ нет; Уилсон обернул его запястья чем-то вроде галстуков, потом завязал веревку узлом на них, чтобы предотвратить ссадины. Почему он не купил наручники? Хаус сделал бы именно это. Черт, Уилсон купил всё остальное; не очень-то похоже на него - скупиться на такие –
Блядь. Уилсон только что схватил его член и сжал. Это было неожиданно. Хаус резко дернулся, натягивая все веревки разом, и затем снова заставил себя успокоиться, пока он что-нибудь не потянул.
Уилсон больше не трогал его на протяжении, должно быть, всего лишь тридцати секунд, но потеря прямой стимуляции заставила Хауса задержать дыхание и начать паниковать. Плохо. В следующее мгновение рука Уилсона нажала на его плечо. Хаус испустил облегченный вздох - через нос - и покраснел от смущения; он мог чувствовать это. Уилсон с нажимом поцеловал Хауса в шею и что-то пробормотал; Хаус узнал, что он говорил, только по ломаной линии его дыхания, достигшей его кожи. Исходя из этого, Уилсон мог всего лишь процитировать первую строчку из Геттисбургского выступления; тем не менее, это вызвало мурашки по всей поверхности напряженной спины Хауса. Круто.
Пальцы Уилсона нашли плотно сжатые пальцы правой руки Хауса, а затем он с трудом разжал кулак, запихнул что-то круглое в его ладонь и снова сжал пальцы Хауса вокруг этой штуки и легонько похлопал по ним. Хаус вздрогнул, когда Уилсон прикоснулся к его голове, а потом - снова к руке, в которой был зажат шарик. Хаус кивнул; если он уронит шарик, Уилсон остановится, и это было хорошей идеей, потому что он уже мог чувствовать, как пространство сужается вокруг него, душит его, и немного пугало то, насколько он зависел сейчас от милости Уилсона, насколько бесповоротно он мог потеряться во всём этом.
Он никогда не заходил так далеко прежде, никогда не просил о чем-то бОльшем, чем шутливая, безобидная игра в рабство со Стейси. Это никогда не было так серьезно, как сейчас, или настолько же пугающе. Он был беспомощен, и он знал это. Возможно, ему не стоило просить. В некотором роде он заставил Уилсона поверить, что он уже делал это раньше точно так же, со всей этой садо-мазо атрибутикой...и это, пожалуй, было немного неправильно, немного более нечестно, чем мудро. Он был напуган. Он знал, что был напуган; он чувствовал это, пусть и не совсем ожидал этого, но так всё и было. Он мог уронить шарик прямо сейчас и закончить всё это, если хотел. Он доверял Уилсону; если он подаст сигнал, Уилсон остановится без вопросов.
В какой-то момент, Хаус серьезно рассматривал эту возможность, но дело здесь было не в доверии к Уилсону. А в том, чтобы потерять контроль, быть полностью зависимым от Уилсона, предоставить ему делать всё, что было нужно. И черт возьми, Хаусу было любопытно, что Уилсон может сделать, и, по правде говоря, чисто хаусово сумасшествие добралось до него. Он нуждался в чем-то, что притупило бы острые края, и если ему нельзя было использовать наркотики или бурбон, то это сойдет. Должно, потому что у него больше ничего не осталось.
Хаус поудобнее обхватил шарик и потряс его, чтобы почувствовать, как он гремит; предположительно, это была игрушка для кошек, нечто с колокольчиком внутри, так что если оно упадет, Уилсон услышит. Его проверка привела к неожиданному результату. Руки Уилсона помедлили на его спине и жестко сжали плечи. Шарик зазвенел, когда Хаус потряс его; должно быть, его догадка была правильной. Просто ради эксперимента, Хаус потряс его снова, и Уилсон прикоснулся к его голове. Что-то не так?
Хаус помотал головой и невнятно хмыкнул через идиотский кляп. Не будь таким чертовски настороженным. Начинай уже.
В ответ Уилсон слегка шлепнул его по уху, и Хаус одобрительно фыркнул. Тогда Уилсон потянул за веревку, которая свободно лежала вдоль спины Хауса и была завязана только вокруг его шеи, и Хаус напрягся. Он не хотел играть с дыханием. Не в эти игры с полноценным удушением. Разве он говорил об этом? Наверное, говорил. Наверное, он даже подчеркнул эту часть, учитывая последующие заявления покрасневшего Уилсона после того, как тот съязвил на тему воротников, а Хаус проглотил замечание о том, что до тех пор, пока речь не шла о цепях, всё было нормально. Но если он не говорил этого, или если Уилсон принял сарказм за нечто менее серьезное... Он должен был сказать. Он должен был разъяснить всё, просто -
Руки Уилсона на его плечах, потом на лице, а потом он вытащил затычку из правого уха Хауса. "Я не собираюсь душить тебя. В этом дело?"
Хаус замычал и расширил ноздри, так как начал отвечать вербально, естественный порыв. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что он действительно уронил шарик. Ха; очевидно, эта идиотская штуковина всё-таки работала. Круто.
"Хаус. Ответь мне, или я режу веревки".
Глупый Уилсон был встревожен. Отлично. Хаус кивнул, затем отдернулся от руки, которая поглаживала его щеку. Идиотский шарик и идиотская взволнованность. Он идиот; конечно же, Уилсон не сделает этого с ним. Глупо...теперь Уилсон подумает дважды, прежде чем продолжать всё это, а Хаус будет беситься по поводу своей разборчивости, не говоря уже о сексуальной неудовлетворенности - черт подери, он был тверд - а потом они будут спорить и орать и разбудят соседей - например, ту идиотку в 3B, которая думает, что они просто придурки-натуралы, которые претворяются придурками-геями, которые претворяются, что пытаются залезть ей под юбку...или что-то в этом духе; он попросту запутался. Потом Хаус оттолкнет Уилсона на пути к двери, направится обратно в офис и этой дурацкой пациентке с ее идиотской не-артритной болью в суставах и гребаными раздутыми конечностями, с его собственным гребаным неудовлетворенным стояком, и -
Больно. Матерь божья. Уилсон шлепнул его! Сильно. По заднице. Он мог слышать шлепок, который эхом отозвался в его крестце.
"Это за то, что слишком много думаешь".
Хаус закатил глаза под повязкой и застонал от гнева и возбуждения. О господи, похоже, он уверует еще до завершения ночи. Уилсон вернул затычку на место - его руки действовали так, будто психиатр симулировал глухоту из сочувствия к пациенту, что-то вроде. Он не мог слышать вообще ничего, кроме рева его собственного тела. Кровь, белый шум, его мысли, его дыхание, его кровь подобная натиску океана на берег. Больше ничего. Как будто он находился под водой.
Осознание этого скрутило его, и он слегка задрожал от прохладного воздуха кухни, вспоминая холод другого рода. Раздробленный кусочек на поверхности памяти, Хаус задавил его. Это дерьмо к делу не относится. По крайней мере, он всё еще мог чувствовать запах Уилсона; не льда. У льда были совершенно особенные свойства, размышлял Хаус. Действительно были.
Через несколько секунд после того, как ушная затычка вернулась на место, Уилсон снова зажал звенящий шарик в его руку, и Хаус сомкнул пальцы вокруг него. Спасательный трос, подумал он. Если он сконцентрируется на том, чтобы не уронить шарик, то не сможет потерять себя целиком. Это успокаивало его гораздо больше, чем он ожидал. Он удерживал контроль, даже если это зависело только от сжатия его правой руки. Этой простой маленькой вещицы было достаточно, чтобы успокоить его нервы.
Уилсон снова поднял свободно свисающую веревку, ту, которая служила Хаусу ошейником, и Хаус сконцентрировался на том, чтобы дышать ровно. Он не мог понять, что делает Уилсон. Веревка немного двигалась, шуршала на его ягодицах, а потом Уилсон слегка потянул за нее...должно быть, просто побочный эффект его действий, что бы он там ни делал. Хаус мог чувствовать краешек того, что он принял за плечо Уилсона, которое терлось о внутреннюю сторону его бедра. Итак, Уилсон стоял на коленях между его лодыжками. Хорошо. Хаус всё еще смутно представлял назначение этой веревки, но мог заключить, что Уилсон связывает веревку в подобие петли, или -
О черт. О чертчерт - Уилсон привязывал ее к его мошонке. Вокруг его мошонки. Хаус слегка изогнулся и задышал быстрее. Изобретательный ублюдок. Хаусу нравилась эта идея, но он не ожидал, что она понравится Уилсону, и...господибожематьегочертвозьми...о-о, это было мило. Это было...по-настоящему странно и, может быть, немного неудобно, но...хорошо. Он мог сделать это. Всё было о-о-о-о-очень хорошо. Всё было - ннннгх. Хаус прижался лбом к прохладной поверхности стола, и от этого движения веревка натянулась на его горле и слегка дернула за яички, и ох...Иисусе. Всё это определенно закончится в течение ближайших тридцати секунд, если Уилсон не прекратит поглаживать его член.
Хаус жалобно захныкал в глубине горла, но знал, что из-за кляпа во рту этот звук наверняка никуда не вышел. Ох, боже милостивый, Уилсон. Этот маленький засранец припас для него насадку для члена. Ублюдок. Хаус хотел кончить. Он действительно этого хотел - к черту сценарий, ему необходимо было кончить. Сейчас. Сейчассейчасже - нет, о, пожалуйста, нет. Это не было одним их тех паршивых силиконовых колец или кожаным страпоноподобным кольцом. Чертов тупой сверх-добросовестный Уилсон пошел и купил одно из тех с маленьким шариком внутри, так что когда он надел его, этот шарик врезался в пещеристое тело с бОльшим давлением прямо мать его там, чем в любой другой точке вокруг основания, что означало, что ему будет еще тяжелее кончить -
Тяжело кончить. Хаха! Молодец, Хаус. Ага. Нужно рассказать об этом Уилсону позже, может, за ланчем. Заставить его уши покраснеть.
Нгх! Ублюдок! Прекрати гладить, прекрати гладить - ох, дерьмо. Не могу кончить так, не могу - хватитхватитхватит - боже, я сдохну здесь от невозможности эякулировать. Это вообще может быть медицинским заключением? Это же не приапризм - несгибаемый стояк, четыре часа на то, чтобы оказать медицинскую помощь. Должен же быть кто-то, где-то, кто просто умер от сексуальной неудовлетворенности. Импотенция... Хаус серьезно раздумывал над тем, что приставит ружье к собственной голове, если в конце концов не кончит, так что, да. Технически невозможность оргазма можно считать причиной смерти.
Хаус осел на столе, когда Уилсон наконец перестал его поглаживать. Он наверняка смеялся, эта чертова заноза в заднице. Расплата наступит, о да, Уилсон. Можешь смеяться сейчас, но –
Какого хрена он делает теперь? Ах, лубрикант. Лубрикант - это хорошо. Лубрикант - это почти лучшая вещь на свете. Дааа...о, дааа. Хаус бы замурлыкал, если бы мог. В его груди, наверное, урчало, и пальцы Уилсона были внутри. Два пальца, вообще-то. Хаус расслабился, растекаясь по столу, и ждал третьего. Хм. Возможно, Уилсон просто осторожничал - чересчур осторожничал, конечно, но это же Уилсон, что в этом нового? Возможно, он хотел быть сверх-основательным в подготовке. Этот идиот, наверное, чувствовал вину за то, что скрутил его таким образом, что было попросту нелепо. Хаус откровенно наслаждался этим. В высшей степени. Уилсон мог заметить -
Куда, нахрен, делись пальцы? Уилсону требовалось три, чтобы подготовить его, собственно, к траху, но было всего два. Хаус слегка изогнулся, как будто действительно смог бы увидеть, что происходит, - привычка. Но когда он пошевелился, его руки дернули за веревки, скручивающие его запястья, а та, что была на шее, натянулась и дернула за яйца, и....мммммм-блядь. Хаус приказал себе лежать смирно и прекратить даже пытаться сунуть нос в это дело. В любом случае, детали были работой Уилсона, и до сих пор он замечательно с этим справлялся. Хаус ощутил рокот во всём своем теле, когда его лоб ударился о стол, и это движение вызвало еще один рывок веревки вокруг его мошонки. Вспышка покалываний разрослась по всему низу его спины, и, возможно, он пытался кричать. Нельзя быть уверенным, особенно с россыпью пульса в ушах.
Пальцы Уилсона вернулись с бОльшим количеством смазки, и Хаус старался как мог прогнуться под эти дразнящие удары по внешнему ободку его входа. Внутрь, мысленно подгонял он. Засунь их внутрь, черт побери! Хаусу было любопытно, как он выглядит, вытягиваясь, чтобы хоть как-то заставить пальцы Уилсона войти в него, тем временем полностью привязанный к столу. Как похотливая сучка, возможно. Хаусу не понравилось это описание, но не важно. Он был слишком возбужден сейчас, чтобы думать об этом, его член пульсировал, а яйца ныли, а Уилсон...
Уилсон аккуратно вводил - это что, анальная пробка? - в его слегка растянутое, скользкое отверстие. И...ммм...нет, это была не анальная пробка. Это был массажер для простаты. Это - Уилсон так жестоко поплатится за это. Хаус выразил свое недовольство через кляп. Громко. Зловредный Уилсон просто продолжал заталкивать игрушку внутрь. Зловредный. Почему, черт возьми, все думали, что этот человек был современной мужской версией "Клубнички на Пирожном"? Этот парень совершенно определенно был от Сатаны. Так же, как и "Клубничка на Пирожном", но сейчас не об этом речь. Вообще-то, у него был целый список доказательств того, что абсолютно все герои мультфильмов были от Лукавого. Этот список, наверное, до сих пор лежит в столе в Принстоне. Ему тогда было очень скучно.
Массажер встал на место, и Хаус дернулся, когда маленькая ручка на конце уютно устроилась в его промежности, а утолщение внутри - прямо на центре удовольствия между маленькими бугорками его простаты. Не то чтобы он мог настолько отчетливо ощущать всё это; но представлял это на основании того, что был врачом. Хорошие массажеры - А Уилсон не был бы Уилсоном, если бы это не был один из лучших массажеров - были сделаны так, что их было попросту невозможно вытолкнуть обратно. Нет - по жестокой иронии анатомии, внешний сфинктер сжимался вокруг тонкой части ближе к концу, а внутренний сфинктер смыкался вокруг узкой части, так что любое сжатие приводило лишь к тому, что подлая штуковина входила еще немного глубже. Результат ослабления напряжения был тот же. Любое невольное сокращение мышцы, вызванное симпатической нервной системой, будто сговорившись с этой штуковиной, потирала её прямо по простате. Любое добровольное втягивание или выталкивание приводило к тому же. Массажер для простаты был воистину воплощением самого глубокого, мрачного зла когда-либо обнаруженного человечеством.
Хаус отчаянно старался не двигаться, не зажиматься, не напрягать ни единой части своего тела. Он вообще ничего не делал и всё же чувствовал, как эта штука движется внутри него. Она перемещалась, наверное, всего на пару миллиметров за раз, но она давила прямо туда, и он чувствовал, как несколько одиноких капель вытекает из его твердого, напряженного члена. Ох, боже милостивый. Восхитительное давление уже прокралось куда-то в район его копчика, раскаленный тлеющий уголек, отражающий жар глубоко внутрь его живота, но он уже стенал так тяжело и знал - он знал - что это даже не половина того, что этот массажер - или Уилсон - могут сделать до того, как его тело преодолеет эрекционное кольцо, и он сможет кончить, не смотря на все их усилия этому противостоять.
Итак, Хаус дышал как можно глубже и старался не тянуть за веревки, даже не смотря на то, что его ноги уже дрожали, а низ живота был так зажат, что его таз только повехностно касался стола, его спина округлилась, что еще больше натянуло эту треклятую веревку на его мошонке, и он был почти уверен, что производит много шума каждый раз, когда выдыхает, - просто мягкие, низкие стоны, и кого, черт возьми, это волновало? С этим кляпом он, наверное, звучал так, будто его придавили добротной толстой подушкой. Всё равно. Всё, блядь, равно. Иисусе. Это что, стадия плато? Уилсон собирался оставить его в стадии плато? О, это было попросту жестоко, это было просто - дерьмо. Что если Уилсон замышлял что-то еще? Что если у него были еще какие-то фокусы в рукаве? Что если всё это было только начало -
Ой! Хаус дернулся против своей воли, все его конечности жестко натянули веревки, и эта штуковина шевельнулась внутри него, потому что он рефлекторно сжался, и ох, черт. Чистое горячее удовольствие иссушило его совершенно неожиданным взрывом, и он решил, что кончает, и чертвозьми это означало конец всему, вся эта постановка впустую, все пятиминутные усилия Уилсона впустую, и они даже не дошли до настоящего секса, если Уилсон вообще предполагал настоящий секс, или, может - чертподери - может, он собирался оставить Хауса так на достаточно долгое время, чтобы продолжить, и блядьблядьтвоюмать - он ввернулся в веревки, удерживающие его на месте, и ннннгггхх -
Но нет, он не кончал. Не кончал. Огосподибожечертвозьмибоже - чувствовалось именно так, будто бы он кончает, он нуждался в том, чтобы кончить, он больше не мог этого вынести, не мог -
Хаус закричал, когда волна окатила его, но не сбросила за край. Хрупкий край отступил, оставляя его наполненным до краев и жаждущим, практически корчащимся на столе, что снова натянуло и пошевелило абсолютно всё, и он задохнулся и застонал и попытался сглотнуть, но вместо этого икнул, и захныкал, упираясь лбом в стол, и ох. О, Боже. О, господи. Палка? Да, палка. У Уилсона была палка. Он с катушек слетел.
Каким-то образом Хаусу удалось успокоиться, он не имел представления, как вообще это было возможно, но он расслабился, насколько это было возможно, и прекратил извиваться, и позволил огню в его венах остыть совсем немного, достаточно, чтобы не чувствовать себя так, будто он всё еще кончал, и умирал, и не мог даже вздохнуть под абсолютной мощью удовольствия. Ладно. Хаус тяжело и неровно дышал через нос. Ладно.
Следующий удар пришелся прямо в центр его ягодиц и плотно прижал конец этой игрушки внутри, от чего Хаус весь задрожал и испустил страдальческий всхип, потому что давление в нем нарастало вместе с теплом, тупой болью, которую он не мог удовлетворить, а его нервы горели пламенем, и он метался, но не мог сдвинуться с места, никакого трения, не обо что потереться, никакой возможности разрядиться, а потом еще один удар, и еще, и он слышал собственный плач, выгибаясь как только мог, его тело было столь неподвижно, что он содрогался в отчаянии, не мог дышать - легкие в огне, горло сдавило, мышцы живота сжались и горели, а кровь кипела, пробегая по нему бурлящим потоком, и он всё еще не кончал, не кончал, но ощущал, что должен, так сильно, такчертвозьми сильно, и пожалуйстапожалуйстапожалуйста, боже, пожалуйста, хватит, боже, Уилсон, пожалуйста, но он не мог сказать этого -
"Хаус. Хаус!"
Черт, уронил шарик. Уронил и не ответил, когда Уилсон дотронулся до виска, господи, даже не почувствовал этого сквозь все остальные ощущения...
Уилсон убрал затычки из ушей и отвязал кляп, вся его неуместная тревога сконцентрировалась в его дрожащих пальцах, возможно, он думал, то делает ему больно -
Хаус выплюнул кляп и отвернул голову, прежде чем Уилсон добрался до повязки на глазах. "Не надо! Уилсон, не надо...Иисусе". Хаус заглотил воздух так быстро, что это иссушило его легкие. Его трясло так сильно, он сжимался через неравные промежутки времени, и этот массажер был всё еще в нем, всё еще мучил его маленькими вспышками наподобие электрических в его нервных окончаниях. "О...о господи...Уилсон..." Его снова прошило, интенсивность, удовольствие на грани агонии, из ниоткуда, безо всякого предупреждения, безо всякой подготовки. "Нннгх!" Хаус изогнулся насколько мог в своих оковах и услышал, как его собственный голос отражается от стен вокруг него.
"Это...это приятно?"
"Да!" возопил Хаус. Крик превратился в искаженный всхлип, когда настойчивое желание снова ослабло, но он не мог спуститься с вершины. Всё это почти-блаженство перекатывалось в нем, и он услышал собственное тяжелое дыхание, "Позвольмне кончить, позвольмне кончить...Уилсон, пожалуйста...должен кончить, о боже, пожалуйста".
автор: FourLeggedFish
переводчик: murzum
разрешение на перевод: получено
оригинальный текст: здесьfourleggedfish.livejournal.com/46813.html#cutid...
пэйринг: Хаус/Уилсон
рейтинг: NC-17
предупреждение: связывание, PWP, брань (мне надоели их "ohhhhgod", и я позволила себе некоторые вольности с языком).
саммари: Хаус истощен морально и физически. Уилсон старается ему помочь.
от переводчика: постаралась, чтобы звучало как можно более адекватно. если найдете косяки, сообщите.
и, да. сие есть только первая часть. вторая будет позже.
приступим
Эта просьба полностью сбила его с толку, особенно когда в ответ он получил лишь ничего не выражающее лицо Уилсона, одна бровь изогнута, как будто бы он просто плыл по течению очередного разговора с Хаусом - несмешного, немного сумасшедшего и граничащего с непристойным выходками. Однако, на следующий день Хаус заметил несколько странных ссылок в браузере Уилсона. (Нет, он не шпионил, просто за Уилсоном нужно было присматривать, вот и всё. Для его же безопасности.) А еще через несколько дней Уилсон получил через Fedex какой-то сверток и практически вытолкал Хауса за порог, чтобы быть уверенным, что он не откроет его, с учетом его вечного пренебрежения к тому факту, что у Уилсона могли быть вещи, на которые Хаус не мог положить свою лапу. А потом эта тема, казалось, испарилась на целый месяц, пока Хаус, наконец, не забыл об этом.Возможно, Уилсон нервничал или пытался перебороть себя, или же ему просто нужно было провести еще кое-какие исследования. Даже чувство времени покинуло его, потому что Хаус не мог не признать, насколько безупречным было чувство времени Уилсона, когда дело касалось нужды. Всю неделю Хаус работал на износ, полностью захваченный делом пациента, который просто швырял ему в лицо всё новые симптомы и результаты тестов, не говоря уже о клинике, и это было уже слишком. Он не мог успокоиться, не мог отделаться от бешено мчащихся мыслей, от зудящей загадки пациента. Его рассудок был перегружен и продолжал принимать всё больше, больше и больше, переваривая, анализируя, изучаявыпытываядобиваясьохотясь, чтобы найти один-единственный новый кусочек информации, или же старый кусочек, рассмотренный в новом свете, добиться прозрения, обнаружить то самое светлое пятно, которое расщепит всё на куски правильной формы... Он не мог остановиться. Одержимость уже давно стала единственно правильным словом для описания его состояния, но он не мог ничего сделать до тех пор, пока не решит загадку; он слишком отчаялся.
Уилсон уже четвертую ночь подряд лично оттаскивал его от пианино в час пополуночи. Хаус вовсе не собирался сердить его; он просто не мог уснуть, его собственный мозг сводил его с ума этим беспрестанным шумом, а пианино хотя бы заглушало всё это на час или два: достаточно долго, чтобы оправдать плеск в ванной и возвращение в Принстон Плейнсборо, чтобы снова биться башкой о доску для дифдиагнозов.
Вот только на четвертую ночь Уилсон не стал запихивать его в кровать и выкрикивать пустые угрозы о воздержании от секса, если тот не поспит хотя бы полчаса. Нет, на этот раз Уилсон выволок его из-за пианино, прорычал что-то непристойное в его ухо и толкнул его на кухонный стол, лицом вниз. Хаусу потребовалось не много - он всё еще был в шоке от того, как грубо эти руки раскладывали его на поверхности стола и вытряхивали его из одежды; не то, чтобы это было неприятно, нет, - чтобы понять, что Уилсон делал то, о чем он просил больше месяца назад. Что-то, чтобы успокоить вышедший из-под контроля шум в его голове. Что-то, чтобы он не мог думать.
Потеря контроля - это либо нечто устрашающее, либо благословение. В случае Хауса - последнее. Повязка на глазах означала, что он не сможет ничего видеть, что означало, что он не сможет всё время регистрировать выражения лица и реакции Уилсона, как он делал обычно. Ушные затычки - господи, он даже не предполагал этого, когда поднимал этот вопрос в первый раз, но благослови бог Уилсона за его скрупулезность. Ушные затычки не давали Хаусу слышать Уилсона, следовать за его передвижениями по шелесту одежды и тихо протестующим половицам, представлять это перед своими закрытыми глазами. Они гарантировали, что Хаус не сможет слышать дыхание Уилсона, не сможет сойти с ума, считая вдохи и выдохи, и оценить степень его возбуждения, основываясь на том, насколько тяжело или быстро тот пыхтел - Уилсон походил на дракона, когда был возбужден, весь дыхание и непреднамеренное, предвкушающее шипение. Хотя он также не мог слышать мычание, бормотание или хныканье Уилсона; обычно Хаусу нравились эти звуки, они совсем не отвлекали его. Невозможность слышать, как Уилсон мурлычет от удовольствия в его ухо, почти пугала Хауса, пока он не осознал, что абсолютная тишина была даже более дразнящей, чем невольные стоны Уилсона. Так он не имел представления о том, чего ожидать, и это было захватывающей перспективой. Волнующей в самом грязном смысле этого слова.
Конечно, был еще и кляп - нечто резиновое, на что Хаус не успел даже взглянуть благодаря повязке на глазах, но знал, что это был не совсем кляп с резиновым шариком. Часть его оказалась достаточно глубоко во рту, чтобы прижать его язык, и это было действительно странно, а его зубы поработила причудливой формы хлюпающая часть с обеих сторон, она касалась внутренних сторон щек достаточно, чтобы он не смог забыть, что эта штука была там. Хаус не мог глотать, но он также не мог погрузиться в размышления о деле вслух, пока Уилсон пытается начать. Раньше это случалось слишком часто, что было прискорбно, но Хаус просто не мог отложить загадку в сторону, даже когда был возбужден. Даже будучи отвлеченным, он никогда не пренебрегал возбуждением, и заканчивалось всё так, как и ожидалось, но Уилсон часто накрывал его рот, чтобы заткнуть, или кричал на него.
Впрочем, иногда Хаусу нравилось слушать самого себя. У него было достаточно самолюбия, чтобы счесть свой голос, спокойный, контролируемый и ровный даже во время секса, весьма эротичным. И он знал, что Уилсон обожает этот мрачный, полный сладострастия тон, который Хаус порой использовал на публике, чтобы заставить кончики его ушей покраснеть.
Очевидно, для Уилсона разговор во время секса имел значение. Однажды, когда Уилсону стало плохо от непрерывных комментариев на тему выделений пациента в то время, как он пытался наслаждаться своей пассивной ролью, он оттолкнул Хауса, и закончилось всё тем, что тот свалился на пол. И он даже не стал извиняться за это; просто оставил Хауса оцепенело лежать на ковре и утопал в ванную, чтобы завершить начатое самостоятельно. Хаус не был бы Хаусом, если бы он немедленно не схватил мобильник и не провел достаточно времени, выплевывая приказы своим подчиненным. У этих комментариев была цель, хотя позже он признал, что, да, это было немного неподходящей темой, учитывая местоположение его члена. В общем, не лучшая была ночь.
Но кляп решал эту проблему; он не мог слышать себя - он едва ли мог даже приглушенно стонать через эту штуковину - так что он не мог по-настоящему сфокусироваться на списке симптомов, которые нарезали круги в его голове. Что привело его к финальной части всего этого. Дабы убедиться, что Хаус не сможет поймать очередную безрассудную диагностическую идею и свалить из кровати, чтобы заняться ей, Уилсон привязал его к кухонному столу. Хаус больше никогда не сможет завтракать здесь.
Хаус пыхтел, пока Уилсон делал всё, что считал нужным. Он не слышал его перемещений, но натяжение оков то здесь, то там говорило о том, что Уилсон проверял веревки на прочность, чтобы убедиться, что они затянуты не слишком туго и не слишком слабо. Несколько прикосновений к конечностям Хауса выдавали озабоченность его кровообращением, и Хаус дергался через соответствующие интервалы времени, чтобы дать Уилсону понять, что он всё еще мог чувствовать эти крошечные уколы, спасибо большое. Хаус едва мог двигаться, не то что уклониться или изогнуться, в этом-то и была соль. Он нуждался в том, чтобы Уилсон заставил его остановиться, заставил его отступить перед чем-то, кроме горячечного бреда его собственного сумасшедшего медицинского ума. Он не спал несколько дней, не ел ничего кроме того, что Уилсон практически заталкивал в его горло, не расслаблялся вообще - не уделил даже часа просмотру своих сериалов. Он был ходячей развалиной, олицетворением истощения, и он нуждался в том, чтобы Уилсон остановил его до того, как он сломается.
К счастью для него, Уилсон всегда был хорош в удовлетворении его желаний. И эта обстановка...поразительно. Хаус, распростертый на столе, край которого врезался в мягкую плоть прямо над его членом и в основание его ног. Пальцы на ногах всё еще касались пола, но Уилсон привязал его лодыжки к ножкам стола, а потом, будто бы этого было недостаточно, он также обмотал колени Хауса веревкой, раздвигая его ноги, и крепко привязал эти веревки к ножкам стола, чтобы сохранить его открытым. Грудь Хауса принимала на себе почти весь его вес, так что за исключением чувства странности и незащищенности, а также жесткого затруднения в движении, было не больно. Тем не менее, он хотел бы сдвинуть ноги, но не был уверен, зачем. Он не был таким уж щепетильным.
Стол был достаточно узким, чтобы Уилсон смог свесить с него руки Хауса и согнуть их в локтях по обе стороны стола. Затем Уилсон забрался под стол, стянул запястья Хауса веревками и связал свободные концы достаточно туго, чтобы Хаус не мог пошевелить руками. Он также не мог дотронуться до пальцев другой руки, и это дезориентировало его больше, чем он ожидал. Опять же, Уилсон оставил оковы достаточно свободными, чтобы Хаусу было относительно комфортно, но не настолько, чтобы использовать эту свободу любым неподходящим образом для человека, которого принуждали подчиниться.
В конце концов, Уилсон прикрепил несколько лишних веревок к столу, больше для того, чтобы дать Хаусу их почувствовать, чем для того, чтобы еще больше ограничить его; Хаус уже не мог двигаться, но ему нравилось ощущение от веревок. Не потому ли японцы возвели связывание в форму искусства? Уилсон пропустил шелковую веревку вокруг талии Хауса, а потом завязал ее где-то. Затем он проделал то же самое с грудью Хауса, и еще одну обмотал вокруг шеи. Дыхание Хауса вовсе не было ограничено, и всё же именно эта веревка взволновала его больше, чем все остальные. Возможно, дело было в угрозе или просто в значении этого, но когда руки Уилсона обернули его шею, а потом отстранились, чтобы просто оставить веревку позади, Хаус яростно задрожал, его желудок свело, а член стал болезненно пульсировать в тон сердечному ритму, который внезапно забился в его ушах. Должно быть, он произвел какой-то небольшой шум, потому что Уилсон на секунду замешкался, перед тем как завязать узел на загривке Хауса, а потом оставил конец веревки лежать прямой линией вдоль позвоночника, между его ягодиц и свободно свисать с края стола между его ног.
Хаус вздрагивал при мысли о том, что Уилсон собирался с этим делать, потому что у него было несколько идей, и все они приводили к тому, что новая волна жара затопляла его пах. Иисусе. Он должен прекратить думать об этом. Перестать думать, перестать живописать, перестать представлять, иначе он кончит еще до того, как Уилсон прикоснется к нему. Трения его члена о нижнюю сторону столешницы, жалкого на самом-то деле, может оказаться более чем достаточно, если он посмеет попробовать потереться о нее. Пациент, отчаянно сказал он себе. Думай о пациенте. Боже, возможно, это вообще не сработает. Что если так? Он не может позволить себе кончить так быстро, но было так сложно...
Хаус ежеминутно изгибался, чтобы просто проверить радиус действия. Вот, даже сейчас он продолжал анализировать, продолжал думать, продолжал составлять правдоподобные сценарии дальнейшего развития событий, насколько это сработает, будут ли болезненные ощущения наутро и в каких местах, и будет ли у него ожог от веревки? На последний вопрос ответ нет; Уилсон обернул его запястья чем-то вроде галстуков, потом завязал веревку узлом на них, чтобы предотвратить ссадины. Почему он не купил наручники? Хаус сделал бы именно это. Черт, Уилсон купил всё остальное; не очень-то похоже на него - скупиться на такие –
Блядь. Уилсон только что схватил его член и сжал. Это было неожиданно. Хаус резко дернулся, натягивая все веревки разом, и затем снова заставил себя успокоиться, пока он что-нибудь не потянул.
Уилсон больше не трогал его на протяжении, должно быть, всего лишь тридцати секунд, но потеря прямой стимуляции заставила Хауса задержать дыхание и начать паниковать. Плохо. В следующее мгновение рука Уилсона нажала на его плечо. Хаус испустил облегченный вздох - через нос - и покраснел от смущения; он мог чувствовать это. Уилсон с нажимом поцеловал Хауса в шею и что-то пробормотал; Хаус узнал, что он говорил, только по ломаной линии его дыхания, достигшей его кожи. Исходя из этого, Уилсон мог всего лишь процитировать первую строчку из Геттисбургского выступления; тем не менее, это вызвало мурашки по всей поверхности напряженной спины Хауса. Круто.
Пальцы Уилсона нашли плотно сжатые пальцы правой руки Хауса, а затем он с трудом разжал кулак, запихнул что-то круглое в его ладонь и снова сжал пальцы Хауса вокруг этой штуки и легонько похлопал по ним. Хаус вздрогнул, когда Уилсон прикоснулся к его голове, а потом - снова к руке, в которой был зажат шарик. Хаус кивнул; если он уронит шарик, Уилсон остановится, и это было хорошей идеей, потому что он уже мог чувствовать, как пространство сужается вокруг него, душит его, и немного пугало то, насколько он зависел сейчас от милости Уилсона, насколько бесповоротно он мог потеряться во всём этом.
Он никогда не заходил так далеко прежде, никогда не просил о чем-то бОльшем, чем шутливая, безобидная игра в рабство со Стейси. Это никогда не было так серьезно, как сейчас, или настолько же пугающе. Он был беспомощен, и он знал это. Возможно, ему не стоило просить. В некотором роде он заставил Уилсона поверить, что он уже делал это раньше точно так же, со всей этой садо-мазо атрибутикой...и это, пожалуй, было немного неправильно, немного более нечестно, чем мудро. Он был напуган. Он знал, что был напуган; он чувствовал это, пусть и не совсем ожидал этого, но так всё и было. Он мог уронить шарик прямо сейчас и закончить всё это, если хотел. Он доверял Уилсону; если он подаст сигнал, Уилсон остановится без вопросов.
В какой-то момент, Хаус серьезно рассматривал эту возможность, но дело здесь было не в доверии к Уилсону. А в том, чтобы потерять контроль, быть полностью зависимым от Уилсона, предоставить ему делать всё, что было нужно. И черт возьми, Хаусу было любопытно, что Уилсон может сделать, и, по правде говоря, чисто хаусово сумасшествие добралось до него. Он нуждался в чем-то, что притупило бы острые края, и если ему нельзя было использовать наркотики или бурбон, то это сойдет. Должно, потому что у него больше ничего не осталось.
Хаус поудобнее обхватил шарик и потряс его, чтобы почувствовать, как он гремит; предположительно, это была игрушка для кошек, нечто с колокольчиком внутри, так что если оно упадет, Уилсон услышит. Его проверка привела к неожиданному результату. Руки Уилсона помедлили на его спине и жестко сжали плечи. Шарик зазвенел, когда Хаус потряс его; должно быть, его догадка была правильной. Просто ради эксперимента, Хаус потряс его снова, и Уилсон прикоснулся к его голове. Что-то не так?
Хаус помотал головой и невнятно хмыкнул через идиотский кляп. Не будь таким чертовски настороженным. Начинай уже.
В ответ Уилсон слегка шлепнул его по уху, и Хаус одобрительно фыркнул. Тогда Уилсон потянул за веревку, которая свободно лежала вдоль спины Хауса и была завязана только вокруг его шеи, и Хаус напрягся. Он не хотел играть с дыханием. Не в эти игры с полноценным удушением. Разве он говорил об этом? Наверное, говорил. Наверное, он даже подчеркнул эту часть, учитывая последующие заявления покрасневшего Уилсона после того, как тот съязвил на тему воротников, а Хаус проглотил замечание о том, что до тех пор, пока речь не шла о цепях, всё было нормально. Но если он не говорил этого, или если Уилсон принял сарказм за нечто менее серьезное... Он должен был сказать. Он должен был разъяснить всё, просто -
Руки Уилсона на его плечах, потом на лице, а потом он вытащил затычку из правого уха Хауса. "Я не собираюсь душить тебя. В этом дело?"
Хаус замычал и расширил ноздри, так как начал отвечать вербально, естественный порыв. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что он действительно уронил шарик. Ха; очевидно, эта идиотская штуковина всё-таки работала. Круто.
"Хаус. Ответь мне, или я режу веревки".
Глупый Уилсон был встревожен. Отлично. Хаус кивнул, затем отдернулся от руки, которая поглаживала его щеку. Идиотский шарик и идиотская взволнованность. Он идиот; конечно же, Уилсон не сделает этого с ним. Глупо...теперь Уилсон подумает дважды, прежде чем продолжать всё это, а Хаус будет беситься по поводу своей разборчивости, не говоря уже о сексуальной неудовлетворенности - черт подери, он был тверд - а потом они будут спорить и орать и разбудят соседей - например, ту идиотку в 3B, которая думает, что они просто придурки-натуралы, которые претворяются придурками-геями, которые претворяются, что пытаются залезть ей под юбку...или что-то в этом духе; он попросту запутался. Потом Хаус оттолкнет Уилсона на пути к двери, направится обратно в офис и этой дурацкой пациентке с ее идиотской не-артритной болью в суставах и гребаными раздутыми конечностями, с его собственным гребаным неудовлетворенным стояком, и -
Больно. Матерь божья. Уилсон шлепнул его! Сильно. По заднице. Он мог слышать шлепок, который эхом отозвался в его крестце.
"Это за то, что слишком много думаешь".
Хаус закатил глаза под повязкой и застонал от гнева и возбуждения. О господи, похоже, он уверует еще до завершения ночи. Уилсон вернул затычку на место - его руки действовали так, будто психиатр симулировал глухоту из сочувствия к пациенту, что-то вроде. Он не мог слышать вообще ничего, кроме рева его собственного тела. Кровь, белый шум, его мысли, его дыхание, его кровь подобная натиску океана на берег. Больше ничего. Как будто он находился под водой.
Осознание этого скрутило его, и он слегка задрожал от прохладного воздуха кухни, вспоминая холод другого рода. Раздробленный кусочек на поверхности памяти, Хаус задавил его. Это дерьмо к делу не относится. По крайней мере, он всё еще мог чувствовать запах Уилсона; не льда. У льда были совершенно особенные свойства, размышлял Хаус. Действительно были.
Через несколько секунд после того, как ушная затычка вернулась на место, Уилсон снова зажал звенящий шарик в его руку, и Хаус сомкнул пальцы вокруг него. Спасательный трос, подумал он. Если он сконцентрируется на том, чтобы не уронить шарик, то не сможет потерять себя целиком. Это успокаивало его гораздо больше, чем он ожидал. Он удерживал контроль, даже если это зависело только от сжатия его правой руки. Этой простой маленькой вещицы было достаточно, чтобы успокоить его нервы.
Уилсон снова поднял свободно свисающую веревку, ту, которая служила Хаусу ошейником, и Хаус сконцентрировался на том, чтобы дышать ровно. Он не мог понять, что делает Уилсон. Веревка немного двигалась, шуршала на его ягодицах, а потом Уилсон слегка потянул за нее...должно быть, просто побочный эффект его действий, что бы он там ни делал. Хаус мог чувствовать краешек того, что он принял за плечо Уилсона, которое терлось о внутреннюю сторону его бедра. Итак, Уилсон стоял на коленях между его лодыжками. Хорошо. Хаус всё еще смутно представлял назначение этой веревки, но мог заключить, что Уилсон связывает веревку в подобие петли, или -
О черт. О чертчерт - Уилсон привязывал ее к его мошонке. Вокруг его мошонки. Хаус слегка изогнулся и задышал быстрее. Изобретательный ублюдок. Хаусу нравилась эта идея, но он не ожидал, что она понравится Уилсону, и...господибожематьегочертвозьми...о-о, это было мило. Это было...по-настоящему странно и, может быть, немного неудобно, но...хорошо. Он мог сделать это. Всё было о-о-о-о-очень хорошо. Всё было - ннннгх. Хаус прижался лбом к прохладной поверхности стола, и от этого движения веревка натянулась на его горле и слегка дернула за яички, и ох...Иисусе. Всё это определенно закончится в течение ближайших тридцати секунд, если Уилсон не прекратит поглаживать его член.
Хаус жалобно захныкал в глубине горла, но знал, что из-за кляпа во рту этот звук наверняка никуда не вышел. Ох, боже милостивый, Уилсон. Этот маленький засранец припас для него насадку для члена. Ублюдок. Хаус хотел кончить. Он действительно этого хотел - к черту сценарий, ему необходимо было кончить. Сейчас. Сейчассейчасже - нет, о, пожалуйста, нет. Это не было одним их тех паршивых силиконовых колец или кожаным страпоноподобным кольцом. Чертов тупой сверх-добросовестный Уилсон пошел и купил одно из тех с маленьким шариком внутри, так что когда он надел его, этот шарик врезался в пещеристое тело с бОльшим давлением прямо мать его там, чем в любой другой точке вокруг основания, что означало, что ему будет еще тяжелее кончить -
Тяжело кончить. Хаха! Молодец, Хаус. Ага. Нужно рассказать об этом Уилсону позже, может, за ланчем. Заставить его уши покраснеть.
Нгх! Ублюдок! Прекрати гладить, прекрати гладить - ох, дерьмо. Не могу кончить так, не могу - хватитхватитхватит - боже, я сдохну здесь от невозможности эякулировать. Это вообще может быть медицинским заключением? Это же не приапризм - несгибаемый стояк, четыре часа на то, чтобы оказать медицинскую помощь. Должен же быть кто-то, где-то, кто просто умер от сексуальной неудовлетворенности. Импотенция... Хаус серьезно раздумывал над тем, что приставит ружье к собственной голове, если в конце концов не кончит, так что, да. Технически невозможность оргазма можно считать причиной смерти.
Хаус осел на столе, когда Уилсон наконец перестал его поглаживать. Он наверняка смеялся, эта чертова заноза в заднице. Расплата наступит, о да, Уилсон. Можешь смеяться сейчас, но –
Какого хрена он делает теперь? Ах, лубрикант. Лубрикант - это хорошо. Лубрикант - это почти лучшая вещь на свете. Дааа...о, дааа. Хаус бы замурлыкал, если бы мог. В его груди, наверное, урчало, и пальцы Уилсона были внутри. Два пальца, вообще-то. Хаус расслабился, растекаясь по столу, и ждал третьего. Хм. Возможно, Уилсон просто осторожничал - чересчур осторожничал, конечно, но это же Уилсон, что в этом нового? Возможно, он хотел быть сверх-основательным в подготовке. Этот идиот, наверное, чувствовал вину за то, что скрутил его таким образом, что было попросту нелепо. Хаус откровенно наслаждался этим. В высшей степени. Уилсон мог заметить -
Куда, нахрен, делись пальцы? Уилсону требовалось три, чтобы подготовить его, собственно, к траху, но было всего два. Хаус слегка изогнулся, как будто действительно смог бы увидеть, что происходит, - привычка. Но когда он пошевелился, его руки дернули за веревки, скручивающие его запястья, а та, что была на шее, натянулась и дернула за яйца, и....мммммм-блядь. Хаус приказал себе лежать смирно и прекратить даже пытаться сунуть нос в это дело. В любом случае, детали были работой Уилсона, и до сих пор он замечательно с этим справлялся. Хаус ощутил рокот во всём своем теле, когда его лоб ударился о стол, и это движение вызвало еще один рывок веревки вокруг его мошонки. Вспышка покалываний разрослась по всему низу его спины, и, возможно, он пытался кричать. Нельзя быть уверенным, особенно с россыпью пульса в ушах.
Пальцы Уилсона вернулись с бОльшим количеством смазки, и Хаус старался как мог прогнуться под эти дразнящие удары по внешнему ободку его входа. Внутрь, мысленно подгонял он. Засунь их внутрь, черт побери! Хаусу было любопытно, как он выглядит, вытягиваясь, чтобы хоть как-то заставить пальцы Уилсона войти в него, тем временем полностью привязанный к столу. Как похотливая сучка, возможно. Хаусу не понравилось это описание, но не важно. Он был слишком возбужден сейчас, чтобы думать об этом, его член пульсировал, а яйца ныли, а Уилсон...
Уилсон аккуратно вводил - это что, анальная пробка? - в его слегка растянутое, скользкое отверстие. И...ммм...нет, это была не анальная пробка. Это был массажер для простаты. Это - Уилсон так жестоко поплатится за это. Хаус выразил свое недовольство через кляп. Громко. Зловредный Уилсон просто продолжал заталкивать игрушку внутрь. Зловредный. Почему, черт возьми, все думали, что этот человек был современной мужской версией "Клубнички на Пирожном"? Этот парень совершенно определенно был от Сатаны. Так же, как и "Клубничка на Пирожном", но сейчас не об этом речь. Вообще-то, у него был целый список доказательств того, что абсолютно все герои мультфильмов были от Лукавого. Этот список, наверное, до сих пор лежит в столе в Принстоне. Ему тогда было очень скучно.
Массажер встал на место, и Хаус дернулся, когда маленькая ручка на конце уютно устроилась в его промежности, а утолщение внутри - прямо на центре удовольствия между маленькими бугорками его простаты. Не то чтобы он мог настолько отчетливо ощущать всё это; но представлял это на основании того, что был врачом. Хорошие массажеры - А Уилсон не был бы Уилсоном, если бы это не был один из лучших массажеров - были сделаны так, что их было попросту невозможно вытолкнуть обратно. Нет - по жестокой иронии анатомии, внешний сфинктер сжимался вокруг тонкой части ближе к концу, а внутренний сфинктер смыкался вокруг узкой части, так что любое сжатие приводило лишь к тому, что подлая штуковина входила еще немного глубже. Результат ослабления напряжения был тот же. Любое невольное сокращение мышцы, вызванное симпатической нервной системой, будто сговорившись с этой штуковиной, потирала её прямо по простате. Любое добровольное втягивание или выталкивание приводило к тому же. Массажер для простаты был воистину воплощением самого глубокого, мрачного зла когда-либо обнаруженного человечеством.
Хаус отчаянно старался не двигаться, не зажиматься, не напрягать ни единой части своего тела. Он вообще ничего не делал и всё же чувствовал, как эта штука движется внутри него. Она перемещалась, наверное, всего на пару миллиметров за раз, но она давила прямо туда, и он чувствовал, как несколько одиноких капель вытекает из его твердого, напряженного члена. Ох, боже милостивый. Восхитительное давление уже прокралось куда-то в район его копчика, раскаленный тлеющий уголек, отражающий жар глубоко внутрь его живота, но он уже стенал так тяжело и знал - он знал - что это даже не половина того, что этот массажер - или Уилсон - могут сделать до того, как его тело преодолеет эрекционное кольцо, и он сможет кончить, не смотря на все их усилия этому противостоять.
Итак, Хаус дышал как можно глубже и старался не тянуть за веревки, даже не смотря на то, что его ноги уже дрожали, а низ живота был так зажат, что его таз только повехностно касался стола, его спина округлилась, что еще больше натянуло эту треклятую веревку на его мошонке, и он был почти уверен, что производит много шума каждый раз, когда выдыхает, - просто мягкие, низкие стоны, и кого, черт возьми, это волновало? С этим кляпом он, наверное, звучал так, будто его придавили добротной толстой подушкой. Всё равно. Всё, блядь, равно. Иисусе. Это что, стадия плато? Уилсон собирался оставить его в стадии плато? О, это было попросту жестоко, это было просто - дерьмо. Что если Уилсон замышлял что-то еще? Что если у него были еще какие-то фокусы в рукаве? Что если всё это было только начало -
Ой! Хаус дернулся против своей воли, все его конечности жестко натянули веревки, и эта штуковина шевельнулась внутри него, потому что он рефлекторно сжался, и ох, черт. Чистое горячее удовольствие иссушило его совершенно неожиданным взрывом, и он решил, что кончает, и чертвозьми это означало конец всему, вся эта постановка впустую, все пятиминутные усилия Уилсона впустую, и они даже не дошли до настоящего секса, если Уилсон вообще предполагал настоящий секс, или, может - чертподери - может, он собирался оставить Хауса так на достаточно долгое время, чтобы продолжить, и блядьблядьтвоюмать - он ввернулся в веревки, удерживающие его на месте, и ннннгггхх -
Но нет, он не кончал. Не кончал. Огосподибожечертвозьмибоже - чувствовалось именно так, будто бы он кончает, он нуждался в том, чтобы кончить, он больше не мог этого вынести, не мог -
Хаус закричал, когда волна окатила его, но не сбросила за край. Хрупкий край отступил, оставляя его наполненным до краев и жаждущим, практически корчащимся на столе, что снова натянуло и пошевелило абсолютно всё, и он задохнулся и застонал и попытался сглотнуть, но вместо этого икнул, и захныкал, упираясь лбом в стол, и ох. О, Боже. О, господи. Палка? Да, палка. У Уилсона была палка. Он с катушек слетел.
Каким-то образом Хаусу удалось успокоиться, он не имел представления, как вообще это было возможно, но он расслабился, насколько это было возможно, и прекратил извиваться, и позволил огню в его венах остыть совсем немного, достаточно, чтобы не чувствовать себя так, будто он всё еще кончал, и умирал, и не мог даже вздохнуть под абсолютной мощью удовольствия. Ладно. Хаус тяжело и неровно дышал через нос. Ладно.
Следующий удар пришелся прямо в центр его ягодиц и плотно прижал конец этой игрушки внутри, от чего Хаус весь задрожал и испустил страдальческий всхип, потому что давление в нем нарастало вместе с теплом, тупой болью, которую он не мог удовлетворить, а его нервы горели пламенем, и он метался, но не мог сдвинуться с места, никакого трения, не обо что потереться, никакой возможности разрядиться, а потом еще один удар, и еще, и он слышал собственный плач, выгибаясь как только мог, его тело было столь неподвижно, что он содрогался в отчаянии, не мог дышать - легкие в огне, горло сдавило, мышцы живота сжались и горели, а кровь кипела, пробегая по нему бурлящим потоком, и он всё еще не кончал, не кончал, но ощущал, что должен, так сильно, такчертвозьми сильно, и пожалуйстапожалуйстапожалуйста, боже, пожалуйста, хватит, боже, Уилсон, пожалуйста, но он не мог сказать этого -
"Хаус. Хаус!"
Черт, уронил шарик. Уронил и не ответил, когда Уилсон дотронулся до виска, господи, даже не почувствовал этого сквозь все остальные ощущения...
Уилсон убрал затычки из ушей и отвязал кляп, вся его неуместная тревога сконцентрировалась в его дрожащих пальцах, возможно, он думал, то делает ему больно -
Хаус выплюнул кляп и отвернул голову, прежде чем Уилсон добрался до повязки на глазах. "Не надо! Уилсон, не надо...Иисусе". Хаус заглотил воздух так быстро, что это иссушило его легкие. Его трясло так сильно, он сжимался через неравные промежутки времени, и этот массажер был всё еще в нем, всё еще мучил его маленькими вспышками наподобие электрических в его нервных окончаниях. "О...о господи...Уилсон..." Его снова прошило, интенсивность, удовольствие на грани агонии, из ниоткуда, безо всякого предупреждения, безо всякой подготовки. "Нннгх!" Хаус изогнулся насколько мог в своих оковах и услышал, как его собственный голос отражается от стен вокруг него.
"Это...это приятно?"
"Да!" возопил Хаус. Крик превратился в искаженный всхлип, когда настойчивое желание снова ослабло, но он не мог спуститься с вершины. Всё это почти-блаженство перекатывалось в нем, и он услышал собственное тяжелое дыхание, "Позвольмне кончить, позвольмне кончить...Уилсон, пожалуйста...должен кончить, о боже, пожалуйста".
@темы: слэш, Грегори Хаус, фанфики, Джеймс Уилсон
-
-
22.05.2010 в 23:32слова закончились все. причем, включая междометья.
не представляю, как вам это удалось перевести. но, ведь, удалось!
это очень круто! спасибо.
-
-
23.05.2010 в 00:34-
-
23.05.2010 в 01:43-
-
23.05.2010 в 02:00-
-
23.05.2010 в 05:06блошки?
Спасибо murzum за перевод.
-
-
23.05.2010 в 05:25я посмотрю, что можно со всем этим сделать. в частности, с лапой/носом
а насчет "чувства времени" хбз
с россыпью пульса
гыг
а начало, кстати, такое и должно быть. там уж точно всё ок
-
-
23.05.2010 в 09:02Браво переводчику!
-
-
23.05.2010 в 14:30читать дальше
Все отлично, murzum, респектую!
-
-
23.05.2010 в 15:48это не рассказ, это Библия слэшера
спасибо
-
-
24.05.2010 в 21:39возбуждениивпечатлении я уж не говорю. Отрыв от земли. Спасибо!-
-
24.05.2010 в 23:28Не думала, что меня еще можно чем-то удивить, но вам это удалось.
Вероятно вторую часть не осилю
-
-
25.05.2010 в 00:14и спасибо
Как вы на это решились, это подвиг!
просто не смогла устоять....
-
-
25.05.2010 в 00:17-
-
30.05.2010 в 19:38-
-
31.05.2010 в 14:09-
-
31.05.2010 в 23:50Sukkub-tan
господа хорошие, нимагу
-
-
02.06.2010 в 12:39у вас ава прекрасная, ыф об этом знаете?
-
-
02.06.2010 в 12:41ыыы знаю-знаю, спасибо.
-
-
02.06.2010 в 13:35~модератор
-
-
07.06.2010 в 02:36спасибо!
читать дальше
-
-
07.06.2010 в 11:33нерусь
FedEx - компания по доставке
дык...ежу понятно же.