Мои двери всегда для вас открыты. Выходите ©
Название: Поселиться у Хауса
Автор: Verlorenes Kind aka Принц Ирис
Пейринг: Хаус\Уилсон
Рейтинг: R
Жанр: romance,fluff (?), POV Уилсона
Размер: мини
Статус: закончен
Отказ от прав: Что не мое, то не мое, не претендую
От автора: 1) 2 сезон 14 и последующие серии, в которых Уилсон временно живет у Хауса. Автор видит их проживание немного по-другому и с некоторыми дополнениями, поэтому те фразы и действия, что были в тех сериях, могут не совпадать с теми, что есть в фике.
2) В первых строчках пишется, что поселиться у Хауса - это рефлекс, потому что автор думает, что когда распался второй брак Уилсона, он опять-таки же пошел сначала к Хаусу, и автору кажется, что этого достаточно для рефлекса.
3) Возможен ООС. От него никто не застрахован
Старые добрые перепалки и первая дружеская "взаимопомощь"Поселиться у Хауса на время выяснения отношений с “будущей бывшей” женой – это почти традиция. Рефлекс. Едва закрываешь чемодан с необходимыми на недельку-другую вещами, и в голове тут же всплывает знакомый адрес.
Он всегда впускает меня. Открывает дверь, внимательно оглядывает, отходит, опираясь на трость, и следит за мной от самой двери до дивана, на который я по-хамски усаживаюсь. Мне можно. Немного удобства и хамства перед тем, как он в очередной раз начнет проезжаться по поводу моего очередного погибшего брака, - это не так уж нагло, знаете ли.
Так было и на этот раз. Разрушился мой третий брак, я был, естественно, расстроен и, естественно, первым делом направился к Хаусу.
На этот раз мне долго не открывали. Я уж подумал, что он ушел куда-то гулять на ночь глядя, и мне придется спать на чемодане под его дверью или на какой-нибудь лавочке в парке, как дверь распахнулась, и предо мною предстал гений Принстон-Плейнсборо: доктор Хаус в полосатой рубашке и брюках.
-Прости, подрочить захотел, - бесцеремонно заявил он. Вероятно, это следовало воспринимать как извинение. Ну, ладно, это еще ничего. В прошлый раз он с нескрываемым раздражением заметил, что он, вообще-то, инвалид, и ему раньше не приходило в голову устраивать марафон от кухни до выхода на улицу, а потому совершенно не обязательно пытаться выломать ему дверь в попытке ускорить процесс преодоления расстояния.
Я попытался не покраснеть, заставил себя не ехидничать касательно того, что отвлек его от “столь важного дела”, и вежливо поинтересовался:
-Могу я пожить у тебя несколько дней? Пока ситуация не разрулится.
Он выдал свое фирменное “ты - идиот”, я терпеливо объяснил, что все не так просто, как кажется. Он отошел, опираясь на трость, и проследил за мной, пока я шел от двери до дивана. Как обычно.
Я опустил чемодан, уселся на диван и горестно вздохнул. Видимо, именно этот вздох и послужил для Хауса сигналом для начала издевательств надо мной.
-У тебя уже, наверное, отдельное кладбище для них есть, браков твоих несостоявшихся, - протянул он, явно издеваясь. – Ну, что, завтра берем отгул и идем выбирать гроб? Ты какой бы предпочел: деревянный или цинковый?
-Хаус… - уже чувствуя себя идиотом, которым он меня не раз нарекал, простонал я. Идти к человеку, который вместо поддержки выдаст тебе миллиард колкостей, - ну, разве я не идиот?
-Уже нашел подходящую эпитафию? Если нет, за ночь сочиним, я могу помочь.
-Хаус… - умоляюще.
-Только не расплачься, когда все будет готово, у тебя ведь такое не в первый раз…
-Хаус, мне вообще-то жена изменяла, - почти что прошипел я, надеясь, что хоть это его угомонит. Он внимательно посмотрел на меня, цокнул языком и, сказав: - Какой ты скучный, Уилсон, - ушел на кухню. Я не стал идти за ним, хотя не отказался бы от чашки горячего чая. Вместо этого мне всучили постельное белье и не очень-то дружелюбно сказали: “Чувствуй себя как дома”.
Диван у Хауса был все такой же жесткий, как и прежде, но ощущение ушло на второй план, едва я чуть глубже погрузился в дебри самобичевания. Я думал о том, что делал не так. Почему не заметил. Чем не устроил. Нехорошо себя расхваливать, но неужели я не мог считаться хорошим мужем? Чтобы не тревожить ее в выходной, я мог сам приготовить себе завтрак и бесшумно уйти на работу. Я соглашался разделять домашние обязанности на двоих, не считал это зазорным, помогал ей. Мне казалось, я был нежным и заботливым супругом, уделял ей достаточно внимания, не ограничивал в средствах, ведь она не просила многого.
Я закрыл глаза, мысленно задаваясь вопросом “почему”, и сам не заметил, как провалился в сон…
Утро началось с перепалки. Хаус был недоволен моей возней в ванне в принципе и шумящим феном в частности.
-Если тебе нужно было в ванну, так бы и сказал, - фыркнул я.
-Я не хочу в ванну, я хочу спать, - резко возразил он, проходя к унитазу.
-Все равно пора вставать, - проговорил я. – Скоро девять.
-Господи, и как твоя жена это терпела? – закатил глаза он. – Ах да, наверное, вы сушили себе волосы на брудершафт, потому что ей тоже было не плевать, как она выглядит.
Я почувствовал раздражение. Почему, ну, почему ему надо было начать утро именно так? Как ни крути, этот человек начисто лишен терпения. На команду орет, когда те выдали уже все возможные идеи, но ни одна не подошла; на друга срывается, стоит ему всего лишь позаботиться о своей внешности, на пациентах отыгрывается, едва их близкие отказываются от рискованных операций ради удовлетворения его интереса.
Я пулей вылетел из ванны, чтобы не сказать ему что-нибудь, о чем обязательно потом пожалею.
Поселиться у Хауса на время выяснения отношений с “будущей бывшей” женой – это почти то же самое, что стать для Хауса этой самой женой. Только вот не “будущей бывшей”, а настоящей. А заодно подопытным кроликом. Он же знает, что я все ему прощу.
Именно поэтому, когда я пытаюсь распределить обязанности, выходит так, что грязная посуда появляется только по нечетным дням, когда моя очередь. А еще убираться приходится мне, потому что он – инвалид, устает после работы и вообще больше по части умственной, а не физической деятельности. Не говоря уже о наивном расчете на то, что раз я сделал салат, то и есть его мне, а не Хаусу, который, оказывается, без ума от приготовленных мной блинчиков с макадема и поэтому решивший заодно отведать и все остальные шедевры моего кулинарного творчества, мимоходом замечая, что в них нет латука.
Что касается моей роли подопытного кролика, то, признаться честно, ее я играю и вне жилища Хауса. То есть, он может поиздеваться надо мной и на работе. Но у него дома, я уверен, это куда удобнее и проще. Например, как было в тот вечер, когда он повесил стетоскоп на ручку двери. Только Бог знает, сколько часов я просидел на улице в ожидании. А потом оказалось, что он не развлекался ни в одиночку, ни с какой-нибудь привлекательной проституткой. Он думал. Он работал. А я, как последний бездельник, на ступеньках штаны просиживал.
Я заведомо проигрываю по двум причинам, если он хочет надо мной подшутить, а я у него временно живу: первая – он абсолютно непредсказуем, вторая – игра “на его поле”. Ах да, есть еще одна: я не страдаю бессонницей. Как оказалось на следующее утро, это огромный минус. Не спал бы я той ночью, не допустил бы, чтобы моя рука оказалась в емкости с ледяной водой. Я сам толком вспомнить не мог, как оделся и как вообще пользовался своей несчастной конечностью, которой, казалось, вообще не было. Ну, Хаус!..
Я в долгу не остался. Он шел из лифта, чрезвычайно довольный собой, потому что нашел клеща, который мучил его пациентку, и вдруг…
Едва раздался этот хруст, и он повалился на пол, я возликовал. Его ошарашенное и капельку растерянное лицо стоило всех моих мучений в его квартире, начиная от работы посудомойщицей и заканчивая его чертовой выходкой со стертыми звонками. После одной-единственной ночи он готов был вышвырнуть меня за дверь, а потом сам же отрезал мне пути к отступлению! Хотя, признаюсь, на мгновение мне стало его жалко. Ему было настолько одиноко, что он использовал любые средства, чтобы задержать меня рядом с собой. Я не хотел, чтобы он был так одинок и несчастен, но вряд ли мог что-то для него сделать.
Стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком ехидно, я протянул:
-Ну, надо же! Похоже, кто-то подпилил твою трость, пока ты спал.
Почему он так удивлен? Он же сам предлагал мне разыграть его.
Я развернулся и ушел, уже не увидев широкой улыбки на его небритом лице.
Мысли мои занимало кое-что другое. Кое-что неприличное, совершенно неправильное. Еще с тех пор, как Хаус заставил меня маяться от нетерпения на улице, я… я думал о том, как он делает это. Как ласкает себя. О ком он думает, представляет ли кого-то, закрывает ли глаза.
Стыдно признаться, но первые картины возникли перед глазами еще с того момента, как этот бесцеремонный гений заявил: “ Прости, подрочить захотел”. Я не должен был думать об этом! Это ненормально, неправильно!
Хаус лежит на кровати. Его брюки и рубашка расстегнуты, а глаза закрыты. Он проводит рукой по груди и животу до паха, поглаживает себя через ткань трусов…
…я закрываю дверь в кабинет и усаживаюсь в кресло…
…видно, что он расслаблен и не особо торопится. Его дыхание лишь слегка сбивается, когда он начинает двигать рукой быстрее, а затем слегка сжимает…
…пытаться убедить себя в том, что я не должен это представлять, бесполезно. Мало ли, чего я не должен, а что вот мне делать, если оно само в голову лезет?
…его веки слегка дрожат, грудная клетка чаще вздымается и опускается, быть может, у него покалывает в кончиках пальцев…
Я сглатываю и мотаю головой. Безрезультатно. Воображение не желает останавливаться на достигнутом…
…он приспускает брюки и белье. Его член большой и налитый кровью…
Боже, ну, как я могу об этом фантазировать?! Я даже не видел… и не должен видеть!
Большой и налитый кровью член. Отлично, Уилсон, так держать. Еще представь, какие у него огроменные яйца, и поинтересуйся у своей сексуальной фантазии, не подхватила ли она сифилис. Ну, так, на всякий случай. Может, рак яичек? Как раз по твоей части, Уилсон, самое оно.
Воображение, наконец, утихомирилось, зато возбуждение осталось. Я не был занят по самую глотку, и у меня была возможность забежать в туалет на пару минут, но… но это возбуждение казалось мне каким-то… постыдным, что ли. Подумать только: я возбудился, представляя, как мастурбирует мой друг, самая большая заноза в заднице почти для всего Принстон-Плейнсборо и по совместительству тот самый человек, который ехидными подколками по поводу очередного разрушенного брака пытался меня приободрить. А еще человек, с которым я… О Боже…
В тот самый момент я вдруг осознал, какой проблемой это будет. Жилье я себе еще не нашел, к “будущей бывшей” я вернуться не мог, и я все еще жил у Хауса. У Хауса – моей сексуальной фантазии. Боже, я ведь теперь смотреть на него, не краснея, не смогу. На работе я еще смогу держать себя в руках, но там… А если Хаус выйдет из душа, в одном полотенце, с трудом держащемся на бедрах, что я сделаю? Смогу ли оторвать взгляд? Смогу ли сдержаться и не наброситься на него?
-Хватит, - приказал я себе. – Хватит думать об этом.
А потом для убедительности добавил:
-У тебя есть работа.
Что ж, поработаю с… с заинтересованной отнюдь не в такой работе части тела. В конце концов: на что докторам просторные халаты?!
Я был вымотан. И физически, и морально. Держать себя в руках оказалось невероятно сложным делом. С разговорами было проще: Хаус знал, что я обязательно пристану к нему с каким-нибудь животрепещущим психоаналитическим вопросом, даже если он этого не хочет, а я знал, что не сдержусь и пристану с каким-нибудь… ну, в общем, вы поняли. Здесь же дело обстояло куда сложнее. Я даже не мог представить его реакцию на простой поцелуй. Оттолкнет? Нахмурится? Разозлится? Все будет кончено?
Я не хотел терять нашу дружбу. Хаус был важен для меня. Нужен мне. Я дорожил им. Я… любил его?
Два дня я честно старался держаться как можно дальше от него. На работе это, безусловно, удавалось легче. Подумаешь, пара встреч в коридоре и разговоры ни о чем в кафетерии. Ерунда. А вот дома… Я старался не сидеть с ним слишком близко на диване, когда мы вместе смотрели какую-нибудь ерунду по телевизору. Я старался не допустить возможности, чтобы мы соприкоснулись руками, потянувшись за одним и тем же предметом. Я старался не сталкиваться с ним в ванной, где он порою горел желанием устроить войнушку зубной пастой или оттолкнуть меня от зеркала, чтобы самому в него посмотреть. Я был на взводе. Я почти ничего не соображал. Я всерьез предполагал, что мне снесет крышу, даже если он просто пихнет меня локтем в бок. Без особой причины, в шутку.
Два дня я был осторожнее зайца, попавшего в долину волков и уверенного: малейший шорох с его стороны – и все они набросятся на него, и полетят клочки по закоулочкам. Но вот на третий день…
Как назло, третий день моего Хаусоизбегания оказался нашим общим выходным. Я мысленно корил себя последними словами за то, что не предусмотрел это. Воскресенье – выходной, в который я не собирался будить его шумом фена. Можно было наплевать на свою внешность, потому что последний человек, который будет обращать на нее внимание – это Хаус. А так как выходить из дома я не собирался (никаких культурных мероприятий и полезных для здоровья прогулок), то весь этот день мне предстояло провести именно с ним.
Мы без дела слонялись по квартире, почти сталкиваясь друг с другом, не зная, чем себя занять. Только не карты. И только не сейчас. Если пойдет это дело “на желание”, то мне не отвертеться. И ему не отвертеться, если только представить, сколько грязных, но таких желанных пошлостей слетело бы с моего языка.
Он даже, в противовес обычному своему состоянию, не издевался надо мной. Видимо, про брак было уже неактуально, а ничего нового он придумать не мог. Или, может, не хотел. Все, что я заметил с его стороны за эти два (почти три) дня – его внимательные взгляды. Он смотрел на меня. Много. Подолгу. Изучающе. Словно пытался что-то понять. И у меня холодок пробегал по коже всякий раз, когда я думал, что он знает о моих мыслях. Такое бывало. И не один раз. Он научился читать меня, словно раскрытую книгу. А вот он для меня все еще был запертым ящиком. И даже если его открыть, там найдется множество вещей, смысл которых не поймешь без пояснения человека, который эти вещи хранит.
Под вечер я просто не в силах был выдержать это напряжение, буквально повисшее в квартире. Развязки все не было. И я решил не искушать судьбу. Я натянул на себя пальто и направился к двери:
-Я, пожалуй, прогуляюсь перед сном…
Прогуляться мне не дали. С неожиданной резвостью и скоростью он сократил разделявшее нас расстояние, прижал меня к ближайшей стенке и практически прорычал:
-Не делай из меня идиота, Уилсон.
Я залепетал, словно ребенок, провинившийся перед взрослым, грозная фигура которого сейчас нависала над ним:
-Я и не… Я вовсе не…
-Ты не собирался даже, - услужливо подсказал он. – Но, тем не менее, ты увеличил расстояние между нами. И для этого должна быть веская причина.
Я сжал губы. Нельзя говорить. Вдруг не поймет? Что мне ему сказать? Я не хотел ему врать, но правда… Боже, и почему я не предусмотрел это? Надо было придумать какую-нибудь самую банальную и нелепую причину. Что бы, например, подумал я, если бы Хаус стал отдаляться от меня? Смог бы я вообще вытерпеть два с половиной дня, чтобы это спросить? Думай, Уилсон, думай…
-Думаешь, я не замечал, как ты отдергивал руку, если хотел взять салфетку, но моя рука тянулась в том же направлении? Как ты ерзал, стараясь как можно более незаметно отодвинуться от меня? Даже в кафетерии, когда я садился напротив тебя, ты все равно инстинктивно подавался назад, хотя сам этого не замечал. Что, черт возьми, происходит?
Я опустил голову и выпалил:
-Фантазия.
-Что фантазия? – в его голосе сквозило явное недоумение.
-Ты – моя сексуальная фантазия, - пояснил я, желая сбежать отсюда, избить себя за это признание или провалиться сквозь землю, но прекрасно понимая, что он мне это не позволит.
Стало тихо. Я слышал его дыхание и свое быстро бьющееся сердце. Я боялся поднять голову и увидеть на его лице отвращение.
-Так вот почему ты так на меня смотрел… - протянул он.
Я распахнул глаза, которые, оказывается, уже успел закрыть, в удивлении:
-Ты видел?
Вот так я попал… Сейчас он все мои вещи в окно выбросит, а чемодан на голову наденет и вытолкает за дверь…
-Чувствовал, - поправил Хаус. – Иногда замечал. Это было так… необычно. Ты словно пожирал меня. Всего. С головы до ног. Ох, Уилсон…
Он покачал головой и стянул с меня пальто. Я не стал сопротивляться.
Он посмотрел на меня, уперся одной рукой (в ней была трость) в стену, а второй погладил по щеке и провел пальцами по губам. Я приоткрыл рот, во все глаза глядя на него. То ли боялся, что он вдруг прекратит, передумает, то ли был удивлен, что он на это пошел. А может, все разом.
А затем склонился и поцеловал. Он пах кофе, который пил полчаса назад, у него были мягкие губы и колючая щетина. А еще он прижался ко мне, вдавливая в стену, и все это смешалось в один прекрасный коктейль, да такой мощный, что у меня закружилась голова.
Хаус отстранился, взял меня за руку и, хромая, направился в спальню. У меня бешено колотилось сердце, губы были влажные, и я облизнулся, стараясь не совсем ошалеть от счастья.
Он оставил трость неподалеку от кровати, а сам устроился на ней и потянул меня за собой.
Кажется, за окном стемнело. А может, помутнело у меня в глазах, когда он вдруг опустил руку и погладил мой член через ткань домашних джинс (я собирался уйти на прогулку в домашних джинсах, какая нелепость!). Мы лежали на боку, лицом друг к другу, и он видел, как я прикусил губу, едва не толкнувшись в ладонь, безмолвно умоляя о большем.
-Дрочил, думая обо мне? – его голос был немного хриплым, и это невероятно возбуждало.
-Нет, - выдохнул я, хотел было признаться и запнулся. – Думал, как ты…
Он в два счета расправился с ширинкой и пуговицей, проник рукой в трусы и обхватил возбужденную плоть. Я застонал, на этот раз вскинув бедра, желая, чтобы Хаус не просто стискивал его, но еще и поглаживал.
-Продолжай, тогда продолжу и я.
Манипулятор хренов. Даже в постели, занимаясь непристойными вещами с человеком, который являлся его другом уже черт знает сколько лет, он продолжал диктовать свои условия.
-Представлял, как ты… мммм… - язык плохо меня слушался, да и вообще крайне сложно сосредоточиться на чем-либо, когда по твоему члену уверенно и быстро двигают рукой вверх-вниз. - …как ты ласкаешь себя.
Он вдруг остановился, и я едва не взвыл от отчаянья. Он взял мою руку и положил на свой пах. Я знал, что он был возбужден: ощутил его эрекцию, еще когда он вжимал меня в стену.
Я проделал то же, что и он: расстегнул ширинку и пуговицу, причем последнюю едва не оторвал к чертовой матери, чтобы не мешалась, и проник рукой внутрь, обхватывая его член, двигая по нему рукой. В то же время Хаус продолжил ласкать меня, и я прижался, еще ближе, настолько близко, насколько только можно было. Ткнулся губами в его губы, и он поцеловал меня. Так жадно и страстно, что, кажется, не прошло и минуты, как я начал задыхаться. Он прервался и провел языком по моим губам. Мне стало чертовски жарко, и последние мысли (даже те, которые не касались неправильности вытворяемого нами) исчезли из головы.
Я судорожно вздыхал, извивался и цеплялся за него, словно за спасательный круг, боясь утонуть в море удовольствия. И все же не смог продержаться дольше, чем хотел того: наслаждение было запредельное, и я кончил, бурно, ярко, ощущая, как и моя рука стала влажной от его спермы.
Не знаю, где он нашел салфетки, чтобы избавить нас обоих от следов этого головокружительного процесса, но точно знаю, что потом он бросил их на пол, притянул меня к себе, обнял и пожелал спокойной ночи. Видимо, это собственнический жест означал, что сегодня я сплю вместе с ним. Мне стало так тепло и приятно, что я заулыбался, довольный также тем, что он был уже не в состоянии назвать меня за это сентиментальным идиотом.
…это прекрасное чувство – когда, просыпаясь поутру, открываешь глаза и видишь любимое лицо. В этом человеке я, право же, любил не только лицо, но на него действительно приятно было смотреть. В тот момент Хаус был прекрасен. Он выглядел невероятно безмятежным и спокойным. Таким, каким я никогда не видел его в бодрствующем состоянии. Черты лица немного смягчились, и казалось, что он даже слегка улыбался. Не язвительно, не насмешливо, а робко и тепло. Меня захлестнула такая волна нежности, что я захотел зацеловать все его лицо, но побоялся разбудить и передумал.
Я осторожно слез с кровати и отправился к своему чемодану. А затем в ванну. Надо было переодеться, привести себя в порядок. Кажется, на часах было пятнадцать минут восьмого. Я чувствовал себя на удивление бодрым. Думал о том, как засяду за стол и займусь бумагами, осмотрю несколько пациентов и…
Я поймал себя на том, что думал о рутине. И думал о ней с приятным оттенком. Но почему-то совсем не думал о том, как теперь все сложится у нас с Хаусом. Не посчитает ли он это ошибкой? Станет ли то, что произошло между нами вечером, очередным поводом для его шуточек? Пойдет ли дело дальше?
Я испытывал определенную неуверенность. Оно и понятно: я раньше как-то по женской части был. И вообще я жене изменил. Ведь мы с ней пока не развелись. А главное – с кем изменил!.. Если я заору это на весь госпиталь, мне и то вряд ли поверят. Я сам себе, кажется, не верил.
Но когда помимо своего растерянного выражения лица я увидел в зеркале очаровательно-сонного Хауса, а потом почувствовал его руки на своем животе и его тепло своей спиной, все мои сомнения исчезли. И пусть это только на время. Потом мы сумеем со всем разобраться. Мы сядем на том самом диване, где я не так давно спал, и все обсудим. Во всяком случае, я хочу верить в то, что Хаус захочет это обсудить. И подойдет к этому со всей серьезностью. Ведь дело, в конце концов, в наших отношениях. Мы переступили некую черту. И должны решить, как нам следует вести себя дальше.
Стоит ли нам теперь называть друг друга по именам? Грегори. Даже если просто Грег. Звучит как-то непривычно. Не по-родному. А представить, как он будет звать меня Джеймсом, я и вовсе не могу.
Но все это можно оставить на потом. Решить позже. Не сейчас, когда так тепло в груди, и хочется глупо улыбаться до ушей.
А пока… А пока он рядом. И мне этого достаточно.
Автор: Verlorenes Kind aka Принц Ирис
Пейринг: Хаус\Уилсон
Рейтинг: R
Жанр: romance,
Размер: мини
Статус: закончен
Отказ от прав: Что не мое, то не мое, не претендую
От автора: 1) 2 сезон 14 и последующие серии, в которых Уилсон временно живет у Хауса. Автор видит их проживание немного по-другому и с некоторыми дополнениями, поэтому те фразы и действия, что были в тех сериях, могут не совпадать с теми, что есть в фике.
2) В первых строчках пишется, что поселиться у Хауса - это рефлекс, потому что автор думает, что когда распался второй брак Уилсона, он опять-таки же пошел сначала к Хаусу, и автору кажется, что этого достаточно для рефлекса.
Старые добрые перепалки и первая дружеская "взаимопомощь"Поселиться у Хауса на время выяснения отношений с “будущей бывшей” женой – это почти традиция. Рефлекс. Едва закрываешь чемодан с необходимыми на недельку-другую вещами, и в голове тут же всплывает знакомый адрес.
Он всегда впускает меня. Открывает дверь, внимательно оглядывает, отходит, опираясь на трость, и следит за мной от самой двери до дивана, на который я по-хамски усаживаюсь. Мне можно. Немного удобства и хамства перед тем, как он в очередной раз начнет проезжаться по поводу моего очередного погибшего брака, - это не так уж нагло, знаете ли.
Так было и на этот раз. Разрушился мой третий брак, я был, естественно, расстроен и, естественно, первым делом направился к Хаусу.
На этот раз мне долго не открывали. Я уж подумал, что он ушел куда-то гулять на ночь глядя, и мне придется спать на чемодане под его дверью или на какой-нибудь лавочке в парке, как дверь распахнулась, и предо мною предстал гений Принстон-Плейнсборо: доктор Хаус в полосатой рубашке и брюках.
-Прости, подрочить захотел, - бесцеремонно заявил он. Вероятно, это следовало воспринимать как извинение. Ну, ладно, это еще ничего. В прошлый раз он с нескрываемым раздражением заметил, что он, вообще-то, инвалид, и ему раньше не приходило в голову устраивать марафон от кухни до выхода на улицу, а потому совершенно не обязательно пытаться выломать ему дверь в попытке ускорить процесс преодоления расстояния.
Я попытался не покраснеть, заставил себя не ехидничать касательно того, что отвлек его от “столь важного дела”, и вежливо поинтересовался:
-Могу я пожить у тебя несколько дней? Пока ситуация не разрулится.
Он выдал свое фирменное “ты - идиот”, я терпеливо объяснил, что все не так просто, как кажется. Он отошел, опираясь на трость, и проследил за мной, пока я шел от двери до дивана. Как обычно.
Я опустил чемодан, уселся на диван и горестно вздохнул. Видимо, именно этот вздох и послужил для Хауса сигналом для начала издевательств надо мной.
-У тебя уже, наверное, отдельное кладбище для них есть, браков твоих несостоявшихся, - протянул он, явно издеваясь. – Ну, что, завтра берем отгул и идем выбирать гроб? Ты какой бы предпочел: деревянный или цинковый?
-Хаус… - уже чувствуя себя идиотом, которым он меня не раз нарекал, простонал я. Идти к человеку, который вместо поддержки выдаст тебе миллиард колкостей, - ну, разве я не идиот?
-Уже нашел подходящую эпитафию? Если нет, за ночь сочиним, я могу помочь.
-Хаус… - умоляюще.
-Только не расплачься, когда все будет готово, у тебя ведь такое не в первый раз…
-Хаус, мне вообще-то жена изменяла, - почти что прошипел я, надеясь, что хоть это его угомонит. Он внимательно посмотрел на меня, цокнул языком и, сказав: - Какой ты скучный, Уилсон, - ушел на кухню. Я не стал идти за ним, хотя не отказался бы от чашки горячего чая. Вместо этого мне всучили постельное белье и не очень-то дружелюбно сказали: “Чувствуй себя как дома”.
Диван у Хауса был все такой же жесткий, как и прежде, но ощущение ушло на второй план, едва я чуть глубже погрузился в дебри самобичевания. Я думал о том, что делал не так. Почему не заметил. Чем не устроил. Нехорошо себя расхваливать, но неужели я не мог считаться хорошим мужем? Чтобы не тревожить ее в выходной, я мог сам приготовить себе завтрак и бесшумно уйти на работу. Я соглашался разделять домашние обязанности на двоих, не считал это зазорным, помогал ей. Мне казалось, я был нежным и заботливым супругом, уделял ей достаточно внимания, не ограничивал в средствах, ведь она не просила многого.
Я закрыл глаза, мысленно задаваясь вопросом “почему”, и сам не заметил, как провалился в сон…
Утро началось с перепалки. Хаус был недоволен моей возней в ванне в принципе и шумящим феном в частности.
-Если тебе нужно было в ванну, так бы и сказал, - фыркнул я.
-Я не хочу в ванну, я хочу спать, - резко возразил он, проходя к унитазу.
-Все равно пора вставать, - проговорил я. – Скоро девять.
-Господи, и как твоя жена это терпела? – закатил глаза он. – Ах да, наверное, вы сушили себе волосы на брудершафт, потому что ей тоже было не плевать, как она выглядит.
Я почувствовал раздражение. Почему, ну, почему ему надо было начать утро именно так? Как ни крути, этот человек начисто лишен терпения. На команду орет, когда те выдали уже все возможные идеи, но ни одна не подошла; на друга срывается, стоит ему всего лишь позаботиться о своей внешности, на пациентах отыгрывается, едва их близкие отказываются от рискованных операций ради удовлетворения его интереса.
Я пулей вылетел из ванны, чтобы не сказать ему что-нибудь, о чем обязательно потом пожалею.
Поселиться у Хауса на время выяснения отношений с “будущей бывшей” женой – это почти то же самое, что стать для Хауса этой самой женой. Только вот не “будущей бывшей”, а настоящей. А заодно подопытным кроликом. Он же знает, что я все ему прощу.
Именно поэтому, когда я пытаюсь распределить обязанности, выходит так, что грязная посуда появляется только по нечетным дням, когда моя очередь. А еще убираться приходится мне, потому что он – инвалид, устает после работы и вообще больше по части умственной, а не физической деятельности. Не говоря уже о наивном расчете на то, что раз я сделал салат, то и есть его мне, а не Хаусу, который, оказывается, без ума от приготовленных мной блинчиков с макадема и поэтому решивший заодно отведать и все остальные шедевры моего кулинарного творчества, мимоходом замечая, что в них нет латука.
Что касается моей роли подопытного кролика, то, признаться честно, ее я играю и вне жилища Хауса. То есть, он может поиздеваться надо мной и на работе. Но у него дома, я уверен, это куда удобнее и проще. Например, как было в тот вечер, когда он повесил стетоскоп на ручку двери. Только Бог знает, сколько часов я просидел на улице в ожидании. А потом оказалось, что он не развлекался ни в одиночку, ни с какой-нибудь привлекательной проституткой. Он думал. Он работал. А я, как последний бездельник, на ступеньках штаны просиживал.
Я заведомо проигрываю по двум причинам, если он хочет надо мной подшутить, а я у него временно живу: первая – он абсолютно непредсказуем, вторая – игра “на его поле”. Ах да, есть еще одна: я не страдаю бессонницей. Как оказалось на следующее утро, это огромный минус. Не спал бы я той ночью, не допустил бы, чтобы моя рука оказалась в емкости с ледяной водой. Я сам толком вспомнить не мог, как оделся и как вообще пользовался своей несчастной конечностью, которой, казалось, вообще не было. Ну, Хаус!..
Я в долгу не остался. Он шел из лифта, чрезвычайно довольный собой, потому что нашел клеща, который мучил его пациентку, и вдруг…
Едва раздался этот хруст, и он повалился на пол, я возликовал. Его ошарашенное и капельку растерянное лицо стоило всех моих мучений в его квартире, начиная от работы посудомойщицей и заканчивая его чертовой выходкой со стертыми звонками. После одной-единственной ночи он готов был вышвырнуть меня за дверь, а потом сам же отрезал мне пути к отступлению! Хотя, признаюсь, на мгновение мне стало его жалко. Ему было настолько одиноко, что он использовал любые средства, чтобы задержать меня рядом с собой. Я не хотел, чтобы он был так одинок и несчастен, но вряд ли мог что-то для него сделать.
Стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком ехидно, я протянул:
-Ну, надо же! Похоже, кто-то подпилил твою трость, пока ты спал.
Почему он так удивлен? Он же сам предлагал мне разыграть его.
Я развернулся и ушел, уже не увидев широкой улыбки на его небритом лице.
Мысли мои занимало кое-что другое. Кое-что неприличное, совершенно неправильное. Еще с тех пор, как Хаус заставил меня маяться от нетерпения на улице, я… я думал о том, как он делает это. Как ласкает себя. О ком он думает, представляет ли кого-то, закрывает ли глаза.
Стыдно признаться, но первые картины возникли перед глазами еще с того момента, как этот бесцеремонный гений заявил: “ Прости, подрочить захотел”. Я не должен был думать об этом! Это ненормально, неправильно!
Хаус лежит на кровати. Его брюки и рубашка расстегнуты, а глаза закрыты. Он проводит рукой по груди и животу до паха, поглаживает себя через ткань трусов…
…я закрываю дверь в кабинет и усаживаюсь в кресло…
…видно, что он расслаблен и не особо торопится. Его дыхание лишь слегка сбивается, когда он начинает двигать рукой быстрее, а затем слегка сжимает…
…пытаться убедить себя в том, что я не должен это представлять, бесполезно. Мало ли, чего я не должен, а что вот мне делать, если оно само в голову лезет?
…его веки слегка дрожат, грудная клетка чаще вздымается и опускается, быть может, у него покалывает в кончиках пальцев…
Я сглатываю и мотаю головой. Безрезультатно. Воображение не желает останавливаться на достигнутом…
…он приспускает брюки и белье. Его член большой и налитый кровью…
Боже, ну, как я могу об этом фантазировать?! Я даже не видел… и не должен видеть!
Большой и налитый кровью член. Отлично, Уилсон, так держать. Еще представь, какие у него огроменные яйца, и поинтересуйся у своей сексуальной фантазии, не подхватила ли она сифилис. Ну, так, на всякий случай. Может, рак яичек? Как раз по твоей части, Уилсон, самое оно.
Воображение, наконец, утихомирилось, зато возбуждение осталось. Я не был занят по самую глотку, и у меня была возможность забежать в туалет на пару минут, но… но это возбуждение казалось мне каким-то… постыдным, что ли. Подумать только: я возбудился, представляя, как мастурбирует мой друг, самая большая заноза в заднице почти для всего Принстон-Плейнсборо и по совместительству тот самый человек, который ехидными подколками по поводу очередного разрушенного брака пытался меня приободрить. А еще человек, с которым я… О Боже…
В тот самый момент я вдруг осознал, какой проблемой это будет. Жилье я себе еще не нашел, к “будущей бывшей” я вернуться не мог, и я все еще жил у Хауса. У Хауса – моей сексуальной фантазии. Боже, я ведь теперь смотреть на него, не краснея, не смогу. На работе я еще смогу держать себя в руках, но там… А если Хаус выйдет из душа, в одном полотенце, с трудом держащемся на бедрах, что я сделаю? Смогу ли оторвать взгляд? Смогу ли сдержаться и не наброситься на него?
-Хватит, - приказал я себе. – Хватит думать об этом.
А потом для убедительности добавил:
-У тебя есть работа.
Что ж, поработаю с… с заинтересованной отнюдь не в такой работе части тела. В конце концов: на что докторам просторные халаты?!
Я был вымотан. И физически, и морально. Держать себя в руках оказалось невероятно сложным делом. С разговорами было проще: Хаус знал, что я обязательно пристану к нему с каким-нибудь животрепещущим психоаналитическим вопросом, даже если он этого не хочет, а я знал, что не сдержусь и пристану с каким-нибудь… ну, в общем, вы поняли. Здесь же дело обстояло куда сложнее. Я даже не мог представить его реакцию на простой поцелуй. Оттолкнет? Нахмурится? Разозлится? Все будет кончено?
Я не хотел терять нашу дружбу. Хаус был важен для меня. Нужен мне. Я дорожил им. Я… любил его?
Два дня я честно старался держаться как можно дальше от него. На работе это, безусловно, удавалось легче. Подумаешь, пара встреч в коридоре и разговоры ни о чем в кафетерии. Ерунда. А вот дома… Я старался не сидеть с ним слишком близко на диване, когда мы вместе смотрели какую-нибудь ерунду по телевизору. Я старался не допустить возможности, чтобы мы соприкоснулись руками, потянувшись за одним и тем же предметом. Я старался не сталкиваться с ним в ванной, где он порою горел желанием устроить войнушку зубной пастой или оттолкнуть меня от зеркала, чтобы самому в него посмотреть. Я был на взводе. Я почти ничего не соображал. Я всерьез предполагал, что мне снесет крышу, даже если он просто пихнет меня локтем в бок. Без особой причины, в шутку.
Два дня я был осторожнее зайца, попавшего в долину волков и уверенного: малейший шорох с его стороны – и все они набросятся на него, и полетят клочки по закоулочкам. Но вот на третий день…
Как назло, третий день моего Хаусоизбегания оказался нашим общим выходным. Я мысленно корил себя последними словами за то, что не предусмотрел это. Воскресенье – выходной, в который я не собирался будить его шумом фена. Можно было наплевать на свою внешность, потому что последний человек, который будет обращать на нее внимание – это Хаус. А так как выходить из дома я не собирался (никаких культурных мероприятий и полезных для здоровья прогулок), то весь этот день мне предстояло провести именно с ним.
Мы без дела слонялись по квартире, почти сталкиваясь друг с другом, не зная, чем себя занять. Только не карты. И только не сейчас. Если пойдет это дело “на желание”, то мне не отвертеться. И ему не отвертеться, если только представить, сколько грязных, но таких желанных пошлостей слетело бы с моего языка.
Он даже, в противовес обычному своему состоянию, не издевался надо мной. Видимо, про брак было уже неактуально, а ничего нового он придумать не мог. Или, может, не хотел. Все, что я заметил с его стороны за эти два (почти три) дня – его внимательные взгляды. Он смотрел на меня. Много. Подолгу. Изучающе. Словно пытался что-то понять. И у меня холодок пробегал по коже всякий раз, когда я думал, что он знает о моих мыслях. Такое бывало. И не один раз. Он научился читать меня, словно раскрытую книгу. А вот он для меня все еще был запертым ящиком. И даже если его открыть, там найдется множество вещей, смысл которых не поймешь без пояснения человека, который эти вещи хранит.
Под вечер я просто не в силах был выдержать это напряжение, буквально повисшее в квартире. Развязки все не было. И я решил не искушать судьбу. Я натянул на себя пальто и направился к двери:
-Я, пожалуй, прогуляюсь перед сном…
Прогуляться мне не дали. С неожиданной резвостью и скоростью он сократил разделявшее нас расстояние, прижал меня к ближайшей стенке и практически прорычал:
-Не делай из меня идиота, Уилсон.
Я залепетал, словно ребенок, провинившийся перед взрослым, грозная фигура которого сейчас нависала над ним:
-Я и не… Я вовсе не…
-Ты не собирался даже, - услужливо подсказал он. – Но, тем не менее, ты увеличил расстояние между нами. И для этого должна быть веская причина.
Я сжал губы. Нельзя говорить. Вдруг не поймет? Что мне ему сказать? Я не хотел ему врать, но правда… Боже, и почему я не предусмотрел это? Надо было придумать какую-нибудь самую банальную и нелепую причину. Что бы, например, подумал я, если бы Хаус стал отдаляться от меня? Смог бы я вообще вытерпеть два с половиной дня, чтобы это спросить? Думай, Уилсон, думай…
-Думаешь, я не замечал, как ты отдергивал руку, если хотел взять салфетку, но моя рука тянулась в том же направлении? Как ты ерзал, стараясь как можно более незаметно отодвинуться от меня? Даже в кафетерии, когда я садился напротив тебя, ты все равно инстинктивно подавался назад, хотя сам этого не замечал. Что, черт возьми, происходит?
Я опустил голову и выпалил:
-Фантазия.
-Что фантазия? – в его голосе сквозило явное недоумение.
-Ты – моя сексуальная фантазия, - пояснил я, желая сбежать отсюда, избить себя за это признание или провалиться сквозь землю, но прекрасно понимая, что он мне это не позволит.
Стало тихо. Я слышал его дыхание и свое быстро бьющееся сердце. Я боялся поднять голову и увидеть на его лице отвращение.
-Так вот почему ты так на меня смотрел… - протянул он.
Я распахнул глаза, которые, оказывается, уже успел закрыть, в удивлении:
-Ты видел?
Вот так я попал… Сейчас он все мои вещи в окно выбросит, а чемодан на голову наденет и вытолкает за дверь…
-Чувствовал, - поправил Хаус. – Иногда замечал. Это было так… необычно. Ты словно пожирал меня. Всего. С головы до ног. Ох, Уилсон…
Он покачал головой и стянул с меня пальто. Я не стал сопротивляться.
Он посмотрел на меня, уперся одной рукой (в ней была трость) в стену, а второй погладил по щеке и провел пальцами по губам. Я приоткрыл рот, во все глаза глядя на него. То ли боялся, что он вдруг прекратит, передумает, то ли был удивлен, что он на это пошел. А может, все разом.
А затем склонился и поцеловал. Он пах кофе, который пил полчаса назад, у него были мягкие губы и колючая щетина. А еще он прижался ко мне, вдавливая в стену, и все это смешалось в один прекрасный коктейль, да такой мощный, что у меня закружилась голова.
Хаус отстранился, взял меня за руку и, хромая, направился в спальню. У меня бешено колотилось сердце, губы были влажные, и я облизнулся, стараясь не совсем ошалеть от счастья.
Он оставил трость неподалеку от кровати, а сам устроился на ней и потянул меня за собой.
Кажется, за окном стемнело. А может, помутнело у меня в глазах, когда он вдруг опустил руку и погладил мой член через ткань домашних джинс (я собирался уйти на прогулку в домашних джинсах, какая нелепость!). Мы лежали на боку, лицом друг к другу, и он видел, как я прикусил губу, едва не толкнувшись в ладонь, безмолвно умоляя о большем.
-Дрочил, думая обо мне? – его голос был немного хриплым, и это невероятно возбуждало.
-Нет, - выдохнул я, хотел было признаться и запнулся. – Думал, как ты…
Он в два счета расправился с ширинкой и пуговицей, проник рукой в трусы и обхватил возбужденную плоть. Я застонал, на этот раз вскинув бедра, желая, чтобы Хаус не просто стискивал его, но еще и поглаживал.
-Продолжай, тогда продолжу и я.
Манипулятор хренов. Даже в постели, занимаясь непристойными вещами с человеком, который являлся его другом уже черт знает сколько лет, он продолжал диктовать свои условия.
-Представлял, как ты… мммм… - язык плохо меня слушался, да и вообще крайне сложно сосредоточиться на чем-либо, когда по твоему члену уверенно и быстро двигают рукой вверх-вниз. - …как ты ласкаешь себя.
Он вдруг остановился, и я едва не взвыл от отчаянья. Он взял мою руку и положил на свой пах. Я знал, что он был возбужден: ощутил его эрекцию, еще когда он вжимал меня в стену.
Я проделал то же, что и он: расстегнул ширинку и пуговицу, причем последнюю едва не оторвал к чертовой матери, чтобы не мешалась, и проник рукой внутрь, обхватывая его член, двигая по нему рукой. В то же время Хаус продолжил ласкать меня, и я прижался, еще ближе, настолько близко, насколько только можно было. Ткнулся губами в его губы, и он поцеловал меня. Так жадно и страстно, что, кажется, не прошло и минуты, как я начал задыхаться. Он прервался и провел языком по моим губам. Мне стало чертовски жарко, и последние мысли (даже те, которые не касались неправильности вытворяемого нами) исчезли из головы.
Я судорожно вздыхал, извивался и цеплялся за него, словно за спасательный круг, боясь утонуть в море удовольствия. И все же не смог продержаться дольше, чем хотел того: наслаждение было запредельное, и я кончил, бурно, ярко, ощущая, как и моя рука стала влажной от его спермы.
Не знаю, где он нашел салфетки, чтобы избавить нас обоих от следов этого головокружительного процесса, но точно знаю, что потом он бросил их на пол, притянул меня к себе, обнял и пожелал спокойной ночи. Видимо, это собственнический жест означал, что сегодня я сплю вместе с ним. Мне стало так тепло и приятно, что я заулыбался, довольный также тем, что он был уже не в состоянии назвать меня за это сентиментальным идиотом.
…это прекрасное чувство – когда, просыпаясь поутру, открываешь глаза и видишь любимое лицо. В этом человеке я, право же, любил не только лицо, но на него действительно приятно было смотреть. В тот момент Хаус был прекрасен. Он выглядел невероятно безмятежным и спокойным. Таким, каким я никогда не видел его в бодрствующем состоянии. Черты лица немного смягчились, и казалось, что он даже слегка улыбался. Не язвительно, не насмешливо, а робко и тепло. Меня захлестнула такая волна нежности, что я захотел зацеловать все его лицо, но побоялся разбудить и передумал.
Я осторожно слез с кровати и отправился к своему чемодану. А затем в ванну. Надо было переодеться, привести себя в порядок. Кажется, на часах было пятнадцать минут восьмого. Я чувствовал себя на удивление бодрым. Думал о том, как засяду за стол и займусь бумагами, осмотрю несколько пациентов и…
Я поймал себя на том, что думал о рутине. И думал о ней с приятным оттенком. Но почему-то совсем не думал о том, как теперь все сложится у нас с Хаусом. Не посчитает ли он это ошибкой? Станет ли то, что произошло между нами вечером, очередным поводом для его шуточек? Пойдет ли дело дальше?
Я испытывал определенную неуверенность. Оно и понятно: я раньше как-то по женской части был. И вообще я жене изменил. Ведь мы с ней пока не развелись. А главное – с кем изменил!.. Если я заору это на весь госпиталь, мне и то вряд ли поверят. Я сам себе, кажется, не верил.
Но когда помимо своего растерянного выражения лица я увидел в зеркале очаровательно-сонного Хауса, а потом почувствовал его руки на своем животе и его тепло своей спиной, все мои сомнения исчезли. И пусть это только на время. Потом мы сумеем со всем разобраться. Мы сядем на том самом диване, где я не так давно спал, и все обсудим. Во всяком случае, я хочу верить в то, что Хаус захочет это обсудить. И подойдет к этому со всей серьезностью. Ведь дело, в конце концов, в наших отношениях. Мы переступили некую черту. И должны решить, как нам следует вести себя дальше.
Стоит ли нам теперь называть друг друга по именам? Грегори. Даже если просто Грег. Звучит как-то непривычно. Не по-родному. А представить, как он будет звать меня Джеймсом, я и вовсе не могу.
Но все это можно оставить на потом. Решить позже. Не сейчас, когда так тепло в груди, и хочется глупо улыбаться до ушей.
А пока… А пока он рядом. И мне этого достаточно.
@темы: слэш, Грегори Хаус, фанфики, Джеймс Уилсон
-
-
21.04.2010 в 00:04понравилось очень)
-
-
21.04.2010 в 01:11-
-
21.04.2010 в 02:06-
-
21.04.2010 в 06:54-
-
21.04.2010 в 09:09-
-
21.04.2010 в 12:45-
-
21.04.2010 в 19:57кошка-монашка
Я рада, что понравилось, и Вам спасибо за отзывы)
HelenSummer
Спасибо)
Dreaming_Cat
О, как хорошо совпало...)
schigo
Я и о других попутно раздумывала, но этот меня тоже устроил: нежно, и есть намек на продолжение... Приятно, что финал получился удачным, спасибо)
Новаки ласковый и с пирожным
)))
-
-
22.04.2010 в 15:43А вот эта фишка с именами - это, по-моему, фанонный штамп
-
-
22.04.2010 в 16:56Всегда пожалуйста, наслаждайтесь)
Есть такое дело) То же самое, что и в Холмсе. Это штамповая логика, и я ее прекрасно понимаю: если я привыкла называть подругу Аньчоус, то какое-то там Анна, даже банальное Аня кажется мне странным )-
-
22.04.2010 в 16:58-
-
23.04.2010 в 07:21увлекло
почему-то такое ощущение, что здесь имеет место быть продолжение
-
-
24.04.2010 в 01:13-
-
24.04.2010 в 14:18читать дальше
Daria_Paresseux
Приятно, что увлекло)
У меня тоже такое ощущение, но пока, к сожалению, дальше ощущения не заходит)
HtonS
Рада, что понравилось) Романтика - это здорово *.*
-
-
25.04.2010 в 21:33-
-
03.07.2010 в 04:08П.С.
Не спал бы я той ночью, не допустил бы, чтобы моя рука оказалась в емкости с ледяной водой. Я сам толком вспомнить не мог, как оделся и как вообще пользовался своей несчастной конечностью, которой, казалось, вообще не было.
Тут не в обледенении руки дело)) Руку в ёмкость с водой засовывают по другой причине.