Автор: Диран
Рейтинг: PG-15
Пейринг: Хаус/Чейз
Жанр: драма
Размер: миди
Предупреждения и комментарии: кусочки "встроены" в серии. Названия кусочков - названия серий. Таймлайн - до 4 сезона.
Дисклеймер: все права на героев принадлежат создателям сериала.
читать дальше
Дневник Роберта Чейза
Ошибка
- Можно мне поговорить с моим будущим бывшим коллегой?
Я медленно вышел за Хаусом на балкон. Доводить меня до обморока, как выразилась Кадди, он стал бы в кабинете, нигде уединяться для давно ставшего ежедневным смешивания с грязью не требовалось. А сейчас в связи с грозящим судебным разбирательством, наружу выползало все, что могло и не могло. Какие тут могли быть тайны? Тем более от глав.врача и собственного адвоката. Ну что еще могло ему понадобиться…
- Отличная история!
- Думаешь, я лгу? – огрызнулся я в ответ на неприкрытый сарказм. - Я именно так ему и сказал.
- Не сомневаюсь. Но ты солгал ему. Ты хочешь, чтоб он подал иск.
Я ходил по балкону, не находя себе места. Впрочем, я его не мог найти с той минуты, как понял, что жизнь девушки могло спасти всего два вопроса. То, что эти два вопроса спасли бы Хауса, меня и больницу только ухудшило ситуацию. Но брат имел право знать, по чьей вине погибла его любимая сестра, мать двоих детей.
- Я убил его сестру.
- Я сегодня заказал черный кофе, а получил с молоком, - судя по уровню яда в голосе, Хаус злился. Сильно злился. – Все ошибаются.
- Тебе в кофе не налили яд.
- Я видел тебя с похмелья, и это было не в тот день, когда ты ошибся с диагнозом.
- Какая разница? Она оживет, если у меня был уважительный повод? – Хаус начинал выводить меня из себя. Хотя сейчас было трудно этого не сделать.
- Если бы я думал, что ты ошибся, потому что ты был пьян, я бы тебя уволил.
Я резко остановился, посмотрев на босса. Хаус знал?..
- Ты знал?
- Ты был подавлен и растерян, полагаю, тебе звонила мачеха.
Воспоминания накатили с новой силой. Я растерянно опустился на скамейку. Отец, рак, четвертая степень… и Хаус знал об этом. Но откуда, как? Я не говорил никому…
- Хорошая новость: теперь оба твои родителя умерли, и больше не будет причин так ошибаться.
- Как ты узнал? – я вцепился взглядом в Грега.
- Существует сеть связанных между собой компьютеров или Интернет…
- Почему вдруг начал искать? – Хаус сел напротив, понимая, что я не отведу взгляд.
- Он говорил, что ему осталось два месяца. Когда ты напортачил, я занялся арифметикой.
Значит знал. Все это время.
- Почему не сказал мне, что он умирает? – я встал, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. От усталости, от перенапряжения, от нервов, от воспоминаний.
- Он попросил.
- Лучше, чтоб это оказалось неожиданностью? – его-то родители живы, на своей шкуре он не такого не испытал. А примеривать на себя чужие – не умел. Я зло выдохнул, ожидая язвительной фразочки по поводу собственной истеричности.
- Да. Чейз, это я виноват.
Я отвернулся, не зная, что ответить. Я не успевал осознавать и анализировать происходящее, все глубже увязая в эмоциях.
- У тебя есть выбор: можешь сказать правду, больница пойдет на уступки, семья получит деньги и сможет остаться в своем доме, - драматическая пауза, призванная меня убедить (что почти получилось), - или можешь врать дальше…
Я закрыл глаза рукой.
-… семья получит исковую сумму, купит самолет и переедет на Парк-Авеню, а ты лишишься карьеры.
- Ты ничего не скажешь?
- Буду нем, как могила. Юридически для меня лучше, если они оторвутся на тебе.
Хаус отошел к двери, я снова опустил голову, пытаясь собраться с мыслями. Смерть отца – не оправдание оплошности, которая привела к еще одной смерти… Что случилось с Хаусом? Он хочет меня оставить при себе? С чего бы? Кажется, самое удобное время, чтобы навсегда выкинуть меня из команды, припечатав лишением лицензии.
Хаус сорвался с места резко – я не ожидал рывка, и ему удалось оттолкнуть меня к увитой плющом стене. Я дернулся от неожиданности, но замер, прижатый тростью к каменному рельефу. Он приблизил свое лицо к моему настолько, что я губами почувствовал его дыханье.
- Я просто тебе не позволю поступить иначе, - к приказному тону я привык давно, как и все, кто хоть сколько-нибудь находились рядом с Хаусом. Но вот яркие глаза впервые оказавшиеся на столь близком расстоянии гипнотизировали не хуже змеиных.
Я опустил взгляд, стараясь не смотреть на своего босса. Волосы закрыли лицо, и я почувствовал неслабый тычок тростью под ребра. Судорожно втянув сквозь зубы воздух, я кивнул и оторвался от стены, возвращаясь в кабинет, к адвокату.
Обман
Итак, Форман – капитан судна. Хаус любит метафоры. Скажи я ему сейчас об этом, получил бы в ответ весьма интересное предположение о своей роли на этом корабле медицины. Однозначно пошлое. Губы чуть не растянулись в легкой улыбке – пришлось прикрыть рот рукой и уткнуться носом в карту, притворившись, будто я усиленно размышляю над диагнозом девушки. Когда придумываешь шутку о себе сам, и ее никто не слышит, она кажется смешной. Когда слышишь от другого – она задевает. Левое ухо снова чуть не заложило от Хаусовского «Кушинг!», заставившего снова вернуться к делу пациентки.
Спор бывшего и будущего босса с настоящим явно подогревал атмосферу в комнате все сильнее. Кэмерон, не выдержав очередного перехода на личности в идущей по второму или третьему кругу дискуссии, встала и подошла к столу налить кофе. Кто бы сейчас не стоял за штурвалом, тонуть всей командой в нудных спорах не хотелось, и я вмешался, перехватив нить разговора:
- А что если опухоль не в гипофизе, а где-нибудь в легком или в поджелудочной?
- Казуистика!
- Не более, чем невидимая опухоль.
Постановка пациенту диагноза в нашей команде и споры вокруг нее всегда означали взаимные колкости. Каков капитан, таковы и его люди, а нашим капитаном был Грегори Хаус…
Но все же сорвавшаяся с собственных губ подколка заставила вспотеть ладони еще за миг до того, как я услышал привычно издевающийся голос:
- И почему боссом сделали не тебя? Ах да, ты же убил женщину, - ладонь «сочувственно» сжала плечо, а я стиснул зубы. Если долго повторять одну шутку – она приедается. Если долго повторять одну колкость – она не колет. Но если говорит Грег Хаус – то это всегда в сердце и навылет. Сначала я бесился от столь «пристального» внимания к своей особе, но вскоре тщательно построенный щит помог почти наладить испорченные служебным предательством отношения. Да, слово «подлиза» было несколько раз отправлено в довесок к очередной шпильке – но это была скорее его привычка, нежели оскорбление. Потом, когда мне действительно угрожала опасность, Хаус забыл слова «сарказм», «ехидство» и «язвительность» по отношению ко мне. Он спасал меня и в плане карьеры и в плане…
Теперь, когда мое душевное состояние все еще явно отличалось от нормального, издевки возобновились, и благодаря этому же состоянию ранили глубже. Смерть отца от рака, вина в смерти пациентки, «успокоение» от Грегори – и все, готово. Снова я чуть не рычу после каждой фразы, обращенной ко мне.
От размышлений оторвал приказ сделать полное сканирование.
Ассистировал Хаус. Какое непривычное словосочетание. А это приятно.
***
- Как ты его выдрессировал? Электроошейник или у тебя сахар в карманах? – я развернулся в полуметре от Хауса. Мы так и замерли у двери, смотря на Кэмерон и на Формана. Элисон, оторвалась от бумаг, рассказывая о своей теории. Я, словно раздумывая над ее словами, встал на носки, качнувшись вперед и назад. Один шажок в сторону Грега – в нос ударил знакомый и приятно щекочущий ноздри запах. Смесь одеколона и дезодоранта с привкусом викодина. По спине пробежали мурашки, но это достойная плата за то, что Хаус почувствовал мой запах. Интересно, мурашки по спине у двоих из…. у пятидесяти процентов из присутствующих в комнате людей – это уже эпидемия?
Следующее возражение он прокричал, наклонившись вперед. Отстранился, да? Я сел на свое место за столом, снова схватившись за карту пациентки и стараясь не улыбаться. Свое дело я сделал. Зачем надо было привлекать к себе в тяжелый момент и тут же снова отталкивать, если в «привлечении» не было ни выгоды, ни желания? Чтобы ранить больнее? Но так не поступают люди равнодушные, а ведь Хаус строит из себя такого. Не ненавидящего, а равнодушного. У него не получалось. А это значит…
***
- Ни за что. Меня уже отстраняли.
- Если б не я, тебя бы уволили.
- Ну так и сделайте все сами. С каких пор вы боитесь начальства?
- Мне плевать на начальство. Но не на то, что оно делает. Чернополеон Негропарт поставил всех сестер на уши. Меня к пациентке не пустят. Так что я отвлеку врага, а ты проскользнешь к ней и возьмешь у нее костный мозг.
- Не могу.
- Кого ты боишься? – вызов в спину. Таким голосом Хаус обычно пытается манипулировать людьми. Говоря проще – взять на слабо. Я устал от манипуляций.
Зачем тебе это, если я… Черт побери, а почему я должен себя сдерживать?
- Я не боюсь Формана, я с ним согласен. Я же видел анализы.
- Но далеко не все, - это не злость, это возбуждение от спора. Когда ты слишком рьяно доказываешь другим свою правоту. Такое бывает, когда они в свою очередь настолько уверены в своей версии, что даже не считают нужным спорить. Мой устало-равнодушный голос вывел тебя, если не из себя, то из состояния подбивания меня на обман точно. Впрочем, разумеется, как обычно ненадолго. Вот опять – ты выпрямился, сощурил глаза и решил зайти с другого бока. Угрозы.
- Ты ведь понимаешь, что негропарт – временный босс.
- Да, но чтобы я не делал, вы всегда будете обращаться со мной, как с грязью, - обычно люди такое выкрикивают, выплакивают, вышептывают, выхрипывают, но не говорят тем же голосом, что и фразу об анализах.
- «Грязь» - понятие относительное.
Серо-голубые глаза смотрели весьма красноречиво – Хаус уцепился за надежду. Знал, что я на этом сломаюсь. А я только и мог, что саркастическую улыбку с лица словно ластиком стирать. Если он будет относиться ко мне…
Хаусу нужна хотя бы моя покорность. Раньше – из принципа. Теперь – чтобы чувствовать себя под Форманом легче. И ведь на самом деле я верю в диагнозы (хотя больше бы подошло слово «прогнозы») Хауса больше, чем в Формановские, а теперь и единственное оправдание «стоит ли оно такого риска?» отправилось в помойное ведро стараниями лучшего диагноста больницы.
А ты ведь, наверно, надеялся, что я поведусь на издевки, обижусь и сделаю вид, что не было ничего? Заведу интрижку с медсестричкой у тебя на глазах? Не люблю тебя разочаровывать, босс, но на этот раз придется.
***
Распылявшийся перед Уилсоном довольный Грег вышел вместе с ним на украшенную рождественской иллюминацией улицу.
- Ты не сможешь подчиняться Форману, - зав.отделением онкологии усмехнулся, поправляя воротник.
- Почему? Люди меняются, – мятные конфетки Хаус закидывал в рот не хуже викодина.
Джеймс еще шире усмехнулся, удаляясь к машине.
Я осторожно оттолкнулся от стены и вышел из тени украшенной ели и окликнул его.
- Хаус!
Я так и не придумал достойного ответа весьма возможной шутке про снег и цвет моих волос (в конце концов, он по «закону Хауса» съязвит о чем-нибудь другом) и просто улыбнулся. А он так и не съязвил.
Ему нужна моя покорность. Не уверен, что ему нужны мои волосы в носу или засосы на плече, но… работа врачей диагностов такая непредсказуемая – всегда наугад.
Трудности перевода
- Ты мне не босс.
- Я босс Хауса. Хаус твой босс. Сам делай выводы.
- Ты мои чеки подписываешь? Ты людей увольняешь?
- Дело не в этом…
- Единственная твоя обязанность – следить, чтобы Хаус не творил безумства.
Кэмерон обольстительно-довольно улыбнулась Форману, явно встав на мою сторону. Будь здесь Хаус, я бы снова оказался «подлизой». Но его здесь не было, в этом-то и суть…
Отвлекающие раздражители
Хаус задумался, всматриваясь в хитроумный чертеж, и перевернул страницу. В дверь настойчиво постучали. Грег даже не отрывал взгляда от исписанных словами на хинди страниц.
- Я знаю, что это ты. Открывай своим ключом.
Замок послушно щелкнул, в коридоре послышались шаги. Когда они перетекли из коридора в гостиную, Грегори, не отрываясь от журнала, поинтересовался:
- Уилсон, что ты знаешь о мигрени?
Ключ упал лежащему на диване Хаусу на живот. Оторвавшись от индийского изданий, Грег поднял глаза:
- Чейз?..
Я приподнял бровь, улыбаясь.
- Откуда у тебя ключ? Уилсон сделал копии всей больнице или только избранным?
- Я его украл.
- Златовласка меня удивила, - журнал шлепнулся на стол, Грегори скрестил руки на груди, оценивающе меня разглядывая. – Только не говори, что злой дядя-босс тебя испортил. Я расплачусь.
- Хотел бы я это видеть.
- Сульфацил натрия в аптечке, лук на кухне. Но первое напоминает мне о грудничках, а второе помешает дальнейшему общению. Так что – увы, не судьба.
Я бросил сумку на пол, а куртку на спинку кровати.
- Ты не уходишь, значит, ты пришел не за луком.
Я молча улыбнулся, обошел диван и сел на стол.
- И не за сульфацилом…
Облизнув пересохшие губы, я улыбнулся шире.
- Зачем ты пришел? Поговорить? Я же тебя повысил с грязи до плесени! Многие верят в то, что это разумные создания. Что-то еще?
Я наклонил голову на бок, словно не заметив колкости. С Хаусом самой верной стратегией всегда была загадка.
- Да, я знаю! Ты пришел, чтобы помыть мою посуду!
Я медленно наклонил голову на другой бок.
- Я прекрасно знаю, что ты пришел потрахаться! Я как раз думал о шлюхе, но ты ведь сделаешь все забесплатно, Златовласка…
Я уперся локтем в коленку и положил голову на ладонь, улыбаясь. Надо сказать, последняя колкость по крепости доходившая до оскорбления почти пробила мой щит, но я справился. Хаус сел, швырнув ключ на журнал, и попытался поиграть со мной в гляделки. Не принимая правил его игры, я позволял себе моргать, все так же улыбаясь. Грег оглядел меня с макушки до пяток, посмотрел в сторону спальни, а я лишь прикрыл глаза.
Хаус целовался… понятия не имею, как это положено описывать словами, какие эпитеты подбирают к таким поцелуям, просто он целоваться умел, а я балдел от этих поцелуев. Не знаю, от поцелуев или от их дарителя, но у меня сносило крышу и скручивало низ живота. Вот и сейчас я, не открывая глаз, сжал руками его плечи, с удовольствием отвечая на поцелуй. До спальни мы добрались быстро, потому что не отвлекались ни на ласки, ни на слова – ни на что, с Грегом это было проблематично. С ласками и поцелуями на ходу - потому что его нога, с разговорами – потому что Хаус.
С Хаусом вообще опасно заговаривать, особенно до, во время или после секса. Интересно, со всеми партнерами он так? Со Стейси он вел себя в постели так же? Не знаю, читал ли Грегори мои мысли, но в этот момент мне стало резко не до них…
Да и действительно – зачем в постели разговаривать? Все остальное Хаус делал настолько потрясающе, что не получалось даже думать – только наслаждаться происходящим.
А потом, сразу после, надо уходить. Что-нибудь ляпнуть напоследок, чтобы дать Грегу стоящую причину не язвить завтра слишком сильно… Но я лежал. Лежал, прижавшись к теплой груди, водил пальцами по так и не снятой рубашке и молчал.
- Я всегда знал, что самые испорченные мальчишки выходят из семинарий…
- Может быть, я тебя люблю?
- Мне не нужна ни твоя любовь, ни твоя задница.
Я слишком привык к ехидным прививкам, и легко купировал «приступ», не давая Хаусу насладиться моими пальцами, судорожно вцепившимися в его воротник. Я просто зарылся руками в темные волосы и улыбнулся:
- Все лгут.
- Да, ты прав. По поводу задницы я преувеличил.
- Задница лучше у Кадди, так что тебе нужен я.
- Златовласка наглеет? Я ведь могу…
Я снова улыбнулся и пожал плечами, прижавшись губами к его шее, а потом поцеловав его.
- Ты думаешь, что знаешь, зачем я пришел. И решил мне этого не дать?
- Да.
- Ты мне уже дал.
- Чейз, что ты несешь, я тебя успел только трахнуть!
Я многозначительно улыбнулся и сел на кровати, принимаясь одеваться.
.... А я понятия не имел, сколько силы в его руках… Когда моя голова снова коснулась подушки, я между прикусываниями губ, судорожно-глубокими вдохами и порывистыми движениями успел заметить, как на часах мелькнуло 01:01.
***
- Ключ Уилсону верни.
- Уилсон даже не заметит, как он пропадал, - я подкинул заветный кусочек железа на руке и, поймав, повернулся к двери, взявшись за ручку.
- И раз ты все равно сейчас пойдешь не домой, а до соседнего квартала снимать копию с ключа, зайди по дороге в супермаркет, он открылся полчаса назад, купи мне виски. Оставишь в моем кабинете.
До растерянно усмехнувшегося меня донеслись звуки пианино. Конечно, догадался. Грег не умеет не догадываться. Хотя первую загадку он так и не разгадал. Или не хотел признаться в этом?..
Навечно
- Я тебе нужен?..
- Конечно, нужен. Мы же команда.
Я ему нужен, потому что команда. Потому что думать ему проще, когда один спорит, второй соглашается, а третий рассуждает об этике. А сам я ему… я саданул кулаком по стене. Пора брать себя в руки. Еще немного и я окончательно превращусь в истеричного мальчика. И ладно бы богатенького и истеричного, так нет – как раз самое оно сходить с ума, лишившись наследства. И еще придумать себе безответную любовь: во-первых, кто говорит о любви? Во-вторых, в свете последних событий – а причем тут безответная?
Беспросветная. Вот жизнь какая-то беспросветная. А любовь ответная. Причем чересчур ответная, постоянно-ехидно-ответная. Я бы даже сказал незатыкаемая...
От мрачных мыслей меня мигом оторвали ожившие приборы – ребенку стало хуже…
***
- Я буду делать ребенку ЭКМО. Вероятность того, что в воде были бактерии…
- Почему ты не хочешь со мной работать? – я открыл рот, но не нашелся, что ответить с ходу на абсолютно неожиданный вопрос, а Хаус воспользовался этим и продолжил: - Я милый, веселый.
- Я туда ушел не из-за тебя, - признаться, я вообще был ошарашен таким пристальным вниманием Хауса к собственной персоне. Точнее скоростью Хаусовской реакции на мои поступки. - Рентген говорит за химический пневманит.
- Не мне. Рентгена недостаточно. Так почему ты здесь? Надеешься внести свой вклад в улучшение демографии с местными сестричками?
Он пытается вывести меня из себя. Где вы еще найдете такого человека, который говорит своему бой-на-побегушках-френду об изменах не из собственной ревности, а чтобы его же и позлить? Брррр… Хаус…
А сейчас я попытаюсь сформулировать, почему же я здесь, а не в его кабинете… и он засмеет меня окончательно.
- Мне нужен перерыв. Отдых от больных. Форман чуть не умер, пытаясь спасти полицейского, торгующего наркотиками. Я хотел на время от этого отстраниться…
Он поджал губы и понимающе кивнул. После этого снова посмотрел на меня.
- Какая же все это чушь. Я тебе кто? Медсестра, которую ты собрался разжалобить?
Говорить с Хаусом о личном, когда в его мозге тромбом застряла новая загадка, было невыносимо. Что ж, хочешь о деле? Получи о деле, только сам не спрашивай меня большео личном.
- ЭКМО может его убить.
- Если не начнешь сейчас, инфекция пронесется по его организму, как толпа фанатов после чемпионата. Но дело твое, - он уже почти зашел в приехавший лифт, - нет ничего красноречивей, чем мертвый ребенок.
Он умеет убеждать. Каждый раз, когда он оказывает прав, когда ему подчиняются Кадди, Форман, Уилсон, Кэмерон я пытаюсь убедить себя, что не только меня. Но каждый раз, когда мы с ним вот так, наедине, мне кажется, что он имеет надо мной особенную власть, что я марионетка в его руках. А ведь он прав – если не сделать, ребенок может умереть. Как же мне это надоело! Мне уже начинало казаться, что он специально подкинул этого ребенка, лишь бы выкурить меня из детской реанимации...
***
Он думал, дело в деньгах. Не могу врать себе – не могу сказать, что готов от них отказаться – нет, деньги мне были нужны. Но об этом я подумал, уже надев желтый халат реанимационной. Когда я уходил туда, у меня перед глазами маячили пожелтевшие белки Формана, его безумный взгляд и пересохшие губы, а в ушах еще держались стоны подыхающего от боли наркомана.
Да, я взялся делать вскрытие. Хотя я боялся, что у меня руки будут трястись. Я даже начал молиться. Если Бог есть, то он бы не допустил этой адовой карусели на Земле. Но если вдруг все-таки есть там Высшая Сила, то этот ребенок заслужил счастливейшей из загробных жизней…
И когда хотя бы пытаешься верить, пальцы так уже не дрожат.
И я нашел ответ. Я его принес Хаусу. Давно меня не видели в больнице таким – подавленным, угнетенным, я еле ноги тащил. И Грегори подарил мне успокоение, как всегда. Я не виноват в смерти ребенка. Я его не убил. Мы как всегда убили его опозданием с диагнозом. А к этому мы уже почти привыкли, все… даже Кэмерон. Что уж говорить о черством теперь-уже-не-богаче, бросившем семинарию?
Я устало откинулся назад.
***
Я задержался в клинике дольше, чем надо. Оформлял отвод от работы в реанимационной. А эта секретарша поссорилась с мужем и не хотела идти домой. Что может быть лучше, кроме как провести ночь с молоденьким и симпатичным врачом? Только провести ее с бумагами, которые этот врач должен подписать! Когда я уходил к грудничкам от Хауса, я оформил это за полчаса. От грудничков к Хаусу – оказалось сложнее. Регресс, он всегда как-то побыстрее идет…
- Закончишь, зайди ко мне, - голос Хауса посреди ночи стал неожиданностью не только для меня. Секретарша аж подскочила на месте. Впрочем, я к его выкрутасам почти привык и кивнул, не оборачиваясь.
Он сидел в кабинете и пил кофе (где он его достал? Принес из круглосуточного кафетерия? Помню ведь – уходил с Уилсоном… куда дел Уилсона? продал за кофе? Я даже не смог оценить своею неудачную шутку, слишком был подавлен). В темном кабинете горела только одна настольная лампа. В таком освещении его лицо становилось еще грубее и резче. Еще… не то, чтобы красивее… более интересующим, манящим.
- Уже перевелся?
- Да.
- В следующий раз, когда будет не хватать денег, обратись сначала ко мне.
- Одолжишь?
- Зачем, тебе ведь тогда придется возвращать… Я займу у Уилсона. Хотя тебе все равно придется возвращать. Правда, такие долги я принимаю разными способами, - задумчиво протянул он, глядя на меня исподлобья.
- Не самое лучшее время для заигрываний. Придумай в следующий раз что-нибудь пооригинальнее.
- Да что с тобой, в конце концов?! – он не просто повысил голос.
Он орал на меня. Орал, почти швырнув полупустой стакан с кофе на стол.
А я стоял рядом, опершись рукой на заваленную медкартами столешницу, не зная, как ему объяснить. Как доказать, как рассказать, чтобы он поверил…
- Отец, - я говорил медленно, почти по слогам, - Форман, ребенок – кто следующий? – последние слова я говорил почти шепотом. Потому что в горле вставал ком, голос садился. Потому что я вложил все свои чувства в одну единственную фразу. И у меня получилось. Он поверил.
Вот только теперь я готов был сорваться на истерику в любую секунду.
Зато он поверил. Не сказал бы, что бы это сделало нашу беседу более приятной.
- Семья, друзья, работа… любимый?
- Моего любимого туда не возьмут. Еще приплатят, чтобы забрал назад.
Я увернулся от полетевшей в меня книги, но схлопотал тростью прямо по заднице.
- Собирайся, и иди домой.
- Я пойду с тобой.
- Нет, ты пойдешь, уберешь мою квартиру к моему приходу и перемоешь посуду. А потом придет папочка и даст тебе конфетку. У папочки дела в клинике.
- Я пойду с тобой.
- Не наглей, Златовласка.
- Хорошо, я пойду домой. К себе домой.
Я развернулся и направился к прозрачной двери. Там меня и догнал его вопрос, заставивший замереть:
- Хочешь прокатиться на мотоцикле?
Я медленно повернул голову, посмотрев на Грега.
Ветер закладывает уши. Я прижимаюсь к тебе плотнее и утыкаюсь носом в плечо. Приятно пахнет кожей. Скорость захватывает, выбивает из головы мысли, подменяет тоску и чувство надвигающейся катастрофы ветром, легкостью и безумством. А близость с любимым человеком успокаивает. Звенящие детские крики, голос мачехи, сообщающий о смерти отца – все это больше не крутится в голове испорченной пластинкой, теперь только ветер в ушах. А перед глазами вместо маленького, хрупкого мертвого тельца и умирающего коллеги мелькают фонари и замирают нашивки Хаусовской куртки.
Я так и ехал: то подставляя лицо ветру и считая размазанные полосы ночных огней, то утыкаясь в теплую спину. Я наслаждался тем, что мог не думать и не вспоминать. Я словно родился в третий раз. Во второй раз я родился, когда проснулся однажды утром и понял, что могу хоть несколько минут не думать о той женщине. Работать врачом с таким начальником – ужасно, сложно, нереально, тяжело, невыносимо. Работать вместе с Хаусом – лучшее, что могло случится со мной в этой жизни.
Я не знаю, сколько мы так колесили – кажется, что почти до рассвета…
…По крайней мере, когда мы трахались в туалете на заправке, уже светало.
Официальное согласие
- Все, кто могут ходить, должны отсюда выйти.
- Ты не можешь!.. – неверие в происходящие мешалось в ее глазах с отчаяньем.
- Не могу что? Назначить пациенту препарат, чтобы облегчить мучительную боль?
Форман посмотрел на меня, а я не мог оторвать взгляд от рук Хауса.
- Идите, мозольте кому-нибудь глаза в кафетерии.
Эрик все-таки сорвался с места.
- Я не могу позволить.
Грег методично продолжал набирать шприц.
- Либо я умру в муках, либо просто умру. Вы об этом сейчас спорите? – Эзра говорил с возмущением и сарказмом. Те же чувства читались и во взгляде, которым он одарил вставшего между Хаусом и капельницей Формана.
- Нет. О том, умрете вы сами или мы вас убьем.
Форман всегда помнил о законах не хуже, чем Кэмерон о морали и этике. Нарывался, знает. Эрик не терял надежды отговорить Хауса – глупо с его стороны, глупо. Как будто не он несколько лет работал под его началом.
- Сейчас кто-то получит целый шприц морфина. Я пока не определился кто, - это не неприкрытая издевка, это злой сарказм. Но злой не от того, что адресован Форману, а от бессилья, от того, что Хаус ничего не мог сделать со сложившейся ситуацией.
Эрик оглянулся на нас. Растерянная Кэмерон искала моей поддержки, я лишь опустил голову. А потом вернул взгляд Форману. Сам решай.
И Форман подчинился. Зло выдохнув, покачав головой и пулей вылетев из палаты, но подчинился.
Не опуская шприца, Хаус посмотрел на Кэмерон. Залегшие под ее глазами тени только больше подчеркнули застывший в них ужас.
- Я не могу, - она покачала головой и вышла, отчаянно кусая губы.
Ее отчаянье было так непохоже на Хаусовское… Глядя на нее, хотелось пожалеть и успокоить, а глядя на Грегори хотелось выть волком, потому что становилось страшно.
А Грег тем временем перевел взгляд на меня. Пару секунд я выдержал дуэль взглядов, но все же сломался и опустил голову. Подойдя к двери, я замер на секунду, зная, что он скоро «просверлит» дырку между моими лопатками. Я глубоко вдохнул и решительно закрыл дверь, разворачиваясь. Когда я подошел к жалюзи, чтобы закрыть их, Хаус уже повернулся к пациенту. Растерянность на лице диагноста могли заметить лишь знавшие его подолгу, в том числе я.
Их разговор с Пауэллом о смерти пролетел мимо моих ушей. Я все так же стоял, вцепившись как загипнотизированный взглядом в шприц. Но я заметил тот короткий оценивающий взгляд, брошенный на меня. Не смею даже надеяться, что это был поиск одобрения с моей стороны, он оценивал меня. Как обычно. Странно, что в сложившейся ситуации его больше всего волнует мое поведение.
Все. Приборы задыхаются в пищаниях.
Я прикрыл глаза, борясь с порывом прочитать молитву, как вдруг услышал звук двигаемой кровати. Хаус метался вокруг Эзры…
- Что ты делаешь?
- Достою ларингоскоп. Не стой, помоги!
- Но ты сказал ему…
- Небольшая ложь, я знаю. Врать нехорошо, но не так плохо, как убивать.
Я был готов простить Хаусу убийство… Мысли в моей голове больше походили на патоку, я впал в ступор. Я смотрел на Грега, который торопил меня даже взглядами, и не мог даже пошевелиться.
- Он без сознания, больше не ноет. Будем продолжать обследования.
Я был на его стороне. Я смирился с моральной дилеммой Кэмерон. Мне было плевать на законы. Но как же, черт побери, ловко ты нас обскакал, Хаус…
- Давай сюда аппарат, я не собираюсь стоять тут всю ночь.
Я не мог прийти в себя. Лучше бы Грег кричал – привело бы меня в чувство. Так его устало-торопливые комментарии только все больше вгоняли меня в транс.
- Роберт, мать твою, аппарат!
Я вздрогнул и тут же сделал все, что нужно. Он никогда не называл меня по имени…
Реанимировали.
Поцелуй в палате коматозника над недоубитым и только что вогнанным в кому нами же пациенте явно выходил за рамки не то что приличий и законов, морали, этики… но даже логики. Впрочем если Грег видит рамку, он обязательно ее переступит. Даже, если этого не требовалось.
И мы целовались. Забыв обо всем.
- Спасибо. Я знал, что ты останешься.
- А за что благодаришь?
- За мятный привкус. В следующий раз, когда мне захочется жвачки, я просто поцелуюсь с тобой.
----------------------------
P.S. А вы знаете… он меня уволил. Проблемы начались еще с появлением Триттера… Когда тот меня подставил. Нет, Хаус не собирался впадать в истерики, обвиняя меня. Быть может, он даже не поверил, но…
В поисках Иуды и Крошечное весёлое Рождество
- Мы можем поговорить?
- Нет.
- Я думаю, мы…
- Либо ты сдал меня и жаждешь прощения, либо нет – и ждешь аплодисментов. В любом случае неинтересно.
Хаус все-таки отвлекся от своей лазерной указки и посмотрел на меня.
А ближе к вечеру того дня он меня ударил. И я знаю, что это было не потому, что ему нужен был викодин, и не потому, что он все-таки считал меня виновным. А потому что это был я.
Мне было настолько больно, что я даже проболтался о своих чувствах Уилсону, пока делал себя этот несчастный бутерброд. Даже не проболтался – мне не обязательно было говорить что-то, по мне и так было видно. Разумеется, когда я влетел в комнату отдыха, зло схватил полотенце, вытирая руки резкими движениями, и швырнул его на стол, онколог просто не мог не заинтересоваться моим поведением.
- Что нового?
- Хаус ошибся.
- Такое бывало.
- Он чуть не искалечил девочку. А я поставил правильный диагноз. Но он меня не послушал, - я не знаю, в чем было виновато арахисовое масло, но, судя по взгляду Уилсона, я обходился с коричневой массой слишком жестоко.
- Чейз, ты молодец. Ты помог пациенту. Я хотел назвать свою пьесу «в ожидании одобрения Хауса», но решил, что это слишком мрачно.
- Поверь мне, я его уже не жду.
То ли мой больной отчаянием взгляд был настолько выразителен, то ли краснеющее пятно на подбородке, готовое вскоре превратиться в синяк было таким выразительным, но в любом случае Уилсону было меня безумно жаль. Только мне от этого легче не становилось.
Меня тогда первый раз тряхнуло: он ведь и Стейси отослал. Не потому что меценат, потому что он никогда не променяет викодин-ногу-ехидство-одиночество-боль-несчастность на что-то еще. А если… не хотел я об этом думать.
И на следующий день я снова стал прежним услужливым Чейзом. Когда он заметил мой синеющий подбородок, даже поинтересовался, показывался ли я кому-нибудь. И я ответил, что со мной все в порядке. Чтобы увидеть в его глазах хотя бы толику если не жалости, то хотя бы беспокойства…
А через пару дней наступил канун Рождества.
Прошел год. В прошлое рождество над нами главенствовал Форман и я развлекал Хауса, развлекаясь сам у него в постели.
Сейчас я смотрел на сыплющий с неба снег, подставлял ему щеки и закрывал слезящиеся глаза.
Итак, он меня уволил. Уилсон сказал, что Хаус просто боится любви. А мне, в общем-то, плевать, хотел он меня этим обидеть или нет – мне было больно. Грег был прав, Кэмерон надо опекать людей, так должен же был кто-то зашить мою душу?
Мы уже помолвлены.