Не пишите мне комментарии, я не могу добраться до последних.Пишите на у-мыло.

[housefans]

О связи витаминок и счастья.

АВТОР: Эйни
БЕТА: Illusia
ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ: Хаус / Уилсон
РЕЙТИНГ: NC-17
КАТЕГОРИЯ: слэш
ЖАНР: angst, romance, fluff
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: Хаус снова затеял игру, ставки в которой, на этот раз, оказались слишком высоки.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Как говорится, начала за здравие, кончила за упокой... Первые главы этого фика писались с большим воодушевлением,потом,я разочаровалась в написанном, но забросить это чудовище рука уже не поднялась. Потому пришлось его быстренько завершить. Не удивляйтесь такой поспешной концовке.
POV Уилсона… То есть много нудятины (я серьезно, фик нудный!).
ОТКАЗ: Это - тебе, это - мне… это - тебе, это - мне…
Комментарии: Все кушали витаминки в детском саду? )

Спасибо Аленнику, методично капающему мне на мозг и всегда хвалящему меня, несмотря ни на что!


Пролог.

Все было хорошо.
Даже слишком. Настолько слишком, что реальность все больше и больше начинала напоминать мне какую-то сюрреалистическую постановку. Театр одного актера, где я сижу в первом ряду. Спектакль и впрямь хорош – сюжет выше всяких похвал, актер старается во всю… Но поверить в происходящее на сцене – невозможно, очень хочется, до отчаянных злых слез, и закушенной в кровь губы, но невозможно. И остается только с тревожным ожиданием конца продолжать наблюдать, затаив дыхание, ловя каждую секунду действия, фиксировать в памяти каждую реплику и жест, каждое слово…
Я не знаю, почему Хаус все это делает, какова его истинная цель.
Я дружу с Грегом достаточно долго, чтобы поверить, что все изменения, которые с ним произошли, не имеют причины. «Люди не меняются». Не меняются! Но Хаус изменился. Настолько, что уже две недели у Кадди нет к нему абсолютно никаких претензий - ни по работе в клинике, ни по его поведению с пациентами. Настолько, что он даже не стал орать на Формана, когда тот запорол тест на лейкоциты, из-за чего весь диф. диагноз полетел к чертям. Кадди ликовала, команда находилась в приятном шоке - впервые за годы работы у Хауса об них не вытирали каждодневно ноги и не называли идиотами.
А я ждал. Ждал, когда же, наконец, этот экспериментальный спектакль безусловно гениального режиссера закончится, занавес опустится и меня вежливо попросят пройти к выходу.

Глава 1.
Затаенное.
- Уилсон, если я услышу еще хотя бы один вопрос о своем отпуске… - не отрываясь от компьютера, предупреждающе начал Хаус, стоило мне войти в его кабинет. Я примирительно замахал руками и сел напротив, внимательно его разглядывая. Выглядел он паршиво. Вообще-то Грег всегда выглядит паршиво со своей любовью к мятым рубашкам и отрицанием существования бритвы и расчески, но сегодня ко всему этому добавились покрасневшие, с полопавшимися сосудиками глаза, и испарина на лбу, словно его лихорадило. Ко всему прочему, его коронная двухнедельная щетина постепенно подбиралась к статусу бороды. Посмотрев на его руки, я заметил, что они дрожат. И, видимо, это происходило уже давно, если даже по его собственным меркам Хаус выглядел чертовски заросшим щетиной.
- Что-то ты не очень похож на человека, вернувшегося из полуторамесячного отпуска… - Хаус скорчил зверскую рожу и со злостью щелкнул мышкой, выходя из игры.
- Уилсон, ты обещал… - с угрозой в голосе напомнил он мне. Я передернул плечами.
- Я соврал. Ну и где ты был? Ты в курсе, сколько часов у тебя накопилось в клинике? И из-за тебя, вернее, твоего отсутствия, команда чуть не угробила пациента.
Хаус закатил глаза и тяжело вздохнул. Весь его вид демонстрировал нежелание продолжать разговор, но именно из-за загадочности его отпуска, про который он никому ничего не рассказывал, а так же отчасти потому, что я просто соскучился по нашим перепалкам, я продолжал напирать.
- Если эти идиоты, проработавшие у меня уже 4 года, не смогли диагностировать волчанку, которую мы предполагаем чуть ли не в каждом диагнозе, то это значит только то, что они и впрямь идиоты. А идиотизм не лечится!
Я осуждающе глянул на него, прерывая оскорбления в адрес Кемерон, Чейза и Формана.
- Знаешь, я пойму, если ты поехал на каникулы в Диснейленд, где тебя очаровала Белоснежка, и ты решил стать ее гномом. Я пойму, если ты решил присоединиться к Свидетелям и ездил на их семинар… Я пойму… Ладно, колись, Хаус!
Меня снедало любопытство. Конечно, личная жизнь Хауса всегда была тайной за семью печатями, но обычно для меня, как для лучшего и единственного друга, он делал исключение. В этот же раз он молчал, словно пойманный разведчик на допросе - по крайней мере ни Кадди, закатившей ему взбучку, ни Кэмерон, действовавшей более мягкими методами, ничего выяснить не удалось. А когда Кадди рассказала, что Хаус за все то время, что она его отчитывала, ни разу не огрызнулся и не прошелся по поводу ее талантов как врача, так и женщины, словно ему и впрямь было СТЫДНО, ореол загадочности вокруг него и вовсе приобрел оттенок индиго.
Хаус вздохнул, бросил быстрый взгляд за дверь, убеждаясь, что там никого нет, и подманил меня к себе. Я в предвкушении перегнулся через стол и приготовился внимательно слушать.
- Я был в Амстердаме, - заговорщическим шепотом сообщил он мне, - Знаешь, там просто рай для наркоманов. И, черт, я облазил все гей-клубы города.
Я в шоке отодвинулся назад, откинувшись на спинку стула, и круглыми глазами уставился на Хауса. Гей-клубы? Хаус и гей-клубы? Это было так же абсурдно, как и предполагаемые мною ранее Диснейленд и Свидетели, но серьезное выражение лица Хауса, и его кристально честные глаза невольно заставили меня усомниться в этой абсурдности.
Хаус, видимо, почувствовал, что я вот-вот готов ему поверить, и снова подманил меня к себе пальцем. И я, все еще в состоянии прострации от последней новости, что мой лучший друг - гей, потянулся за этим движением, хотя жажда познания на сегодня у меня явно иссякла.
- Кстати, там есть клевое местечко. Парк, где люди занимаются сексом с деревьями. И это разрешено законом.
Я шумно выдохнул, словно я был надутым воздушным шариком, и меня пробили иголкой, и уронил голову на стол, не зная, что мне делать - то ли злится на Хауса за его очередной развод, то ли смеяться над собой, что в очередной раз снова поверил в его россказни. В итоге, я благоразумно выбрал второе, потому как злиться на Хауса было делом сложным и неблагодарным.
- Что? Тебе кажется это смешным? Знаешь, когда ты весь день ходишь обкуренным, мысль о сексе с деревом не покажется тебе такой уж отвратительной. - выдал очередную нелепость Хаус таким искренним голосом, что я подумал, что, не знай я Хауса так хорошо, то поверил бы… и в травку, и в гей-клубы, и в… парк этот. И даже, чем черт не шутит, и в его космическую одиссею!
Я оторвал голову от столешницы, вытер выступившие слезы, и как можно более серьезным тоном заговорил, все равно порой срываясь на глупое хихиканье:
- То есть ты утверждаешь, что был в Голландии? - что ж, это еще куда ни шло.
Хаус кивнул.
- И курил там травку.
Кивок.
- И посещал гей - клубы.
Кивок с особенно серьезным выражением лица, которое только подтвердило мою догадку, что Хаус сам еле сдерживается, чтобы не начать смеяться.
- Знаешь, я бы поверил и в Голландию, ты у нас большой выдумщик. В траву бы я тоже поверил - по части наркотиков, ты у нас еще больший выдумщик. Черт! Да я даже согласен на гей-клубы с твоей вечной тягой к экстремальному времяпрепровождению и поиску новых ощущений. Но вот поверить в то, что ты занимался сексом в парке с деревом, при твоей панической боязни, что кто-то посторонний может увидеть твою ногу… Прокол, Хаус, прокол.
Хаус с видом мятежного генерала, взятого в плен, откинулся на кресле и недовольно посмотрел на меня, хотя я знал, что еще буквально мгновение - и на его губах расползется улыбка.
- Думай, как знаешь! Если тебе так тяжело принять, что твой лучший друг - гей, что ты начинаешь придумывать нелепые опровержения, тебе нужен психолог, а не диагност. - Хаус поднялся, поморщившись от боли в ноге, и направился к выходу. - Прости, мне нужно идти, Кадди назначила мне по четыре часа работы в клинике ежедневно. И да, Джимми-бой, выпиши мне рецепт на викодин. Мой почти закончился.
И меня озарило! Ну конечно, как я раньше об этом не подумал!
- Информацию на рецепт. Приходи когда будешь готов открыться…- я тоже поднялся, обошел стоящего в дверях Хауса, на лице которого боролись недовольство и веселье, и направился к себе в кабинет.
К вечеру я буду знать, где и как проводил свой отпуск Хаус. Во всех подробностях.

Но, видимо, шантажист из меня вышел неудачный - потому как ни днем, ни вечером, Хаус так и не явился. Заглянув в обеденный перерыв к нему в кабинет, я убедился, что у него не появлялось никаких новых пациентов - доска была чистой, а значит, причина, по которой он ко мне не пришел, была в чем-то другом. Что же такого произошло в этом отпуске, что Хаус так упрямо молчит об этом? И его странная реакция на скандал, который ему закатила Кадди… По ее словам, он выглядел словно испуганный доберман, хозяин которого пришел домой и обнаружил, что его дом обокрали. За что, в конце концов, Хаусу может быть стыдно? И вообще - с каких это пор его совесть пробудилась от комы?
Теряясь в догадках и предположениях, я просидел за рабочим столом еще полчаса, то и дело прислушиваясь к шагам за дверью, а потом все-таки решил найти Хауса сам, и отдать ему этот злополучный бланк. Как бы там ни было, любопытство – это любопытство, и я найду возможность удовлетворить его другим способом, а вот Хаус без викодина вполне мог пойти на какую-нибудь очередную аферу или эксперимент над собой, только чтобы сохранить гордость и обезопасить скелет в своем шкафу.
Спустившись в главный холл, я обнаружил там Кадди, прислонившуюся к стене с папкой в руках. Ее лицо выражало сложную гамму эмоций – недоверие в сочетании с радостью и удивлением, причем последние она не так уж и удачно пыталась скрыть. Проследив за ее взглядом, я увидел Хауса, выходящего из смотрового кабинета с целой кипой папок в руках. Часы, висящие на стене напротив, показывали семь вечера, и я, как и Кадди, почувствовал недоверие и одновременно с тем радость. Хаус, работающий допоздна… Уже в одно это верилось с трудом. Но вот Хаус, работающий допоздна в клинике, это было… невозможно.
- Что ты с ним сделала? Пообещала вырезать ему еще одну мышцу из ноги, если он будет отлынивать? - пожалуй, шутка для меня получилась слишком грубой и типично хаусовской, но,черт, когда мир сходит с ума и Грегори Хаус работает в клинике до последнего пациента, разве на это стоит обращать внимание?
Кадди вздрогнула и посмотрела на меня, как, должно быть, истекающий кровью Цезарь смотрел на Брута, и вдруг неожиданно расплылась в улыбке. Улыбке довольной кошки, которой все-таки удалось показать одной настырной мышке, кто в доме хозяин.
- 6 часов… добровольно, без истерик и саботажей. До последнего пациента. И даже все карты заполнил…
Я снова посмотрел на Хауса, который уже заметил нас, и, грубо сунув папки с делами пациентов одной из проходивших мимо сестер, направился в нашу сторону. Кажется, он был уверен, что мы сплетничаем про него.
- Ну, что ж, видимо на это рождество тебе нечего будет просить у Санты? - Кадди рассмеялась своим низким грудным смехом, который удивительно шел ей, и, подмигнув мне напоследок, предпочла смыться прежде, чем злая и очень голодная мышь укусит ее за хвост.
- И о чем это вы тут так мило ворковали?- прищурившись, спросил Хаус, подозрительно смотря вслед убегающей Кадди.
- О тебе, конечно же! Какие еще у нас могут быть темы для обсуждения?
Хаус довольно хмыкнул, то ли растеряв все свое недовольство от моего честного ответа, то ли и впрямь пребывая в хорошем настроении (и это после шести-то часов работы в клинике?), и наконец-то оторвал взгляд от обтянутого узкой юбкой-карандашом зада Кадди.
- Значит, я по-прежнему номер один? - в его глазах горели веселые искорки. Но, помимо них, я заметил что-то еще… Что-то надежно спрятанное и замаскированное, а от того еще более страшное.
Как можно более бодрым голосом, чтобы не выдать своего беспокойства, я ответил:
- Конечно! И всегда им будешь!
Неожиданно Хаус сделал широкий шаг, приблизившись ко мне почти вплотную, так что мне немедля захотелось отступить назад и почувствовать спиной надежную опору стены.
Искры в его глазах угасли, обнажая то самое спрятанное и утаенное, что я заметил минуту назад.
Страх.
Хаус чего-то боялся, и таким испуганным я не видел его даже во время всей той истории с Тритером. Он боялся так, словно должен был потерять что-то очень-очень дорогое, а сил для борьбы у него уже не оставалось.
- Ловлю тебя на слове, Джимми-бой.
Чувствуя, как внутри меня самого начинают зарождаться отголоски его страха, я отчаянно попытался проанализировать возможные причины ужаса в глазах у Хауса. Это явно как-то было связано с отпуском.
Хаус выгнул бровь, ожидая от меня ответа.
Я сглотнул, и, не в силах вымолвить ни слова, боясь потерять зрительный контакт, едва заметно кивнул.
Хаус отреагировал на мой кивок своей обычной усмешкой, и, перехватив трость в другую руку, тяжело захромал в сторону лифта. Я продолжал смотреть ему в спину до тех пор, пока он не скрылся за створками дверей, и только тогда понял, что сжимаю в руке комок бумаги, некогда бывшим рецептом на викодин.
Я забыл отдать его Хаусу.
Хаус забыл забрать его у меня.
Хаус забыл про викодин.
Мир определенно сходит с ума.
И я схожу с ума вместе с ним, потому что как еще можно было объяснить это острое тянущее ощущение в животе, когда Хаус подошел ко мне так близко?

Глава 2.
Игры.
Я прятался от Хауса весь день. Скрывался от него в неведомых ему уголках онкологического отделения, пару раз резко сворачивал за угол, стоило ему появиться на моем пути, не пошел на обед в кафетерий, уломав молоденькую сестру, которая явно была не против этого, принести мне пару гамбургеров и салат.
Я понимал, что веду себя глупо, но ничего с собой поделать не мог. После вчерашних… открытий, мне не хотелось видеть Хауса, по крайней мере, до тех пор, пока я не смогу смирится с тем, что он в очередной раз наверняка во что-то влип, и, кажется, в этот раз это «что-то» не закончится так же благополучно, как история с Тритером.
А еще я пытался разобраться в себе, в своей реакции на Хауса, стоявшего ко мне так близко и почти интимно произносящего те слова…
Возможно, я просто соскучился по нему - устав ломать голову, решил я, и тут же внутренне усмехнулся очевидной смехотворности этой отговорки. Когда по кому-то скучаешь, не будешь скрываться от него весь день…
Дверь неожиданно распахнулась, и я испуганно вздрогнул.
-Доктор Уилсон, доктор Кадди просила вас зайти к ней в кабинет. - Очаровательно улыбаясь, сообщила мне Сара, которая, кажется, была уже уверена в намечающемся у нас с ней романе.
Я, убедившись в надежности дислокации, поблагодарил ее, и окольными путями направился в кабинет к начальнице. На то, чтобы спуститься с четвертого на первый этаж, избегая обычных маршрутов Хауса, у меня ушло пятнадцать минут, так что, когда я, наконец, постучал в дверь, Кадди ответила раздраженным и нервным «ДА!». Но, приглядевшись к ней повнимательней, я понял, что причиной ее плохого настроения скорее является кто-то другой. Наверняка кто-то хромой и с тростью.
-Что случилось?
Кадди недоуменно посмотрела на меня:
-Ты еще не знаешь?
Я отрицательно покачал головой.
- Он пришел сегодня на полчаса раньше положенного и вызвался помочь в амбулаторной - утром произошла довольно крупная авария на Бейкер-стрит. Я подумала, что такое поведение Хаусу несвойственно, а значит, он явно что-то задумал. – Кадди вздохнула и опустилась в кресло. - В общем, чтобы его спровоцировать, я предложила ему две недели читать курс лекций в университете - они давно просили его об этом… И он согласился! Как такое может быть? Объясни! Что с ним творится?
Я пожал плечами, переваривая новую информацию. Вся эта работа, постоянная жажда деятельности, столь не свойственная ленивому, как морской лев, Хаусу… Походило на то, что он отчаянно пытался отвлечься от чего-то. Гораздо легче не замечать проблемы, когда мозг постоянно находится в работе, и подобный метод борьбы с неприятностями вполне подходил Хаусу, вбившему себе в голову, что ничто в этом мире, за исключением викодина и ноги, не способно в достаточной мере волновать его.
- Я не знаю. Вчера он тоже вел себя странно. И про отпуск свой он ничего не говорит. Слушай, может, мы рано паникуем - ведь, в конце концов, разве не этого мы добивались все эти годы?
Кадди согласно кивнула, но по ее лицу и напряженным рукам, сжимавшим подлокотники офисного кресла, я понял, что не смог успокоить ее. Как и себя.
- Я поговорю с ним еще раз, - пообещал я ей. - Постараюсь выяснить… - я осекся, уже представив себе этот разговор.
«- Привет, Хаус, как дела? Знаешь, ты стал вести себя на удивление послушно и ответственно, так что мы с Кадди запаниковали и решили выяснить, что ты скрываешь? Колись, Хаус, мы не верим в искренность твоих поступков!
- Отъебитесь!»
- Хорошо. Только не дави на него, он слишком болезненно реагирует на попытку проникновения в его личное пространство.
- Ладно,- согласился я с ней, и вышел из кабинета, думая о том, что соблюдать осторожность мне вовсе необязательно, так как я сам являюсь частью личного пространства Хауса.
Пусть Хаус и не признавал этого.


- О! Теперь водишь ты?
Я удивленно посмотрел на развалившегося на полу Хауса, который даже не удосужился повернуть голову, чтобы убедиться, с кем разговаривает.
- Это я, Хаус. - Серьезным голосом сказал я, желая сразу настроить и себя и его на тяжелый разговор.
- Я и так знаю, что это ты, Уилсон. Ты не против, если я спрячусь под юбкой у Кадди? Туда ты залезть точно не решишься, а значит, и меня не найдешь…
Я послал Хаусу еще один недоуменный взгляд, абсолютно не понимая, о чем он говорит, и перетащил стул поближе к нему, чтобы при разговоре иметь возможность наблюдать за его лицом. На секунду у меня возникло желание поставить стул так, чтобы его ножки упирались по разные стороны бедер Хауса - по крайней мере, это бы гарантировало, что он никуда не убежит, прежде чем я вытащу из него всю правду. Но потом я представил себе возможную реакцию команды Хауса, если они зайдут сюда не вовремя, и передумал.
- Ну, я так понял, что мы с тобой весь день играли в прятки, и я водил. Но так как я обнаружил тебя, пришла моя очередь прятаться… - все-таки удосужился он мне объяснить.
Непонятно зачем я неожиданно пылко ему возразил:
- Ты меня не нашел! Я сам пришел!
Хаус закатил глаза и покачал головой из стороны в сторону.
- И я так полагаю, что ты выбрался из своего убежища для очередного МЕГА-СЕРЬЕЗНОГО разговора и препарирования моих поступков и намерений? В общем, считай до… трех миллионов семи тысяч девятисот и, возможно, за это время я сумею спрятаться под юбкой у Кадди. Если меня там не будет, ищи меня у Кэмерон. Но тогда ты можешь считать до двадцати…
- Ты закончил?
- Уилсон, я подарю тебе свой кадиллак, хочешь? Только не начинай свою психологическую дрянь…
Я сел на стул, закинул ногу на ногу и нервно вцепился руками в свою коленку. От Хауса этот мой жест не укрылся, и взгляд его потеплел, а не приобрел свое обычное иронично-презрительное выражение, хотя, возможно, мне это и показалось .
- Мы беспокоимся. – Твердо сказал я, жестом приказывая ему молчать, и Хаус, что удивительно, заткнулся. Правда, лицо у него приобрело выражение крайней скуки. - Ты ведешь себя… не естественно.
- Я веду себя адекватно!
- Нет! Для тебя подобное поведение не адекватно! Ты много работаешь, хотя пациентов у тебя сейчас нет, ты явно не спишь по ночам, у тебя трясутся руки… Ты вернулся из отпуска четыре дня назад, и еще ни разу не поцапался с Кадди…
- Уилсон, у меня акклиматизация.
- Нету у тебя никакой акклиматизации. Иначе бы ты нам рассказал о ней. И вообще, что это за мрачная таинственность по поводу твоего отпуска? Все это слишком подозрительно. – Я наконец-то замолчал, усилием воли заставляя себя смотреть ему в глаза.
Хаус молчал. Я буквально слышал, как вращаются у него в мозгу шестеренки в попытке выдумать более-менее правдоподобную историю, или, на худой конец, шуточку пообиднее.
Наконец он без сил откинулся назад и полез в карман за викодином. Баночка была полной. Отсыпав себе сразу три таблетки, он отправил их в рот, но, кажется, это ему не помогло.
- Ладно. Я не могу рассказать тебе, где я был и что делал.
- Не хочешь… - поправил я его, радуясь что Хаус заговорил серьезно.
- Нет, не могу. Ну и не хочу тоже. Но, так или иначе, однажды вы все узнаете… А пока, прошу, не изводи себя попытками проанализировать меня, все нормально. По крайней мере, пока.
- Хаус, чего ты боишься? - наконец решил я задать главный вопрос.
Он вздрогнул и вскинул голову, намереваясь как обычно убедить меня в своей неустрашимости, но почему-то осекся и вместо этого долго и внимательно разглядывал мои руки, вновь сцепившиеся на коленках.
- Я боюсь… Проиграть.
- И с кем ты играешь на этот раз?
- Как всегда. С самим собой.
От злости я скрипнул зубами. Как же меня бесило, когда Хаус начинал говорить шарадами. К его сложным метафорам я уже привык, а вот шарады никогда не умел разгадывать.
- И на чьей же я стороне? За кого стоит болеть? - на всякий случай решил я поддержать разговор.
Но Хаус снова как-то странно посмотрел на меня и тихо ответил:
- Ты - ни на чьей стороне, Уилсон. В этой игре тебе уготована роль трофея.
Он его пристального… изучающего… провоцирующего взгляда у меня по спине побежали мурашки, а щеки невольно начал заливать предательский румянец, который выдал Хаусу, какой смысл я вложил в слово «трофей», впрочем, кажется, наши мысли по этому поводу совпадали.
Я встал, и, не говоря ни слова - пусть думает что хочет - вышел из кабинета.
Игра в прятки продолжается. И прятаться придется снова мне.
Рецепт на Викодин так и остался у меня в кармане.

Вечером, просто чтобы отвлечься, я пригласил ничуть не удивившуюся этому Сару на свидание. Мы зашли в уютный французский ресторанчик, где Сара без умолку трещала до, во время и после еды, а я лишь изредка подбрасывал фразы в разговор и улыбался. Но для нее и этого было достаточно, а может быть, она и сама не воспринимала происходящее в серьез, так что после ресторана мы поехали к ней домой и занялись сексом.
Вскоре после этого она уснула, а я, выбравшись из ее мягких и теплых объятий, оделся, и, черкнув записку, в которой соврал, что меня срочно вызывают на работу, вышел из ее дома в теплую августовскую ночь и зашагал по направлению к дому.
Я себя не понимал. Я только что завязал отношения с милой и симпатичной девушкой, которая явно была ко мне не равнодушна, но вместо того, чтобы радоваться этому, я думал о Хаусе.
Как, впрочем, и всегда.
Я думал о Хаусе, когда делал предложения своим женам, и когда разводился с ними. Я думал о Хаусе, когда отмечал уютные семейные праздники, окруженный своей родней, я думал о нем, когда работал, и после - возвращаясь в свой гостиничный номер, я тоже думал о нем. Словно его образ был выгравирован у меня на внутренней стороне черепной коробки.
Но теперь эти мысли приобрели несколько иной оттенок. Оттенок слова «трофей». Оттенок фразы «ловлю тебя на слове», произнесенной его обволакивающим голосом. Оттенок любопытства - и что дальше? Страха - это так не правильно. Предвкушения - а каково это? Паники - а если для него это ничего не значит? Паники - а если это разрушит нашу дружбу? Паники - в чем причина, я не понимаю?
Предвкушения.
Я старался осадить себя, убедить, что веду себя как глупый школьник, вообразивший, что учительница, пару раз ласково потрепавшая его по голове, влюблена в него, что эти две фразы могут ничего не значить, и я сам вижу в них этот скрытый подтекст…
Только вся проблема была в том, что подтекст этих слов был едва ли не очевидней их истинного смысла, и я вновь и вновь возвращался к своим сомнениям.
Когда я все же подошел к дому, проклиная свои узкие туфли на жесткой подошве, я решил, что никаких игр больше не будет. Ни пряток, ни сражений за «трофей».
Только вряд ли для Хауса это что-то меняло.

Глава3
Близость

На следующий день, к моей радости и облегчению от того, что не придется столкнуться с ним так скоро, Хаус уехал читать лекции в университет.
Его команда вяло слонялась по клинике, предлагая свою помощь везде, где только требуется, и развлекала себя предположениями о том, каков будет Хаус в роли преподавателя. В итоге мнения разделились - Кэмерон настаивала на образе эдакого Аристотеля, на что Форман, как всегда флегматично, заметил, что тогда он будет Александром Македонским, и приказал собрать войско для похода на Персию, а Чейз настаивал на Гитлере, которому доверили преподавать историю в еврейской начальной школе.
Кадди ходила по госпиталю мрачнее тучи, видимо, испытывая ломку после ежедневного употребления хаусовского сарказма многие годы, и бросалась на всех подряд с раздраженными комментариями, явно надеясь встретить достойный отпор.
Так что я предпочел избегать ее, слоняясь от рабочего места до палат, где в данный момент была занята Сара. В обед мы вместе с ней зашли в кафетерий, где я расплатился за нее, тем самым подтверждая наличие у нас отношений. Однако, скоро, поймав на себе несколько любопытных, а иногда осуждающих взглядов, пожалел об этом. Слухи о моих похождениях никогда не становились лидерами хит-парадов лишь по той простой причине, что первые места в них всегда занимал Хаус, но теперь, во время его отсутствия, я, кажется, должен был побить все рекорды. В итоге я предпочел извиниться перед Сарой и вернуться обратно в кабинет, думая по пути о том, что скоро могу стать призраком этого места - вроде я есть, но никто меня не видел.
Срочных пациентов сегодня не было, так что я занялся бумажной работой, накопившейся за пару месяцев. Непрочитанные отчеты, приглашения на конференции, рекламные проспекты новых препаратов помогали занять руки, но мои мысли снова и снова возвращались ко вчерашнему дню, хотя я отчаянно гнал их из своей головы.
Я сам не понимал, почему это происходит - для себя я все решил еще вчера, возвращаясь ночью домой, и ничего нового и грандиозного надумать сейчас был явно не в состоянии.
Отбросив бумаги на край стола, я застонал и положил голову на скрещенные на столе руки, словно это могло мне помочь. Хотелось закрыть свое сознание от мельтешащих и не дающих мне покоя, словно рой злых ос, мыслей. Или отрубить себе голову, чтобы добиться такого же результата.
Стоило мне об этом подумать, как в кабинет вошел Хаус. Мне даже не нужно было поднимать головы, чтобы понять, что это действительно он - так двери умел открывать только Грэг.
Стерев со своего лица разочарование и волнение, я все же повернул голову и посмотрел на него:
- Как прошла лекция? Я думал, ты сегодня не придешь…
Хаус выглядел усталым и очень больным. Видимо, он и чувствовал себя точно так же, потому что необычно тяжело даже для него опирался на трость, и болезненно хмурился от каждого движения.
Хаус проигнорировал мой вопрос, подошел ко мне и присел на край стола, смотря куда-то за окно, хотя я мог бы поклясться на Торе, что летний пейзаж его мало интересует.
Я уже решил снова задать свой вопрос, когда он неожиданно посмотрел на меня с такой тоской в глазах, что у меня от тревоги и желания его пожалеть перехватило горло, а глаза начало неприятно щипать. Так на меня смотрят пациенты, которым я уже поставил диагноз, но еще не сказал, что у них последняя стадия рака. С мольбой и надеждой, и невыразимой тоской, потому что уже поняли ответ по моему выражению лица.
Медленно, словно сам не зная, что делает, он наклонился и осторожно, видимо, опасаясь, что я отшатнусь, взял меня за руку.
Я почувствовал легкую дрожь его пальцев, и горячую сухую кожу ладони, накрывшей мою руку, и неожиданно для себя я повернул ее вверх и переплел наши пальцы, убеждая его, что все нормально, что если ему это сейчас требуется, я не откажу ему в таком странном жесте дружеской поддержки.
Я давно заметил, какие красивые у него руки. Руки настоящего музыканта или хирурга. Изящные и тонкокостные, но на удивление мужские и сильные.
И, как оказалось, нежные.
Хаус вычерчивал большим пальцем круги на моей ладони, и от этой невинной и несмелой ласки я почувствовал, что начинаю возбуждаться.
Против желания, против голоса разума, против собственной совести, я ощущал, как кровь устремляется к моему члену, и как тесно становится у меня в брюках.
Я столько раз касался Хауса, столько раз он касался меня. Дружеские объятия и похлопывания по спине, наши дурашливые попытки померится силой, или куда более серьезное - когда я пытался одернуть его, остановить, удержать.
Но все те прикосновения носили дружеский характер, на них не было отпечатка атмосферы пустого кабинета и двух взявшихся за руку людей, каждый из которых расценивал этот жест по-своему, но только не так, как нужно, не было этой удивительной нежности и неловкости, от воспоминаний о словах, сказанных до этого.
Я оторвал взгляд от наших переплетенных ладоней и посмотрел на Хауса, который сидел с закрытыми глазами, словно погрузился в медитацию. Болезненное выражение его лица теперь сменилось на умиротворенное, и мне захотелось окликнуть его, вернуть сюда, в эту комнату, чтобы он, так же как и я, переживал эти моменты нашей странной близости, а не витал где-то далеко отсюда, погруженный в собственные мысли.
Но любые слова сейчас были бы не уместны, как не уместен смех на похоронах, они могли разрушить искусственную атмосферу того, что ничего необычного в данный момент не происходит, что все в порядке вещей…
Так что я просто откинулся на спинку своего кресла и тоже закрыл глаза.
Будь что будет - решил я. К черту вчерашние рассуждения о том, что я не позволю вовлечь себя в хаусовские игры и планы. Если эти игры подразумевают такого Хауса - спокойного, умиротворенного, нежного, то я готов играть в них, пусть даже и не зная правил.
Сколько мы так просидели - десять минут или полчаса, я не знаю. Время перестало существовать, пока я чувствовал его горячую кожу на своей, и слушал его ровное дыхание, сам уносясь мыслями куда-то очень далеко, где Хаус был не такой уж и сволочью, а я не таким трусом и перестраховщиком…
И когда он убрал руку, аккуратно высвободив свои пальцы из моих, я почувствовал острое разочарование, что этот момент не может длиться вечно.
Хаус молча встал и, благодарно посмотрев на меня, направился к двери.
Как всегда, в моей голове теснилось множество вопросов, хотя я и знал, что для них сейчас не время и не место.
- Хаус, - мой голос дрогнул и сорвался, так что мне пришлось прочистить горло. - Викодин.
Я схватил оранжевую баночку со стола и бросил ее ему. Хаус на автомате поймал ее, и недоуменно посмотрел на меня, словно спрашивая - и это все что ты хочешь мне сказать?
На самом деле мне хотелось большего, но в этом я пока был не готов признаться даже себе, не то что ему.
Так что я, чувствуя неловкость от произошедшего здесь пару минут назад, навалившуюся на нас, стоило ему высвободить руку, уткнулся в ящик стола, якобы пытаясь там отыскать что-то очень важное.
Игнорируя что-то очень важное, произошедшее только что.
Хаус все понял. Хмыкнул - скорее для себя, чем действительно желая показать мне свой сарказм, и вышел из кабинета.

Я храбрился и пытался отогнать скручивающее внутренности волнение всю дорогу до дома Хауса. Игнорировал панические завывания внутреннего голоса и продолжал упрямо ехать вперед, решив во чтобы то ни стало снова поговорить с Хаусом о… переменах, которые с ним произошли. Сегодня взволнованная Кадди ворвалась ко мне в кабинет и сказала, что ей только что позвонил Хаус и предупредил, что не выйдет на работу.
Сначала она как всегда приняла это за очередную попытку уклониться от работы, но потом что-то в голосе Хауса все-таки убедило ее, что ему очень плохо.
- Знаешь, на что это все похоже? - подводя итог своему рассказу, спросила она.- Как будто он прощается… И старается успеть сделать все, то что не успел еще сделать.
Я вздрогнул от столь мрачной ассоциации, невольно признавая, что да - это как раз в духе Хауса.
- И ему явно хуже в последнее время. Я… - голос Кадди сорвался, и она вымучено улыбнулась, словно извиняясь за свою слабость. - Поговори с ним еще раз. Если с ним что-то происходит, мы имеем право знать.
Возможно, Кадди была права в своих предположениях. Все сходилось к этому, и даже его фраза, о том, что рано или поздно мы обо всем узнаем… То есть когда будем стоять на его похоронах?
Отогнав от себя в который раз дурные мысли, я затормозил перед хаусовским домом.
На стук в дверь никто не ответил, даже не прозвучало коронного «проваливайте все вон», хотя в квартире был включен свет.
Я достал ключ от его квартиры, выданный мне Хаусом во время моего проживания с
ним, повозился с раздолбанным замком, который, видимо, как и его хозяин не был намерен пропускать кого-то в дом, и наконец-то открыл дверь.
Три шага в гостиную, и я словно оказался три года назад, в одном маленьком веселом рождестве, чуть не окончившемся большой катастрофой.
Хаус валялся на полу без сознания, поджав ноги к животу. Рядом с ним лежала баночка с таблетками.
В моей голове пронеслись воспоминания, все еще отдающие горечью и до сих пор сохранившейся обидой. Когда-то он вот так же лежал на полу, и рядом, совсем как сейчас, валялась баночка с выписанным мною оксидоном. Когда-то Хаус предпочел рискнуть своей жизнью и принять все таблетки, запив их виски, чем попросить о помощи и признать очевидное. Когда-то я предпочел разозлиться на него за то, что он обманул меня, выкрав этот чертов оксидон , чем принять очевидное – я слишком испугался потерять его. А потом, уже выходя из квартиры, я еще более испугался своего страха.
Потому как это не был страх потери лучшего друга, это был страх потерять нечто гораздо более важное и необходимое. Часть себя.
Я замер посреди гостиной, не решаясь подойти к нему. Словно сделай я еще шаг, и тот страх, выворачивающий душу и заставляющий сердце сбиваться с ритма, вернется вновь. Чувствуя, как внутри меня нарастает паника, я все же наклонился и подобрал баночку.
Снотворное. Очень сильное.
Дрожащей рукой я потряс баночку.
И, слава богу, почти не тронутое.
Облегченно вздохнув, я поставил баночку на стол, невесело думая о том, какие эмоции вызывает во мне против воли просто спящий на полу Хаус.
Теперь, успокоившись, я заметил наушники, лежащие неподалеку, провод которых тянулся к музыкальному центру.
Видимо, Хаус принял несколько таблеток, и лег на пол послушать музыку - его странных привычек даже я до сих пор не мог понять - да так и заснул здесь.
Укрыв его одеялом и подложив ему под голову подушку, я прошел на кухню. На часах было половина одиннадцатого, а я до сих пор не ужинал. Проведя ревизию в холодильнике, я с некоторым удивлением обнаружил, что он почти полностью завален всевозможными продуктами, хотя обычно Хаус предпочитал питаться исключительно полуфабрикатами и заказанной на дом пиццей.
Я как раз промывал уже готовый рис, когда услышал возню в гостиной. Хаус, выглядевший, словно большой старый пес, которого разбудили, чтобы поиграться с ним в мячик, зашел на кухню, жмурясь от яркого электрического света. Трости у него не было, так что он прислонился к косяку, смотря на меня с некоторой долей раздражения и удивления.
- А ты здесь какого черта? - наконец выдал он осипшим после сна голосом.
Я выложил рис на тарелку и добавил сверху овощей. Выглядело как всегда аппетитно, так что я невольно начал опасаться за свой ужин, наличие которого не укрылось от рассеянного взгляда Хауса.
- Пришел проведать. Кадди сказала, что ты заболел. Что у тебя?
Хаус хмыкнул, перебрался по стенке к столу, и бесцеремонно подвинул мою тарелку к себе, расплываясь в довольной улыбке.
- И как это я не додумался вызвать врача? Ведь диагностировать ОРЗ мне самому не под силу…
Я вздохнул, глядя, как он утягивает к себе мою вилку, и достал тарелку, чтобы положить себе вторую порцию.
- Я здесь не как врач, а как друг. И даже как друг я не думаю, что у тебя ОРЗ.
Больным простудой Хаус действительно не выглядел.
Очередная отговорка, придуманная, чтобы скрыть истинные причины происходящих с ним странностей. И в этот раз я был твердо намерен выяснить правду, чтобы там ни выкинул Хаус.
- Ну да, ведь это ты у нас гениальный диагност…
Хаус с явной неохотой ковырялся в тарелке. Я невольно улыбнулся, глядя на это - есть по всей видимости ему совершенно не хотелось, и отобрал он у меня мою порцию скорее по привычке.
- А ты у нас гениальный врун и манипулятор. - Не остался в долгу я. - Хаус, говори, в чем дело…
Эта фраза опостылела мне настолько, что, казалось, произнеси я ее еще раз, и на моем языке точно появится мозоль. Честно говоря, вся эта неизвестность, которая меня так пугала в первое время, начала уже раздражать. Сколько можно, мучить близких людей, разыгрывая понятный одному себе спектакль? Сколько можно избегать разговора, ограничиваясь байками и ехидными замечаниями?
- Все! Я серьезно. Я не уйду, пока ты не признаешься, в чем дело.
Может, стоило хлопнуть кулаком по столу для убедительности? Потому что, сколько себя помню, все мои возмущенные увещевания и попытки вытянуть из него информацию Хаус мог преспокойно игнорировать.
Я отодвинул от себя тарелку, чувствуя, что аппетит абсолютно пропал.
- И какие же у вас предположения? - он тоже отодвинул от себя тарелку и пригладил торчащие во все стороны волосы.
- Ты умираешь?- озвучил я страшное предположение Кадди.
- Да.
Я почувствовал, что у меня в груди вот-вот откроется черная дыра, готовая поглотить все мое существо в свои темные безрадостные пространства. Умирает…
- Все мы умираем. Тебе в колледже не объяснили этого?
- Хаус… - угрожающе начал я, чувствуя, что еще чуть-чуть, и сам ускорю процесс его умирания.
Вот тут он и разозлился. Видимо, его окончательно достали наши совместные попытки влезть в его дела.
- Вам не нравилось мое поведение! Так какого черта вы приебались ко мне, когда оно изменилось так, как вы все того хотели? Чего вы еще хотите? Я тебе уже сказал, Уилсон, вы все узнаете, когда придет время. И не надо паниковать и устраивать общую истерию по поводу того, что я уже неделю не довожу Кадди до белого каления и исправно хожу в клинику. Со мной все в по-ряд-ке!
И он хлопнул кулаком по столу, отчего вилка, лежащая на самом его краю, подпрыгнула и упала на пол.
Я вздрогнул
- Ты обещаешь? - Полное фиаско. Белый флаг над лагерем, который должен был идти в атаку, а не оборонятся.
- Что?
- Что с тобой все в порядке?
Прежде чем ответить, Хаус на секунду задумался, потом достал из кармана баночку с викодином и заглотил сразу две таблетки. Две таблетки, молчаливо свидетельствующие о том, что с ним не «все в порядке».
- Так хорошо я себя давно не чувствовал. - Это он сказал, глядя мне прямо в глаза.
Я кивнул, хотя не поверил в эту очевидную ложь ни на грамм, подождал немного, ожидая услышать хоть что-то помимо этого, но Хаус молчал, продолжая сверлить меня своим пронзительным синим взглядом.
Я молча встал, вышел из кухни, подхватил пиджак со спинки дивана и подошел к двери.
Убегать от него стало уже традицией. Неприятной, но необходимой.
Обещания он так и не дал.
Я уже взялся за ручку двери, когда из кухни выглянула голова Хауса.
- Так и будешь от меня бегать?
Он нагло провоцировал меня. Дождался, пока я окончательно смирюсь с его нежеланием ничего объяснять, и теперь перешел в наступление. Очередной план?
Чего ты добиваешься, Хаус?
- Что мне еще остается? - зло спросил я его.
- Останься. - Так же зло ответил он мне.
Мне хотелось выскочить за дверь и поехать в ближайший бар, где я смог бы напиться и ни о чем не думать. Мне хотелось развернуться, и, схватив его за грудки, вытрясти из него всю правду. Хотелось, наконец, потребовать объяснений того, что происходит между нами. И происходит ли вообще?
- Останься. - Чуть мягче попросил он.
Я обреченно вздохнул, разжал пальцы, сжимающие ручку до побелевших костяшек, и повернулся к нему.
И я остался.
Хаус притащил из кухни пиво, мы устроились перед телевизором, закинув ноги на журнальный столик, и, наконец, занялись тем, чем так давно не занимались из-за всей этой кутерьмы. Бессмысленным трепом, с обсуждением общих знакомых, их половых отношений, последними слухами госпиталя, многие из которых Хаус пропустил, пока был в отпуске. Пообсуждали Кадди и ее возможность выйти замуж до пятидесяти. Кэмерон и ее возможное замужество за Чейза. Кучу всяких глупых, бессмысленных вещей, о которых можно было просто говорить. Как же я соскучился по всему этому…
По легкости общения с ним, когда не нужно обдумывать каждую фразу, не нужно замирать в ожидании ответа, а потом переживать, что ответ этот не несет ничего, кроме очередной порции уверток и лжи.
- Я думаю, если Кадди не выйдет замуж до пятидесяти, то ее шансы повысятся в два раза.
- В смысле?
- К этому времени ты успеешь развестись со своей очередной женой и решишь обзавестись новой Миссис Уилсон, а она созреет для того, чтобы схватить первого попавшегося hоmо мужского пола, что попадется ей под руку, и утащить его под венец.
Я представил, как однажды, лет через 7, зайду в кабинет к Лизе, чтобы посоветоваться насчет нового препарата, а она будет дожидаться меня там уже с раввином и попросит поставить подпись на якобы документе о моем повышении, и, засмеявшись, чуть не захлебнулся пивом.
- Или Кэмерон наконец-то осознает, что перед ней все это время был более достойный объект для жалости, сменит ориентацию, и сама затащит Кадди под венец.
- Однополые браки у нас не регистрируются. - Решил я блеснуть знанием законов Нью-Джерси, но Хауса это нисколько не смутило.
- Я к этому времени создам правозащитную организацию и добьюсь, чтобы регистрировались.
- Зачем? - не понял я.
- Как зачем? Чтобы сбагрить этих озабоченных мною идиоток в тихий пригород, где они будут растить помидоры и смотреть телешоу.
- Озабоченных идиоток? - переспросил я, чувствуя, как угасает все веселье. Значит, вот как относится Хаус ко всем, кому не безразлична его судьба. Я в его глазах тоже выгляжу… озабоченным идиотом?
Хаус заметил перемену в моем настроении, убавил звук телевизора, где Джеки Чан как раз сражался с парой сотней гангстеров, и сердито глянул на меня.
- Брось, Уилсон. Тебя я таковым не считаю.
- А кем ты меня считаешь?
Он ткнул в меня пальцем и с неожиданной серьезностью в глазах, которая совершенно не вязалась с его обычной усмешкой, ответил.
- Ты - влюбленный в меня идиот. Который не хочет в этом признаваться.
Я замер. Даже дышать перестал. Сердце в груди глухо отсчитывало удары, не сбиваясь, впрочем, с ритма, а в голове шумело, как шумит толпа раздосадованных болельщиков.
По-хорошему, мне нужно было засмеяться. И сострить в его сторону. Но я, то ли пораженно, то ли пьяно, таращился на него, не зная, что ответить Хаусу на столь возмутительную характеристику. Возмутительную в своей правдивости.
- Почему не хочу?
Потом… потом я что-нибудь придумаю, чтобы оправдаться в его глазах. А сейчас мне нестерпимо захотелось узнать его мнение по поводу «моей влюбленности в него».
- Хочу.
Бутылка выскользнула из моей ослабевшей руки, и я отстраненно стал наблюдать, как пиво из нее выливается на ковер Хауса. Молчание затянулось.
И когда я, уже отчаявшись услышать хоть что-нибудь в ответ, потянулся за ней, Хаус неожиданно перехватил мою руку и заставил повернуться к нему. А потом он меня поцеловал. Нежно и легко, как целуют девушку на первом свидании, едва касаясь моих губ своими, то и дело замирая на несколько мгновений, чтобы дать мне возможность отстраниться, но отстраняться мне вовсе не хотелось, так что я, словно загипнотизированный, потянулся навстречу этим губам, ближе, еще ближе, так, чтобы в полной мере ощутить их вкус и жар, почувствовать неприятное, и оттого еще более возбуждающее, покалывание щетины Хауса на своей коже.
Хаус только застонал и крепче вцепился в мою руку, другой рукой обхватывая меня за шею и забираясь длинными пальцами ко мне в волосы.
Его губы уже перестали быть нежными и несмелыми, теперь он целовал меня страстно, почти исступленно, кружа своим языком вокруг моего, прикусывая зубами мою нижнюю губу и заставляя меня тихо стонать от желания.
Я ощущал, как в животе у меня скручивается в тугую пружину желание, еще не настолько сильное, чтобы придать смелости и безрассудства моим дальнейшим действиям, но и не такое слабое, чтобы их не предпринять.
Я несмело протянул руку и забрался Хаусу под футболку, проведя ладонью по его обнаженному животу, чувствуя, как непроизвольно напрягаются там мышцы, и груди, случайно задев при этом сосок.
Хаус неожиданно вздрогнул, будто его пронзил сильный электрический разряд, и отстранился, уткнувшись лбом куда-то мне в шею.
- Нет, не сейчас. Ты пьян. - Кажется, эти слова давались Хаусу труднее, чем ему самому этого хотелось бы. - Если захочешь, продолжим, когда протрезвеешь.
Я пребывал в какой-то прострации после случившегося. Я только что целовался со своим лучшим другом, и, нужно сказать, я давно так потрясно не целовался, и если бы он вовремя не остановился, дело бы не закончилось одними только поцелуями.
С осознанием того, что остановился как раз Хаус, хотя из нас двоих более благоразумным всегда был я, меня накрыла волна смущения и… стыда.
И как я теперь ему в глаза буду смотреть?
Но Хаус, кажется, не испытывал подобных терзаний, потому как неожиданно припал к моей шее и поцеловал ее, затягивая нежную кожу в рот, так что утром у меня наверняка там будет красоваться засос.
Довольно хмыкнув, он, видимо, остался удовлетворенным проделанной работой, и я тут же понял, что засос он мне поставил слишком высоко, чтобы я смог скрыть его воротом рубашки. Козел.
- Откуда такая щепетильность? - наконец смог я выдавить из себя.
- Не хочу, чтобы ты потом жалел об этом. На кону наша дружба.
Я нехотя кивнул, соглашаясь с ним, хотя чувствовал себя немного обиженным за то, что Хаус сумел контролировать ситуацию подобную этой, и прислушаться к голосу разума в нужный момент. Хаус! В то время как я готов был переспать с ним, не задумываясь о том, что нас ждет утром - проснувшихся с похмельем и в одной постели.
И если Хаус смог бы это принять со своим набившим оскомину безразличием ко всему, что не связано с его ногой и викодином, то я наверняка бы в панике унесся прочь из его квартиры, а потом, возможно, и из штата, просто чтобы не встречаться с ним.
Но это вовсе не значило, что я не поведу себя так из-за поцелуя. Хотя…
Возможно, я чрезмерно драматизировал ситуацию. Судя по поведению Хауса, для него сейчас не случилось ничего сверх уникального… Словно все шло так, как должно было идти. То есть по плану. Тут же мне вспомнились его слова о трофее, и неприятный холодок сомнения пробежался по нервам. Может быть, этот поцелуй тоже часть непонятной игры, затеянной Хаусом? Тогда становилось совсем непонятным его нежелание торопиться и ставить под удар нашу дружбу…
Я вздохнул, в который раз за вечер признавая свое полное поражение, и устало потер глаза.
Хаус притянул меня к себе, заставив положить голову к нему на плечо, и вновь включил звук телевизора. Джеки Чан по-прежнему сражался с толпой каких-то гангстеров.
Я, совершенно вымотанный за весь этот день и окончательно добитый алкоголем вперемешку с поцелуем Хауса, сам не почувствовал, как заснул.
Проснувшись, я обнаружил, что так и лежу на плече спящего Хауса. Его лицо даже во сне отражало отголоски постоянно его терзающей боли. Я посмотрел на его ногу, по-прежнему закинутую на кофейный столик, и с жалостью подумал о том, что после ночи, проведенной в такой позе, его мучения будут просто невыносимыми. Но вместе с этим я почувствовал теплую волну, поднимающуюся у меня в душе - Хаус прекрасно знал, что будет ждать его утром, и все-таки предпочел остаться здесь, со мной, спящим в его объятиях, а не перебраться в спальню и уснуть на своей удобной кровати.
Однако много времени на раздумья у меня не было.
Нужно было смыться отсюда прежде, чем Хаус проснется, чтобы хотя бы разобраться с тем бардаком, что творился у меня в голове, прежде чем говорить с ним. А говорить придется.
Так что я аккуратно выполз из его уютных объятий, зашел в ванную, где, воспользовавшись его зубной щеткой и бритвой, привел себя в относительный порядок, не считая помятой рубашки и засоса на шее.
Обнаружить в квартире Хауса утюг было так же невозможно, как и заставить исчезнуть засос с моей шеи. Так что, смирившись с неизбежным, я отправился на кухню, приготовил несложный завтрак себе и Хаусу, побыстрее съел свою порцию и вышел из квартиры. Как раз в тот момент, когда я тихонько прикрывал за собой дверь, я услышал громкий стон, и последовавшую за ним громкую ругань.
- С добрым утром, Хаус. - Сев в машину, прошептал я в зеркало заднего вида.

***
Однако, добрым утро так и не стало. Началось все с того, что в холле я столкнулся с Кадди, явно поджидающую то ли меня, то ли Хауса, то ли нас с ним вместе.
- С каких это пор ты опаздываешь? - удивленно, но совершенно беззлобно спросила она. Да, мои опоздания были редкостью, так что я мог рассчитывать, что отделаюсь от начальницы малой кровью, и поскорее доберусь до своего кабинета, где у меня хранилась запасная пара рубашек и галстуков.
Я виновато пожал плечами и уже развернулся, чтобы успеть попасть в открывающийся лифт, но тут у Кадди на лице появилось нехорошее выражение, свидетельствующее о том, что так просто она меня не отпустит, и она схватила меня за плечо, разворачивая к себе.
- И с каких это пор ты… - она остановилась. Просканировала меня цепким взглядом, от которого наверняка не укрылись ни мой в целом помятый вид, ни засос на шее, - появляешься на работу в таком виде? Вы что, решили поменяться ролями с Хаусом? И теперь ты будешь называть своих пациентов врунами и идиотами, отпускать в мой адрес пошлые комментарии и игнорировать работу в госпитале?
- Нет… Просто мы вчера напились и… вырубились.
А еще поцеловались и заснули в объятиях друг друга. Но этого Кадди было знать не обязательно.
Взгляд Кадди стал еще более цепким, но теперь к нему примешивались и искорки подозрения, которые всегда появлялись в ее взгляде, когда она выслушивала очередное убедительное объяснение Хауса по поводу проведенных над пациентами тестов.
- А засос на шее тебе тоже оставил Хаус?
Я замер и, словно рыба, вытащенная на берег, бесполезно то открывал, то снова закрывал рот, не зная, что ответить на ее вопрос, столь метко отражающий истинное положение вещей.
- Уилсон, если ты провел ночь, развлекаясь с какой-нибудь красоткой, подцепленной тобой в баре, я не стану тебя обвинять. Но хотя бы ты мне не ври. Я так понимаю с Хаусом все нормально?
Я вяло покивал, радуясь удачному объяснению, которое придумала сама Кадди, и поплелся к лифту. Там, на четвертом этаже, в моем маленьком уютном кабинете меня ждали свежая рубашка, и тяжелые мысли о Хаусе. Вернее, уже не столько о нем, сколько о нас с ним.
Вместе.

Весь день за стеной моего кабинета раздавались недовольные крики, из чего я смог сделать два вывода: нога у Хауса, как и ожидалось, болела зверски, и у него наконец-то появился новый пациент. Видимо, это и стало причиной того, что он еще не вломился ко мне с очередной порцией непонятностей и требованиями «продолжить» то, что мы начали вчера. Это и успокаивало, и напрягало одновременно. Потому что сейчас, хорошо все обдумав, мне неожиданно стало страшно за нашу дружбу, пусть такую странную и неправильную, но от того не менее ценимую мной. Не получится ли в итоге, что, перейдя границу между дружбой и сексом, мы в случае чего не сможем вернуться обратно?
Хотя, уже сейчас мы не сможем вернуться обратно, но пока у нас есть хотя бы шанс сделать вид, что ничего не было…
Тяжело вздохнув, я вышел на балкон и подставил лицо теплому южному ветру. Как бы было хорошо, если бы он смог выдуть из моей головы все мысли и унес их подальше…
Я напоминал себе человека, блуждающего в лабиринте по кругу. Думаешь, что за поворотом обязательно будет выход, но там лишь такой же поворот… и очередная пустая надежда на еще один такой же поворот, маячивший впереди.
Было бы проще, намного проще, если бы Хаус поделился со мной своими мыслями на этот счет, а не делал вид, что ничего необычного с нами не происходит. Наверняка ведь сам сейчас сидит в своем кабинете, и думает на эту же тему…
А может, и не думает, теперь, когда у него появился пациент.
- Что надумал? - голос Хауса заставил меня вздрогнуть. Сам он как раз перебирался через перегородку наших балконов. С заметными усилиями он все-таки преодолел препятствие и подошел ко мне. По его лицу сложно было сказать, что он сейчас чувствует, и как он сам смотрит на сложившуюся ситуацию, так что я решил зайти издалека.
- Ничего. - Сказал я, ежась под пристальным взглядом голубых глаз. - Что тут можно надумать? Ты ведешь себя странно, делаешь намеки… - все-таки то, что было между нами, уже перестало быть намеками, но об этом я сейчас предпочел благоразумно забыть. - Ничего не объясняешь. Что я должен был надумать?
Последние слова я произнес как-то совсем жалобно, почти просяще, но мне было наплевать на это.
Хаус кивнул, словно соглашаясь со мной, а потом шагнул ко мне еще ближе, заставляя меня вжаться в стенку, и поцеловал. Я попытался вырваться, оттолкнуть его, но страх задеть его ногу не позволил мне этого сделать. А может быть, все дело было в его губах… в его чуть подрагивающих пальцах, так нежно гладящих меня по щекам. Как бы там ни было, я сдался и притянул его ближе. К черту объяснения! Их у нас с ним столько было, а вот поцелуев… М-м-м…
Я обнял его, просунув руки под пиджак, и прижался к нему всем телом. Послушно приоткрыл рот, пропуская его язык, и ощущая странный привкус на его губах. Что-то горько-кислое, и в то же время сладкое, как и сам Хаус. Мне захотелось ощутить этот вкус сильнее, возможно, слизать его с губ и языка Хауса, но Хаус вдруг потерял равновесие, и, если бы не я, вцепившийся в его рубашку, словно утопающий в спасателя, он точно бы упал.
- Очень плохо?
- Нормально. Приезжай ко мне сегодня вечером?
Я замер, чувствуя, как многое сейчас зависит от моего ответа. Потому что сегодня вечером мы будем оба трезвы. Потому что после уже нельзя будет проигнорировать то, что между нами было. Потому что…
Впрочем, многие годы дружбы с Хаусом научили меня рисковать.
- Ладно.
Хаус довольно улыбнулся, но отстраняться из моих объятий не торопился. Так мы и стояли, молча обнимаясь, на балконе, под косыми лучами еще по-летнему яркого солнца. Было удивительно хорошо и спокойно. Возможно, лет через тридцать я буду вспоминать об этом моменте, как о самом счастливом в моей жизни. Потому что меня абсолютно ничего не интересовало - ни вопросы, ни ответы, ни объяснения, ни команда Хауса, которая в любой момент могла выйти на балкон.
Я был счастлив. И это чувство затмевало все остальное… даже тот факт, что Хаус аккуратно вытаскивает мой бумажник у меня из кармана… Я только улыбнулся и уткнулся ему куда-то в плечо, потворствуя его маленькому воровству.
Хаус довольно хмыкнул, а я в отместку, зная. как он это ненавидит, решил немного поиграть в психолога-философа:
- Все это так странно… Этого не должно было быть, но оно всегда было между нами, пряталось и скрывалось, и если бы не…
Договорить я не сумел.
Потому как в очередной раз озарил Хауса, и он, с разгоревшимся взглядом, отстранился, явно уже прокручивая и сопоставляя симптомы с диагнозом, а потом вышел через дверь моего кабинета, бросив напоследок.
- Я буду тебя ждать!