Хаус\Уилсон
R
Дис. Все не мое
По мотивам house-wilson.livejournal.com/4534866.html
читать дальше
Он никогда не подводил людей. Вообще, Джеймс Уилсон был хорошим другом. Этого никто не мог отрицать. И когда Кадди, выставивщая Хауса за дверь своей жизни и спальни, тактично и стоически сдерживала слезы перед гостями в тот недобрый вечер, Уилсон принял решение незамедлительно избавить ее от любого намека на незапамятное присутствие Хауса в ее доме. Собрав вещи своего неприятного коллеги, все до единого: зубную пасту, рубашки, компакт диски и начатую пачку жевательной резины, Уилсон взял коробку со стола и медленно направился к выходу.
Хаус исчез в неизвестном направлении в тот вечер и Уилсону ничего не оставалось делать, как оставить коробку у себя в квартире до прихода Хауса.
Он сел в кресло, рядом с содержимым картона с ненавистными глазу Кадди вещами. Наверху лежала мятая синяя рубашка Хауса.
Он аккуратно поддел ее пальцами и поднес к лицу, вдыхая остатки запаха Хауса и слабого парфюма, пахнущего сандалом и кофейными зернами.
Ничего частного, он просто проверил, не нужно ли постирать ее. Нет, не нужно. Он снова поднес ее к лицу, касаясь щекой мягкой ткани.
«Хаус любит носить облегающую одежду, которая обтягивает его тонкое тело. Он не признает правил и надевает то, что удобно на работу. Он не носит халат в клинике. Придя домой, он не спешит принять душ. Он ходит в пропитанной своим запахом одежде, садится на диван с коробкой апельсинового сока в руке, отпивает жадно и быстро, не обращая внимание на то, что сок льется по его подбородку, стекая на грудь и живот...»
Он чувствовал, как внизу все пришло в движение.
Стыд, неловкость и паранойя не давали Уилсону расслабиться. Прикрыв глаза, трогая лицом ткань рубашки Хауса, он аккуратно расстегнул брюки и просунул руку под белье.
«Полюбуйтесь, - отчитал он себя мысленно, - я фетишист, нюхающий одежду».
Ему было не по себе и тревожно от мысли, что кто-то может войти и помешать. Но Сем рассталась с ним еще на прошлой неделе, а Хаус сейчас, скорее всего, топил свое горе в каком-нибудь местном баре. Помешать было некому.
Крепко обхватив свою пульсирующую, томимую уже долгое время, страсть рукой, он продолжал грубо гнать ее к естественному разрешению событий, ускоряя темп, сопя в синюю ткань, прижатую к лицу и уже открыто, забыв стыд и страх разоблачения, но тихо скулил от переполнявшего его возбуждения.
«Хаус медленно заходит в душевую кабинку, сбрасывает липкую от пота одежду, откручивает кран. Струи воды хлещут его по плечам и шеи, стекая к ягодицам. Он выдавливает мыла себе на ладонь и проводит рукой широкими движениями вдоль тела. Хаус не признает правил в принципе, и правил приличия, в частности. Он запросто может пописать в присутствии медсестер, если понадобится анализ мочи. Поэтому уделить особое внимание своей особой части тела в душе для него обычное дело...»
Уилсон хныкал, представляя эту картинку на внутренней стороне век, она была настолько реальна, что у него перехватыватило дахание от этой мысли, и он спохватился, открыл глаза, мигая, и, затем осознав со спокойствием, что находится в одиночестве в своей собственной квартире, снова провалился в сладко-терпкую начинку своих темных, горячих и тягучих желаний. Желаний, от которых он тщательно отгораживал друзей и близких, беспокоясь об их ранимой психике.
Джеймс Уилсон был хорошим другом. Джеймс Уилсон никогда не подводил людей.