ЧХаус

[Anei]

м-м...
никто не хочет сделать ему хорошо? Он уже даже принял... э-ээ... позу.

@темы: Команда Хауса, актеры

---

[Дония]

Название: Кривые зеркала
Автор: Дония
Бета:  Lady Rena
Персонажи: Хаус, Уилсон, Кадди, Дуглас
Рейтинг: аа... эм... Ну, до PG-13 точно дотягивает
Предупреждение: мелодрама, недослэш
Персонажи не мои, мой только взгляд на них.
Слово в свое оправдание: Результат практически беспрерывного просмотра всех сезонов сериала за один раз. Мои больные фантазии на тему отношений Хаус/Уилсон после трех первых серий пятого сезона. Я не планировала ООС, но мой взгляд на персонажей может кардинально отличаться от читательского.
Медики меня побьют. Не-медики побьют еще сильнее.
Всех пойманных блох и тапки приму с благодарностью, только кидайте нежно.

Надеюсь, меня все-таки не очень поколотят, а текст примут как взнос при вступлении в сообщество. Но внутренне я готова к любой каре.


Хаус абсолютно не думает об Уилсоне. Он много лет прекрасно обходился без него, обойдется и впредь. Ему больше не бросается в глаза отсутствие знакомой таблички на дверях соседнего кабинета. И в столовой от одиночества он тоже не страдает, ему даже не приходится самому платить за свои обеды. Жизнь течет по-прежнему, а когда вечера становятся особенно длинными, в госпитале всегда находится какой-нибудь несчастный идиот с противоречивыми симптомами и запутанным анамнезом. Отсутствие Уилсона имеет даже положительные стороны, и чем дальше, тем больше их находится. Никто не подпиливает его трость, не ворует его гитару, не провожает страдальческим взглядом каждую проглоченную таблетку викодина. Больше ничьи упреки в бессердечии не достигают своей цели… В конце концов, есть в этом мире вещи поинтереснее упрямого онколога. Например, куда это направилась Кадди в юбке такой длины и блузке с таким вырезом. Или отчего новый пациент, обремененный кучей навязчивых родственников, постоянно впадает в гипогликемию. Одна за другой отвергались причины, от инсулиномы, надпочечниковой недостаточности, реактивного гиперинсулинизма до приема всевозможных сахароснижающих препаратов. Простая на первый взгляд задачка становилась все интереснее. Хаус покрутил в руке стандартную шприц-ручку. Чем из подручных средств можно замедлить всасывание инсулина из подкожной клетчатки?.. И как снизить эффективность внутривенного введения глюкозы? Идея диагносту нравилась, но нужно было её подтвердить экспериментально… Это займет какое-то время, но домой он все равно не торопится, а в боулинг идти нет смысла. Чейз - скучный партнер, все время выигрывает. Надо бы в следующий раз взять с собой Тауба… Интересно, поймет ли Тринадцатая, что сделал с собой Хаус? Бессердечная Стерва поняла бы. Кстати, инсулиновыми комами когда-то лечили психические заболевания. Возможно, он сможет освободиться на какое-то время от викодина. Ненадолго. Кадди будет в восторге.
И позовут ли они Уилсона, когда поймут, что все очень серьезно?..

- Кадди, я не хочу говорить об этом.
- Я не хочу на тебя давить, и лезть в твои дела...
- Вот и не лезь.
- …но ему действительно плохо. И что меня пугает, он этого не показывает. Но… за прошлый месяц он шесть раз брал ночные дежурства. Это примерно столько же, сколько за все годы его работы в госпитале.
Они выбрали для беседы скамейку в парке, вполне справедливо рассудив, что вряд ли нанятый Хаусом детектив установил свои «жучки» и тут.
- Не проси меня, пожалуйста, - Уилсон выглядел еще более уставшим и несчастным, чем в прошлую их встречу, и у Кадди тревожно сжималось сердце. Он был одним из самых надежных и уравновешенных из всех, кого она знала, и видеть его разбитым было невыносимо.
- Я уважаю твое горе, но неужели ты думаешь, что твой уход что-то исправит? Её уже не вернуть. Это несчастный случай, судьба. Ты нужен ему. Хаус и так слабо управляем, представь, что он натворит, потеряв единственного друга.
- Черт вас подери! Я не смирительная рубашка! И не нянька! Этот ребенок старше меня на десять лет! – он поднялся, явно намереваясь уйти, но Кадди поймала его за руку.
- Пожалей его. Сам он себя не пожалеет. Ты же его знаешь. И ты… у тебя ведь нет никого ближе, чем он. Дайте друг другу еще один шанс. Я не верю, что тебе все равно.
- Мне все равно, - Уилсон высвободил руку и пошел прочь. Она подавила тяжелый вздох и поднялась, не собираясь отступать, не решив эту проблему. Внезапно он остановился, обернувшись.
- Ты права. Мне не все равно. Я… Мне тоже без него непросто. Он слишком долго был частью моей жизни, - он замолчал, она выжидательно на него смотрела. – Он нужен мне. Меня тянет к нему.
И замолчал, словно это все объясняло. Кадди застыла, не в силах что-то сказать. Она давно вышла из того возраста, когда такие откровения могут смутить, но впервые она действительно испугалась за Уилсона.
- О Боже, Кадди, - спохватился тот, заметив, как расширились её глаза. - Я вовсе не имею в виду секс.
Она с трудом скрыла облегченный вздох.
- Так в чем дело?
- Именно в этом. Я слишком долго был рядом с ним. Я не могу представить свою жизнь без его выходок, шуток, внезапных появлений в моем кабинете. Без его ума и язвительности. После любого мало мальски чем-то заметного происшествия я ловлю себя на мыслях, как буду рассказывать об этом Хаусу. Это зависимость от высокотоксичного препарата под названием Хаус. И сейчас ты разговариваешь с наркоманом в ломке, так что не усугубляй мои мучения.
- Разве можно сравнивать…
- Не перебивай, второй раз я на такую откровенность не решусь. Я уже сам не знаю, где кончается он и начинаюсь я. Слишком многое в моей жизни с ним связано. Иногда мне кажется, что я настоящий, только если рядом маячит этот тип. Но рано или поздно он себя прикончит. Викодином. Своими экспериментами. Просто потому что он – это он, и смертельно опасные неприятности всегда где-то неподалеку. Вспомни, сколько раз за последний год его реанимировали?
Она смотрела почти затравленно, несколько потерявшись в этом словесном потоке.
- Он всегда таким был! Что теперь-то… - и замолчала, внезапно догадавшись. – Эмбер?
- Когда-то Хаус сказал, что Эмбер меня привлекла тем, что похожа на него. И я не могу сказать, что он был совсем неправ.
- А потом Эмбер умерла. И ты представил, что с тобой было бы, если бы умер он.
- Смерть Эмбер я переживу, как бы больно это ни было. Если Хаус себя угробит, то от меня не останется даже осколков, которые можно было бы собрать, - он обхватил себя руками, словно проверяя, не начал ли уже рассыпаться. - А он себя угробит.
- Может быть, ты поговоришь с ним об этом?
- А нужно? Ты же понимаешь, что он все равно никогда не изменится, - он покачал головой, грустно глядя на Кадди. - Я хочу спасти все, что от меня осталось, пока есть что спасать.
Она нахмурилась, автоматически гладя его по плечу.
- Уилсон…
- Не нужно, - он поймал её руку, чуть сжав тонкие пальцы. – Возможно, я излишне мелодраматичен. Забудь…
Она порывисто обняла его, с трудом удерживая рвущиеся с языка слова утешения и обещания, что все будет хорошо. Слишком хорошо они оба понимали, сколько истины и сколько лжи в таких словах.

- Отдайте запись, - без предисловий потребовала Кадди, захлопывая за собой дверцу автомобиля. Микрофон она отцепила еще по дороге. – Хаус не должен этого слышать.
- У нас, кажется, был договор, - детектив Дуглас с демонстративным непониманием развел руками.
- Это была моя ошибка. Отдайте, и сумма вашего гонорара увеличится вдвое, - устало вздохнула женщина.
- Я очень принципиален.
- Вы беспринципны. В два с половиной раза.
- Э… Это уже лучше. Вчетверо, и вы получите запись.
- В два с половиной раза, или вы не получите вообще ничего, а я придумаю, как подстроить, чтобы Хаус устроил вам максимум неприятностей.
- Почему Хаус, а не вы сами? В три.
- Мелкие пакости ниже моего достоинства, но если вы будете упорствовать… Два с половиной, это мое последнее слово.
- Хм… Я тут подумал, что Хаус наверняка сочтет эту информацию настолько важной, что найдет способ защитить меня от вашего гнева. И заплатит гораздо больше.
Кадди опасно сузила глаза, но детектив продолжал как ни в чем не бывало.
- В три раза, и только потому, что это был ваш заказ. Двести за запись разговора, и четыреста за то, что вы получите её обратно.
- Пятьсот за все, и вы сейчас же отдадите мне запись, - холодно отрезала женщина.
- Идет, - вздохнул Дуглас. Не то, чтобы он испугался козней Кадди, но не хотелось на своей шкуре проверять, на что она способна. К тому же после ряда неприятных инцидентов он приучился дублировать информацию.
Женщина спрятала предмет спора в сумку и вышла из машины, аккуратно прикрыв дверь.
- Хэй! И это всё? – высунулся следом Дуглас. – Вы не будете её уничтожать на моих глазах, или там…
Она только громко фыркнула и, не оборачиваясь, покачала головой.
- Может, пообедаем вместе? - детектив догнал удаляющуюся Кадди, и теперь шел спиной вперед, заглядывая в непроницаемые светлые глаза женщины и пытаясь понять, насколько она раздражена необходимостью торговаться. – Я приглашаю.
- На те деньги, которые вы вынудили меня заплатить? – она скептически приподняла брови, но Дуглас состроил такую несчастную физиономию, что Кадди чуть не рассмеялась, сама не понимая причин внезапно улучшившегося настроения.
- К тому же я хорошо запомнил содержание разговора, - увлекшийся детектив налетел на лоток с газетами, начал было извиняться перед ругавшимся продавцом и поднимать рассыпавшуюся прессу, но, оглянувшись на исчезавшую в людском потоке спину Кадди, снова бросился вдогонку.
- Ну, так что?
- Что «что»? – насмешливо покосилась женщина на наматывающего вокруг неё круги Дугласа. Она сама не понимала, почему не может рассердиться на некоторых особо навязчивых типов.
- Один обед, и я забуду, о чем вы разговаривали с Уилсоном.
- Хорошо, - сдалась Кадди.
- И еще один, чтобы я совсем забыл, с кем вы сегодня встречались.
- Это шантаж! – она с негодованием прожгла зарвавшегося детектива взглядом. Дуглас, проверив себя на предмет возгораний, снова состроил умильную щенячью физиономию.


Всю дорогу до клиники Кадди ловила себя на совершенно несоответствующей ситуации улыбке. После тяжелого разговора с Уилсоном она потеряла последнюю надежду на то, что её лучший онколог вернется и вернет ей контроль над её лучшим диагностом. Сама эта идея казалась ей эгоистичной теперь, когда она поняла истинные причины отчаяния Уилсона. Двое ставших ей близкими людей переживали тяжелое время, и она совершенно зря пыталась влезть их отношения, добившись только того, её саму теперь шантажировал этот детектив. Лукас Дуглас. Кадди снова улыбнулась.
На входе в кабинет её поймал Тауб со стопкой направлений, всем своим видом сигнализируя, что случилось что-то плохое.
- Что там у вас? – спросила она, чувствуя, как исчезает её неоправданно хорошее настроение.
- Пациент, мужчина, 45 лет, эпизоды выраженной гликемии за последние два месяца. Гипогликемическая кома при поступлении. Сейчас постоянная инфузия 10% глюкозы со скоростью 200 миллилитров в час. На этом фоне сохраняются эпизоды гипогликемии. Уровень инсулина и С-пептида значительно снижен, никакой другой эндокринной патологии не выявлено. МРТ без особенностей. Тесты на сахароснижающие препараты отрицательны. Мы подозреваем гормонпродуцирующую опухоль желудочно-кишечного тракта, которая не была обнаружена на МРТ из-за небольших размеров. И хотим провести ряд дополнительных тестов, чтобы выявить в крови измененный инсулиноподобный фактор, вызывающий гипогликемию.
- Стоп, - Кадди нахмурилась. – Это пациент Хауса. Зачем вам мои подписи?
- Стоимость тестов…
- С каких пор Хауса беспокоит, как дорого обходятся клинике его пациенты?
- Мы уже превысили лимит на этот месяц…
- Хауса это никогда бы не смутило. Что у вас случилось?
Тауб вздохнул, несколько секунд смотрел в пол, а затем передал Кадди еще одну стопку распечаток.

Мониторы наблюдения подняли тревогу, но тут же к какофонии присоединился возмущенный писк перфузоров и инфузоматов. Кадди, метнувшаяся было к боксу, жестом остановила сестер, поправила прическу и спокойно вошла в комнату. Взъерошенный Хаус с сосредоточенным выражением лица вытаскивал из себя инфузионные канюли и выпутывался из проводов и трубок. Кадди прислонилась спиной к двери и наблюдала за ним со спокойным любопытством.
- Скажи моим идиотам, что у того типа апудома, - проворчал Хаус, на мгновение подняв на неё взгляд и вновь возвращаясь к особенно тщательно закрепленной канюле. – Я не понял, женщина, ты еще здесь? Ему нужно…
- Тауб и Хадли справились сами. Пациент прооперирован, ему гораздо лучше, - ответила Кадди, пристально глядя на Хауса.
- Только идиот не справился бы, - пробормотал тот, продолжая бороться с проводами. Когда он, приподняв простыню, уставился на что-то, не в силах скрыть возмущение, она злорадно усмехнулась. Хаус этой усмешки не заметил. Когда он, справившись с негодованием, поднял на неё взгляд, лицо Кадди снова выражало полное спокойствие.
- Проклятие, женщина, чья идея это была?
- Формана. Он решил, что временный дискомфорт будет напоминать тебе, что нужно думать, что делаешь, - она развела руками. – Не смотри на меня так, лично я в эффективности этой меры сомневаюсь.
- Он просто озабоченный черномазый извращенец, ненавидящих белых, которые умнее его и выше по служебному положению. Ты должна это знать, ты наблюдала за ним столько же, сколько и я. Ооооо, - он аккуратно вытащил мочевой катетер и плотнее закутался в простыню. – Почему никто не помешал воплощению его эротических фантазий? И где моя одежда?
- Остальные в это время убеждали Чейза, что тебя не нужно интубировать и вводить в лекарственную кому.
- Чейз идиот, я это всегда говорил.
- Не знаю, не знаю, - с сомнением протянула Кадди. – Лично мне понравился его аргумент, что в коме ты, по крайней мере, никому не нахамишь и ничего с собой не сделаешь.
- Вы меня ни с кем не путаете? – Хаус попробовал встать, но головокружение уложило его обратно в постель.
- Я так понимаю, что объяснений не будет? – голос Кадди стал усталым и раздраженным. Хаус только покачал головой.
- О каких объяснениях речь? Ты, вообще, о чем? – он рассматривал потолок в палате, с видом «ты меня достала, мамочка». У Кадди не осталось сомнений, что ни объяснить свой поступок, ни, тем более, извиняться за него Хаус не станет.
- Значит так. Возвращаясь к твоим же словам, «только идиот не разобрался бы с этим случаем»…
- Я не так сказал.
- Значит ты или идиот, и тебе для постановки диагноза потребовался рискованный эксперимент на себе, - Кадди уселась в кресло рядом с кроватью, закинула ногу на ногу и в упор посмотрела на Хауса. – Или ты пытаешься столь экзотическим способом свести счеты с жизнью. И первое, и второе недопустимо, если ты собираешься и дальше тут работать. Если подобное повторится еще хоть раз, уволю без предварительного уведомления. А пока я отстраняю тебя на месяц от работы. Считай это последним предупреждением.
- Вы все равно без меня не выдержите. Когда придешь умолять посмотреть пациента, не удивляйся, если мои условия покажутся тебе грабительскими.
Кадди лишь пожала плечами.
-Попробуй провести этот месяц с пользой для душевного и психического здоровья, - она поднялась и направилась к двери, лишь на пороге обернувшись. - Я дам тебе телефон моего психоаналитика.
- Не стоит, как раз на следующий месяц у меня абонемент в бордель, - одарил её крокодильей улыбкой закутанный в простыню Хаус.
Кадди хлопнула дверью и крокодил улыбнулся еще шире. А потом Хаус откинулся на подушку, и бездумно пялился в потолок, пока не пришла сестра с его одеждой.

Уилсон чувствовал себя абсолютно разбитым. Страшная дисгармония между эмоциями и мыслями лишала сна и аппетита. Постоянные сомнения в таком правильном и логичном решении избавиться от собственной хаусозависимости изводили хуже тоски по Эмбер. Порою он начинал тихо ненавидеть её за то, что оставила его, поставив перед этой дилеммой. Порою ему жутко её не хватало, и тогда он перебирал в памяти их недолгие месяцы вместе, пытаясь заменить отчаяние светлой грустью. Эмбер хотела бы, чтобы воспоминания о ней стали его защитой, принося не боль, а силы жить дальше еще и за неё. Господи, дай мужество принять то, что не можешь изменить. Но по причуде памяти образ Эмбер таял, ускользая. Вместо её глаз он почти наяву видел другие. Слова, которые она сказала бы ему, произносил совсем другой голос, болезненно знакомый. И в комнате с настежь открытыми окнами не хватало воздуха, но вместе с тем все сильнее бил озноб. Правильно ли он сделал, что ушел?.. Он хотел спасти остатки себя. Но, может быть, уже поздно и спасать нечего? Его душа продана хромому демону с голубыми глазами, и теперь тело страдает, потому что не может существовать без души. А что творится с самим Хаусом? Вдруг ему еще хуже? Он готов был ради тебя рискнуть жизнью и здоровьем. Он и так постоянно вредит своему здоровью и не ценит собственную жизнь. Разговор с Кадди не шел из головы. А вдруг он что-нибудь с собой сделает? Мониторы перемигиваются красными тревожными огнями, кардиограф пронзительно и однотонно гудит, показывая прямую линию на экране. Тьфу. Подумается же такое! Уилсон тяжелой походкой доплелся до ванной и сунул голову под струю холодной воды. А вроде бы ничего алкогольного не пил. Продуло его, что ли? Или инфекция какая? Только гриппа сейчас и не хватает.
Решение прогуляться показалось вдруг очень логичным. Прохладный вечерний воздух освежал, тяжесть в голове слегка отпустила. Недавние мысли отступали и казались полной галиматьей. Видимо, он действительно простудился. Противный сухой кашель и першение в горле подтверждали этот диагноз. Нужно было остаться дома, залезть в постель с чашкой горячего чая, выпить аспирин и снотворное, и спать-спать-спать. Но возвращаться не хотелось, потому двери бара показались вполне приемлемой альтернативой, а подогретое вино было даже предпочтительнее чая. Сидя за столиком в самом темном и уединенном углу, грея руки о медленно остывающий стакан и ощущая, как под действием глинтвейна исчезает внутренний озноб, Уилсон окончательно успокоился и даже начал получать удовольствие от вечера.
И тут его взгляд остановился на двух мужчинах, беседовавших за столиком в некотором отдалении. Сердце на миг сжалось, и Уилсон отодвинулся подальше в тень, так, чтобы между ним и теми двумя оказалась кадка с развесистым фикусом. Черт тебя побери, так и продолжаешь напиваться по барам, не думая о последствиях. Смерть Эмбер тебя ничему не научила. Расслышать, о чем шла речь, из его угла было невозможно, но он прекрасно видел выражение лица Хауса. Абсолютно нормальное. С точно выверенной долей скепсиса и насмешки. С чего Кадди взяла, что тот нуждается в помощи? На взгляд Уилсона Хаусу было совсем неплохо. Облегчение от этой мысли смешивалось с изрядным разочарованием. Приходилось признаться самому себе, он ждал, что Хаус будет страдать без него. Не бесконечно, конечно, но хотя бы… Сочтя эту мысль недостойной и загнав её в глубины подсознания, Уилсон заказал еще глинтвейна, не решаясь покинуть бар на глазах бывшего друга и его собеседника. Пялиться на Хауса он тоже не собирался, потому старательно смотрел в стакан, игнорируя все вокруг. Но совершенно против воли, он то и дело вскидывал глаза на явно дружески болтавшую парочку. Вот Хаус нахмурился. Вот раздраженно сощурился. А вот это выражение бывает у него на лице, когда он язвит, то есть практически всегда. А вот так… так тепло и насмешливо-серьезно Хаус смотрел только на него. Раньше. Очень редко. Чем тот, другой, заслужил этот взгляд? Тсссс. Спокойно, Уилсон. Куда это ты собрался? Что ты собираешься сказать тому парню? «Убирайся от него, он тебя уничтожит», или «Оставь его в покое, он мой»? Ты же сам решил уйти. Вот и уходи.
Он сам не помнил потом, как добрался до двери и куда шел по безлюдным полуночным улицам. Странное оцепенение отпускало медленно, уступая место злости на себя, на Хауса, на того парня из бара, на весь мир. Это чувство Уилсону тоже не нравилось. Прижавшись лбом к прохладной и шершавой стене, он медленно считал до ста, выравнивая сбившееся дыхание. Ни Хаусу, ни воспоминаниям о Хаусе, ни собственной ревности он не даст себя разрушить. Он не будет чувствовать того, что не хочет. Он не будет злиться. Вот и все. Облегчение от вновь обретенного контроля над эмоциями вызвало легкое головокружение и ощущение ватных коленей.
Неожиданно шеи коснулось холодное лезвие.
- Бумажник, живо! – громко прошептали в ухо.
Видимо, сказалось напряжение и не до конца ушедшая злость, но вместо того, чтобы по велению логики отдать бумажник, в котором было не так уж и много денег, Уилсон стремительно развернулся, выворачиваясь из захвата. Кулак с глухим хрустом встретился с челюстью нападавшего, и, глядя на тело, с коротким стоном на рухнувшее к его ногам, Уилсон ощутил вдруг абсолютно неконтролируемое злорадное удовлетворение. Но инстинкт врача всё же взял верх. Коротко вздохнув, он полез в карман за мобильником, вызвать «скорую». И тут внезапный удар по затылку короткой вспышкой боли отправил Уилсона в темноту.

- Чего ты здесь делаешь?
- Вы собираетесь напиться в одиночку, а я собираюсь на это посмотреть. Должно быть преомерзительнейшее зрелище.
- Скажи честно, тебя Кадди послала за мной присмотреть? Я видел, как вы шушукались. Она может выставить меня из госпиталя на месяц, но не может оставить в покое.
- Ну, разумеется, - Дуглас без приглашения плюхнулся на стул напротив Хауса и теперь изучал стащенное с соседнего столика меню. – Не думаете ли вы, что внимание к вашей персоне может быть продиктовано чем-нибудь кроме меркантильного денежного интереса? Кадди неплохо платит за присмотр.
- Врешь, - констатировал Хаус. Он заказал бутылку виски и теперь постепенно наливал из неё в стакан.
- Вру, - легко согласился детектив. – Она обещала дать мне, если вы переживете этот месяц.
- Опять врешь.
- С вами не интересно, вы все знаете, - Дуглас развел руками.
- Так чего ты не уходишь?
- А может, я не соврал? Если я уйду, вы никогда не узнаете, правда это, или нет.
- А с чего ты взял, что мне это интересно?
- Но вам же интересно.
- Мне нужны доказательства, что ты не врешь, - Хаус задумчиво покачал виски в стакане, исподлобья глядя на детектива.
- Я предоставлю фотоотчет, - закатил глаза Дуглас.
- …сделанный в фотошопе.
- Зачем такие сложности? Я просто скажу, что Кадди случайно нашла и отняла камеру.
- И я должен буду в это поверить? Чего тебе нужно? – Хаус недобро посмотрел на собеседника. – Я, кажется, просил оставить меня в покое. Иногда мне хочется побыть одному. Знаешь, бывают такие причуды у людей.
- Это из-за него? – и не думал отступаться детектив. – Вы напиваетесь из-за вашего Уилсона. Что в нем такого, ради чего можно себя угробить? Только не говорите, что вы с ним спали.
- Редкая проницательность, - невозмутимо ответил Хаус, наливая второй стакан виски и пододвигая его детективу. – Если хочешь торчать тут со мной, то придется вместе со мной и напиваться.
- Так все-таки, - Дуглас сделал большой глоток, даже не поморщившись, чем заслужил одобрительный взгляд Хауса. – Вы, конечно, вольны делать со своей жизнью, что пожелаете, и убивать себя тем способом, что вам больше по вкусу…
- Вот, - Хаус отсалютовал стаканом. – Приятно, когда тебя понимают.
- …но скажите, какой смысл делать это назло человеку, который явно дал понять, что вы ему не нужны?
- Это неправда, - Хаус медленно поднял взгляд и Дуглас изумился произошедшей перемене. Столько теплоты было в этом взгляде, что предназначаться детективу он просто не мог. Хаус едва заметно улыбнулся какой-то своей мысли, но уже в следующий миг наваждение исчезло. – Впрочем, черт с ним. Почему бы тебе не поверить, что я могу напиваться и ради себя самого? Потому что мне скучно, некуда девать свободное время и я давно иду по пути саморазрушения, сворачивать с которого мне просто лень. Можешь спросить Кадди, она тебе все подтвердит.
Дуглас открыл было рот для новых аргументов, но Хаус его перебил.
- Ну вот, - протянул он. – Кадди обещала мне номер своего психотерапевта, но, кажется, решила прислать его самого. Дуглас, ты прекрасно маскировался все это время под безобидного честного детектива. У тебя талант, не всякий так смо…
Замолкнув на полуслове, Хаус вдруг встал из-за стола и решительно направился к двери. Детектив удивленно последовал за ним.
- Что за черт? – он ухватил довольно быстро хромающего Хауса за рукав. – Мне пришлось за вас расплачиваться. Это такой хитрый ход?
- Тссс. Он не должен нас слышать, - прошипел тот тихо.
- Кто? – Дуглас тоже перешел на шепот.
- Уилсон. Он был в баре. Заметил нас и ушел.
- И что?
- И теперь мы идем за ним.
- Зачем?
На этот вопрос ответа у Хауса не оказалось, потому он только пожал плечами, сворачивая в переулок, где минуту назад скрылась знакомая фигура.
- Вы сами себе противоречите, - продолжал шептать Дуглас. – Четверть часа назад вы послали его к черту, а теперь преследуете.
- Я не преследую, я просто проверяю, что он благополучно доберется до дома.
- Хаус, вы пьяны.
- И что?
Внезапно их внимание привлекло какое-то движение в темноте, и Хаус, оттолкнув Дугласа, бросился на звуки, забыв о собственной хромоте и не замечая боли в ноге. Рванувшись следом секундой позже, детектив застал три лежащих на земле тела и Хауса на коленях возле одного их них.
- Скорую, быстро.
Дуглас едва успел ухватить ударивший его в грудь телефон.


- Небольшая внутричерепная гематома.
- Вторая операционная готова.
- Спасибо, поняли.
- Жар не спадает.
- Повреждение гипоталамуса?
- К счастью нет, просто банальная пневмония.
- Чем его так?
- Судя по повреждениям, тупым твердым предметом, предположительно отрезком тонкой металлической трубы.
- Спроси у полицейских.
- Или у нападавших, когда снова смогут говорить. После Хауса у них обоих сложные переломы челюсти.
- Но если так сильно надо, то можешь попросить их написать.
Хаус ничего не слышал, кроме мерного писка приборов. Пожалуй, впервые в жизни он не смог бы отдать внятного распоряжения. Из всех эмоций остался только страх. Он изо всех сил старался взять себя в руки, но хватало их только на то, чтобы в изнеможении не сползти на пол по прозрачной стене палаты интенсивной терапии.
- Все в порядке. С ним все будет в порядке. Ничего такого, с чем бы мы не справились, - повторял кто-то, встряхивая Хауса за плечи.
- Да уведите же его отсюда.
- Нет!
- Идем, Хаус, ты все равно ничем не поможешь, - кто-то подхватил его под руки и поволок прочь по коридору. – А где его трость?
- Я-то откуда знаю, осталась где-то. Не до неё было. Могу днем поискать, если нужно.
- Все, - Хаус внезапно остановился. – Отцепитесь от меня, я уже соображаю и до собственного кабинета найду дорогу самостоятельно.
Поддерживающие руки исчезли, и он вдруг зашипел, привалившись к стене и вцепившись обеими руками в бедро.
- А до этого момента и не вспоминал о своей ноге.
- Психосоматический характер боли…
- Прекратите меня обсуждать, - зло зарычал Хаус на застывших в паре шагов Кадди и Дугласа. Собрав всю силу воли и придерживаясь руками за стенку, он медленно побрел в сторону своего кабинета. – И принесите мне кто-нибудь кофе!
- Присмотри за ним, - Кадди пихнула Дугласа в бок. Тот вопросительно на неё посмотрел, и она вздохнула.- А я за кофе. И доделаю кое-какие бумаги, раз уж меня все равно вытащили из постели посреди ночи.


Хаус вернулся домой только под утро, полностью вымотанный физически и психологически, и сразу упал на диван, не в силах пошевелиться или раздеться. Прошла, наверное, пара часов, пока он стряхнул с себя оцепенение и начал стягивать одежду. Выпавший откуда-то конверт привлек его внимание только потому, что он точно помнил, что ничего подобного в его карманах быть не должно. Вытряхнув на ладонь почти невесомую карту памяти, он недоуменно на неё посмотрел и сунул в специальное гнездо ноутбука. На карте оказался всего один аудиофайл, который Хаус без особых раздумий запустил. Постепенно его лицо становилось все более задумчивым. В какой-то момент он откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза рукой, и остался в такой позе, даже когда запись кончилась и в комнате повисла тишина.
Раздавшийся через несколько часов телефонный звонок не сразу вывел Хауса из задумчивости.
-Слова лгут, - пробормотал тот, нашаривая телефонную трубку. – Как же любим мы все усложнять. Да, Кадди? Нужда во мне оказалась сильнее твоего упрямства?
- Я думаю, нам нужно поговорить об Уилсоне.
- Что с ним? – вскинувшись, нахмурился Хаус.
- С медицинской точки зрения, все в порядке. Через пару дней будет дома, - поспешно ответила женщина. – Я… недавно говорила с ним, думаю это важно.
- Какого черта?! – рявкнул Хаус, неожиданно взрываясь. – Уилсон, Уилсон. Других тем для разговоров нет? Да оставлю я в покое вашего драгоценного Уилсона! И, знаешь, Кадди… Я увольняюсь.
Трубка резко ударилась об стену и осыпалась на пол по частям. Хаус тяжело вздохнул.
- Если вам от этого легче.


Уилсон до сих пор чувствовал себя идиотом. События того вечера перед ударом по голове местами словно терялись в тумане, но мысли и эмоции вспоминались достаточно четко и оставляли ощущение неловкости и непонятной ошибки. Хотелось верить, что все это было порождением жара и воспаления легких. Глупостью было в таком состоянии вообще выходить на улицу, а уж тем более пить вино, возвращаться одному по темноте и лезть в драку. Можно сказать, он еще легко отделался. Откуда тогда это чувство упущенной возможности? Нет, он просто еще не совсем здоров.
Еще большей глупостью была странная обида на Хауса за то, что тот ни разу не зашел его навестить. Кадди сказала, что он отстранен от работы на месяц, но не стала уточнять за что именно. А Уилсон не стал спрашивать. Он ведь решил забыть о существовании Хауса, не так ли? Рассказ о том, насколько Хаус был испуган его травмой, приятно грел сердце, оставляя вместе с тем горькое чувство вины, временами переходившее в легкое злорадство. Вот тебе тем же самым по тому же месту.
В результате Уилсон взял лист бумаги и начал чертить схему своего отношения к Хаусу. Через десять минут одного листа стало мало, и он приклеил к нему второй прозрачным скотчем. Еще через полчаса Уилсон подумал, что все это бред и рано он выписался из больницы. В этот момент раздался звонок в дверь. Теоретически там мог быть кто угодно, начиная от рекламного агента, но Уилсон ни на миг не сомневался, кого увидит за дверью.
- Наверное, ты прав, - без предисловий начал Хаус, остановившись на пороге и не пытаясь пройти дальше. – Я эгоцентричный наркоман с дурным характером и суицидальными наклонностями. Я боюсь открываться и не умею выражать свои чувства словами. А тебе всегда были важны слова.
- Хаус… - Уилсон тяжело вздохнул, сжав виски пальцами. Кажется, у него начиналась мигрень. – Мы оба здорово виноваты. Давай не будем запутывать все еще больше. Я не готов к разговору с тобой.
Он попытался закрыть дверь, но Хаус с легкостью её удержал.
- Подожди. Я просто хочу, чтобы ты знал. Ты мой единственный друг, чтобы ты не говорил и не думал по этому поводу. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Если для этого нужно уйти, я уйду. Мне достаточно просто знать, что с тобой все в порядке. Вот теперь все. Прости, мне пора. У меня через полчаса самолет.
Хаус начал тяжело и медленно спускаться по лестнице. Уилсон закрыл дверь и прижался лбом к косяку. Хаус опять оказался сильнее и пошел дальше по пути принятого решения. Он всегда идет до конца, а ты довольствуешься полумерами. Проклятие. Уилсон с силой ударил кулаком по двери. Хаус сейчас улетит, а он даже не спросил куда именно. Поспешно одевшись, он быстро слетел по лестнице. Он не знал, успеет ли застать Хауса в аэропорту и что ему скажет, но сейчас это казалось неважным. Слова найдутся, нашелся бы Хаус.

Хаус нашелся даже ближе, чем Уилсон собирался искать. На последней ступеньке лестницы. Уилсон застыл, во рту пересохло, и ноги отказались идти дальше. Он молча опустился рядом с Хаусом, задумчиво смотревшим на часы.
- Двадцать минут. Я уже начал сомневаться, что придешь.
Уилсон покачал головой и расхохотался.

Конец.

@темы: Фанфики

---

Читаем классику

[фаргаш]

Название: Глава первая. Начало.
Автор: Sky Blue Reverie
Переводчик: фаргаш
Пейринг:Стивен Фрай/Хью Лори
Рейтинг: NC-17
Саммари: задумано как фальсификация, как цитата из фиктивного (глубоко слэшного) продолжения автобиографии Стивена Фрая «Моав - умывальная чаша моя». Эпизод: Встреча Хью и Стивена.
Дисклеймер: я умоляю Хью или Стивена подать на меня в суд за клевету – с тех пор как правда является лучшей линией защиты, я должен услышать их ответ под присягой, что из написанного мной не соответствует истине.
От переводчика: автор ориентировался на «Моав …», переводчик – на автора, надеюсь, вы не ждете от копии с подражания высокой художественности. Нарочитость и тяжеловесность осознанны и намеренны.

Невыполнимая задача - переоценить важность моей встречи с Хью Лори. Тогда курс моей жизни был изменен: после этой встречи мое существование всегда вращалось вокруг него. Конечно, я влюбился в него мгновенно. Мои чувства к Мэтью, первому мальчику, которого я когда-то любил, теперь казались одинокой каплей дождя по сравнению с цунами моей любви к Хью. Это было подавляюще абсолютным, это поглотило меня. Это поглощает меня все еще.

Нас свела Эмма Томпсон на театральной вечеринке в честь Эдинбургского «Фриндж»* Фестиваля 1980 года. Эта фраза содержит сухой биографический факт, но и близко не приближается к выражению той изменяющей мир сенсации, осознание глубины которой остро настигло меня в тот же момент, как это случилось. Я встряхнул его руку, заглянул в его невозможно голубые глаза, и для меня все было кончено, finito, caput, сердце, рухнувшее куда-то под диафрагму, и уже властно вызывающее медоточивую романтическую поэзию, начинающую выплескиваться из глубин моего естества.

Любовь с первого взгляда, возможно, кошмарное клише, но я - живое доказательство его существования. К счастью для меня, мой рот продолжал сочиться бессистемными остротами, даже когда мои внутренности сжались, мой член болезненно отвердел, и мое сердце, как я упомянул ранее, сдалось и выбросило белый флаг еще до того, как к запалам поднесли фитили, чтобы сделать первый залп.

Я не могу отдать должное красоте Хью из-за несовершенства самих слов. Черные значки на странице никогда не могли ухватить невыразимое, неотразимое изящество и мощный магнетизм, который был, и есть Хью. Те из вас, кто видел Хью в одной из его многочисленных кино- или телевизионных ролей знают, о чем я говорю, хотя и эти средства слишком несовершенны, чтобы уловить пленяющее очарование, которое есть Хью, и Хью только.

Для тех индивидуумов, что были лишены возможности видеть его, придется не пожалеть сил моего скудного языка. Первое, что замечаешь в Хью, или как минимум первое, что заметил я, были его синие-синие глаза. Не пресная плоская синева китайского фарфора, не однообразная дистиллированная синева моих собственных глаз, но чистая, яркая, темно-синяя синева. Его глаза были цветом летнего неба над моим возлюбленным Норфолком, где я, тогда чумазый шестилетка, колесил на велосипеде по проселочным дорогам, вдыхая запах травы в полях и чувствуя себя таким свободным и счастливым, каким я себя не помню ни до ни после этого.

Я мог заглянуть в глаза Хью и тонуть там и считать себя счастливым, счастливейшим человеком. Я мог писать оды его глазам. Что я фактически и делал, все месяцы, следующие за нашей встречей, писал отвратительно сентиментальные оды его голубым глазам. Я должен пожалеть как непосредственно себя, так и Хью, и не затрудняться здесь перепечаткой тех кошмарных кусков "поэзии", и я должен пожалеть вас, не заставляя испытывать боль от чтения моей истекающей кровью бессмыслицы. Вы, возможно, поверите мне на слово, - поэмы были абсолютно, отвратительно ужасны, и поэтому никоим образом не объясняли красоты Хью, ни тогда ни сейчас.

Следующее, что я заметил, было его пленительное подвижное лицо. У него был самый смешной желобок под носом, между ноздрями и верхней губой ("подносовой" определил мой скучный напыщенный мозг), покоряющая улыбка, которая ухитрялась быть и нахальной и робкой одновременно, высокие скулы, очаровательно вспыхивающие розовым цветом, и сильная линия челюсти, сужающаяся к грациозной, длинной шее.

Эта длинная шея, в свою очередь, переходила в долговязое, худощавое тело; стройное и с великолепно развитой мускулатурой, не перекаченной, но достаточно сформировавшейся, чтобы свободно информировать мир, что перед вами мальчик - молодой мужчина - в своем абсолютном расцвете. Все это было украшено копной непослушных и легких русых локонов. Он был только на пару дюймов ниже меня, и мы всегда легко оказывались двумя самыми высокими парнями в комнате.

Я понял скоро, что моя любовь к Мэтью была любовью преходящей и мимолетной – любование его красотой сродни празднику цветения сакуры, так любимому в Японии: красота вишневых лепестков приходит на мгновение, сама временность цветения - сущность их очарования. Как только грубость зрелости оставила на нем свой отпечаток, эфирность, которая так пронзала меня, испарилась, как и моя любовь.

Этот процесс не был быстрым – он был долгим и болезненным, забрав с собой намного больше, чем смогло взять жестокое Время, сминавшее прелестную деликатность юной красоты Мэтью. Однако, это было неизбежным, столь же неизбежным как необратимая ограниченность Мэтью пределами бесстрастного Британского среднего класса.

Хью, я понял это немедленно, был другим. Красота Хью была красотой симфонии или картины кисти одного из старых мастеров – той красотой, которая только возросла бы с годами, став глубже и сильнее. Течение времени, конечно, подтвердило мое впечатление. Если б я еще смог заставить самого Хью поверить в это.

Хью краснел бы, читая эти слова: он привлекательно, разочаровывающе скромен, и абсолютно не в состоянии заметить собственную неотразимость. Все это пронеслось через мой мозг в первый же момент нашей встречи, и изменило меня навсегда.

Вы, возможно, смеетесь, вы, возможно, глумитесь, вы, возможно, называете меня лживым ублюдком, но я согласен на детектор лжи, и я принесу любую присягу, известную человечеству, что я знал, я знал мгновенно, что Хью станет всепоглощающим желанием, огнем, единственным содержанием и страстью моей жизни. Я знал, что я не буду никогда хотеть кого-либо, никогда любить кого-либо, никогда вожделеть кого-либо, никогда после встречи с ним, никого, кроме Хью.

И никогда не желал. Я не верю в рок, или в судьбу, или десницу Божию, или добрых гениев, или парады звезд и планет, но я по-настоящему полагаю, что Хью и я были созданы, чтобы найти друг друга. Если бы мы не встретились этой ночью, мы все равно встретились бы, так или иначе. Я не считаю себя ни религиозным, ни суеверным, но Хью и я … это было неминуемо, неизбежно.

Мысль, что я мог никогда не встретить Хью, что его могло никогда не быть в моей жизни, просто слишком страшна, чтобы родиться в моей голове. Я отказываюсь рассматривать эту возможность. Я нашел бы его так или иначе.

Но я отвлекся. Возвращаюсь обратно к той ночи.

Как я быстро обнаружил, Хью был настолько же интеллектуален, насколько он был красив, и к моему глубокому изумлению он мог заставить меня смеяться так же легко, как дышал.

Я привык быть главным клоуном в любой толпе, но его юмор был настолько утончен и сдержан, там, где я был очевиден и невыносимо помпезен, что он легко сделал меня в своих импровизациях, представляющих профессоров, однокашников и общественных деятелей. Мы говорили в течение многих часов этой первой ночи, так как я монополизировал его внимание абсолютно бесстыдно, все это время планируя его обольщение.

Обольщение, на самом деле, неправильное слово, я знал уже, что не буду удовлетворен простым покувыркались-потискались, как например было с Мэтью. Скажем, скорее, что я планировал его завоевание. Я должен был сделать его моим, телом, сердцем и душой. Мое желание получить его было так же непобедимо, как инстинкт самосохранения, и так же целиком эгоистично. Тут же я ощутил, что мне придется ступать очень мягко, потому что любые внезапные движения могут спугнуть полет этого божественного создания, а я знал, что его потеря должна будет обернуться полным крушением всей моей жизни.

Конечно сексуальные побуждения – сегодня мы свалили бы все на «гормоны» - молодого мужчины намного сильнее, чем слабая власть его рационального мозга, особенно, когда естественные химические соединения, галопирующие по его венам, пришпорены алкоголем и марихуаной. Так что это случилось: Хью стал моим в гардеробе этой ночью.

Я рассудил, что мы можем оба притвориться, сразу или позже, что это был просто пьяный эксперимент, звучный и яростный, но не значащий ничего. Конечно, для меня он означал все. Мы ввалились вместе в тесное пространство, он – прижимающийся спиной к стене, я – прижимающий ладонь к кирпичам над его плечом - мы привели друг друга к завершению отчаянно, грубо, и без всякого мастерства.

Это было быстро, это было грязно, это было обязано оставить следы раздражения на наших гениталиях, это был самый потрясающий оргазм, который я когда-либо испытывал.

Моментом позже, когда мы вывалились из гардероба, Хью был уже виноват и застенчив и, стараясь не встретиться со мной взглядом, произнося поспешное «добройночи», оставил меня там, физически насыщенным, но еще более одиноким, чем когда-либо. Это установило образец наших отношений, которому мы следовали в течение многих лет.

Я все еще задаюсь вопросом, даже сегодня, насколько все было бы иначе, если бы тогда я смог ограничить себя, и не рвануть так далеко и так быстро. Хотел бы я, теперешний, иметь возможность встряхнуть тогдашнего юного себя и внушить ему, что стоит учиться терпению, чтобы однажды иметь хоть унцию, и что результат стоил бы ожидания.

Но, конечно, ничего бы из этого не вышло - мое юное Я получило бы возможность поглумиться, издеваясь над нотациями мягкотелого седеющего кретина средних лет, объясняющего ему, как плести любовные интриги, и конечно я на самом то деле не знаю, что случилось бы, сдержи я себя тогда. Возможно, все было бы еще хуже, возможно, он вообще никогда не стал бы моим.

В любом случае, нет смысла гадать. Это случилось. Так или иначе я доставил себя обратно в Кембридж на следующий день, даже не могу сейчас вспомнить как. Но я абсолютно ясно помню, я был уверен, что только что потерял свой единственный шанс на счастье.

В результате на меня обрушилась сокрушительная депрессия. Раньше я уже испытывал это состояние: отчаяние, полное опустошение и осознание своего убожества, теперь я должен был испытать это снова. Дважды я опускался до самого эгоистичного, презренного акта, из тех, что можно вообразить, - неудавшейся попытки прервать свою собственную жизнь. Сделал бы я это в тот раз и насколько успешно, не могу сказать, поскольку, когда я сидел у себя в комнате в Кембридже на следующий день после вечеринки, чувствуя, как черный груз отчаяния опускается на меня, раздался стук в дверь и в нее просунулась голова Хью.

В те дни в Кембридже дверные замки использовались редко. Дверь запирали, только если онанировали, ковырялись в носу, готовились к экзаменам или предавались другим видам абсурдного и социально неприемлемого поведения. В настоящее время, я уверен, двери загажены замками, цепями, смертельными засовами, железными решетками, а посты службы безопасности расположились в зданиях каждого общежития, чтобы предотвратить любую попытку хищения нашей уязвимой юности, но в те далекие дни мы были младенчески невинны и доверчивы, и, насколько мне известно, никакого вреда это никому не причинило.

Исходя из общих правил, моя дверь не была заперта, так что голова Хью просунулась в комнату непосредственно после стука.

Его волосы были еще влажны и ерошились после недавнего душа, он был одет в ужасающий горчично-желтый джемпер грубой вязки и обтягивающие джинсы. Увидев его, я, естественно, пришел в экстаз, но был абсолютно сбит с толку - я задался вопросом, что могло им управлять в желании найти меня после столь явного замешательства и отвращения, вызванного нашим столкновением в предыдущий вечер. Краснел он уже неистово.

Мое тело отреагировало в точности так, как при первой нашей встрече - он имел огромную и необъяснимую власть над моей автономной нервной системой, и я откровенно хотел содрать с него эту отвратительную одежду, толкнуть в мою кровать и очень тщательно оттрахать. Однако на этот раз я буду действовать хладнокровно. Я дам ему инициативу, а затем последую за ним. Я не совершу одну ту же ошибку дважды.

"О, привет - Гарри, не так ли?"- начал я беспечно.

"Ну, фактически, Хью," - сказал он.

"А-а, ну да, Хью. Извини, вчера вечером я был вдребезги, причем абсолютно, удивляюсь, что не забыл свое собственное имя, не то чтоб чье-нибудь еще. Вчера я мог заниматься сексом в гардеробе и сегодня не иметь об этом никакого гребаного представления". И я адресовал ему свою самую лживую из всех лживых страдальческую улыбку.

Очаровательно, его румянец даже приобрел еще более насыщенный оттенок пурпурного, и Хью начал заикаться. "Извини, я не должен был, я предполагал, я … просто я," - он повернулся чтобы уйти. А вот этого делать не стоило, совсем.

"Нет, нет, не уходи! Я, возможно, не могу помнить всего, но я хорошо помню наш разговор – твое представление Маргарет Тэтчер было положительно блестящим. Заходи, садись, будь как дома. Так что там было, что привело тебя в мою скромную обитель?"

Он беспокойно угнездился на предложенном мной стуле, ерзая и оглядываясь по сторонам, как школьник, вызванный в кабинет директора за нарушение правил школьного распорядка. Он был абсолютно неотразим.

"А, ну, мы вчера говорили о «Фамильной чести Вустеров», и я сказал, что хотел бы почитать, а ты предложил одолжить мне эту книгу", – лихорадочно сообщил он.

Итак, вчера я в достаточной степени владел собой, чтобы предоставить ему старый предлог с одалживанием книги! Я поздравил себя, похвалив за предусмотрительность.

"О, да, она, безусловно, где-нибудь здесь", – произнес я, неопределенно указывая на свои переполненные книжные полки.

Некоторое время мы непринужденно болтали, соскальзывая в удобное приятельство, с которого начали вчера вечером. Я зажег сигарету, и его внимание с лестной пристальностью сфокусировалось на моих губах, когда я затянулся, а затем выпустил дым. Я поднял бровь и предложил ему мою сигарету, он взял, а я, вытянув из пачки другую и снова закурив, решил немного поиграть с судьбой.

"Итак, - мой тон был небрежным, - ты пришел на вечеринку с Эммой, я прав? Вы двое … вместе?"

Сжав губы и выпустив в комнату поток дыма, он приподнял бровь, возвращая мне мои же жесты. "А что, вообразил меня своим?"

О-эй, а у котенка есть когти, - подумал я. “Конечно, а кто бы не вообразил?" - я ухмыльнулся, позволяя ему принять это за шутку или нет, как пожелает.

Он ухитрился покраснеть еще больше, но тему развивать не стал. Вместо этого ответил на мой первоначальный вопрос.

"Нет - то есть, Эмма и я какое-то время встречались, а сейчас мы просто друзья", - сказал он.

Я решил поискушать свою судьбу еще немного. "Встречаешься с кем-нибудь сейчас?"

"Ничего серьезного", - ответил он, глядя мне прямо в глаза. Я улыбнулся.

"Хорошо".

Следующие несколько недель были заняты процессом впадения в «нравиться». Я уже влюбился, конечно - это легко, любой это может, даже такой эмоционально чахлый юноша (не так давно подросток), как я например. Но мне никто и никогда не нравился так, как нравился Хью, и самое удивительное, мне казалось, я также ему нравился. Не уверен, что до этого я кому-нибудь искренне был интересен. Любим, да. Моя мать, несомненно, любила меня, моя сестра Джо обожала меня, даже мои отец и брат, на свой особый манер, искренне любили меня.

Другие тоже восхищались мной - своим отвратительно бойким языком и способностью к актерству я пропитывал свой путь и сочился сквозь закрытую школу, тюрьму и мои первые годы в Кембридже, собирая определенное количество поклонников и даже приятелей. Но несмотря на все это, я всегда чувствовал дистанцию, пространство, стену между мной и остальной частью мира. Они видели только то, что я хотел, чтобы они видели, они были околдованы или оскорблены, возмущены или довольны, и ничего более.

Хью видел меня. Он был первым человеком, способным на это, и я полагаю, что он остается единственным обладателем этого сомнительного достоинства. Он понимал, и понимает меня, инстинктивно. Между нами не было ничего надуманного, никаких глубоких бесед о наших «внутренних детях» или совпадении чакр или каких там еще последних трескучих фразах нового века, не было нужды. Он знал меня, я знал его. Этого было достаточно.

Не то чтобы Хью знал обо мне все, нет, конечно. Я был тогда, и остаюсь им до сих пор, абсолютным виртуозом эмоциональной манипуляции, обмана, мошенничества и неискренности. Например, я запомнил его классное расписание, расписание его тренировок по гребле (он больше не участвовал в соревнованиях, но все еще регулярно тренировался для поддержания формы и просто для удовольствия), я знал расписание его занятий, знал, где он ест и куда идет отдохнуть, и я организовал свою жизнь вокруг всего этого так, чтобы «случайно сталкиваться» с ним как минимум несколько раз в неделю.

Никогда достаточно часто, чтобы натолкнуть его на подозрения, но никогда достаточно редко, чтобы надолго выпасть из круга его мыслей. Я был и легкомыслен и беспечен во время этих встреч. Я мог быть любым, только бы не спугнуть его.

В свою очередь, он, казалось, принимает и даже приветствует мое общество, находя меня в моих комнатах по несколько вечеров в неделю. В конце первой недели мы уже писали вместе, и та же удивительная алхимия, которая питала нашу дружбу, сплавила наши писательские таланты так, что результат наших усилий стал чем-то много большим, чем простая сумма частей.

Он застенчиво признался мне через пару дней знакомства, что сам попросил Эмму представить нас - он увидел меня в спектакле Кембриджских «Огней рампы»**, и подумал, что возможно мы могли бы сотрудничать над проектом, который занимал его в то время. Я был, естественно, чрезвычайно польщен этим признанием.

Я не признался в ответ, что по уши влюбился в него, что планировал свои дни вокруг наших «случайных» встреч, что все мои мысли были сосредоточены только на нем, что я грезил о нем во сне и наяву.

Действительно, давайте поговорим о грезах. Сны, мои сны. Сны поглотили меня настолько, что в те месяцы я не смог бы существовать, не предаваясь им.

Никогда раньше я не был зачумлен этим проклятием мальчиков из закрытых школ - ночными поллюциями. Пара таких эпизодов, конечно, была, но была случайностью, не стоящей ни заботы, ни комментария. Тех мальчиков в школе, кто переживал частые влажные сны, естественно, беспощадно дразнили, и одному из них, как я помню, соседи по корпусу даже подсунули под кровать магнитофон, чтобы записать его эротические всхлипы и стоны, которые были позже воспроизведены посредством общешкольной громкой связи к абсолютному восторгу всех, кроме, конечно, штата школы и самого неудачника непосредственно.

В общем, я удачно избегал всего этого, до сих пор. Я был благодарен, что у меня есть своя личная комната в общежитии, потому что каждый вечер каждого дня я отдавался эротическим снам, настолько ослепительным, что ничего близкого к ним никогда не могло вызвать мое бодрствующее воображение. Звездой каждого из них был, конечно, Хью, и каждый был непотребнее, извращенней и порнографичней предыдущего.

Некоторые из них были относительно невинны, отражая то, чем мы втайне от других занимались в моих комнатах, в его комнатах, в пустых комнатах на вечеринках, да где угодно, где желание настигало одного из нас и мы могли найти немного уединения. Мы впивались друг в друга руками и ртами, и во многих из моих грез я вновь пережил не одно из наших реальных столкновений, снова лаская его руками или языком.

В других снах я творил с Хью такое, что краснею при одной мысли об этом. Я трахал его, еще и еще погружая свой член в эту красивую светлую плотную задницу. Ощущение его было за пределами всего, что я когда-либо знал. В моих грезах он подчинялся мне целиком, умоляя взять его, сделать его своим, обладать им.

Он умолял меня трахать его, и я охотно соглашался, вначале медленно, нежно, затем всаживая в него все жестче и быстрее, пока мы оба не начинали захлебываться, содрогаясь, изнемогая в стонах, его анус сжимал мой член, его ноги обвивались вокруг моей талии, заставляя входить все глубже. Я входил до предела, и он взрывался спермой между нашими телами, забрызгивая нас обоих. В других снах я брал его привязанным за запястья и лодыжки к моей кровати, мучительно присасывался к его потрясающей коже и оставлял на нем свои метки, на всем его теле.

Как минимум однажды, я помню, я мечтал, что мочусь на него, заявляя права на свою собственность, на самый примитивный манер помечая свою территорию, орошая его мочой, а он задыхался и стонал в экстазе, и говорил мне, что он мой, весь мой и только мой. Признаюсь, что память об этом сне все еще имеет мощную власть надо мной. Я едва сдерживаю возбуждение даже сейчас, когда просто пишу эти слова.

В другом сне - но нет, есть пределы, за которые даже я, сдвинутая на собственных исповедях шлюха, не пойду. Некоторые вещи лучше всего оставлять невысказанными. Я не стыжусь своих желаний, но я в курсе, что нахожусь в явном меньшинстве относительно определенных склонностей, так что я не хотел бы смущать или вызывать отвращение читателя дальнейшим пересказом моих весьма капризных фантазий.

Никогда он не трахал меня, ни в жизни ни в моих мечтах. Мой первый сексуальный опыт оставил меня, как бы сказать, настороженным и измотанным - не то, чтобы я был изнасилован или мной грубо воспользовались или что-нибудь в этом роде, но я нашел, что брать мне нравится несравнимо больше, чем отдаваться. Однако я никогда не осмелился и близко подтолкнуть Хью к мысли о том, что он позволит себя отыметь.

Но в моих снах, в моих снах я брал его каждую ночь, в каждой позиции из тех, что можно представить и тех, о которых могу сказать: не знал, что мое извращенное воображение способно на такое. Я трахал его приватно, на публике, на кафедре перед полной аудиторией, в кровати моих родителей (уверен, у доктора Фрейда есть что мне сказать по поводу непосредственно этой мечты), в поле, полном маргариток, в комнате, полной моих старых школьных учителей, которые оценивали мои действия, я трахал его, стоя и лежа и сидя и оседлав, во всех вариациях всех поз Кама Сутры, плюс те, которых там не было. В мечтах я мог говорить ему то, чего никогда не смог позволить себе в жизни.

Я изливал ему душу, говорил, что люблю его, что боготворю его, что он нужен мне, что не перенесу разлуки, что я хочу провести каждый день оставшейся мне вечности, поклоняясь ему. И в моих снах он отвечал мне взаимностью. Мои сны были для меня столь же реальны, как реальна действительность дня.

Каждая деталь была насыщена яркостью и остротой, звук безукоризнен, цвет бесподобен. Ощущение кожи Хью, его жар, стук его сердца, звук его голоса, вкус его губ - все это окружало меня, как только я закрывал глаза и уплывал в ночь. Несмотря на тот факт, что я мастурбировал чаще, чем когда-либо в своей жизни, я просыпался каждое утро среди простыней, пропитанных потом и спермой, все еще окруженный тонкими обрывками грез более интенсивных, насыщенных и возбуждающих, чем все, что я до этого испытывал.

Я пробуждался от этих грез, теряя с ними блаженство рая, снова и снова. Сны... сны были совершенны.

Наша действительная сексуальная жизнь была далеким отголоском моих грез.

Я знал, что наши отношения, какими бы они ни были, будут продолжаться ровно до тех пор, пока мы оба сможем притворяться, хотя бы бездарно, что они ничего не значат.

Те один или два случая, когда я выдавал слишком много взглядом или своим болтливым языком, я видел едва завуалированную панику в его глазах, и быстро вставлял остроту или умную фразу, пока не убаюкивал его чувство опасности. Мы оба вели себя так, как будто ничего не происходило, а если что-то и было, то это лишь проявление юношеского темперамента, только способ снять напряжение, только эксперимент или только игра, или только все что угодно, только не то, чем я так отчаянно хотел, чтобы это было.

Я смирился с невозможностью иметь больше, чем у меня есть - сказать по правде, я и не считал, что заслужил большего. И если какая-то предательская часть меня настаивала, что я хочу большего, даже если и не заслуживаю, что ж, было легко ее игнорировать, загнав в дальний угол сознания, когда Хью лежал в моей кровати, со спутанными волосами, раскрасневшийся, со сбившимся дыханием, глазами, остановившимися на мне, отчаянно пытающийся задушить стоны, чтобы не быть услышанным через бумажно-тонкие стены, когда я сжимал губами его твердый член.

Я был печально известен в колледже своей бьющей в глаза, почти агрессивной гомосексуальностью. Было известно, что я окружен свитой преданных мальчиков, которые кормят меня очищенным виноградом и удовлетворяют каждую мою сексуальную прихоть. Также было известно, что я лишил девственности половину команды по регби и всех членов Хора Королевского Колледжа. Как и большая часть всего, что известно обо мне, ничего из выше сказанного и близко с истиной не стояло.

Не было никого, только Хью. Частично причиной этого была моя глубокая неуверенность в своем теле и в себе самом, я не слишком доверял своим навыкам борьбы на любовной арене. Но даже исключая все это, как только я встретил Хью, я потерял интерес к любому, кто им не являлся. Конечно, никто не подозревал в наших отношениях ничего большего, чем дружба, - в конце концов, Хью был настолько же очевидно гетеросексуален, насколько я открыто был геем.

Естественно, шутки ходили, но они не значили ничего .

О, был, несомненно, кто-то из нашего круга, кто знал - кто видел, как Хью, выходя из комнаты, смутился и вспыхнул, а в следующий момент за ним появлялся ваш покорный слуга, напоминая общеизвестного кота, проглотившего канарейку, или, точнее, наглотавшегося сливок. Но кроме этих немногих, кому я доверял, не было никого, кто бы догадывался.

В своих предыдущих сексуальных связях я был, извините за выражение, гораздо больше заинтересован в получении удовольствия, чем в доставлении его. Я, конечно, никогда сознательно не оставлял партнера неудовлетворенным, но откровенно всегда рассматривал это как необходимую хозяйственную работу - своеобразную цену, которую каждый платит за свое удовольствие. Но только не с Хью. С Хью я был совершенно опьянен желанием довести его до экстаза, собственное удовлетворение мало меня беспокоило.

Каждый стон, вырванный из его уст, был победой, каждый сдавленный крик - символом чести. Видеть его лицо, когда его большой тяжелый член пульсировал и извергался в моей руке или во рту было практически религиозным опытом.

Чаще всего он заканчивал наши схватки целиком обнаженным, тогда как я оставался по большей части или полностью одет. Мое еще-одетое состояние устраивало нас обоих.

С моей стороны, меня это устраивало из-за постоянной неловкости от сознания, насколько отталкивающим будет казаться мое бледное, мягкое, покрытое гусиной кожей, нетренированное тело в сравнении с его - загорелым, мускулистым, здоровым, прекрасным. Вот, опять это слово, здоровый. Я ненавидел слово, но я любил тело Хью, которое излучало здоровье каждой молекулой, каждой совершенной линией.

Он абсолютно не подозревал о своей привлекательности, и он никогда, ни словом ни делом, не давал мне почувствовать себя физически непривлекательным, но я все еще остро это переживаю.
С его стороны, его устраивало такое положение вещей, так как он всегда отрицал свою сексуальность, наши отношения, и все, что они значали, могли значить, или не значили, но должны были значить. Он мог расслабиться достаточно, чтобы позволить мне доставить ему удовольствие - он едва ли мог этому помешать, я совращал его весело и беспощадно при любой возможности – но когда приходило время ответить взаимностью, хорошо знакомая паника поднималась в его глазах, и я видел, что все становилось для него слишком реальным.

Так я стал знатоком начала небрежных бесед, предупреждая взаимное замешательство, как только он приходил в себя после оргазма. Мы старательно пренебрегали выдающейся выпуклостью в моих штанах, и как только он уходил, я брал член в руку, закрывал глаза и прокручивал в памяти последние события, обычно я кончал секунд за семь.

Я и близко не хочу сказать, что Хью был эгоистичным любовником. В его теле не было и нет ни одной эгоистичной жилки. Несколько раз он платил мне взаимностью, и это самые блаженные воспоминания из всего, чем я обладаю. Я все еще иногда стираю с них пыль и проигрываю по особым случаям. Но после того, как он позволял себе отдаться нашему взаимному голоду, в той же прогрессии он бежал от меня дальше и быстрее, и оставался вдали дольше.

Это стало моей постоянной дилеммой, каждый раз, когда он был со мной. Предложит ли он взаимность на этот раз? Должен ли я принять, или мягко отклонить его внимание? Стоят ли мгновения - пусть насыщенные - наслаждения, тех дней или недель тоски с его стороны и боли с моей, которые за этим последуют?

Вот несколько вопросов из тех, что заполняли мои дни в то самое время, как грезы о нем заполняли мои ночи. Даже если бы я желал легких ответов, я знал, что их нет. И я не мог сделать ничего другого, как держаться взятого курса, ступать осторожно и выглядеть безразличным, выискивая любые возможности оставаться с ним рядом.

Это было безумием, это было агонией, это было блаженством. Это поглощало меня. Хью поглощал меня, и я никогда не хотел, чтобы это закончилось.


*Фриндж (англ. Fringe - выходящий за рамки, стоящий на обочине) - внеконкурсная программа знаменитого Эдинбургского театрального фестиваля. Появилась практически одновременно с самим фестивалем: в 1947 году несколько английских театров, не приглашенных на фестиваль, приехали и показали свои спектакли рядом с теми, что были отобраны дирекцией. С тех пор "Фриндж" разросся так, что почти затмил конкурсную программу.

**«Огни рампы» (англ. Cambridge Footlights) - университетский театр Кембриджа

skyblue-reverie.livejournal.com/16822.html

Я знаю как минимум еще один прекрасный перевод этого текста, но, во-первый, переводить начала давно (надолго забросив), и, во-вторых, хотелось напомнить общественности эту эпохальную вещь

@темы: переводы, Хью Лори, Слэш, Фанфики

---

[Ferry]

ТВ Обзор: "Смерть меняет Все" 5х01 (Барбара Барнетт)
Интересная статья - разбор развития отношений Хауса и Уилсона в первой серии 5-го сезона.

@темы: Статьи

---

Угадайка

[Afinaa]

Я думаю пора открыть угадайку и узнать, как фандом мечтает вернуть Уилсона.
Ведь многие уверенны, что он вернется. И я не исключение.

Вопрос: Уилсон вернется, если...

1. увидет, что Хаус без него не скучает		29	(12.39%)
2. Лукас помирит их с Хаусом		28	(11.97%)
3. Хаус заболеет или попадет в аварию		95	(40.6%)
4. соскучится		65	(27.78%)
5. другой вариант в комментарии		17	(7.26%)
Всего:		234 Всего проголосовало: 193

---

Сыщик

[Afinaa]

Я никогда не скрывала, что Уилсон мне не нравится(я не понимала этот персонаж - ни рыба, ни мясо) Поэтому сыщик мне нравится все больше и больше. Такой же смекалистый, с великолемным чувством юмора и нестандартным мышлением. А когда он на рояле сыграл....
Вобщем купил меня этот персонаж с потрахами)))


Голосуем не кривя душой! Можно анонимно))) А можно с вынеской в комменты.

Вопрос: кто интереснее: Лукас или Уилсон?

1. Лукас		41	(23.03%)
2. Уилсон		137	(76.97%)
Всего:		178

@темы: актеры

---

Кхм...

[Anei]

Ма-ааленький фичок, с большим количеством специфических терминов...

Дифференциальный диагноз.

Бета - единственная и неповторимая Техх
Персонажи: Хаус; Чейз
Рейтинг: То ли Р-ка, то ли Нца
Содержание: дифференициальный диагноз
Дисклеймер: Мне тут ничего не принадлежит...

Пояснения автора: для тех кому непонятно много медицинских часностей.

1.

классификация опухолей

Для злокачественных опухолей характерен быстрый, чаще инфильтрирующий, рост, метастазирование и рецидивирование, наличие общего влияния на организм.
Классификация по системе TNM
Данная классификация использует числовое обозначение различных категорий для обозначения распространения опухоли, а также наличия или отсутствия локальных и отдаленных метастазов.
T — tumor
От латинского слова tumor — опухоль. Описывает и классифицирует основной очаг опухоли.
Tis или T0 — так называемая карцинома «in situ» — то есть не прорастающая базального слоя эпителия.
T1-4 — различная степень развития очага. Для каждого из органов существует отдельная расшифровка каждого из индексов.
Tx — практически не используется. Выставляется только на время, когда обнаружены метастазы, но не выявлен основной очаг.
N — nodulus
От латинского nodulus — узел. Описывает и характеризует наличие регионарных метастазов, то есть в регионарные лимфатические узлы.
Nx — выявление регионарных метастазов не проводилось, их наличие не известно.
N0 — Регионарных метастазов не обнаружено при проведении исследования с целью обнаружения метастазов.
N1 — Выявлены регионарные метастазы.
M — metastasis
Характеристика наличия отдаленных метастазов, то есть — в отдаленные лимфоузлы, другие органы, ткани (исключая прорастание опухоли).
Mx — выявление отдаленных метастазов не проводилось, их наличие неизвестно.
M0 — Отдаленных метастазов не обнаружено при проведении исследования с целью обнаружения метастазов.
M1 — Выявлены отдаленные метастазы.
G - Гистопатологическая дифференцировка
GX Степень дифференцировки не может быть установлена
G 1 Высокая степень дифференцировки
G 2 Средняя степень дифференцировки
G 3 Низкая степень дифференцировки
G 4 Недифференцированные опухоли

2.

небольшое пояснение о вирусах

Персистенция. Некоторые вирусы могут переходить в латентное состояние, слабо вмешиваясь в процессы, происходящие в клетке, и активироваться лишь при определённых условиях.

3.

и еще парочку. уж совсем на всяки случай

ЧДД - частота дыхательных движений. ЧСС - частота сердечных сокращений

Первое, о чем он думает - рак. Опухоль. Злокачественная, неоперабельна, не поддается лечению. Это не вызывает никаких сомнений. Чтобы классифицировать, не требуется биопсия. Он может как таблицу умножения, без запинки сказать, даже если его разбудить среди ночи: pT4NxpMхG4. Для этого совершенно не надо консультироваться с Уилсоном. Чейз абсолютно уверен, что тот лишь подтвердит.
А потом оказывается, что последний момент упущен, потому что привык, смирился и потерял настороженность и, как результат, бдительность. Не стоило забывать характер опухоли - инфильтрирующий: ее клетки врастают в окружающие ткани, разрушая их. И в классификации появилось одно существенное изменение: pT4NxpM1G4. Или проще говоря - метастазы.
А потом увольнение. И Чейз опять чувствует себя дураком, как многие и многие разы до этого. И чем больше времени проходит, тем сильнее чувство. Он опять ошибся.
Хаус - не рак. Точнее он поставил диагноз не тому пациенту. Это у Кадди рак. Это Форман - метастаза. А Уилсон... Уилсон - онколог.
В его случае это вирус. Вирус - это облигатный паразит, он не живет без организма хозяина. Ему нужен кто-то, на ком можно паразитировать. И Чейз даже лезет в свои лекции, чтобы напомнить себе механизм инфицирования.
Условно процесс вирусного инфицирования в масштабах одной клетки можно разбить на несколько взаимоперекрывающихся этапов:
Адсорбция
Проникновение
Перепрограммирование
Персистенция
Создание новых компонентов
Созревание и выход

Две последние Чейз решает игнорировать. Бывают вирусы, которые не разрушают клетку после терминирующей стадии. Ему сейчас вполне хватает активировавшейся четвертой. И иммунитета у него как не было, так и нет.
А еще правильный мальчик Роберт Чейз понимает, что ему перестает хватать правильной девочки Элисон Кэмерон. Потому что она была его вакциной. Но, увы... Поздно. А вирус воспользовался благоприятными условиями и развернулся во всю мощь: нарушение сна, гиперсекреция - Чейз перманентно просыпается в поту, нарушение дыхания - учащенное ЧДД, учащение ЧСС. Все это Чейз регистрирует машинально. Вот только... эрекция не вписывается в типичную симптоматику. Он прижимается лбом к холодному влажному кафелю в душе.
И когда у Элисон дежурство - теперь они не работают вместе и графики не совпадают - Чейз позволяет себе... Позволяет ему взять верх. О, нет. Хаус не снится ему в эротических снах. Не говорит скабрезные пошлости. Не трахает на скамеечке в раздевалке. Он просто смотрит. Как смотрел всегда: долго, проницательно. Иногда ухмыляется краешком губ. А иногда это просто голос. Он произносит: "Ты попал в список плохих детишек. Извини, на это Рождество никакого кожаного стетоскопа" или "Ты так раздражаешься, когда тебя обламывают", или еще что-нибудь.
Чейз зажмуривается и прикусывает губу. Быстро стаскивает трусы, отшвыривая их в сторону. Медлит, но все же сжимает рукой член.
"Все лгут".
Голос Хауса в его голове настолько реалистичен, что Чейз в панике распахивает глаза. Разумеется, его здесь нет. Страх быть застуканым, и мгновенное облегчение - кровь приливает к щекам, оставляя пятна лихорадочного румянца. Он со стоном откидывается на подушку и снова начинает дрочить: то быстрее, то медленнее, плотнее обхватывая ладонью.
Нет! Не то. Этого оказывается недостаточно. Чейз с силой ударяет кулаком по матрасу. И наконец нерешительно подносит руку к лицу, облизывает пальцы и шире разводит ноги, вскидывая бедра. С каждым новым движением Чейз хватает ртом воздух, сбиваясь на короткие всхлипы на выдохе. Он захлебывается стонами, вжимаясь затылком в подушку, идеальная прическа растрепалась, прядки липнут к вискам, одеяло сбито к изножью кровати. Чейз кончает себе на живот, обессиленно вытягиваясь на постели.
Ему нужна сыворотка. Именно поэтому он принял предложение Кадди вернуться. И не просто, а на какое то время стать личной галлюцинацией Хауса.

@темы: Слэш, Фанфики

---

{ Hugh Laurie Iconz }

[юджин.]

один Хью)) много много прекрасного и чудесного Хью)) што-то берете - отмечайтесь))

{+55}

@темы: аватары, Хью Лори, фанарт

---

а пока мальчишки не помирились...

[lur Feyrre]

— Эй, Брейн, чем мы будем заниматься сегодня вечером? — Тем же, чем и всегда, Пинки. Попробуем завоевать мир!xDDD

We're a couple!

Мелодраматичный свежачок

Leave Out All the Rest, 30.09.2008

Dark Blue, 06.10.2008

Клипы с субтитрами

Do it; House/Wilson; House/Foreman

Housewife; House/Wilson

@темы: фан-видео, шутки юмора, Видео, Слэш

---

5 сезон

[Afinaa]

Выложили третью серию на Лосте.

@темы: О сериале

---

[.Ceir]

Если кто-то еще не видел - один из лучших, ИМХО, клипов по Хаусу.

@темы: фан-видео

---

огрызки 5х04

[lur Feyrre]

ОСТОРОЖНО, СПОЙЛЕРЫ.
все увидели надпись?

сцылки ведут на ютьюб

превью 1
превью 2

первый кусок (Хаус и Ко)
второй кусок (Хаус, Кадди)
третий кусок (Хаус, Уилсон)
четвёртый кусок (это неописуемо! (с) смотреть всем xDDDD)

@темы: Видео

---

тема для телефонов Нокиа N серии

[Secundus]

Сделал темку на телефон с Хаусом для Nokia N73 и остальных моделей данной серии по просьбе  Чиби-мун. Надеюсь, правилами сообщества не запрещается это выкладывать.
Превью под катом:


Ссылка на скачивание: http://ifolder.ru/8473051

@темы: Грегори Хаус, Хью Лори, фанарт

---

[angel_of_darkness]

Кажется, в сообществе не выкладывали. Очаровательная семейная парочка в фильме "Лучше не бывает". Появляются секунд 20-ть.

@темы: актеры

---

Hugh/Robert Icons))

[юджин.]

вдруг кому пригодится)))

{+22}

@темы: фанарт

---

Настоящий "броманс". ОСТОРОЖНО, СПОЙЛЕРЫ.

[lur Feyrre]

Перевод статьи. Обложка + 1-я страница.

Cтранная парочка из сериала "Хаус"
Разве это не Бромантично?
Роберт Шон Леонард и Хью Лори ставят диагноз нездоровой дружбе наших любимых врачей

Настоящий "броманс"
Неужели между Хаусом и Уилсоном всё кончено?
Хью Лори и Роберт Шон Леонард выписывают рецепт нездоровой дружбе.


Оскар и Феликс (герои пьесы The Odd Couple), Джоуи и Чендлер, СпанчБоб и Патрик.
Через несколько лет на телеэкране появился ещё один потрясающий "броманс".*
Мы и не догадывались, насколько сильное чувство испытывает Доктор Грегори Хаус (Хью Лори) к коллеге, с которым долгие годы работал в Принстон-Плейнсборо, Доктору Джеймсу Уилсону, — до тех пор, пока между ними не встала женщина.
Очень непростой треугольник между Хаусом, Уилсоном и его девушкой Эмбер (Энн Дудек) выпустил на свободу такое количество розовых соплей, что не осталось другого выхода, кроме как избавиться от бедняжки Эмбер.

Сцена смерти, которой заканчивается четвёртый сезон, стала одним из самых душещипательных моментов "Хауса".
Но, так как великолепный старый брюзга косвенно в ней поучаствовал, её эхо докатилось и до этого сезона.
Хаус в щепки разбит болью.
Уилсон, который всё ещё оплакивает Эмбер, видеть его не хочет.
Похоже, что Хаус отчаянно пытается вернуть единственного настоящего друга, даже предпринимает жалкие попытки подыскать замену в лице кого-то из коллег или частного детектива Лукаса (Майкл Уэстон), персонажа побочной сюжетной линии.
Но поскольку в начальных эпизодах нынешнего сезона Уилсон готов расстаться с Хаусом навсегда, притяжение между двумя врачами остаётся настолько сильным, насколько могут себе позволить два нормальных мужика. По сути, настолько сильным, что мы должны были заглянуть на съёмочную площадку, для того чтобы Лори и Леонард рассказали всю правду о своих чувствах к персонажам и друг к другу, как мужчина мужчине и журналу.

14-го октября смерть отца Хауса причинит ему ещё больше страданий — и мы увидим, как наши ребята впервые встретились.
Начнём с вопроса первостепенной важности, которым задаётся каждый фанат "Хауса".

Джентльмены, можно ли спасти этот "броманс"?
Леонард: (громко стонет) Что, все помешаны на гомосексуализме?

Подождите, мы же не намекаем на то, что...
Лори: Нет-нет, давайте поговорим об этом. Между Хаусом и Уилсоном необычные отношения, поэтому необходимо проанализировать все точки зрения. Это не простое приятельство. Хаус и Уилсон явно не безразличны друг другу, даже Хаус шутил на эту тему (Хаус однажды сболтнул бывшей подружке Стейси (Села Уорд), что, будь он геем, это бы объяснило многое в его поведении: "Девушки нет, постоянно рядом с Уилсоном, помешан на сникерсах..."). Но - нет, не думаю, что они...
Леонард: Спасибо. Я имею в виду, в этом нет ничего неправильного.
Лори: Думаю, Хаус и Уилсон ближе к Бучу Кессиди и Санденсу Киду. Кстати, у них-то что за отношения были? Супружество? Они не были просто двумя парнями на лошадях. Они жить друг без друга не могли, это уж точно.
Леонард: Согласен. Или взгляните на Цезаря Миллана и Дэдди. **
Лори: Что, прости?
Леонард: Ну, знаешь, парень из "Заклинателя собак" и его питбуль. Между ними особые узы.

Но вопрос был...
Леонард: А, да, наш броманс, можно ли его спасти?
Лори: Если серьёзно - думаю, Хаус даже пользуется этим бромансом.
Леонард: Ты можешь говорить серьёзно и при этом употреблять слово "броманс"?
Лори: Да, потому что в этом сезоне мы видим, насколько уязвим Хаус на самом деле. Мне кажется, очень увлекательно наблюдать за тем, как Хаус преследует Уилсона. Он в нём нуждается, и, полагаю, в этом году он сполна открылся Уилсону именно из-за этой нужды. Мы видим, что у Хауса, несмотря на хвалёную независимость, есть человеческие чувства.

И что же это за нужда такая у Хауса, которую Уилсон удовлетворяет?
Леонард: Почему мне слышится скрытая похабщина во всех ваших вопросах?
Лори: Позвольте я отвечу на этот вопрос. Хаус нуждается в нём из-за тщеславия. Хаусу нужен кто-то, кто будет смеяться над его шутками. Если в лесу падает дерево, а Уилсон этого не слышит - разве оно наделает шума? Публика нужна Хаусу настолько же, насколько и пациенты для клинической практики. Хочу обратить внимание на то, что его шутки — не просто комедийное отступление. Они довольно глубокие. Способность Хауса находить смешное в нелепой ситуации, будь то вспышка эпидемии гриппа, или, к примеру, его собственные мысли, помогает ему справляться с ежедневным потоком людских страданий, который охватывает весь госпиталь. И для того, чтобы развеять эти мысли, ему нужен Уилсон.
Леонард: С "Ястребом" и Джоном "Ловцом" из М*Э*Ш *** было то же самое. "Ястреб" был более наглым, но полностью его понять мог кто-то более уравновешенный, вроде "Ловца".

конец первой страницы


* с точки зрения фонетики правильнее всё же "браменс", но слова "романс", "романтика" более понятны русскому читателю, нежели "рамен", который (особенно на слух) ассоциируется разве что с китайской лапшой.

** Цезарь Миллан - дрессировщик собак из очень знаменитого в Америке шоу «The Dog Whisperer». Дэдди - его питомец, питбультерьер.

*** подробнее о персонажах и сериале здесь

апд: Вся статья на английском выложена здесь.
Нетерпеливые могут всё прочесть самостоятельно. )))

апд№2: полный перевод  sige_vic уже лежит здесь. Думаю, второй раз переводить одно и то же смысла нет.

@темы: переводы, Статьи

---

[lur Feyrre]

Продолжая тему предыдущей записи *вдруг кто не знает )))*

BROMANCE

существительное:
Отношения *не сексуальные* между двумя необыкновенно близкими мужчинами.

глагол:
1. Добиваться более близких, доверительных отношений с приятелем.
2. Заходить слишком далеко в попытках стать ближе к одному из друзей.

Происхождение: "Bromance" - слово, составленное из "brother" (на сленге: "друг", "приятель", особенно часто используется между темнокожими) и "romance". Этот неологизм был придуман Дейвом Карни, автором и редактором "Big Brother Magazin". Big Brother был журналом c рейтингом R*, он освещал субкультуру скейтеров. Карни несколько раз использовал это слово, для того чтобы описать отношения между приятелями-скейтерами, которые проводили вместе много времени и/или жили в одном гостиничном номере во время поездок.

Примеры:
-As a noun: "Dude, those two guys spend so much time together. They are having quite the bromance."
-As a verb: "Andy has been treating Victor to every meal and cover charge for a month now. It's obvious that he is trying to bromance him."

* т.е. restricted, "ограниченный (к просмотру)". Расшифровка: "Дети до 17 лет - только со взрослыми".
Изначально эта категория присваивалась в США фильмам, книгам и другим произведениям, которые не рекомендуются для просмотра детям без сопровождающих взрослых.

перевод на скорую руку одного из пунктов вот этой небольшой словарной статьи. (советую почитать, сайт вообще очень занимательный)

---

Ну у меня нет слов просто!!! О___________________о

[юджин.]

+3 в хорошем качестве и большом размере!!!!!

---

{ House m.d. - 5x01 }

[юджин.]

{+34}

@темы: фанарт

---

Кукла

[Caratulero]

Вот. Думаю, такого здесь еще не было.

@темы: Грегори Хаус, фанарт